Шрам: ЧЗО

Глава 5

Операция длилась четыре часа. Врач — капитан Соловьёв, бывший военный хирург, пятьдесят лет, руки в шрамах от Чечни — работал молча, сосредоточенно. Две медсестры ассистировали. Левченко стоял у стены, смотрел. Лебедев рядом, курил у открытого окна.

Дюбуа на столе под лампами. Бронежилет срезали ножницами, одежду тоже. Тело израненное, окровавленное. Правое плечо разорвано — мясо, сухожилия, осколки кости. Кисть изуродована — три пальца висят на коже, сухожилия порваны. Рёбра сломаны — четыре справа, два слева. Лёгкое проколото осколком ребра. Кровопотеря больше двух литров.

Соловьёв работал быстро. Зажимы, швы, скальпель. Медсестры подавали инструменты, вытирали кровь. Аппарат ИВЛ дышал за наёмника. Монитор показывал пульс, давление, сатурацию. Пульс слабый, семьдесят ударов. Давление низкое, восемьдесят на пятьдесят. Сатурация девяносто два процента, на грани.

Врач зашил лёгкое, поставил дренаж. Кровь потекла в ёмкость. Тёмная, густая, много. Соловьёв выругался тихо.

— Кровь не останавливается. Внутреннее кровотечение. Печень повреждена или селезёнка.

Разрез глубже, раскрыл рёбра шире. Заглянул внутрь. Печень цела, селезёнка разорвана. Кровь хлестала. Зажим, лигатура, шов. Остановил. Проверил остальное. Почки целы, кишечник цел. Закрыл разрез.

Перешёл к плечу. Мясо разорвано, лоскуты висят. Кость сломана — плечевая, оскольчатый перелом. Осколки собрал, сопоставил, скрепил пластиной и винтами. Сшил сухожилия — дельтовидную мышцу, бицепс, трицепс. Долго, тонко, ювелирно. Медсестра вытирала пот со лба хирурга.

Кисть хуже. Три пальца почти оторваны — указательный, средний, безымянный. Сухожилия порваны, кости раздроблены. Соловьёв смотрел долго, думал.

— Пальцы не спасти. Надо ампутировать.

Левченко шагнул вперёд.

— Сделай что можешь. Он снайпер. Без пальцев не стреляет.

— Без пальцев, зато живой.

— Попробуй сохранить.

Врач вздохнул, кивнул. Начал работать. Собирал осколки костей, сшивал сухожилия, микрохирургия. Час работы. Пальцы пришил, зафиксировал шинами. Выживут или нет — неизвестно. Может некроз, может приживутся. Время покажет.

Закончил в восемь вечера. Дюбуа зашит, забинтован, подключён к капельницам, аппарату ИВЛ. Пульс семьдесят пять, давление девяносто на шестьдесят, сатурация девяносто пять. Стабильно, но критично.

Соловьёв снял перчатки, вытер лицо.

— Сделал что мог. Шансы пятьдесят на пятьдесят. Может выкарабкается, может нет. Кровопотеря огромная, травмы тяжёлые, шок глубокий. Следующие сутки решающие. Если переживёт — будет жить. Не переживёт — всё.

Левченко кивнул.

— Дежурь рядом. Любые изменения — докладывай сразу.

— Понял.

Полковник вышел. Лебедев остался. Подошёл к столу, посмотрел на Дюбуа. Лицо бледное, серое, мёртвое почти. Трубка в горле, провода, капельницы. Дышит аппарат, не он.

Профессор достал сигареты, закурил. Соловьёв посмотрел осуждающе, но промолчал. Лебедев курил, думал.

Через час Левченко вернулся. Лебедев всё ещё стоял у стола.

— Ты чего здесь?

— Думаю.

— О чём?

Профессор затушил сигарету, посмотрел на полковника.

— Он не выживет. Соловьёв сказал пятьдесят на пятьдесят, но врёт. Тридцать процентов максимум. Травмы слишком тяжёлые. Организм сдастся. Сегодня ночью или завтра утром. Сердце остановится или лёгкое откажет.

— И что?

— Я могу помочь.

— Как?

Лебедев помолчал. Достал из кармана пробирку. Прозрачная, жидкость внутри зеленоватая, светится слабо. Показал.

— Сыворотка. Новая формула. Последняя разработка. Артефактный экстракт, стабилизаторы, нейропротекторы. Эффект: ускоренная регенерация, повышенная выносливость, быстрое заживление. Раны затянутся за три дня вместо месяца. Кости срастутся за неделю вместо трёх. Организм восстановится полностью.

Левченко посмотрел на пробирку, потом на Лебедева.

— Побочные эффекты?

— Минимальные. Почти нивелировал. Безумие не наступает. Агрессия контролируемая. Мозг не горит. Головные боли первые дни, галлюцинации лёгкие, но проходят. Через две недели всё чисто. Без последствий.

— Почти нивелировал. Значит не полностью.

— Полностью невозможно. Артефактная энергия влияет на нейроны, это неизбежно. Но я снизил воздействие в десять раз. Безопасно настолько, насколько может быть безопасным. Испытывал на животных — крысы, собаки. Все выжили, все здоровы.

— На людях?

— Нет. Не успел. Ты первый будешь знать.

Полковник молчал долго. Смотрел на Дюбуа на столе. Мёртвый почти. Единственный выживший из группы. Снова. Хороший боец, холодная голова, крепкие нервы. Терять нельзя.

— Его согласие есть?

— Он без сознания. Не спросишь.

— Значит нельзя.

— Значит умрёт.

Левченко сжал челюсти.

— Это приказ, Лебедев. Без согласия человека эксперименты запрещены.

— Это не эксперимент. Это спасение жизни.

— Для тебя эксперимент. Для него жизнь или смерть. Но без согласия — нельзя.

Профессор смотрел на полковника долго. Потом кивнул, убрал пробирку в карман. Развернулся, пошёл к выходу. Остановился у двери.

— Когда умрёт — похороним как героя. Шесть товарищей спас, зверя убил, сам погиб. Красиво. Правильно. По уставу.

Ушёл. Левченко остался. Стоял у стола, смотрел на наёмника. Соловьёв проверял капельницы молча.

Ночью в два часа монитор запищал. Пульс упал до пятидесяти. Давление до семидесяти на сорок. Сатурация девяносто процентов. Соловьёв забегал, проверил капельницы, вколол адреналин. Пульс поднялся до шестидесяти. Стабилизировался.

В четыре утра снова. Пульс сорок пять. Давление шестьдесят на тридцать. Сатурация восемьдесят восемь. Критично. Соловьёв вколол адреналин, атропин, дофамин. Пульс поднялся до пятидесяти пяти. Держался.

В шесть утра третий раз. Пульс сорок. Давление пятьдесят на двадцать. Сатурация восемьдесят пять. Соловьёв работал быстро, вколол весь арсенал. Пульс не рос. Монитор пищал непрерывно. Сердце останавливалось.

Врач начал массаж. Давил на грудь, ритмично, сильно. Медсестра вентилировала мешком. Минута, две, три. Пульс не возвращался.

Дверь распахнулась. Лебедев вошёл быстро, с пробиркой в руке.

— Отойди.

Соловьёв продолжал массаж.

— Он умирает!

— Знаю. Отойди.

Врач посмотрел на профессора, на пробирку. Понял. Отошёл. Лебедев подошёл к столу, вскрыл пробирку. Набрал в шприц, десять миллилитров. Вогнал иглу в яремную вену на шее, надавил медленно. Ввёл всё.

Выдернул шприц, отошёл. Стоял, смотрел на монитор. Все смотрели. Секунды тянулись.

Монитор пикнул. Один раз. Пауза. Ещё пикнул. Ещё. Пульс вернулся. Сорок пять. Пятьдесят. Пятьдесят пять. Шестьдесят. Стабилизировался.

Давление поползло вверх. Шестьдесят на тридцать. Семьдесят на сорок. Восемьдесят на пятьдесят. Держится.

Сатурация поднялась. Девяносто процентов. Девяносто два. Девяносто пять.

Соловьёв выдохнул.

— Сердце работает. Что ты вколол?

— Не твоё дело.

Врач хотел возразить, но Лебедев посмотрел так, что Соловьёв замолчал.

Профессор стоял у стола, смотрел на Дюбуа. Цвет лица менялся. Из серого в бледный, из бледного в нормальный. Дыхание ровнее. Пульс стабильный.

Сыворотка работала.

Прошёл час. Монитор показывал стабильные показатели. Пульс семьдесят, давление девяносто на шестьдесят, сатурация девяносто шесть. Соловьёв проверил зрачки, рефлексы. Живой. Спит, но живой.

Лебедев сел на стул у стола. Закурил. Врач не возражал теперь. Профессор курил, смотрел на легионера. Думал.

Сыворотка новая. Последняя формула. Год работы, сотни тестов, десятки животных. Побочные эффекты снижены в десять раз. Но не убраны полностью. Невозможно убрать. Артефактная энергия влияет на нейроны, это закон Зоны. Но он снизил до минимума. Головные боли первые дни, галлюцинации лёгкие ночью, агрессия контролируемая. Проходит за две недели. Без последствий долгосрочных. Почти.

Почти — это не гарантия. Но лучше чем смерть.

Он спас Дюбуа. Вытащил с того света. Использовал его как испытуемого. Без согласия. Нарушил все правила. Но спас.

Теперь надо сказать правду. Не всем. Только ему.

Легионер проснулся через десять часов. День, два часа. Глаза открылись медленно. Мутные, затуманенные. Комната плыла, лица размыты. Трубка в горле мешала дышать. Паника.

Соловьёв сразу рядом.

— Спокойно. Ты в медпункте. Операция прошла. Живой. Трубку сейчас вытащу.

Вытащил трубку из горла. Дюбуа закашлялся, задышал сам. Хрипло, тяжело, но сам. Врач дал воды, немного. Проглотил с трудом.

— Как чувствуешь?

Наёмник попытался ответить. Голос хриплый, еле слышный.

— Больно.

— Нормально. Обезболивающее дам. Отдыхай.

Вколол морфин. Пьер закрыл глаза, уснул снова.

Проснулся вечером. Легче. Боль тупая, но терпимая. Посмотрел на себя. Правое плечо в гипсе, кисть забинтована, пальцы в шинах. Грудь забинтована, рёбра сломаны. Капельницы в руках. Живой.

Вспомнил склад, зверя, бой. Костю, Гришу, Сашу, Женю, Витю, Рашида. Всех мёртвых. Себя последнего. Гранату в пасти зверя. Взрыв. Боль. Темнота.

Потом ничего. Теперь здесь.

Выжил. Опять. Один.

Дверь открылась. Лебедев вошёл, закрыл за собой. Подошёл к кровати, сел на стул. Посмотрел на легионера молча. Достал сигареты, закурил.

— Как ты?

— Живой.

— Видел. Соловьёв хорошо поработал. Плечо сшил, кисть собрал, рёбра зафиксировал, лёгкое заплатал. Жить будешь.

Пьер посмотрел на профессора.

— Остальные?

— Мёртвы. Все шесть. Хоронили вчера. Левченко речь говорил. Герои, защитники, честь, долг. Стандартная хрень.

Легионер закрыл глаза. Шестеро. Опять. Как в Тессалите, как всегда. Все мёртвы, он жив. Вина выжившего давила.

Лебедев затянулся, выдохнул дым.

— Слушай внимательно. Скажу один раз. Тебе, и только тебе.

Наёмник открыл глаза, посмотрел.

Профессор наклонился ближе, говорил тихо, почти шёпотом.

— Ты умирал. Три раза за ночь сердце останавливалось. Соловьёв делал всё что мог, но не хватало. В шесть утра ты уходил. Пульс сорок, давление пятьдесят на двадцать. Ещё минута — всё. Я вколол тебе сыворотку. Ту самую, что показывал в лаборатории. Новую формулу. Последнюю разработку. Она вернула тебя. Сердце запустилось, давление поднялось, организм восстановился. Ты выжил не потому что сильный. А потому что я вколол химию артефактную в твою кровь.

Дюбуа смотрел молча. Лебедев продолжал:

— Эффекты уже идут. Раны заживают быстрее. Плечо срастётся за неделю вместо месяца. Кисть тоже. Рёбра за три дня. Лёгкое уже восстановилось. Организм работает на пределе, но в десять раз быстрее. Через две недели будешь здоров полностью. Как новый.

— Побочные эффекты, — хрипло сказал легионер.

— Минимальные. Я снизил их в десять раз по сравнению с первыми версиями. Те испытуемые, что видел на фотографиях, получили старую формулу. Сходили с ума за пять дней. Ты получил новую. Безумие не наступит. Агрессия не выйдет из-под контроля. Мозг не сгорит. Будут головные боли первые дни. Галлюцинации лёгкие по ночам. Раздражительность. Но всё пройдёт за две недели. Без последствий долгосрочных.

— Почти без последствий, — поправил Пьер.

Лебедев усмехнулся.

— Умный. Да, почти. Полностью убрать побочки невозможно. Артефактная энергия влияет на нейроны. Закон Зоны. Но я снизил до минимума. Ты не станешь зомби. Не станешь овощем. Останешься собой. Просто быстрее заживёшь.

Профессор затушил сигарету, посмотрел в глаза.

— Я нарушил все правила. Использовал тебя без согласия. Левченко не знает. Соловьёв догадывается, но молчит. Никто не узнает. Официально ты выжил потому что сильный. Неофициально — я тебя спас химией. Скажешь кому-то — меня расстреляют. Но не скажешь. Потому что ты солдат. Знаешь что такое тайна.

Дюбуа молчал. Лебедев встал, пошёл к двери. Остановился, обернулся.

— Ещё одно. Седьмой патрон в твоём нагане не выстрелил. Опять. Судьба решила — жить, не умирать. Сыворотка помогла судьбе. Или судьба помогла сыворотке. Не важно. Главное результат. Ты жив. Остальное детали.

Ушёл. Дверь закрылась тихо.

Легионер лежал, смотрел в потолок. Сыворотка. Артефактная энергия в крови. Быстрое заживление, минимальные побочки, две недели до полного восстановления. Лебедев спас его. Вытащил с того света. Использовал как испытуемого. Но спас.

Цена — тайна. Никому не говорить. Молчать. Всегда молчать.

Пьер закрыл глаза. Чувствовал как тело работает. Раны горели, но не болели. Пульсировали, заживали, срастались. Кости твердели. Мясо восстанавливалось. Быстро, неестественно быстро.

Сыворотка работала. Он живой благодаря химии, артефактам, Лебедеву. Не судьба спасла. Наука спасла.

Но седьмой патрон всё ещё ждал. В нагане на спине, в шкафу у кровати. Нетронутый. Неизрасходованный.

Смерть отложена. Опять. Волк выжил благодаря учёному, играющему в бога. Стая снова мертва. Волк один. Но почему-то живой.

Пока.

Легионер открыл глаза. За окном ночь, тьма, тишина. Зона спала. Лаборатория под землёй работала. Сыворотки синтезировались. Военные ждали результатов. Лебедев играл в бога.

А Дюбуа был первым успешным испытуемым. Невольным, но успешным.

Цена выживания — быть подопытным. Как всегда. Солдаты всегда подопытные. Для генералов, учёных, политиков.

Он закрыл глаза снова. Тело тяжёлое, сон близко. Сыворотка работала. Организм восстанавливался. Через две недели будет здоров.

Потом контракт кончится. Восемь дней прошло с ранения. Два дня осталось. Продлевать? Или уезжать?

Вопрос без ответа. Пока.

Двенадцатый день после операции Дюбуа вышел из медпункта. Вечер, сумерки, ноябрь. Холодно, ветер резкий, небо чёрное. Плечо болело тупо, но терпимо. Кисть в бинтах, пальцы срослись, шевелились. Врач удивлялся — три пальца почти оторваны, а через двенадцать дней работают. Чудо, говорил. Не чудо. Сыворотка.

Легионер шёл медленно, держал правую руку на перевязи. Рёбра срослись за неделю, как Лебедев говорил. Лёгкое восстановилось за пять дней. Плечо почти зажило, кость срослась, мясо нарастало. Быстро, неестественно быстро. Но больно. Тело горело изнутри, регенерация жгла клетки, кости ныли.

Головные боли были. Каждый день, особенно вечером. Острые, пульсирующие, за глазами. Проходили через час, но возвращались. Лебедев предупреждал. Побочка. Пройдёт через две недели.

Галлюцинации тоже были. По ночам, когда засыпал. Видел зверя, огромного, клыки в крови. Видел Рашида без головы, Гришу раздавленного, Костю кашляющего кровью. Видел Гарсию из Тессалита, истекающего от пули в пах. Андрея под бетонной плитой. Всех мёртвых. Сразу, одновременно, толпой. Просыпался в поту, кричал иногда. Соловьёв говорил — посттравматический синдром, нормально для таких ранений. Не говорил про сыворотку. Не знал. Только Лебедев знал.

Наёмник дошёл до края плаца, остановился у забора. Достал сигареты левой рукой, закурил. Правой пока не мог. Пальцы слабые, дрожали. Но двигались. Через неделю врач обещал снять бинты полностью. Ещё через неделю можно будет держать оружие.

Затянулся. Дым горький, въедался в лёгкие. Хорошо. Живой. Выдохнул медленно, смотрел на ночную Зону за забором. Темнота сплошная, только звёзды сверху. Тихо. Ветер гнал облака, лес шумел вдали.

Двенадцать дней прошло. Шестеро похоронены. Левченко речь говорил на похоронах, Пьер не был — лежал в медпункте. Сказали, полковник назвал всех героями. Костя, Гриша, Саша, Женя, Витя, Рашид. Кресты на могилах, флаги, почести. Дюбуа единственный выживший. Опять.

Записали его героем тоже. Убил зверя, спас базу от нападения, жертвовал собой. Враньё. Зверь вышел на них случайно. Никакой базы он не спасал. Просто воевал, чтобы выжить. Граната в пасть — не героизм, отчаяние. Последний шанс.

Но записали героем. Наградят, наверное. Медаль, грамота, премия. Как в легионе после Тессалита. Формальности. Мёртвым героям не помогут.

Шаги за спиной. Легионер не обернулся. Узнал походку. Лебедев подошёл, встал рядом. Достал сигареты, закурил. Молчал. Смотрел на ночь.

Стояли так минуты три. Курили, молчали. Ветер дул, холодный, свежий. Забор скрипел. Прожекторы на вышках вертелись медленно, лучи резали тьму.

Лебедев затянулся, выдохнул.

— Как себя чувствуешь?

— Лучше.

— Боли?

— Есть. Голова по вечерам. Кости ноют.

— Пройдёт. Ещё три дня, максимум четыре. Организм адаптируется, сыворотка выведется полностью. Останешься собой.

Пьер затянулся, посмотрел на профессора.

— Собой. Тем же самым?

Лебедев усмехнулся.

— Философский вопрос. Что значит «тем же самым»?

— Не знаю. Ты учёный, ты скажи.

Профессор затушил сигарету о забор, закурил новую.

— Слышал про корабль Тесея?

— Нет.

— Древнегреческий парадокс. Корабль Тесея плавал годами. Доски гнили, их меняли на новые. Паруса рвались, меняли. Канаты изнашивались, меняли. Через тридцать лет в корабле не осталось ни одной оригинальной детали. Всё заменено. Вопрос: это тот же корабль или другой?

Дюбуа молчал. Лебедев продолжал:

— Одни философы говорили — тот же, потому что форма и функция сохранены. Другие говорили — другой, потому что материал полностью заменён. Спорили две тысячи лет, не решили. Потому что ответа нет. Зависит от точки зрения.

Профессор затянулся, посмотрел на легионера.

— Твоё тело сейчас как корабль Тесея. Сыворотка заменила клетки. Старые погибли, новые выросли. Быстро, за двенадцать дней. Кости новые, мясо новое, кровь новая. Артефактная энергия перестроила организм на клеточном уровне. Ты биологически не тот, кем был двенадцать дней назад. Вопрос: ты тот же человек или другой?

Наёмник смотрел в темноту. Думал. Корабль Тесея. Все детали заменены, но корабль тот же. Или нет. Тело перестроено, но человек тот же. Или нет.

— Не знаю, — сказал он честно. — Чувствую себя собой. Но что-то изменилось. Внутри. Не могу объяснить.

— Нормально. Сыворотка влияет не только на тело. На психику тоже, слегка. Восприятие обостряется. Рефлексы быстрее. Инстинкты сильнее. Агрессия контролируемая, но ближе к поверхности. Ты стал чуть более звериным. Не в плохом смысле. В боевом. Солдат стал лучшим солдатом. Хищник стал лучшим хищником.

— Волк, — тихо сказал Пьер.

— Что?

— Я волк без стаи. Был. Теперь волк с изменённой кровью. Артефактный волк. Зона во мне. Я в Зоне.

Лебедев кивнул медленно.

— Верно. Зона изменила тебя. Через меня, через сыворотку. Ты стал частью её. Носитель аномальной энергии. Не опасный для других, но изменённый. Корабль Тесея с новыми досками. Тот же капитан, та же команда. Но корабль новый.

Профессор затушил вторую сигарету, посмотрел на легионера.

— Философия не даёт ответов. Только вопросы. Ты тот же или другой — решай сам. Я могу сказать только факты. Биологически ты изменён. Психологически остался собой. Идентичность сохранена. Но материал заменён. Парадокс.

Дюбуа закурил третью сигарету. Рука дрожала слегка. Не от слабости. От мыслей.

— Седьмой патрон, — сказал он. — В нагане. Он для старого меня был. Для того кто играл в русскую рулетку в Марселе. Для того кто хотел умереть. Теперь я другой. Новое тело, новая кровь. И седьмой патрон не для меня теперь?

Лебедев помолчал, подумал.

— Интересный вопрос. Философски — да, не для тебя. Технически — всё равно убьёт. Пуля не знает про сыворотку. Мозг один, старый или новый. Прострелишь — умрёшь. Так что седьмой патрон работает независимо от корабля Тесея.

Наёмник усмехнулся.

— Значит смерть универсальна. Не важно какое тело, какая кровь. Пуля равняет всех.

— Верно. Смерть — единственная константа. Остальное переменные.

Стояли молча ещё минуту. Курили. Ветер дул. База спала. Зона за забором дышала, жила, ждала.

Пьер затушил сигарету, посмотрел на профессора.

— Контракт кончается завтра. Месяц прошёл. Левченко предложит продление, наверное.

— Предложит. Ты хороший боец. Единственный снайпер после Рашида.

— Я возьму отпуск. Неделю, может две. В Киев поеду. Отдохну, подумаю.

Лебедев кивнул.

— Правильно. Тело восстановилось, голова нет. Нужно время. Киев хороший выбор. Город живой, люди нормальные. Зоны нет. Отдохнёшь.

— Ты бывал в Киеве?

— Живу там когда не в Зоне. Квартира на Подоле, старый район. Тихо, уютно. Если нужно место переночевать — дам адрес.

— Спасибо. Сам найду.

— Как хочешь.

Профессор достал последнюю сигарету, закурил. Посмотрел на легионера долго, серьёзно.

— Слушай последнее. Сыворотка вывелась почти. Ещё три дня и полностью чиста будешь. Побочки пройдут, организм стабилизируется. Но изменения останутся. Не все, но часть. Регенерация чуть быстрее обычной. Рефлексы чуть острее. Выносливость чуть выше. Не суперсолдат, но лучше среднего. Постоянно. Это цена выживания. Не огромная, но есть.

— Понял.

— И ещё. Если военные узнают что ты носитель сыворотки — заберут. На тесты, эксперименты, исследования. Живым донором сделают. Кровь качать будут, ткани резать, изучать. Годами. Как подопытную крысу. Поэтому никому не говори. Никогда. Даже под пытками. Лучше умри молча.

Пьер посмотрел на профессора молча. Лебедев говорил серьёзно, без шуток. Правда.

— Добро.

— Верю. Ты солдат. Солдаты умеют молчать.

Профессор затушил сигарету, развернулся, пошёл к штабу. Остановился через десять шагов, обернулся.

— В Киеве не вспоминай Зону. Не думай про мёртвых. Не пей в одиночку. Найди женщину, переспи. Сходи в кино, театр, куда хочешь. Живи как человек, не как солдат. Неделю хотя бы. Потом вернёшься, решишь продлевать или нет. Но неделю — живи.

Ушёл. Шаги затихли. Дюбуа остался один у забора. Смотрел на Зону, на темноту, на звёзды.

Корабль Тесея. Все доски заменены, но корабль тот же. Или нет. Философия без ответов. Только вопросы.

Зона в крови. Сыворотка изменила тело, оставила психику. Корабль новый, капитан старый. Парадокс.

Легионер повернулся, пошёл к казарме. Медленно, держа правую руку на перевязи. Завтра утром к Левченко. Попросить отпуск. Неделю в Киеве. Отдых, город, жизнь.

Потом решит. Продлевать контракт или уехать навсегда. Остаться волком в Зоне или просто уйти в мир.

Вопрос без ответа. Пока.

Но неделя отдыха нужна. Тело восстановилось. Голова нет. Мёртвые снятся каждую ночь. Шестеро из последнего рейда. Семьдесят из Тессалита. Сто десять из второй роты. Все разом, толпой, стонут, смотрят, обвиняют.

Почему ты жив, а мы мёртвы?

Ответа нет. И по всей видимости не будет…