Шрам: ЧЗО

Глава 19

Рация зашипела на третий день после заказа. Пьер сидел в шахте, кормил собак тушёнкой. Щенки уже открыли глаза — все пять видели. Ползали, пищали, тыкались мордами в миски. Мать лежала рядом, облизывала их, довольная.

Рация зашипела снова, громче. Он достал её из кармана разгрузки, нажал кнопку.

— Шрам, на связи.

— Шрам, Лебедев. Слышишь меня?

Голос знакомый. Профессор. Тот самый, что спас его после псевдомедведя. Ввёл сыворотку, вернул к жизни. Должен ему. Сильно должен.

— Слышу. Что случилось?

— Нужна твоя помощь. Срочно. Можешь говорить?

— Могу.

— Слушай. Ты помнишь псевдогиганта? Того, что убили в мёртвом городе?

— Помню. Я его убил.

— Именно. Мне нужны образцы. Ткани, кровь, может, костный мозг. Всё, что сможешь достать. Этот гигант был нестандартный. Разумный, гармонично развитый. Я такого не видел никогда. Мне нужно изучить, понять, как он мутировал. Это может дать прорыв в исследованиях.

Легионер молчал, думал. Мёртвый город. Труп гиганта лежит на проспекте. Две недели прошло, может, больше. Разложился уже, наверное. Или твари сожрали. Но Лебедеву нужны образцы. А Лебедеву он должен. Жизнью должен.

— Когда нужно?

— Как можно скорее. Чем свежее ткани, тем лучше. Хотя через две недели… Надеюсь, что-то осталось.

— Сколько платишь?

— Десять тысяч евро. Плюс ты закрываешь долг передо мной. Мы в расчёте будем.

Десять тысяч. Плюс долг закрыт. Неплохо. Пьер кивнул сам себе.

— Беру. Когда выдвигаться?

— Хоть сейчас. Чем быстрее, тем лучше.

— Понял. Выдвигаюсь завтра утром. Через два дня привезу образцы.

— Отлично. Связь держи. Если что — звони. Удачи, Шрам. И спасибо.

— Не за что. Я должен тебе больше.

Рация зашипела и замолчала. Легионер спрятал её, посмотрел на собак. Мать подняла морду, скулила тихо. Понимала — он уходит.

— Посижу тут пару дней, — сказал он вслух. — Вернусь. Обещаю.

Собака легла обратно, обняла щенков лапами.

Утром Пьер собрался основательно. Винтовка СВ-98, глушитель, четыре магазина, сто шестьдесят патронов. «Сайга» дополнительно — дробовик на восемь патронов, картечь «Полева». Для близкого боя, если что. Кольт на поясе, гранаты на разгрузке. UMP45 оставил на базе — слишком тяжело тащить три ствола.

Рюкзак набил по полной. Еда на три дня — сухпайки, консервы. Вода — две фляги, два литра. Аптечка, дозиметр, бинокль, рация. Инструменты для вскрытия — нож охотничий, пила складная, контейнеры для образцов, пакеты герметичные. Перчатки резиновые, маска медицинская. Работать с двухнедельным трупом без защиты — себе дороже.

Проверил снаряжение дважды. Всё на месте. Вес килограммов двадцать пять, не больше. Терпимо.

Вышел на поверхность в шесть утра. Небо серое, облачное. Воздух холодный, пахнет дождём. Дозиметр стрекотал тихо — девяносто микрорентген. Чисто.

До моста дошёл за три часа. Шёл быстро, не встретил никого. Ни тварей, ни людей. Лес молчал, мёртвый и пустой.

У моста Шакал сидел на привычном камне, курил, смотрел в реку. Но не один. Вокруг костра человек десять. Бандиты, все вооружены — автоматы, дробовики, один с пулемётом РПК. Разговаривали громко, смеялись, передавали флягу.

Легионер подошёл открыто, руки на виду. Шакал обернулся, увидел, лицо озарилось широкой улыбкой.

— Шрам! Бля, брат, как давно не виделись!

Встал, пошёл навстречу, обнял по-мужски, хлопнул по спине. Крепко, искренне. Как родного встречают.

Пьер удивился, но ответил. Обнял, похлопал в ответ. Странное чувство. Тепло какое-то.

— Рад тебя видеть, Шакал.

— И я рад, брат, и я рад! Садись, выпьем! Пацаны, это Шрам, мой кореш! Снайпер от бога! Уважать его!

Бандиты кивнули, посмотрели с интересом. Один протянул руку, представился:

— Серый. Командир второй смены.

Легионер пожал руку.

— Шрам.

Сели у костра. Шакал достал флягу, протянул. Пьер глотнул — самогон, как всегда. Крепкий, чистый. Отдал обратно.

— Куда путь держишь? — спросил Шакал.

— В мёртвый город. За образцами. Профессор просил. Ткани того гиганта нужны, что мы завалили.

— Серьёзно? Через две недели? Там же от него только кости остались, наверное.

— Надеюсь, что-то сохранилось. Если нет — пустая поездка.

Шакал затянулся, подумал.

— Слушай, брат. Город опасный. Один туда идти — себе дороже. Бери моих пацанов. Десять человек дам. Для страховки. Пусть прикроют, помогут, если что.

Легионер нахмурился.

— Не нужны мне люди. Один привык работать.

— Понимаю. Но город сейчас не тот, что две недели назад. Там сталкеры появились, бандиты чужие. Слухи ходят, что военные зачистку планируют. Народ туда потянулся. Опасно одному. Бери пацанов, не ссы. Они надёжные, слушаться будут. Им опыт нужен, а тебе прикрытие. Взаимовыгодно.

Дюбуа подумал. Логика есть. Один в городе — мишень. С группой — отряд. Меньше вопросов, больше шансов. Плюс, если нарвётся на засаду, не будет один против всех.

— Ладно. Беру. Но слушаются меня. Без базара. Говорю идти — идут. Говорю стрелять — стреляют. Ясно?

Шакал кивнул, повернулся к бандитам.

— Пацаны! Серый, Костя, Вова, Лёха, Макс, Гриша, Толик, Витёк, Паша, Димон! Вы идёте с ним. Он командует. Слушаться, как меня. Кто не слушается — сам разберусь. Понятно?

— Понятно, — хором ответили десять человек.

Поднялись, проверили оружие. Серый подошёл к Пьеру, сказал:

— Готовы. Куда ведёшь?

— В город. К центральному проспекту. Там труп лежит. Псевдогигант. Нужно взять образцы. Быстро, чисто, без шума. Если нарвёмся на засаду — стреляем, отходим. Вопросы?

— Нет.

— Тогда пошли.

Шакал проводил их до края моста, хлопнул Пьера по плечу.

— Удачи, брат. Возвращайся живым.

— Постараюсь.

— И пацанов береги. Они мои, понимаешь? Я за них отвечаю.

— Понял. Сделаю, что смогу.

Шакал кивнул, отступил. Легионер повёл группу через мост. Одиннадцать человек — он впереди, десять следом. Шли колонной, дистанция пять метров. Оружие на изготовке, глаза сканируют лес.

Шакал стоял у костра, смотрел вслед. Когда они скрылись за деревьями, достал флягу, выпил. Глубоко, долго. Вытер рот, сплюнул.

— Вернись, брат, — прошептал он. — Хороших людей мало. Не теряй себя.

Костёр потрескивал. Река шумела. Мост пустой. Только ветер, только тишина.

Группа шла быстро, но осторожно. Пьер впереди, Серый за ним, остальные цепочкой. Двигались бесшумно, профессионально. Бандиты Шакала оказались не новички — держали дистанцию, не болтали, сигналы рукой понимали с первого раза.

Через час дошли до опушки. Впереди поле, за ним город. Легионер поднял руку — стоп. Все залегли в траву.

Он достал бинокль, осмотрел окрестности. Поле чистое, ни души. Город вдалеке — серые коробки домов, пустые окна. Тихо. Подозрительно тихо.

— Серый, — позвал он тихо.

— Я тут.

— Видишь дома? Третий слева, балкон обвалился?

— Вижу.

— Там кто-то есть. Блеснуло что-то. Может, оптика, может, стекло.

Серый прищурился, посмотрел.

— Вижу. Снайпер, может?

— Может. Или наблюдатель. Проверим. Обходим справа, широкой дугой. Если откроют огонь — залегаем, отвечаем. Не лезем на рожон. Ясно?

— Ясно.

Группа двинулась вправо, вдоль опушки. Обошли поле стороной, зашли в город с фланга. Дома встретили тишиной. Пустые, мёртвые, окна как глазницы.

Легионер вёл группу к проспекту. Шли вдоль стен, прижимаясь к укрытиям. Дозиметр стрекотал громче — триста микрорентген. Высокий фон, но терпимо.

Через полчаса вышли на проспект. Широкая улица, разбитый асфальт, трамвайные рельсы торчат. И посередине — труп.

Псевдогигант лежал там же, где упал. Огромная туша, метра три с половиной. Шкура в дырах, мясо гниёт, кости торчат. Вокруг трупа мухи роем, запах мерзкий, удушливый.

Но что странно — туша почти целая. Твари не тронули. Обычно мутанты сжирают трупы за дни. А этого не тронули.

— Почему его не сожрали? — спросил Серый.

— Не знаю, — ответил Пьер. — Может, слишком облучён. Или плоть ядовитая. Хрен разберёшь.

Он подошёл ближе, зажал нос. Запах невыносимый. Достал перчатки, маску, надел. Достал нож, контейнеры.

— Прикрывайте. Я работаю.

Бандиты заняли позиции — кто за машиной, кто за стеной, кто на заброшенной вышке. Серый остался рядом, автомат наготове.

Легионер присел у трупа, начал работать. Вспорол шкуру на груди — мясо чёрное, гнилое, воняет ещё хуже. Вырезал кусок, упаковал в контейнер. Потом кусок из бедра — мышцы, сухожилия. Потом из шеи — ткань с наростами, артефактными образованиями.

Дозиметр взвыл — тысяча микрорентген. Труп фонил сильно. Работал быстро, не задерживался. Пять минут, и набрал пять контейнеров. Разные ткани, разные органы. Хватит для анализа.

Запечатал контейнеры, спрятал в рюкзак. Свинцовая прокладка внутри — защита от радиации. Дозиметр успокоился — триста. Экранировано.

Встал, снял перчатки, маску, выбросил. Руки протёр спиртом из фляжки.

— Готово. Уходим.

— Быстро ты, — заметил Серый.

— Долго нельзя. Радиация жрёт. Чем быстрее, тем лучше.

Группа собралась, двинулась обратно. Тем же путём, осторожно, бесшумно.

Прошли полпути, когда впереди раздались голоса. Мужские, громкие. Пьер поднял руку — стоп. Все залегли.

Он пополз вперёд, выглянул из-за угла. Метрах в пятидесяти группа людей. Человек семь, в камуфляже, с автоматами. Военные. Блокпост, наверное. Обход территории.

Легионер вернулся, шепнул Серому:

— Военные. Семь человек. Идут сюда.

— Мочим?

— Нет. Обходим. Стрельба привлечёт внимание. Пойдём через дворы, в обход.

Группа свернула влево, через арку, во двор. Потом через второй двор, третий. Обошли военных стороной, вышли на другую улицу.

Дальше без происшествий. Дошли до опушки, до поля, до моста. Шакал сидел там же, курил, ждал. Увидел группу, поднялся, улыбнулся.

— Живые! Все живые! Отлично!

Бандиты расслабились, закурили, передавали флягу. Легионер подошёл к Шакалу, кивнул.

— Спасибо за людей. Помогли.

— Не за что, брат. Помогу всегда. Ты же знаешь.

— Знаю.

Шакал посмотрел на рюкзак.

— Взял, что хотел?

— Взял. Образцы есть. Профессор доволен будет.

— Хорошо. Деньги получишь?

— Получу. Десять тысяч.

Шакал присвистнул.

— Неплохо. За полдня работы. Уважение.

Они помолчали. Шакал протянул флягу. Пьер выпил, вернул.

— Слушай, Шрам, — сказал Шакал задумчиво. — Ты заметил? У меня людей прибавилось.

— Заметил. Раньше шестеро было. Теперь десятка два.

— Двадцать три, если точно. Банда растёт. Люди идут, просят принять. Говорят — у Шакала порядок, у Шакала справедливость. Хотят под крылом быть.

— И ты принимаешь?

— Принимаю. Но не всех. Только надёжных. Проверяю сначала, потом в банду. Слабаков и предателей не беру. Банда должна быть сильной.

Легионер кивнул.

— Правильно. Сила в единстве.

— Точно. И знаешь что? Я теперь не просто Шакал. Я авторитет. Люди уважают, слушаются. Блокпосты с нами считаются. Сталкеры дань платят. Мост — моя территория. И скоро будет больше.

— Амбициозно.

— Жизнь одна, брат. Надо брать от неё всё. Или ты берёшь, или тебя берут.

Дюбуа усмехнулся.

— Философ.

— Практик.

Они допили флягу. Шакал обнял Пьера снова, по-братски.

— Приходи ещё. Всегда рад. Ты свой.

— Приду.

Легионер пошёл обратно, к базе. Шакал смотрел вслед, курил. Рядом бандиты сидели, говорили о чём-то своём.

Империя росла. Маленькая, зоновская, но империя. И Шакал строил её по своим правилам.

А Пьер шёл дальше. С образцами в рюкзаке, с деньгами в будущем, с долгом закрытым.

Ещё один день прожит. Ещё один шаг к концу.

Профессор Лебедев встретил его в лаборатории на втором уровне. Белый халат, очки в тонкой оправе, седина на висках. Лет пятьдесят пять, может, больше. Лицо усталое, морщины глубокие, но глаза живые, острые. Руки в перчатках, на столе микроскоп, пробирки, инструменты.

Легионер вошёл, закрыл дверь. Снял рюкзак, поставил на стол. Лебедев обернулся, увидел, кивнул.

— Шрам. Вовремя. Образцы привёз?

— Привёз. Пять контейнеров. Разные ткани.

— Отлично. Покажи.

Дюбуа открыл рюкзак, достал свинцовый контейнер. Тяжёлый, килограммов пять. Поставил на стол, открыл крышку. Внутри пять меньших контейнеров, пластиковых, герметичных. В каждом кусок плоти — чёрный, влажный, мерзкий.

Лебедев надел перчатки, достал дозиметр, поднёс к контейнерам. Прибор застрекотал — восемьсот микрорентген. Фонит прилично.

— Радиация высокая, но терпимая, — пробормотал профессор. — Свинец экранирует хорошо. Хранить можно. Работать осторожно.

Он открыл первый контейнер, достал пинцетом кусок ткани. Поднёс к свету, изучал. Мясо чёрное, жилистое, с прожилками странного цвета — зелёного, синего. Артефактные образования, вплавленные в плоть.

— Грудная мышца, — сказал Лебедев вслух. — Некроз частичный, но структура сохранена. Интересно. Очень интересно.

Он положил кусок на предметное стекло, поместил под микроскоп, посмотрел. Молчал минуту, две. Потом выпрямился, снял очки, протёр.

— Шрам, это невероятно. Клетки мутировали, но не хаотично. Системно. Целенаправленно. Как будто кто-то программировал изменения. Видишь эти включения? — Ткнул пальцем в стекло. — Это не просто радиоактивные частицы. Это… структуры. Кристаллические. Они встроены в ДНК, меняют её. Не разрушают, а перестраивают.

Легионер слушал, не понимал половины слов, но суть улавливал. Гигант не просто мутант. Он результат чего-то большего.

— Что это значит? — спросил он.

Лебедев вернул очки на место, открыл второй контейнер. Мышца бедра. Повторил процедуру — пинцет, стекло, микроскоп.

— Это значит, что псевдогиганты не случайность. Их кто-то или что-то создаёт. Намеренно. Зона не просто убивает и калечит. Она экспериментирует. Создаёт новые формы жизни. Адаптированные, умные, опасные.

— Кто создаёт? Зона сама?

— Не знаю. Может, Зона. Может, что-то внутри Зоны. Установки, аномалии, неизвестные силы. Я не верю в мистику, но здесь наука кончается. Здесь начинается что-то другое.

Профессор открыл третий контейнер. Ткань шеи с наростами. Вырезал маленький кусок, поместил в пробирку с реагентом. Жидкость зашипела, помутнела, стала зелёной.

— Артефактная природа подтверждается, — пробормотал он. — Белковые структуры нестандартные. Аминокислоты неизвестного типа. Это не земная биология. Или уже не совсем земная.

Легионер стоял, смотрел, как профессор работает. Быстро, точно, без лишних движений. Руки не дрожат, глаза сосредоточены. Учёный до мозга костей.

— Зачем тебе это? — спросил Дюбуа. — Зачем изучать?

Лебедев поднял глаза, посмотрел через очки.

— Затем, что это может спасти жизни. Или отнять их. Зависит от того, кто использует знания. Зона меняет людей, превращает в мутантов, в зомби. Но если понять механизм, можно остановить. Или обратить вспять. Представь — сыворотка, которая лечит мутации. Возвращает людей к норме. Или наоборот — усиливает, делает сверхлюдьми. Как тебя сделала сыворотка. Помнишь?

Пьер помнил. После псевдомедведя он умирал. Лебедев ввёл экспериментальную сыворотку. Спас жизнь. Но не просто спас. Изменил. Регенерация быстрее, рефлексы острее, выносливость выше. Побочки прошли, но улучшения остались.

— Помню. Я должен тебе.

— Должен, — согласился Лебедев. — Но этими образцами ты платишь долг. Плюс десять тысяч получишь. Мы в расчёте.

Профессор открыл четвёртый контейнер. Кусок печени. Почернел, но не разложился. Странно для двухнедельного трупа.

— Консервация естественная, — пробормотал Лебедев. — Радиация убивает бактерии, разложение замедляется. Ткани сохраняются дольше. Повезло, что образцы ещё годные.

Он взял скальпель, отрезал тонкий ломтик, поместил на стекло, залил специальным раствором. Посмотрел в микроскоп, замер.

— Боже мой…

— Что?

— Клетки живые. Мёртвые две недели, но клетки живые. Они… спят. В анабиозе. Как будто ждут.

— Чего ждут?

— Не знаю. Может, сигнала. Может, энергии. Может, подходящего носителя. Это… это невероятно. Если эти клетки можно активировать, пересадить… Представляешь возможности?

Легионер не представлял. Но видел азарт в глазах профессора. Опасный азарт. Тот самый, что толкает учёных за грань. Тот самый, что создал Зону.

— Лебедев, — сказал он спокойно. — Не увлекайся. Помнишь, что происходит, когда учёные увлекаются?

Профессор остановился, посмотрел. Усмехнулся криво.

— Помню. Чернобыль. Зона. Тысячи мёртвых. Ты прав. Нужна осторожность. Но знания… знания нужны. Понимание. Иначе мы слепые котята в этой Зоне. А Зона нас сожрёт всех.

Он закрыл контейнеры, снял перчатки, выбросил в специальный бак. Вымыл руки под краном, долго, тщательно. Вытер, повернулся к Пьеру.

— Спасибо. Ты сделал важное дело. Эти образцы помогут. Не сразу, но помогут. Я их изучу, напишу отчёт, передам корпорации. Может, они профинансируют дальнейшие исследования.

Он открыл сейф в стене, достал пачку денег. Евро, крупными купюрами. Передал Дюбуа.

— Десять тысяч. Как договаривались.

Легионер пересчитал быстро, спрятал в карман.

— Спасибо. Долг закрыт?

— Долг закрыт. Мы квиты. Хотя… — Лебедев замолчал, посмотрел в сторону.

— Что?

— Если понадобится ещё помощь, ты поможешь?

— Зависит от того, что за помощь.

— Образцы, разведка, охрана. То, что ты умеешь. Я заплачу.

Дюбуа подумал. Лебедев надёжный. Профессионал. Не обманет, не кинет. Работать с ним можно.

— Позвонишь — приду. Если смогу.

— Хорошо. Спасибо.

Профессор протянул руку. Легионер пожал. Крепко, коротко.

— Береги себя, Шрам. Ты ценный человек. Таких мало.

— Ты тоже. Учёные как ты редкость. Не перегорай.

Лебедев усмехнулся.

— Постараюсь.

Дюбуа взял рюкзак, пошёл к двери. Остановился на пороге, обернулся.

— Лебедев, а те сыворотки. Которые ты делаешь. Они безопасны?

Профессор снял очки, протёр снова. Тянул время.

— Определение безопасности относительно. Они работают. Дают результат. Побочные эффекты есть, но контролируемые. Ты живое доказательство.

— А если бы ты не успел? Если бы побочки убили меня?

— Тогда бы я винил себя всю оставшуюся жизнь. Но я успел. Ты жив. Сильнее, чем был. Это успех.

— Или везение.

— Или везение, — согласился Лебедев. — Но везение — часть науки. Иногда самая важная часть.

Легионер кивнул, вышел. Дверь закрылась за ним. Коридор пустой, лампы гудят. Он пошёл к шахте, к собакам.

В кармане десять тысяч. Ещё месяц жизни Оли. Может, больше. В памяти слова Лебедева. Клетки живые. Спят. Ждут.

Что ждут? Чего хотят?

Не знает. И не хочет знать.

Достаточно того, что Зона убивает. Достаточно того, что он выживает. Пока выживает.

Больше ничего не важно.

Шрам спустился в шахту, сел рядом с собаками. Мать подняла морду, облизнула руку. Щенки копошились, попискивали. Живые, тёплые.

Он закрыл глаза, откинул голову на стену.

Ещё один день. Ещё один шаг.

Через неделю Лебедев вызвал снова. Рация зашипела среди ночи, когда Пьер спал в шахте, прижавшись спиной к стене. Собаки копошились рядом, щенки подросли, уже пытались ходить, неуклюже, смешно.

— Шрам, Лебедев. Срочно. Можешь подняться?

Легионер потёр лицо, разогнал сон.

— Могу. Что случилось?

— Не по рации. Приходи в лабораторию. Сейчас. Покажу кое-что интересное.

— Иду.

Он поднялся, собаки проводили взглядом. Мать тихо скулила — не уходи. Пьер погладил её по голове, пошёл наверх.

Лаборатория светилась ярко. Лебедев стоял у стола, спиной к двери. Халат измятый, волосы растрёпаны. Не спал, судя по всему. Работал всю ночь.

— Заходи, закрой дверь, — бросил он через плечо.

Легионер вошёл, закрыл. На столе лежали три предмета, накрытые чёрной тканью. Рядом приборы — осциллограф, вольтметр, какие-то датчики. Провода тянутся к розеткам, лампочки мигают.

Лебедев обернулся, глаза горят. Не спал точно, но бодр, возбуждён как ребёнок перед Новым годом.

— Смотри, — сказал он и сдернул ткань с первого предмета.

Винтовка. Но странная. Корпус массивный, металл тёмный, почти чёрный. Ствол толстый, без нарезов, гладкий изнутри — видно через дульный срез. Приклад эргономичный, рукоять с накладками. Сверху оптический прицел, сбоку батарейный блок. Провода идут от блока внутрь корпуса. Выглядит как помесь снайперской винтовки с лазерной пушкой из фантастики.

— Гаусс-винтовка, — сказал Лебедев, голос дрожит от гордости. — Электромагнитный ускоритель. Разгоняет металлические снаряды до двух тысяч метров в секунду. Без пороха, без взрыва. Только электромагнитные катушки и конденсаторы.

Дюбуа подошёл ближе, присмотрелся. Оружие тяжёлое — килограммов восемь, может, десять. Но не громоздкое. Компактное для своих возможностей.

— Работает?

— Ещё как. Вчера тестировал. — Лебедев взял планшет со стола, открыл видео. На экране полигон, мишень — стальная пластина толщиной пять сантиметров. Профессор в наушниках целится из винтовки. Нажимает спуск.

Звук негромкий — сухой щелчок, жужжание. На видео почти не слышно. Но результат впечатляющий. Снаряд проходит пластину насквозь, оставляя ровное отверстие диаметром сантиметра полтора. Края оплавлены от трения.

— Скорость две тысячи метров в секунду, — повторил Лебедев. — Для сравнения — обычная снайперская пуля летит около девятисот. Эта в два с лишним раза быстрее. Энергия удара соответствующая. Пробивает любую броню. Кевлар, керамику, сталь. Всё.

Легионер взял винтовку, взвесил на руках. Тяжёлая, но балансировка хорошая. Приложил к плечу — удобно. Прицелился в стену — перекрестие ровное.

— Какой боезапас?

— Магазин на двадцать снарядов. Стальные болванки, калибр пятнадцать миллиметров, вес по пятьдесят граммов. Батарея рассчитана на сто выстрелов. Потом менять или заряжать. Зарядка от сети — четыре часа. От генератора быстрее — час-полтора.

— Отдача?

— Минимальная. Снаряд разгоняется постепенно, по всей длине ствола. Не как при взрыве пороха. Отдача есть, но слабая. Стрелять можно стоя, без упора.

— Звук?

— Тихий. Щелчок и жужжание. Громче, чем винтовка с глушителем, но тише обычного выстрела. На расстоянии ста метров почти не слышно. Маскировка хорошая.

Дюбуа опустил винтовку на стол, кивнул.

— Впечатляет. Сколько делал?

— Три месяца. Начал ещё до того, как ты образцы принёс. Но образцы помогли. Использовал артефактные материалы для катушек. Они усиливают магнитное поле, повышают эффективность. Без них винтовка была бы в два раза больше и тяжелее.

Профессор сдернул ткань со второго предмета. Пистолет. Тоже странный. Корпус широкий, ствол короткий, толстый. Сверху дисплей — цифры светятся зелёным. Рукоять массивная, внутри, видимо, батарея. Курка нет. Спусковой крючок электронный.

— Гаусс-пистолет, — сказал Лебедев. — Тот же принцип, но компактнее. Снаряды меньше — калибр десять миллиметров, вес двадцать граммов. Скорость тысяча метров в секунду. Магазин на пятнадцать штук. Батарея на пятьдесят выстрелов.

— Пробивная способность?

— Меньше, чем у винтовки. Но достаточная. Кевлар третьего класса пробивает. Сталь до трёх сантиметров. Для ближнего боя хватит.

Легионер взял пистолет, прицелился. Лёгкий — килограмма два. Эргономика хорошая, лежит в руке удобно. Дисплей показывает заряд батареи — сто процентов. Количество снарядов в магазине — пятнадцать.

— Отдача?

— Почти нет. Можно стрелять одной рукой, быстро, точно. Тестировал — десять выстрелов за пять секунд. Кучность отличная.

Дюбуа опустил пистолет, посмотрел на третий предмет. Лебедев усмехнулся.

— Это самое интересное.

Сдернул ткань. Под ней нож. Обычный на вид — клинок двадцать сантиметров, рукоять прорезиненная. Но металл странный. Тёмный, почти чёрный, с зелёными прожилками. Поверхность переливается на свету, как разлитый бензин.

— Артефактный нож, — сказал Лебедев тихо. — Сделал из образцов псевдогиганта. Переработал ткани, экстрагировал кристаллические структуры, сплавил с титаном. Результат превзошёл ожидания.

Он взял нож, подошёл к стальной пластине на стенде. Той самой, что на видео. Пять сантиметров толщиной. Ударил ножом сверху, не сильно, просто опустил лезвие.

Нож вошёл в сталь как в масло. Разрезал пластину пополам. Тихо, без скрежета, без усилия. Просто вошёл и разрезал.

Легионер уставился. Сталь толщиной пять сантиметров. Разрезана как картон.

— Как?

— Артефактные структуры дестабилизируют молекулярные связи, — объяснил Лебедев, глаза блестят. — Разрушают их на квантовом уровне. Нож не режет в обычном смысле. Он ослабляет материю, разделяет атомы. Поэтому сопротивления почти нет.

— Режет всё?

— Почти всё. Сталь, титан, керамику, кевлар. Органику тем более. Кость, мышцы, хрящи — как бумагу. Тестировал на свиных тушах. Проходит без усилия.

Профессор протянул нож рукояткой вперёд.

— Это тебе. Подарок. За образцы, за помощь, за надёжность.

Дюбуа взял нож, осмотрел. Лёгкий — граммов триста. Баланс идеальный. Лезвие острое, но не хрупкое — видно по структуре металла.

— А прочность? Не сломается?

— Титановая основа даёт гибкость. Артефактные включения усиливают структуру в десятки раз. Этот нож выдержит удар кувалдой. Проверял. Ни трещины, ни вмятины.

Легионер провёл пальцем по лезвию — осторожно, не надавливая. Острое. Палец можно отрезать, не почувствовав.

— Спасибо. Хорошая вещь.

— Береги его. Это единственный экземпляр. Материала больше нет. Пока не добуду новые образцы, второго не сделаю.

Лебедев достал ножны из ящика — кожаные, с металлическими вставками. Протянул.

— Специальные ножны. Свинцовая прокладка внутри. Нож слабо фонит, но лучше экранировать. Носи на поясе или на бедре.

Пьер вставил нож в ножны, пристегнул к поясу. Проверил — не мешает, не цепляется. Удобно.

Профессор вернулся к столу, погладил винтовку.

— Эти три образца — прототипы. Единственные экземпляры. Винтовку и пистолет не отдам никому. Слишком опасно. Если корпорация узнает, начнут требовать серийное производство. А я не хочу наводнять Зону таким оружием. Одно дело — десяток в надёжных руках. Другое — сотни в любых руках.

— Что будешь делать?

— Спрячу. Запру в сейфе. Буду изучать, улучшать, но не размножать. Нож тебе отдал, потому что ты надёжный. Используй с умом. Это оружие убивает без шума, без следа. Опасная штука.

Легионер кивнул.

— Понял. Буду осторожен.

Они помолчали. Лаборатория гудела — вентиляция шумела, приборы моргали лампочками. За окном темнота, предрассветная.

— Лебедев, — сказал Дюбуа. — А ты не боишься? Последствий?

Профессор снял очки, протёр линзы салфеткой.

— Боюсь. Каждый день. Создаю оружие, которое может убить тысячи. Но кто-то должен. Если не я, то кто-то другой. Менее ответственный. Менее осторожный. Лучше я контролирую, чем неизвестный псих.

— Опасная логика.

— Да. Опасная. Но других вариантов нет. Зона не спрашивает, готовы мы или нет. Она выдаёт вызовы. Мы отвечаем. Или умираем.

Легионер повернулся к двери.

— Удачи, профессор. Не сгори на работе.

— И тебе, Шрам. Не умри в Зоне. Хорошие люди редкость.

Дюбуа вышел, закрыл дверь. Коридор пустой, холодный. Рука легла на рукоять артефактного ножа. Непривычно. Но скоро привыкнет.

Оружие из Зоны. Оружие, которого не должно быть.

Но оно есть. Теперь у него на поясе.

Легионер спустился в шахту. Собаки спали, щенки свернулись клубками. Он лёг рядом, закрыл глаза.

Нож на поясе давил слегка. Чужой пока. Но привыкнет.

Ко всему привыкаешь в Зоне.

Даже к оружию, что режет сталь как масло.

Даже к тому, что завтра может не наступить.

Привыкаешь.

И живёшь дальше.

Пока можешь.