Шрам: ЧЗО

Глава 18

На десятый день Пьер снова пошёл к мосту. Без причины, просто вышел. Собаки остались на базе — мать кормила щенков, остальные охраняли. Взял винтовку, дозиметр, пошёл.

Лес был тих. Дозиметр стрекотал ровно — сто десять. Терпимо. Встретил одну собаку-мутанта, пристрелил. Кабана обошёл стороной — не хотелось стрелять.

К мосту вышел к вечеру. Солнце садилось, небо краснело. У костра Шакал сидел один, курил, смотрел в огонь. Услышал шаги, обернулся. Узнал, усмехнулся.

— А, снайпер. Опять пришёл. Привыкаешь?

— Привыкаю.

— Садись. Самогон есть.

Легионер сел на привычный камень. Шакал протянул флягу. Пьер глотнул, вернул. Шакал допил, спрятал.

Молчали минут пять. Костёр потрескивал, река шумела внизу. Сумерки сгущались.

— Слушай, снайпер, — сказал Шакал вдруг. — Есть у меня дело. Денежное.

— Какое?

— Заказ. Человека убрать надо. Чисто, издалека, чтобы никто не понял откуда. Ты как раз специалист.

Дюбуа посмотрел на него. Шакал курил, смотрел в огонь. Лицо спокойное, без эмоций.

— Кого убрать?

— Командира блокпоста. Военного. Подполковника Сазонова. Сидит на трассе, в пятнадцати километрах отсюда. Блокпост контролирует, проверяет всех, кто едет. Мне мешает. Мой товар не пропускает, бабки дерёт конские. Договориться не получается. Остаётся убрать.

— А охрана?

— Охраны человек десять. Солдаты, автоматы, пулемёт. Но я не прошу их мочить. Только командира. Он сдохнет — блокпост развалится. Новый придёт, с ним договоримся. А пока хаос будет, месяц-два. Мне хватит.

Легионер молчал, думал. Убийство военного — серьёзно. Не мутант, не бандит. Офицер. Государство за такими мстит. Но с другой стороны — тридцать тысяч евро. Месяц жизни Оли. Или два.

— Сколько платишь?

— Тридцать тысяч. Евро. Наличными. Половину сейчас, половину после.

— Откуда у тебя такие деньги?

— Не твоё дело. Есть — и всё. Берёшь или нет?

Пьер смотрел в огонь. Пламя плясало, искры летели. Тридцать тысяч. Хорошие деньги. Очень хорошие.

— Когда?

— Когда сможешь. Чем быстрее, тем лучше. Но качественно. Чтобы не вычислили.

— Фото есть? Координаты?

Шакал достал из кармана конверт, протянул. Легионер открыл. Внутри фотография — мужчина лет пятидесяти, лицо усталое, морщины, погоны подполковника. Рядом листок — координаты блокпоста, схема расположения, распорядок дня.

— Откуда инфа?

— У меня люди есть. Один из солдат на блокпосте за бабки работает. Всё рассказал. Командир каждый день в семь утра выходит из вагончика, идёт до туалета. Двадцать метров по открытой местности. Охраны рядом нет. Окно три минуты. Успеешь?

— Успею.

— Дистанция какая?

— Метров шестьсот. С холма напротив. Ветра нет утром, видимость хорошая. Один выстрел, чистая работа.

Шакал кивнул, достал пачку денег. Пятисотками, тугую, перетянутую резинкой. Положил на камень.

— Пятнадцать тысяч. Аванс. Остальное после. Позвонишь, скажешь кодовое слово — «пёс сдох». Я пойму — дело сделано. Встретимся тут, отдам остальное.

Легионер взял деньги, пересчитал. Тридцать купюр по пятьсот. Пятнадцать тысяч. Всё правильно. Спрятал в карман.

— Номер дашь?

Шакал продиктовал. Дюбуа запомнил. Номеров не записывал никогда. Память надёжнее бумаги.

— Когда сделаешь?

— Завтра. С утра.

— Быстро.

— Зачем тянуть.

Шакал усмехнулся, протянул руку. Легионер пожал. Сделка.

— Удачи, снайпер.

— Не нужна. Нужны ветер и видимость.

— Тогда пусть будет ветра и видимость.

Дюбуа встал, проверил винтовку, пошёл обратно. Шакал смотрел вслед, курил, не провожал.

Наёмник шёл по лесу, думал. Завтра убьёт человека. Не в бою, не в схватке. Из засады, холодно, расчётливо. Работа. Как в легионе. Как в Мали, Косово, Афганистане. Цель, расстояние, выстрел. Цена — тридцать тысяч.

Совесть молчала. Давно молчала. Заткнул её в Тессалите, когда Гарсия сдох. С тех пор не беспокоила.

Подполковник Сазонов. Пятьдесят лет. Командир блокпоста. Офицер. Чей-то отец, может, чей-то муж. Завтра будет мёртв. Пуля в голову, быстрая смерть. Не успеет понять.

Милосердие, в какой-то степени.

Легионер дошёл до базы, спустился в шахту. Собаки спали. Щенки пищали тихо, сосали мать. Он лёг рядом, закрыл глаза.

Завтра рано вставать. Выход в пять утра, на позицию к шести. В семь выстрел. К восьми вернуться. Простая работа.

Тридцать тысяч евро.

Оля ещё поживёт.

Ради этого можно.

Он заснул быстро, без снов.

Проснулся в четыре утра. Будильника не было — внутренние часы, наработанные годами. Поднялся тихо, чтобы не потревожить собак. Мать подняла морду, посмотрела слепыми глазницами в его сторону, легла обратно. Щенки копошились во сне, попискивали.

Легионер умылся ледяной водой из крана. Лицо, шея, руки — взбодрился сразу. Побрился электробритвой, насухо. Щетина мешает при прицеливании, царапает приклад, сбивает концентрацию. Провёл ладонью по щекам — гладко. Порядок.

Оделся послойно, как учили в легионе. Термобельё первым слоем — отводит пот, греет. Футболка хлопковая, тёмно-серая. Форма камуфляжная, немецкий флектарн — для здешних лесов самое то. Носки шерстяные, толстые — ноги должны быть сухими. Берцы разношенные, удобные, шнуровка тугая. Проверил дважды — нога сидит жёстко, без люфта. На марше каждая мелочь важна.

Снаряжение собирал неторопливо, методично. Спешка — мать ошибок. А ошибки стоят жизни. Разгрузку разложил на столе, проверил каждый подсумок. Магазины для винтовки — четыре по десять патронов. Пружины упругие, патроны без царапин. Патроны Match Grade, снайперские, калибр 7,62×51. Отобрал сорок лучших, осмотрел на свет каждый. Гильзы ровные, пули идеальные. Один бракованный патрон — и цель уходит живой. Все сорок безупречны.

Нож на пояс. Финка, двадцать сантиметров клинка, заточена до бритвенной остроты. Провёл по газетному листу — резанул без усилия. Хорошо. Спрятал в ножны, застегнул ремешок — чтобы не выпал в самый неподходящий момент.

Кольт разобрал до винтика. Протёр каждую деталь ветошью, смазал, собрал обратно. Магазин полный — семь патронов Hydra-Shok, экспансивные. Плюс один в ствол. Восемь выстрелов на случай если всё пойдёт к чертям. Дослал патрон, поставил на предохранитель. Сунул в кобуру на бедре.

Гранаты — две РГД-5, оборонительные. Если погонятся — бросить, выиграть время на отход. Проверил чеки — сидят туго, случайно не выдернешь. Пристегнул к разгрузке слева и справа.

Аптечка компактная, полевая. Жгут, бинты, йод, кеторол, антибиотики. Ранят — окажет первую помощь. Убьют — уже не поможет. Но лучше таскать с собой.

Фляга литровая. Налил воды до краёв, закрутил пробку, тряхнул — не течёт. Повесил сзади на разгрузку, чтобы не билась при ходьбе.

Еда. Два сухпайка, советские, старые, но калорийные. На день хватит. Засунул в рюкзак.

Дозиметр на шею. Батарейка свежая, прибор работает — включил, послушал стрёкот, выключил. Беречь заряд.

Бинокль БПЦ, восьмикратный. Советская оптика, но качественная. Протёр линзы досуха специальной тряпкой — любое пятнышко на линзе может стоить промаха. Повесил рядом с дозиметром.

Рацию проверил, хоть она и не понадобится. Частота настроена, батарея заряжена. На всякий случай. Сунул в карман разгрузки.

И наконец винтовка. СВ-98. Главный инструмент, от которого зависит всё. Достал из чехла, бережно положил на стол. Разобрал полностью, до последнего винтика. Ствол осмотрел на свет — чистый, без единой царапины. Затвор ходит как по маслу. Боёк целый, пружина тугая. Спуск настроен на полтора кило — проверил динамометром. Как надо.

Собрал не торопясь. Каждая деталь встала на место со знакомым щелчком. Вставил магазин, досыл патрон, предохранитель. Вскинул к плечу, прицелился в трещину на стене. Перекрестие ровное, без дрожи. Снял с предохранителя, нажал спуск вхолостую. Щелчок сухой, чёткий. Механизм в порядке.

Оптика ПСО-1, четырёхкратная. Протёр линзы той же тряпкой — аккуратно, круговыми движениями. Прицелился в дверной косяк — резкость идеальная, крест точно по центру. Выставил дистанцию на шестьсот метров. Именно столько до цели.

Глушитель накрутил на резьбу. Сел плотно, без люфта. Он не сделает выстрел бесшумным — это не кино. Но размоет звук, не дадут определить направление. Это главное.

Сошки откинул, проверил фиксацию. Зафиксировались намертво. На позиции лягу, упрусь — стабильная опора обеспечена.

Маскировка. Балаклава чёрная — натянул, проверил прорези для глаз. Не жмёт, видно отлично. Перчатки тактические, пальцы открыты. Защита есть, чувствительность не теряется. Накидка из мешковины с нашитыми лоскутами под цвет осенней листвы. Сложил, запихал в рюкзак.

Карту разложил на столе. Топографическая, масштаб подробный. Блокпост здесь. Холм напротив — высота сто двадцать, расстояние по прямой шестьсот метров. Позиция как по учебнику. Два пути отхода наметил — основной и запасной через овраг. Если погонятся — уйду второй дорогой, в лесу потеряют.

Время просчитал до минуты. От базы до блокпоста пятнадцать километров. Со снаряжением — три часа ходьбы. Выхожу в полпятого, к половине восьмого буду на месте. Командир появляется в семь ровно. Полчаса запаса — устроюсь, подготовлюсь, прицелюсь как следует. Выстрел между семью и семью десятью. Отход моментальный, пока не сообразят откуда стреляли. К десяти вернусь. К обеду уже на базе. Чисто.

Погоду проверил. Вышел наружу, задрал голову. Ясное небо, звёзды яркие. Ветра ноль — воздух неподвижный. Градусов десять, не больше. Отличные условия. Утром будет так же — осенью погода стабильная. Ветер может подняться ближе к девяти, когда солнце прогреет землю. Но к тому времени дело уже будет сделано.

Вернулся, надел разгрузку. Затянул ремни, подвигался — вес распределён правильно, ничего не тянет, не перекашивает. Рюкзак на спину — лёгкий, килограммов пять всего. Винтовку перекинул через плечо.

Встал, присел раз десять, сделал наклоны. Снаряжение сидит как влитое, не сползает, не цепляется. Прошёлся по шахте туда-сюда — шаги почти беззвучные. То что надо.

Взял флягу в последний раз, сделал долгий глоток. Вода ледяная, обжигает горло. Хорошо. Закрутил, повесил на место.

Посмотрел на собак. Спят себе спокойно. Мать дышит ровно, щенки попискивают во сне. Живые, целые.

Легионер развернулся, пошёл к выходу. Поднялся на поверхность. Темнота ещё густая, только на востоке небо чуть посветлело — серая полоска над горизонтом. Скоро рассвет.

Дозиметр включил — сто микрорентген. Нормально. Двинулся на север, к блокпосту.

Шёл в ровном темпе. Сорок минут на километр — золотая середина. Не бег, не прогулка. Марш-бросок, каким его учили. Дыхание ровное, пульс стабильный. Форма отличная, годы тренировок дают о себе знать.

Лес стоял мёртвый. Голые стволы, земля хрустит под ногами. Дозиметр постукивал тихонько. Никого вокруг — ни тварей, ни людей. Только он один, лес и тишина.

Через три часа увидел холм. Невысокий, метров сто двадцать, склон пологий. Порос кустами и редкими деревьями. Отличная маскировка.

Поднялся на вершину, залёг в кустах. Достал бинокль, навёл вниз.

Блокпост как на ладони — в шестистах метрах, может чуть меньше. Бетонные блоки, колючая проволока, шлагбаум полосатый. Вагончик железный, командирский. Рядом палатки для солдат. На вышке пулемётное гнездо, часовой дежурит, автомат наготове.

Дюбуа изучал каждую деталь. Вагончик слева, дверь смотрит на восток. Туалет — деревянная будка в двадцати метрах к северу. Между ними чистое пространство, гравий. Никаких укрытий.

Солнце вылезло из-за горизонта. Небо посветлело, стало нежно-голубым. Семь ровно.

Дверь вагончика открылась. Вышел мужчина. Высокий, плечистый, погоны подполковника на плечах. Сазонов.

Легионер вынул винтовку, устроился поудобнее, уперся локтями в землю. Накинул маскировочную накидку — теперь он просто ещё один куст. Откинул сошки, уперся ими в землю. Прильнул щекой к прикладу. Прицелился.

Перекрестие легло на грудь. Шестьсот метров. Ветра нет, воздух неподвижный. Поправка на падение пули — три щелчка вверх. Поправка на вращение Земли — один влево. Всё просчитано.

Сазонов шёл к туалету. Не торопился, шагал вразвалку. Не знал, что в последний раз идёт по этой земле.

Легионер выдохнул до конца, задержал дыхание. Между ударами сердца. Палец на спуске. Давил медленно, без рывка. Полтора кило сопротивления.

Щелчок.

Выстрел.

Пуля прошла шестьсот метров за секунду. Вошла в грудь Сазонова чуть левее центра. Пробила рёбра, лёгкое, вышла через спину, унося с собой кусок позвоночника. Подполковник дёрнулся, будто споткнулся. Сделал ещё шаг, второй. Рухнул лицом в гравий.

Три секунды тишина. Никто ничего не понял.

Потом закричали.

Часовой на вышке заорал что-то, развернул пулемёт. Стрелял в воздух, наугад, не зная куда. Из палаток выскочили солдаты — кто в трусах, кто в форме, все с автоматами. Бежали к телу, орали, матерились.

Один упал на колени рядом с Сазоновым, перевернул. Лицо мёртвое, глаза открыты, смотрят в небо. Грудь разворочена, кровь хлещет, пропитывает форму, растекается по гравию.

— Командир! Командир, бля!

Второй схватил рацию, кричал в неё:

— База, база! Командир убит! Снайпер! Срочно подмогу!

Рация трещала, голос оттуда растерянный:

— Что? Повтори!

— Сазонов убит! Снайпер! Хуй знает откуда! Нужна помощь!

Солдаты бегали, суетились, стреляли куда попало. Один дал очередь в лес, второй в сторону дороги. Пулемётчик на вышке строчил длинными очередями, патроны сыпались вниз, звенели по металлу. Не целились, просто жгли боекомплект от страха.

Сержант — старший из оставшихся — орал, пытался навести порядок:

— Прекратить стрельбу! Всем залечь! Снайпер где-то рядом!

Солдаты легли за бетонные блоки, за вагончик, за всё что можно. Дышали тяжело, смотрели во все стороны. Ждали следующего выстрела.

Не было выстрела.

Минута прошла. Две. Пять. Тишина. Только ветер, только шум деревьев вдалеке.

Сержант поднял голову, огляделся. Ничего. Снайпер исчез.

— Откуда стрелял? — крикнул он пулемётчику.

— Хуй знает! Не видел!

— Кто-нибудь видел⁈

Молчание. Никто не видел.

Сержант подполз к телу. Сазонов лежал в луже крови. Дыхания нет, пульса нет. Мёртв. Дырка в груди размером с кулак. Снайперская пуля, калибр крупный. Может, семь-шестьдесят два. Может, триста.

Он посмотрел на рану, прикинул траекторию. Пуля вошла спереди, вышла сзади. Значит, стреляли откуда-то впереди. На севере лес, холм. Дистанция метров шестьсот, может больше.

— Холм, — сказал он. — Оттуда стреляли. С холма.

— Едем туда?

— Нахуй. Там сейчас никого. Снайпер давно свалил. Пока мы здесь орали и стреляли, он уже километр отошёл. Поздно.

Солдаты молчали, смотрели на труп. Командир мёртв. Первый раз за полгода на блокпосте кого-то убили. Не тварь, не мутант. Снайпер. Человек.

— Что делать? — спросил молодой, лет двадцать, голос дрожит.

— Что делать? Ждём. Подмога придёт, заберут тело. Новый командир приедет. А мы сидим, дежурим, никуда не лезем. Понятно?

— Понятно.

Сержант встал, огляделся. Блокпост как стоял, так и стоит. Шлагбаум, колючая проволока, вагончик. Только командира больше нет. Лежит в гравии, остывает. Вчера был живой, орал на солдат, писал бумаги. Сегодня труп.

Зона. Она всегда так. Убивает неожиданно, быстро, без предупреждения. Вчера ты начальник, сегодня мясо. Справедливости нет. Есть пуля и расстояние.

Сержант закурил, затянулся глубоко. Руки дрожали. Не от страха. От осознания. Мог быть он. Мог выйти утром в туалет, мог получить пулю. Повезло. На этот раз.

Солдаты сидели за укрытиями, курили, молчали. Пулемётчик на вышке перезарядил ленту, смотрел в лес. Напряжённо, зло. Ждал, вдруг ещё выстрел будет.

Не было.

Снайпер ушёл. Растворился. Как призрак.

Через час приехал «Урал», военный. Выгрузились офицеры, медики, следователь. Осмотрели тело, сфотографировали, забрали. Задавали вопросы — кто видел, откуда стреляли, когда. Никто толком не ответил. Всё произошло за секунды.

Следователь посмотрел на холм в бинокль, покачал головой.

— Шестьсот метров. Один выстрел, чистая работа. Профессионал. Наёмник, скорее всего. Не местный бандит. У тех такой точности нет.

— Найдём? — спросил сержант.

— Вряд. Снайпера в лесу искать — как иголку в стоге сена. Он уже далеко. Может, на базе сидит, может, в другой зоне. Хрен знает. Будем искать, но шансов мало.

— А блокпост?

— Блокпост закрывать не будут. Новый командир приедет через три дня. До тех пор вы сами. Дежурите, никуда не лезьте, в туалет ходите парами, прикрываете друг друга. Понятно?

— Понятно.

«Урал» уехал. Увёз тело, увёз офицеров. На блокпосту снова тихо. Только гравий в крови, тёмное пятно на земле. Не смывается.

Сержант посмотрел на пятно, сплюнул.

— Ладно, пацаны. Дежурство. Первая смена — на вышку. Вторая — на шлагбауме. Остальные отдыхают. Меняемся каждые два часа. Вопросы?

Никто не спросил. Все понимали. Жизнь продолжается. Блокпост стоит. Командир сдох, но блокпост стоит. Так всегда. Люди умирают, система работает.

Солдаты разошлись по местам. Один залез на вышку, сел за пулемёт, смотрел в лес. Злыми глазами, как будто хотел увидеть снайпера, чтобы разрядить ленту прямо в него.

Но леса пустой. Никого там нет. Только деревья, ветер, тишина.

И где-то далеко человек с винтовкой идёт обратно. Спокойно, не торопясь. Ещё одна работа сделана. Ещё одна цена заплачена.

Зона забрала ещё одну жизнь. Как всегда. Как каждый день.

Только теперь не мутант убил. Человек.

И это страшнее.

К мосту Пьер пришёл через три часа. Обратный путь прошёл спокойно — ни тварей, ни людей. Только лес, тишина, мерный стрёкот дозиметра. Винтовку разобрал ещё на полпути, запаковал в рюкзак. Гильзу подобрал на позиции, унёс с собой — след заметать, первое правило.

У костра Шакал сидел один, курил, палкой ворошил угли. Услышал шаги, обернулся. Узнал, усмехнулся.

— Ну что, снайпер?

— Пёс сдох.

Шакал кивнул. Не удивился, не переспросил. Знал, что не промажет.

— Садись. Деньги готовы.

Легионер опустился на привычный камень. Шакал достал пачку купюр, бросил на колени. Пятисотками, туго перетянутые резинкой. Пятнадцать тысяч. Вторая половина.

Пьер пересчитал быстро, спрятал в карман. Тридцать тысяч итого. Два месяца жизни Оли. Или больше.

Шакал достал флягу, протянул.

— Отметим?

— Давай.

Самогон обжёг горло, прошёл огнём по животу, согрел изнутри. Хорошо. Отдал флягу. Шакал выпил сам, смахнул капли с губ.

— Как прошло?

— Чисто. Один выстрел, шестьсот метров. Упал сразу, даже не понял. Солдаты орали минут пять, стреляли куда попало. А я уже лес за спиной имел.

— Быстро свалил?

— Очень быстро. Пока они там соображали, что случилось, я уже километр между нами сделал.

Шакал довольно хмыкнул.

— Профессионально. Уважаю.

Они молчали, передавали флягу туда-сюда. Пили неторопливо, без спешки. Самогон крепкий, градусов пятьдесят точно, но странное дело — не пьянил. Обычно после такого в голове туман, язык заплетается. А сейчас ясность полная, мысли чёткие.

— Не пьянеет что-то, — заметил Дюбуа.

— И я заметил уже давно. Хрен знает почему. Может, Зона так на нас действует. Радиация, аномалии — организм перестраивается. Пьёшь, а не пьянеешь. Жрёшь по минимуму, а сил хватает. Спишь три часа, встаёшь как после восьми. Странная хрень творится с телом.

— Может, оно и к лучшему.

— Наверное.

Шакал закурил, затянулся глубоко, посмотрел на реку. Вода несла мусор — доски, пластиковые бутылки, что-то непонятное.

— Слушай, снайпер, — сказал он неожиданно. — А ты книги читаешь?

Легионер удивился. Странный вопрос. От Шакала такого не ожидал.

— Читаю. Раньше больше читал, в легионе времени было. Сейчас реже.

— Что любишь?

— Классику больше. Русскую — Достоевского, Толстого. Французскую тоже — Гюго, Дюма, Бальзак. Мать мне в детстве читала, привила вкус.

Шакал расхохотался, покачал головой.

— Интеллигент, бля! А я думал, ты такой весь из себя боевик, только башки рвать умеешь.

— Умею и то, и то. Просто не выставляюсь.

— Правильно делаешь. В Зоне интеллигентов не любят. Считают слабаками. А ты вон какой — и стреляешь, и книжки читаешь. Универсал, мать его.

Легионер усмехнулся, выпил ещё. Шакал продолжил:

— Я вот тоже читаю, между прочим. Не думал? А я читаю. У меня тут в вагончике целая коробка. Сталкеры приносят, меняют на водку. Я читаю, потом дальше пускаю. Круговорот литературный.

— Что предпочитаешь?

— Разное. Детективы больше всего. Конан Дойл, Агата Кристи — классика. Ещё фантастику уважаю. Стругацких вообще обожаю. «Пикник на обочине» раз десять перечитал точно. Прям про нашу Зону как будто написано, хотя они раньше её придумали. Пророки, ёпта.

Дюбуа улыбнулся. Не ожидал. Шакал — бандит, убийца, самогонщик с золотыми зубами. А читает Стругацких. Мир полон сюрпризов.

— «Пикник» действительно хорош, — согласился он. — Я тоже читал, ещё в легионе. Товарищ дал, русский. Говорит — почитай, поймёшь кое-что. Почитал. Понял многое.

— И что понял?

— Что Зона не место на карте. Зона — состояние души. Можно жить в самой гуще Зоны, но не быть её частью. А можно жить за тысячу километров, но быть зоновским до мозга костей. Всё в голове происходит.

Шакал медленно кивнул, затянулся.

— Точно подметил. Всё в башке. Я вот живу здесь, на мосту. Казалось бы — кругом пиздец, радиация, твари. А мне норм. Даже хорошо. Я свободен, понимаешь? Делаю что хочу, когда хочу. Никто не командует, не указывает, куда идти. Живу по своим правилам.

— А когда сидел? В тюрьме тоже свободным себя чувствовал?

— В тюрьме хреново было, не скрою. Там ты в клетке, это факт. Но мозги я там не сломал. В голове свободу сохранил, главное. Вышел — сразу сюда подался. И стал по-настоящему свободным.

Легионер кивнул. Понял глубже. Свобода в голове живёт, не в месте. Не в деньгах, не в статусе. В голове. И пока твоя голова остаётся твоей, ты свободен. Даже в этой чёртовой Зоне.

Шакал достал вторую флягу, открыл пробку.

— Слушай, а фильмы смотришь когда?

— Смотрю, когда есть возможность.

— Какие нравятся?

— Военные люблю. Реалистичные. «Взвод», «Цельнометаллическая оболочка», «Чёрный ястреб». Там правду показывают, без прикрас. Не геройство, не красивые взрывы. Грязь, страх, кровь. Как оно на самом деле есть.

— А я вот старое советское кино люблю. «Белое солнце пустыни», «В бой идут одни старики». Там душа есть, понимаешь? Не тупой экшен, а настоящие живые люди. Сейчас такое не снимают, разучились.

— Согласен полностью. Советское кино качественным было.

Они помолчали, опустошили вторую флягу. Шакал полез за третьей. Пили, а не пьянели никак. Голова ясная, мысли острые. Странно, но приятно.

— А музыку слушаешь? — поинтересовался Шакал.

— Слушаю, конечно. Разную. Классику люблю — Бетховен, Моцарт, Бах. Ещё блюз уважаю. Би Би Кинг, Мадди Уотерс. Душевная музыка.

Шакал расплылся в широкой улыбке, золото блеснуло в свете костра.

— Не поверишь, снайпер. Я неоклассику обожаю.

Легионер поперхнулся самогоном, рассмеялся. Искренне, от души, не удержался. Шакал — бандит с мёртвым взглядом и золотыми зубами, в драной кожанке, с автоматом. И слушает неоклассику. Это не просто странно. Это охуенно.

— Серьёзно говоришь? — спросил он, всё ещё улыбаясь.

— Абсолютно серьёзно. Людовико Эйнауди, Макс Рихтер, Йоханн Йоханнссон. У меня плеер есть, наушники нормальные. Сижу вечерами, слушаю. Красота неземная, аж душу трогает до дрожи.

— Откуда у тебя плеер? Тут же электричества нет.

— Есть. Генератор маленький прикупил, на солнечных батареях работает. Днём заряжаю, вечером слушаю часа два-три. Хватает.

Дюбуа покачал головой, не переставая улыбаться. Шакал выудил из кармана старенький iPod, показал.

— Вот. Две тысячи композиций накачано. Неоклассика вся. Хочешь послушать?

— Давай послушаю.

Шакал протянул наушники. Легионер вставил в уши, нажал play. Полилась музыка — тихая, мелодичная, пронзительно печальная. Фортепиано, струнные, ещё что-то. Красиво. Очень красиво, чёрт возьми.

Он слушал минуты три, закрыв глаза, потом вернул наушники.

— Хорошо. Неожиданно от тебя, но хорошо.

— Я сам от себя не ожидал поначалу. Раньше рок слушал, метал. А в тюрьме сосед по камере включил Эйнауди. Я послушал и понял — вот оно, то, что нужно душе. С тех пор подсел конкретно.

Они помолчали, передавая флягу. Костёр потрескивал уютно, река шумела монотонно. Спокойно. Редко в Зоне бывает так спокойно.

Шакал достал колоду карт, потёртую до дыр, засаленную.

— Сыграем партейку?

— Во что?

— В дурака. На артефакты. У тебя с собой есть?

— Два штуки есть.

— У меня три. Норм будет на партию.

Расселись поудобнее, Шакал раздал карты. Играли не торопясь, спокойно, перебрасываясь словами. Шакал выиграл первый раунд, забрал артефакт Пьера — янтарный, тот, что слабо фонит. Легионер взял реванш во втором, прихватил шакаловский — тёмно-синий, холодный как лёд на ощупь. Третий раунд ничья, артефакты вернули обратно.

Играли, пили, говорили обо всём и ни о чём.

— Слушай, — сказал Дюбуа, глядя на карты в руке. — А нахрена вообще Зона людям сдалась? Радиация кругом, твари ёбаные, смерть на каждом шагу. Зачем они сюда прутся?

Шакал прикурил новую сигарету, выпустил дым, задумался.

— Хрен их разберёт. Каждый своё ищет, наверное. Кто деньги, кто артефакты редкие, кто славу дурацкую. Кто от прошлого бежит, кто себя найти пытается. Зона как зеркало работает. Показывает, кто ты на самом деле. Не соврёшь ей, не спрячешься. Либо выживешь и что-то поймёшь про себя, либо сдохнешь быстро. Честно получается.

— А ты сам что ищешь тут?

— Свободу искал. Нашёл уже давно. Живу как хочу, делаю что хочу. Никому ничего не должен, никого не боюсь. Может, завтра сдохну от пули. Может, через год тварь сожрёт. Но сейчас, вот в эту секунду, я свободен. А это, поверь, дорогого стоит.

Легионер выложил карту, кивнул.

— А я что тут ищу, по-твоему?

— Искупление, наверное. Или смысл какой-то. Ты же ради бабы своей сюда приперся. Спасаешь её от смерти. Может, спасая её, ты и себя спасаешь заодно. От пустоты внутри, от бессмысленности существования.

Пьер замолчал, уставился на карты. Может, Шакал попал в точку. Может, он действительно себя спасает через неё. Потому что без Оли что остаётся? Пустота. Война бесконечная, убийства, деньги. Круг замкнутый. А с ней есть цель. Причина просыпаться. Причина не опускать руки.

— А людям вообще Зона нахрен сдалась? — спросил он. — Человечеству в целом?

Шакал затянулся, выпустил дым медленно.

— Людям? Людям Зона нужна как символ, понимаешь. Символ того, что не всё в этом мире им подконтрольно. Что есть места дикие, где их законы не работают, где природа опасная, настоящая, без прикрас. Люди привыкли всё контролировать — города, дороги, поля. Всё под колпаком. А Зона — нет. Зона живёт сама по себе. Убивает, не спрашивая разрешения. И это пугает их. Но одновременно притягивает. Потому что честно всё. Без лжи, без политики, без бумажной возни. Выжил — молодец, значит, сильный. Сдох — сам дурак, не туда полез.

Легионер усмехнулся.

— Философ выискался, блин.

— Времени дохера тут. Сидишь, думаешь о всяком. Философом поневоле станешь.

Доиграли партию. Шакал выиграл финальный раунд, забрал последний артефакт Пьера. Пожал плечами с усмешкой.

— Ладно уж. Верну как-нибудь потом. Если оба доживём до следующей встречи.

Поднялись. Допили последнюю флягу досуха. Шакал швырнул пустую в реку — плюхнулась, поплыла.

— Приходи ещё, снайпер. Поговорить с тобой приятно, честное слово. Редко тут встретишь человека с мозгами в голове.

— Приду обязательно. Спасибо за компанию и за самогон.

— Да не за что. Удачи тебе. И деньги береги, на хорошее дело идут.

Легионер кивнул, развернулся, зашагал в сторону базы. Шакал смотрел ему вслед, курил неторопливо. Не махал, не кричал.

Дюбуа шёл по ночному лесу, переваривал разговор. Странный мужик этот Шакал. Бандит, убийца, контрабандист. Но умный, начитанный. Слушает неоклассику, читает Стругацких, философствует о свободе и смысле.

Зона такая штука. Одних ломает напрочь, превращает в животных. Других закаляет, делает мыслителями. Третьих просто убивает, без вопросов и церемоний.

А его самого? Что Зона делает с ним?

Пока не знает. Слишком рано говорить.

Но идёт дальше. Потому что надо.

Потому что Оля где-то там борется за жизнь.

И больше ничего не имеет значения.