Скитальцы Гора

Глава 17 Мухи

— А ну стой, тягловое животное! — крикнул мне конвоир.

Конечно же, я сразу остановился, благодаря судьбу за заминку, давшую мне передышку.

Над болотом разносились чьи-то жалобные крики. Я уже слышал, что с левого фланга вернулись разведчики, как и то, какие новости они принесли. Трудно было бы это не узнать, когда их сведения передавались из уст в уста, от одного мужчины другому. В действительности, мне иногда казалось, что солдаты зачастую получали плохие новости даже быстрее своего командира, что происходило потому, что подходя к колонне, разведчики первым делом просили у них о помощи для своих раненых. Как это ни странно, но оказалось, что очень немногие из разведчиков, если таковые вообще имелись, сталкивались с ренсоводами. Можно было даже подумать, что эти таинственные, неуловимые жители дельты необъяснимым образом исчезли, внезапно растворившись в воде.

— Я был знаком с Камиллом! Я знал его! — плакал кто-то.

— А Флавий? Он тоже убит? — требовал ответа другой.

— Я видел, как он упал, — ответил мужской голос.

Похоже, что пару дней назад и по левому флангу нанесли удар почти такими же методами, как и по правому немного раньше. До этого нападения полки, находившиеся слева, шли относительно спокойно, не имея близкого знакомства с тактикой ренсоводов. Многие даже предполагали, что ренсоводы находились лишь справа. Только, судя по крикам, последствия атаки левого фланга, на юге, оказались куда более трагичными чем это было на правом. Возможно, виной тому была меньшая бдительность, все же отряды левого крыла избежали встреч с какой-либо из деревень ренсоводов.

— Горе Ару! — всхлипывал какой-то мужчина.

Кстати, я был уверен, что знал, даже притом что ничего не видел из-за плотного капюшона, у кого сегодня находился ключ от наручников. Этим утром мне удалось услышать то, что не могло быть ничем иным, кроме как передачей ключа.

— Горе! Горе! — стенал мужчина.

— Четыре полка были полностью уничтожены на юге! — вторил ему другой.

Похоже, это были солдаты из колонн левого фланга, рискнул предположить я.

— Рассказывайте уже! — рявкнул на паникеров какой-то ветеран.

Судя по звукам, солдат вели как раз мимо меня. Они тяжело дышали и откашливались.

— Не заставляй его говорить, — попросил чей-то хриплый голос.

— Пусть говорит! — громко настаивал другой.

— Я из 14-ого полка, — заговорил тот у кого требовали рассказа. — Мы вместе с 7-ым, 9-ым и 11-ым попытались выйти из дельты!

— Это же нарушение приказа! — возмутился кто-то. — Дезертирство!

— Косианцы уже ждали нас на выходе, — задыхаясь, продолжил свой рассказ солдат из 14-го полка. — Это был не бой, а резня! Бойня! Сначала нас обстреляли из арбалетов тарнсмэны, потом засыпали камнями из катапульт и, лишив возможности построиться, просто растоптали тарларионами! А в конце спустили боевых слинов! У нас не было ни единого шанса. Мы едва могли двигаться. Нас сбили в толпу, и мы не могли толком пользоваться нашим оружием. Сотни погибли на границе этих болот. Остальные, кто смог, бежали назад в дельту!

— Горе! — воскликнул кто-то.

— Нам не дали ни единого шанса, — всхлипывал выживший в той резне. — Нас перебили, как верров в загоне!

— То есть на равнине хозяйничают косианцы? — все еще не веря услышанному, переспросил кто-то.

— Полностью, — подтвердил его опасения рассказчик.

Теперь мне стало ясно, что проблемы левому флангу обеспечили вовсе не ренсоводы. Откуда у них могли взяться тарларионы, боевые слины и катапульты? Поражение на юге потерпели те полки, что попытались выбраться из дельты на равнину. Почему-то меня не удивило, что их там уже ждали косианцы. Я уже давно нисколько не сомневался, что о каждом их шаге в дельте, немедленно узнавал командующий косианскими силами на севере. Поликрат, который, по слухам, раньше разбойничал на море, просто не мог не отдать такого приказа своим разведчикам тарнсмэнам.

— Но вы же заставили их дорого заплатить за их победу, — с надеждой в голосе спросил солдат.

— Мы были слабы и истощены, — попытался оправдаться прибывший. — Мы едва могли держать наше оружие!

— Скольких вы взяли в плен? — на всякий случай уточнил все тот же голос.

— Я не знаю ни об одном, — ответил рассказчик.

— А сколько наших попали в плен к косианцам? — не отставал мужчина.

— Этого я тоже не знаю, — признался выживший.

Нетрудно предположить, что в плен к косианцам попало достаточно воинов Ара. Пленники могут быть весьма ценным товаром, которому всегда найдется место в шахте, на гребной скамье галеры или прочих подобных местах, где используется подневольный труд. Мне даже было интересно, хватит ли у косианцев цепей и клеток, чтобы обеспечить ими всех, кто попался к ним в плен, если только они вообще брали пленных. Сдавшемуся врагу обычно приказывают раздеться и лечь животом на землю, вытянув конечности, и ожидать решения победителей, которые думают, заковать ли эти конечности в цепи или перерезать пленнику горло. Раздевание, выполненное добровольно, а зачастую и без какого-либо требования со стороны победителя, явление довольно обычное, если говорить о пленницах женщинах. Такая пленница, имеет больше шансов остаться в живых, по сравнению со сдавшимся мужчиной. Победители склонны находить их более интересными. К тому же куда легче и безопаснее контролировать нескольких слабых пленниц, чем одного мужчину, особенно воина. Зачастую простой веревки, привязанной к их шеям, и скрепляющей их между собой, хватает, чтобы держать в повиновении толпу пленниц. Порой вполне достаточно просто сформировать караван, чтобы женщины поняли уместность, законность их нового положения. Тем более, что каждая из них знает, что гореанские похитители не склонны проявлять мягкость в случае попытки к бегству своей привлекательной собственности, не более чем рабыням, которыми они скоро вполне могут стать.

Мужчина, поведавший историю, о разгроме четырех полков Ара, вдруг закашлялся. Судя по звуку кашля, у него из горла пошла кровь.

— Поищите свежие бинты для его ран, — велел чей-то голос.

Можно было предположить, что к настоящему времени, косианцы, как это обычно делается после выигранного сражения, вывесили напоказ свои трофеи на оставшемся за ними поле боя. Обычно для этого на стволе ближайшего дерева обрубают суки и ветки, и на получившихся импровизированных крючках развешивается самое ценное из захваченного оружия. Если нет дерева, то просто втыкают в землю длинные шесты.

— Хо! — привлек к себе внимание мужчина. — На севере!

Судя потому, что голос слышался сверху и справа, это был наблюдатель с баржи капитана, стоявший на поднятой над палубой платформе. После гибели от выстрела тарнсмэна прежнего наблюдателя, платформу несколько улучшили, прежде всего, соорудив что-то вроде короба их толстых досок, обеспечивающих некоторую защиту для ее обитателя. Однако, даже несмотря на эти меры, а также на то, что на этой платформе, обдуваемой ветром, находиться было комфортнее, чем у самой воды в духоте и болотной вони, насколько я заметил, желающих занять этот пост было не так уж и много. Очень скоро выяснилось, что даже эти доски оказались не столь надежной защитой, как того хотелось бы. Слишком заманчивой мишенью оказался выставленный на всеобщее обозрение наблюдатель, для скрывавшихся в зарослях лучников.

— Штандарт Ара, поднят над ренсом! — сообщил впередсмотрящий.

— Где? — спросил голос с воды.

— Вон там! — отозвался наблюдатель и, предвосхищая новые вопросы добавил: — Это — штандарт Ара! Знак 17-ого полка!

— Они подходят с правого фланга! — крикнул кто-то.

— Это подкрепления! — обрадовался другой.

— Они справа! — выкрикнул третий.

— Они прорвались! — предположил четвертый.

— Они победили ренсоводов, — догадался пятый.

— Мы одержали большую победу! — поддержал его еще один, и это заявление было встречено радостными криками.

Такое предположение, конечно, могло бы объяснить полное отсутствие в течение последних дней стрелков ренсоводов. Действительно, если не такая вещь как, скажем, решающая победа одного из полков Ара или, возможно, просто известие о подходе свежих сил, то отвод ренсоводами своих летучих отрядов казался необъяснимым.

— Где пикеты, где разведчики? — спросил кто-то.

— А почему этот штандарт появился раньше других? — засомневался другой.

— Он качается, — сообщил голос сверху.

— Не упускай его из виду! — крикнул мужчина снизу.

— Быстрее к нему! — приказал чей-то властный голос, вероятно, принадлежавший, сотнику или десятнику.

— Осторожно! — предупредил другой. — Там могут быть ренсоводы!

— А ведь действительно, а вдруг это уловка? — спросил кто-то.

— Он вышел из ренса, — прокомментировал голос сверху и справа, скорее всего наблюдатель.

— Он один, — растерянно сообщил другой солдат, судя по направлению голоса, стоявший на палубе штабной баржи.

— Нет, — другой голос, тоже с баржи, но уже с облегчением. — Вон еще выходят. Видишь?

— Он ранен! — воскликнул первый.

— К нему! скорее! — снова тот же властный голос кого-то из младших командиров.

— Разве мы не одержали большую победу? — расстроено спросил солдат.

— Если не одержали, то где же тогда ренсоводы? — осведомился другой.

— Главное, что они не здесь, — проворчал третий.

— Значит, этот день остался за нами, — поддержал его четвертый.

Судя по звукам шагов и плеску воды, несколько человек оставили свои места в колоннах, и бросились на встречу знаменосца и его товарищей. Я внимательно прислушивался к происходящему, пытаясь по голосу отследить положение того солдата, у которого, как я полагал, сегодня был ключ от моих наручников. К сожалению, в возникшей неразберихе я его потерял.

Впрочем, какое значение это имело, порой спрашивал сам себя я с горечью, у кого ключ, если сам я был полностью беспомощен? В действительности, похитители чаще всего даже не делают секрета из того, кто контролирует цепи пленника. Какая от этого может быть заключенному польза? Более того, кое-кто из похитителей наслаждается, сообщая своему пленнику, что именно он владеет ключом от его цепей и свободы, демонстрируя тому, кто является его повелителем в самом прямом смысле этого слова. Зачастую ключ просто носят на кольце, надетом на пояс. Фактически, думал я в ярости, мое знание поставило меня в положение прикованной цепью к кольцу в полу алькова хорошенькой рабыни, которая повернув голову, может увидеть ключ от ее цепей, висящий на гвозде у входа в ее камеру, на месте удобном для клиентов, но дотянуться до которого ей не хватает каких-то дюймов, равноценных бездонной пропасти.

— Горе нам! — услышал я, внезапно. — Горе!

Казалось, там действительно произошло нечто ужасное, что заставило этих закаленных мужчин заплакать. Я напрягал слух, ловя каждое слово, каждое движение, пытаясь разобраться в происходящем.

— Мы пропали! — услышал крик отчаяния.

Спустя некоторое время мне удалось, сопоставив полученную с севера, с правого фланга последнюю информацию с тем, что я уже знал или догадывался, составить полную картину сложившейся обстановки. Три колонны сделали попытку выйти из дельты в северном направлении, где и были встречены и разнесены в пух и прах. Знаменосцу, 17-ого полка или, точнее, тому солдату, который нашел и поднял его штандарт на поле боя, и еще нескольким другим, удалось вернуться в болота и добраться до нашей колонны. Среди выживших было много раненых. Сколько воинов пало в сражении на северном краю дельты, я точно сказать не мог, да этого не знали и сами выжившие. Но если исходить из их описания, то совокупные потери, возможно, были даже тяжелее, чем понесенные в попытке прорыва на юг. Похоже, что люди, выбравшись из болот, только и успели порадоваться твердой земле, траве и деревьям, как еном позже, дав выйти из дельты второй колоне, косианцы захлопнули дверцу ловушки.

— Мы попали в засаду! — кричал кто-то из вернувшихся с севера.

— У нас не было никаких шансов! — стонал второй.

— Веди нас, Лабений! — призывали другие солдаты. — Веди нас!

— На запад мы больше не пойдем! — закричал кто-то.

— Это просто безумие! — поддержал его голос по соседству со мной.

— Но мы не можем вернуться! — напомнил кто-то из солдат.

— Оставаться здесь тоже невозможно! — всхлипнул другой.

Мне, кстати, было очень интересно, каким образом, этим солдатам из семнадцатого, и возможно третьего и четвертого полков, сопровождавших семнадцатый, удалось добраться до этой колонны. Сколько я не прислушивался, но так и не услышал от них о нападениях ренсоводов. Нет, я, конечно, мог понять, почему ренсоводы могли позволить некоторым из выживших пройти сюда, все же зрелище разбитых, деморализованных войск могло бы отрицательно повлиять на свежие силы. Однако, насколько я смог понять из того, что удалось подслушать, ни у одного из этих оставшихся в живых беглецов, с самого дня разгрома никаких стычек с ренсоводами больше не было, в отличие от нас.

— Пусть ведет нас на восток! — потребовал кто-то из нашей колонны.

— Восток для нас закрыт! — напомнил новоприбывший. — Мы это уже знаем!

— Север! Север! Веди нас на север! — скандировали другие.

— Дураки, — кричал на них более разумный солдат. — Посмотрите на наших братьев из семнадцатого, третьего, четвертого полков!

— На юг, Лабений! — выкрикивала другая часть.

— Неважно куда, лишь бы не дальше на запад! — высказал свое мнение кто-то.

— Это мятеж! — послышался голос того, кого я принял за младшего офицера, сопровождаемый шелестов обнажаемых мечей.

Пока они спорили, я размышлял над казавшимся мне совершенно необъяснимым отсутствием ренсоводов. Почему они больше не нападают на авангард, переламывая измученное болотом, смущенное, беспомощное, готовое вот-вот взорваться мятежом войско?

— Пусть к нам выйдет Лабений! — на перебой потребовали сразу несколько голосов.

— Слава Ару! — выкрикнул один из мужчин.

— Слава Ару! — поддержали его другие.

— Пусть Лабений ведет нас на юг! — снова высказался сторонник южного пути.

— Да, именно там находится Ар! — выкрикнул его сосед.

— Юг! Юг! — начали скандировать солдаты.

— Вы что, хотите разделить судьбу седьмого, девятого, одиннадцатого и четырнадцатого полков? — проснулся у кого-то голос разума. — У нас здесь есть выжившие оттуда. Спросите у них, должны ли мы идти на юг!

— Нет, только не на юг! — простонал один из тех, кто вернулся оттуда.

— Не надо на юг! — поддержал его другой голос, сразу же перешедший в булькающий кашель.

— Это Лабений завел нас сюда! — вдруг раздался чей-то злой крик. — Это его вина! Убить его! Он — косианский шпион.

— Косианский шпион! — прокатилось по рядам.

— Твои слова — измена! — выкрикнул уже знакомый голос с командирскими интонациями. — Защищайся!

Совсем рядом со мной зазвенела сталь.

— Остановитесь! — закричали сразу несколько человек.

Думаю, что этих двоих драчунов успели разнять и развести в разные стороны под угрозой клинков.

— Это Лабений! — послышался радостный голос.

— Предатель, Лабений! — недовольно поправил его второй.

— А ну заткнись! — рыкнул на него первый.

— Что нам делать, Лабений? — спросил кто-то из солдат.

— Веди нас, Капитан! — кричали другие.

— Смотрите! — внезапно закричал мужчина удивленным голосом.

Сквозь плотную ткань капюшона до меня донеслось жужжание. Это было похоже на звук больших крыльев быстро вибрировавших крыльев какого-то насекомого.

— Это — всего лишь муха зарлит, — пояснил ему кто-то.

Муха зарлит — это очень крупное насекомое, порядка двух футов длиной, с четырьмя большими прозрачными крыльями размахом около ярда. Лапы насекомого заканчиваются похожими на подушки наростами, благодаря которым она может садиться на воду или даже довольно изящно скользить по поверхности. В большинстве случаев тело этих мух имеет фиолетовый окрас. К счастью, при всем их довольно устрашающем облике, одного которого достаточно, чтобы отбить желание соваться в дельту, все знают, что они безопасны, по крайней мере, для людей. Кое-кто из пришедших сюда из Ара солдат, до сих пор не мог привыкнуть к внешнему виду этих созданий, и чувствовал себя крайне неудобно, когда те появлялись поблизости. Питается эта муха другими, более мелкими насекомыми, которых обычно ловит налету.

— Вон еще одна, — спокойным голосом сообщил солдат.

Признаться, меня несколько заинтриговало то, что сразу две такие мухи оказались так близко одна от другой. Это было более чем странно.

— Поговори с нами, Лабений! — призвал солдат.

— Говори! — поддержал его другой.

Тем временем над моей головой прожужжала еще одна муха, судя по всему направлявшаяся от моря вглубь материка.

— Они летят на восток, — подтвердил мой вывод мужчина стоявший рядом.

— Лабений! — послышался очередной крик.

А я отметил характерный гул еще одной пары зарлитов пролетевшей мимо.

— Посмотрите на запад! — призвал наблюдатель. — Там какие-то облака!

— Судя по цвету, это скорее тучи, — заметил кто-то.

— Никогда не видел, чтобы тучи были таким темными, — пробормотал один из моих соседей.

— Похоже, на шторм, — предположил другой, и я внезапно почувствовал слабость в ногах.

— Лабений будет говорить с нами, — объявил младший командир.

— Что это за звук? — вдруг услышал я чей-то испуганный голос.

Если Лабений собирался обратиться к своим людям, то почему же он тогда все никак не начинал говорить? Что-то мне подсказывало, что командир, так же как и многие его подчиненные на баржах, плотах, шаландах и челноках да и те кто стоял по пояс в болоте тоже, сейчас замерли, обратив удивленные взгляды на запад.

Я, конечно, бывал в дельте раньше, но никогда не был здесь конкретно в это время года. Зато кое-что слышал. Теперь-то, мне со всей очевидностью стало понятно отсутствие ренсоводов.

— Вы слышите? — сказал обеспокоенный мужской голос.

— Конечно, слышу, — ответил другой.

Сам я никогда не слышал этот звук прежде, но знал о нем по рассказам очевидцев.

— Какие огромные облака, — пораженно произнес кто-то рядом, — и какие черные.

— Они уже закрыли весь горизонт, — с долей любопытства сказал другой.

— Звук исходит от этих облаков, — удивленно заметил мужской голос. — Я точно вам говорю.

— Ничего не понимаю, — растерянно ответил ему кто-то.

В такое время, случающееся в дельте один раз за лето, ренсоводы запасаются едой и водой, прячутся в своих хижинах и заплетают ренсом входы в жилища. Выходят они оттуда лишь спустя два или три дня.

— Ай! — внезапно вскрикнул от боли мужчина стоявший рядом со мной.

— Это же летающая иголка, — пояснил другой.

— Вон еще одна летит, — заметил третий.

— И еще, — сообщил не менее наблюдательный товарищ.

Большинство жалящих мух или, как прозвали их мужчины с юга, летающих иголок, обитает в дельте и ей подобных местах, низинах, заболоченных устьях рек, потому как свои яйца они откладывают на стеблях ренса. Совокупность регулярности размножения этих насекомых и времени инкубационного периода приводит к такому вот пиковому роению в это время года. Предполагается, что также выбор этого времени для роения частично обусловлен комбинацией других естественных факторов, имеющим отношение к климату в дельте, таким как температура, влажность и относительная стабильность таких условий. Такие времена роения, как нетрудно предположить, ренсоводами тщательно просчитаны и ожидаемы. Однако вне дельты рои жалящих мух быстро рассеиваются, и в дальнейшем по большей части эти насекомые ведут уединенный образ жизни. Из миллионов жалящих мух, отроившихся в дельте обычно за четыре — пять дней, только небольшая часть возвращается сюда осенью, чтобы начать цикл размножения снова.

— Ай! — закричал второй ужаленный, и сразу за ним крики боли и звуки хлопков посыпались со всех сторон.

— Облака приближаются! — предупредил наблюдатель.

Теперь уже даже совершенно не обладающий слухом человек безошибочно определил бы нарастание мощного гула шедшего с запада. Казалось, он заполнил дельту. Этот гул рождали миллионы и миллионы интенсивно, почти невообразимо быстро, вибрировавших маленьких крыльев.

— Осторожно, здесь повсюду летающие иголки! — закричал какой-то парень, как будто в округе оставался кто-то, кто этого еще не понял.

— Облака приближаются и снижаются! — сообщил наблюдатель.

— Что это за облака такие? — растерянно спросил солдат.

— Это же — летающие иголки! — наконец крикнул мужской голос.

Со всех сторон слышались вопли боли. Я рефлекторно вжал голову в плечи, чувствуя как даже сквозь плотную ткань капюшона, в мое лицо снаружи бьются маленькие тела. Внезапно, я даже подпрыгнул, замычав боли. Закричал бы, если бы не проклятый кляп. Муха вонзила свое жало мне в плечо. Недолго думая, я присел, спрятав обнаженное тело под водой, оставив снаружи только голову, закрытую капюшоном. Со всех сторон слышались крики плеск воды. Это мужчины вопя от боли спрыгивали со своих плавсредств, спеша поскорее спрятаться под водой. Гул стоял уже просто оглушительный.

— А-а-а-а! Мои глаза! — дурным голосом верещал кто-то. — Мои глаза!

Этих мух привлекают влажные, блестящие объекты, а глазам именно такие.

Как только все люди оставили плот, тот начал дрейфовать, и я почувствовал легкий рывок веревки шедшей от него к сбруе.

Укус жалящей мухи штука невероятно болезненная, однако, не опасная, если, конечно, мы говорим о единичных укусах. Несколько укусов одновременно, количество зависит от особенностей каждого отдельно взятого человека, могут вызвать тошноту. Случаи смерть зафиксированы, но они единичные, и речь здесь обычно идет о большом количестве укусов. Обычно, реакцией на яд мухи, кстати, является болезненная опухоль вокруг места укуса. Несколько таких укусов на лице могут изменить человека до неузнаваемости. Впрочем, опухоль быстро спадает, обычно, в течение нескольких анов.

Не вылезая из воды, я немного переместился, натянув веревку и, потянув плот за собой, убедился, что тот действительно пуст.

— Они закрыли солнце! — пораженно закричал кто-то.

Вокруг меня воздух наполнился гулом, криками боли и страдания, шлепками рук, проклятиями и руганью мужчин. По ткани капюшона постоянно бились маленькие злобные тела.

Решение пришло спонтанно. Я рванул вперед и вправо, потащив плот за собой. Я выбивался из сил, в бешеном ритме перебирая ногами, держась большую часть времени под водой, лишь время от времени поднимая голову. Меня не оставляла надежда, что заметь кто-либо уплывающий плот, то он решит, что его уносит течением, поскольку тот брошен спрятавшимися в воду солдатами. Однако всякий раз, выныривая за глотком воздуха, я напряженно прислушивался, ожидая услышать грозный окрик приказывающий остановиться. Впрочем, даже если кто-то и кричал мне, разобрать что-либо было практически невозможно. Гул стоял такой, что болели уши. Внезапно я почувствовал, как дно под ногами начало подниматься. Если бы не кляп, я бы выругался. Путь мне преградила отмель. Ничего другого не оставалось кроме как перетащить плот через нее. Повезло, отмель оказалась неширокой, но в самом мелком месте вода едва доходила до колен. За то короткое время, что я был на воздухе, мухи успели воткнуть в меня свои жала четыре раза. Еще больше насекомых врезалось в мое тело, садилось и наверняка примеривалось, чтобы укусить, так что, когда я оказался на глубине, моему облегчению не было предела. Мимоходом я зацепил какого-то мужчину левым боком. Даже не знаю, понял ли он, кто его толкнул под водой. Каждый раз поднимая голову из воды, я чувствовал, как маленькие тела ударялись в ткань капюшона, а ныряя думал о том, все ли мухи смыты, и не осталась ли какая-нибудь тварь, зацепившаяся и не смогшая улететь. Один раз прямо под водой я получил от такой жало в шею и чуть не захлебнулся.

Я не собирался убегать слишком далеко от колонны, даже пытался считать шаги, чтобы иметь представление, где нахожусь. В мои планы входило только забраться достаточно глубоко в ренс, чтобы скрыться от возможного преследования, но при этом оставаться в пределах нескольких ен от отряда, чтобы не терять контакт с ними. Ренсоводов, сидящих в своих хижинах, бояться смысла не было в течение всего времени миграции мух, которые, насколько мне было известно, пройдут в несколько волн, по несколько анов каждая, в целом продлившись от двух до пяти дней.

Почувствовав везде вокруг себя стебли ренса, я вздохнул свободнее. Теперь можно было до некоторой степени расслабиться.

Но как же это невыносимо, таскать на голове этот проклятый капюшон и ничего не видеть. Пожалуй, солдат Ара немало развлекло бы наблюдение за мной в данный момент.

Я в ужасе замер, почувствовав, как что-то длинное извилистое скользнуло по моей шее. От одного подозрения, что это мог быть болотный щитомордник, бросило в дрожь. Я должен сделать все, что было в моих силах, и даже больше, но избавиться от капюшона, сбруи и веревки до наступления сумерек.

Прежде всего, меня пугала возможность встречи с каким-нибудь тарларионом. Конечно в данный момент, в полуденную жару, большинство из них отсыпались на дне, на отмелях у кромки воды или, спрятавшись в зарослях ренса, но ближе к закату эти воды будут кишеть зубастыми рептилиями.

Сжав кулаки, я размышлял над тем, как избавиться от наручников, к тому же на этот раз прикрепленных к талии ремнем. Внезапно я почувствовал, как меня слегка качнуло волной. Чье-то крупное, мощное тело проплыло мимо меня, едва не задев. Если бы не кляп, то я, наверное, своим испуганным криком заглушил бы даже гул мушиного роя. Впрочем, как не трудно догадаться, кляп легко справился с моим криком, выпустив наружу только еле слышное неразборчивое мычание.

Решив первым делом избавиться то кляпа, я начал тереться завязкой о край плота. Место для протирания я выбрал так, чтобы по возможности не повреждать лицо, справа за щекой сразу под капюшоном. Мухи, роясь вокруг, периодически садились на капюшон, так что приходилось часто нырять, чтобы спугнуть их. Угол бревна оказался довольно тупым, и моя работа шла крайне медленно, разве что щека уже горела даже под завязкой. Обходя плот и ощупывая бревна лицом в пределах позволенных мне упряжью, я попытался найти что-нибудь выступающее. Ничего подходящего не найдя, снова вернулся к углу и на этот раз принялся перетирать ткань капюшона. Довольно трудно оказалось непрерывно давить на угол дрейфующего плота. Тот постоянно стремился уплыть от меня, в результате я не мог тереть одно и то же место капюшона. Приходилось снижать нажим, обходясь короткими резкими движениями. Вскоре мое лицо уже горело огнем. Однажды, случайно зацепившись кромкой капюшона за какой-то выступ на бревне, я попытался порвать или стянуть с себя надоевший мешок, но чуть не задушил сам себя ремнем, проходившим под подбородком. Снова и снова я отчаянно набрасывался на край тяжелого бревна, водя по нему своей головой. В одном месте бревна мне удалось нащупать место, покрытое довольно шершавой корой. В течение нескольких енов, я терся там, но, в конце концов, кора отслоилась от дерева, и ткань снова начинала безнадежно скользить по гладкой, влажной поверхности. Трудно сказать, сколько времени продолжались мои мучения, но вдруг мне показалось, что я почувствовал легкую прохладу на лице. Нет, не показалось! Краем глаза я различил свет. Я смог различить внутренности капюшона справа! Я замер, стараясь не шевелиться, одна из мух, пока я предавался восторгу, забралась под капюшон и ползала по моей щеке. Наконец, насекомое, идя на свет, снова выкарабкалась наружу. Я снова прижался к бревну и принялся тереться с двойным энтузиазмом. В конце концов, мои старания были вознаграждены, я услышал треск рвущейся ткани. Капюшон был вскрыт справа. Свет, ворвавшийся внутрь, показался мне ослепительным. Осмотрев косым взглядом бревна и найдя за что зацепиться, я, на этот раз целенаправленно, наделся на сучок краем разрыва, всем своим весом потянул вниз. Я почувствовал, как плота немного накренился, а затем послышался треск рвущейся ткани, и капюшон развалился на две половины. Первое, что я попало мне на глаза, едва я вернул себе возможность видеть, это был маленький тарларион, не больше фута длиной, весь облепленный жалящими мухами, спрыгнувший с плота и с всплеском вошедший в воду. Мухи просто кишели и на поверхности бревен. Еще дольше этих кусачих тварей вилось над плотом. Я тут же осмотрелся вокруг себя. Ничего кроме высоких стеблей ренса. Главное, что никаких следов присутствия солдат Ара. Зато, чуть в стороне сквозь заросли просвечивал островок, на отмели у которого развалились три взрослых тарлариона, наблюдавших за мной. Они были сплошь покрыты мухами, которые как оказалось, не являлись для рептилий сколь-нибудь беспокоящим фактором. Похоже, жалящие мухи у взрослых особей дискомфорта не вызывали. Ящеры рассматривали меня, сквозь свои прозрачные третьи веки. Решив не рисковать, я отбуксировал плот подальше от них, забравшись глубже в заросли ренса. В любом случае, если они решат приблизиться ко мне, я смогу найти убежище на плоту. Хотя такие тарларионы могут быть чрезвычайно опасными для людей, обычно человек не является их предпочтительной добычей. Кроме того, привыкшие, добывать пищу в воде или около нее, они вряд ли будут карабкаться на плоты. В действительности, ренсоводы плавая среди этих тарларионов на своих легких ренсовых плотах и лодках, зачастую просто отталкивают их веслами. Точно так же рептилии редко забираются на ренсовые острова, а когда все же делают это, то даже дети прогоняют их ударами палок. Конечно, тот, который случайно попробовал человеческого мяса, становиться необыкновенно опасным. Такое животное ренсоводы пытаются уничтожить незамедлительно, объединяя усилия кланов, поскольку оно представляет реальную угрозу.

Время от времени приходилось нырять, чтобы смыть с головы и остатков капюшона назойливых мух. Можно сказать, что мне сильно повезло, здесь, в глубине зарослей ренса мух оказалось значительно меньше, чем на открытых участках и на островах.

Зацепившись за найденный сучок завязкой кляпа, начал изо всех сил тянуть и дергать плот на себя, порой наполовину погружая нос плота в воду. Теперь, когда я видел, что делаю, дело пошло быстрее, и вскоре я ослабил завязку на четверть хорта. После этого избавится от надоевшего кляпа, стало делом техники. Используя сучок и язык, я мне удалось сначала высунуть наружу уголок ткани, а потом, поймав этот уголок сучком, вытянуть изо рта все остальное. Запрокинув голову назад, даже не обращая внимания на все еще остававшуюся между моими зубами завязку, я с наслаждением сделал глубокий вдох.

Хорошо, что ни у кого в этом отряде не нашлось кляпа сделанного профессионально, из металла и кожи, запираемого на замок, и им пришлось обходиться импровизированной поделкой. Быстро избавиться от кожаного шарика насаженного на металлический стержень, то есть полностью огражденного от внешнего вмешательства, и закрепленного ремнем, запертым на затылке на замок или самофиксирующуюся пряжку, было бы невозможно, даже при условии, что у меня были бы свободны руки. Такие кляпы изготавливаются двух размеров, больший для мужчин и меньший для женщин. Не трудно догадаться, что чаще используются, а потому в больших количествах производятся кляпы меньших размеров, применяемые в основном для рабынь. В таком случае, руки женщины остаются свободными, и она имеет возможность служить своему владельцу, не произнося ни слова, раз уж тот нее желает слышать ее глупости. Впрочем, того же эффекта можно достичь и обычной тряпкой вставленной в рот невольницы, не забыв напомнить, что вытаскивать ее нельзя или даже затыканием рта «желанием владельца», просто сообщив женщине, что она должна молчать, пока не получит разрешения. Кстати, в этом случае, рабыня даже не может сама попросить такого разрешения заговорить, как это, обычно, ей разрешается. В условиях наложенного молчания, даже одно слово является причиной для наказания.

Залезть на плот со скованными и привязанными к животу руками, оказалось задачей довольно трудной, но я с ней благополучно справился, постепенно выкарабкавшись из воды и втащив за собой веревку сбруи. Кое-как удалось удержаться от дикого вопля, когда мою кожу проткнуло жало очередной нахальной мухи.

Благодаря тому, что руки были спереди, отвязать веревку от плота было делом несложным. А вот быстро избавиться от самой веревки закрепленной на сбруе, как и от самой сбруи, нечего было и мечтать. Однако теперь у меня появилась возможность избавиться от плота. Я больше не был привязан к нему как запряженное тягловое животное. Теперь я мог передвигаться с приличной скоростью, хотя и оставаясь все еще связанным. Радуясь вновь обретенной свободе, а встал на колени на плоту, и осмотрелся, ничего нового, правда не увидев. Только ренс. Потянув, подергав ремень, держащий наручники вплотную к животу, в очередной раз убедился в его прочности. Это был крепкий ремень. Несмотря на все мои достижения, я по-прежнему оставался голым и практически беспомощным.

В любом случае, от ремня следовали избавиться в первую очередь. Пытаться перетирать ремень цепью наручником не хотелось, поскольку при этом усилие передавалось на спину, и могло повредить кожу, что, помимо того, что это было больно, грозило и другими неприятностями. Многие солдаты Ара, страдали от того, что их сравнительно легкие раны и порезы, полученные из-за острых кромок листьев ренса, воспалялись и гноились. Подобные инфекции были одной из опасностей дельты. Отползя к краю плота, я принялся перетирать ремень о срез бревна, короткими быстрыми движениями водя руками вверх-вниз, постепенно нагревая и перетирая тугую кожу. Понадобилось несколько долгих енов, прежде чем я, с чувством восхищения, наконец-то смог относительно свободно использовать свои руки. Конечно, я не мог развести их шире, чем на несколько дюймов. Мои запястья по-прежнему надежно удерживались стальными браслетами, соединенными короткой цепью, от постоянного пребывания под водой уже покрытой легким налетом ржавчины. И все же я был в приподнятом настроении. Мужчина может быть очень опасен, даже закованный таким образом.

Теперь уже избавиться от завязки во рту сложности не представляло. Я не сомневался, что от меня ожидалось, что я сбегу и спрячусь на болотах. И я конечно, теперь легко мог сделать это. Однако у меня оставались кое-какие вопросы, решению которых я хотел бы уделить внимание в первую очередь. Прежде всего, стоило побеспокоить их на предмет поделиться ключом от наручников. С этим особых проблем я не видел. Кроме того, теперь я нисколько не сомневался, что смогу спокойно выбраться из дельты, но для этого следовало разжиться продовольствием. Уверен, что парни из Ара окажутся настолько добрыми, что не будут сильно возражать против этого, тем более, на мой взгляд, за оказанное гостеприимство, а также за использование меня в качестве тяглового животного, я был вправе рассчитывать на определенную компенсацию с их стороны. В конце концов, я был свободным мужчиной, чей труд должен оплачиваться.

Соскользнув с плота, я снова погрузился в воду, дабы не вводить в искушение круживших надо мной мух, которых даже в зарослях ренса оставалось предостаточно. Периодически поглядывая в небе, через некоторое время я стал замечать, что хотя над болотами и продолжали виться миллионы мух, но рой стал менее плотным, чем прежде.

Теперь оставалось дождаться следующей волны.