Шрам: ЧЗО

Глава 17

Собаки проснулись к девяти. Скулили, тыкались мордами в руки, просили есть. Пьер поднялся, размял затёкшие плечи, пошёл на склад. Взял десять банок тушёнки — опять советская, старая, но съедобная. Вскрыл ножом, поставил перед каждой собакой. Жрали жадно, с хлюпаньем, облизывали банки до блеска.

Воду сменил — вчерашняя застоялась, пахла псиной. Вылил, налил свежую. Собаки попили, легли обратно на лежанку. Сытые, довольные.

Легионер оставил их спать, поднялся на первый уровень. Взял «Сайгу» из оружейной — дробовик двенадцатого калибра, магазин на восемь патронов, картечь «Полева». Для охоты самое то. Проверил патроны, зарядил магазин, повесил дробовик на плечо. Противогаз не брал — сегодня прогулка, не миссия. Дозиметр на шею, нож на пояс, фляга с водой. Всё.

Вышел на поверхность. Утро серое, небо затянуто облаками. Воздух холодный, пахнет сыростью и металлом. Дозиметр стрекотал тихо — восемьдесят микрорентген. Фон низкий, можно гулять часа три без проблем.

Рыжий лес встречал тишиной. Деревья голые, стволы цвета ржавчины, земля хрустит под ногами. Ни ветра, ни птиц, ни насекомых. Только стрёкот дозиметра и хруст игл.

Дюбуа шёл медленно, оглядывался. Охота требует внимания. Резкое движение спугнёт добычу, шум привлечёт хищника. Надо идти тихо, смотреть в оба, слушать.

Через полчаса нашёл первый след. Отпечаток лапы в грязи — большой, четырёхпалый, когти длинные. Собака-мутант. Свежий след, часа два от силы. Наёмник присел, осмотрел. Одна лапа тяжелее других — хромает. Раненая или больная. Лёгкая добыча.

Пошёл по следу. Отпечатки вели на северо-восток, через поляну, потом в кусты. Дозиметр стрекотал громче — сто двадцать. Терпимо.

Через десять минут увидел. Собака лежала под кустом, лизала лапу. Задняя правая распухла, гноится. Рана старая, неделя минимум. Инфекция. Собака обречена.

Легионер прицелился, выстрелил. Картечь вошла в голову, собака дёрнулась, затихла. Быстрая смерть. Милосердие.

Он подошёл, осмотрел. Самка, старая, шерсть седая. На морде наросты — артефактные образования, переливаются на солнце. Интересно. Может, в теле ещё что-то есть.

Достал нож, вспорол брюхо. Внутренности вывалились — кишки, печень, желудок. Всё в порядке, не гнилое. Но в желудке что-то твёрдое. Разрезал. Внутри камень. Размером с грецкий орех, гладкий, тёплый. Цвет янтарный, светится изнутри слабо.

Артефакт. Собака сожрала, застрял в желудке. Убивал её медленно, но она не могла вырвать.

Дюбуа вытер артефакт об траву, поднёс дозиметр. Стрекотал чуть громче — сто пятьдесят. Фонит, но не сильно. Достал свинцовый контейнер из рюкзака, упаковал. Закрыл, спрятал обратно. Первый артефакт за день. Повезло.

Труп оставил — тащить незачем, мясо заражено. Пошёл дальше.

Ещё через час наткнулся на кабана. Большой, метр пятьдесят в холке, клыки по двадцать сантиметров. Копался в земле, вырывал корни, жевал. Не заметил человека. Ветра нет, запах не несёт.

Наёмник подкрался метров на тридцать, присел за поваленное дерево. Прицелился в голову. Выдохнул. Выстрелил.

Картечь вошла в ухо, в мозг. Кабан рухнул, дёргался, затих. Мёртв.

Пьер подошёл, осмотрел. Самец, молодой, мясо свежее. Хорошая туша. Можно вырезать, принести на базу. Но тяжёлая — центнер минимум. Тащить одному нереально.

Вспорол брюхо, проверил печень. Чистая, не гнилая, не радиоактивная. Дозиметр молчал — сто десять. Нормально. Вырезал печень, завернул в тряпку, засунул в рюкзак. Килограмм мяса. На собак хватит.

Остальное бросил. Может, позже вернётся с группой, вырежут больше. Или другие звери сожрут. Круговорот.

Дальше лес становился гуще. Деревья чаще, кусты выше. Дозиметр стрекотал громче — двести. Выше фон. Опасней.

Легионер замедлился, прислушивался. Тут могут быть аномалии. Невидимые, тихие, смертельные. Шаг не туда — сожжёт, раздавит, разорвёт.

Впереди поляна. Трава мёртвая, серая, лежит плашмя, будто придавленная. В центре воздух дрожит, искажается. «Жарка». Температурная аномалия. Градусов триста минимум в центре. Обойти надо.

Обошёл широкой дугой. Дозиметр замолчал — сто пятьдесят. Лучше.

За поляной овраг. Спустился осторожно, земля сыпется под ногами. Внизу ручей — тонкий, мутный, пахнет химией. Дозиметр запищал — четыреста. Вода фонит. Не пить.

Перепрыгнул, полез наверх. На вершине остановился, огляделся. Лес вокруг, мёртвый, тихий. Вдалеке что-то блестит. Присмотрелся. Металл. Конструкция какая-то.

Подошёл ближе. Вышка. Геодезическая, советская, метров пятнадцать высотой. Ржавая, накренилась, но стоит. На вершине что-то висит. Блестит на солнце.

Наёмник полез вверх. Лестница скрипит, ступени шатаются, но держат. Поднялся на вершину. На платформе ящик металлический, размером с чемодан. Замок сорван, крышка приоткрыта.

Открыл. Внутри оборудование — приборы, провода, экраны. Всё мёртвое, не работает. Но в углу что-то светится. Слабо, зелёным.

Артефакт. Цилиндр размером с палец, стеклянный, внутри жидкость. Светится, переливается. Дозиметр взвыл — тысяча микрорентген. Сильно фонит.

Легионер достал контейнер, свинцовый, толстые стенки. Взял артефакт пинцетом, опустил в контейнер. Закрыл герметично. Дозиметр успокоился — двести. Экранирован.

Второй артефакт за день. Удача. Корпорация заплатит. Хорошо заплатит.

Спустился с вышки, пошёл обратно. Времени прошло два часа. Пора возвращаться. Доза набралась — дозиметр показывал накопленную, около пятисот микрорентген. Терпимо, но лучше не рисковать.

Обратный путь спокойный. Ни тварей, ни аномалий. Только тишина, мёртвый лес, хруст под ногами.

Вышел к базе через час. Спустился в шахту, на третий уровень. Собаки спали, одна подняла морду, завиляла хвостом. Узнала.

Дюбуа достал печень, порезал на куски. Дал каждой собаке по куску. Сырое мясо, тёплое ещё. Жрали жадно, рычали, огрызались. Он следил, чтобы сильные не отобрали у слабых. Всем досталось поровну.

Сам сел на ящик, достал флягу, сделал глоток. Вода тёплая, с привкусом металла. Закрыл флягу, достал контейнеры с артефактами. Два. Один янтарный, слабо фонит. Второй зелёный, светится, сильно фонит. Сдать коменданту — получишь премию. Может, тысячу евро за оба. Хорошие деньги.

Но не сейчас. Сейчас отдых. Прогулка удалась. Две твари убиты, два артефакта найдены, доза минимальная. Успешный день.

Легионер лёг на лежанку. Собаки подползли, легли рядом. Одна положила морду на грудь, тяжёлая, тёплая. Дышала ровно, сопела.

Он закрыл глаза. Мысли разбредались. Оля. Клиника. Сколько там дней прошло? Неделя? Две? Хрен знает. Времени в Зоне не чувствуешь. День как день, ночь как ночь. Всё одинаково. Серо, холодно, опасно.

Но сегодня повезло. Живой. Целый. С деньгами.

На третий день после бункера Пьер снова взял «Сайгу», вышел в лес. Собак оставил на базе — сытые, спят. Прогулка нужна. Голова забита мыслями, надо проветрить.

Шёл на север, к мосту. Не специально — просто ноги вели. Лес молчал, дозиметр стрекотал ровно — сто микрорентген. Чисто.

Через час наткнулся на стаю. Псы-мутанты, пять штук, копались в чём-то. Учуяли, развернулись, оскалились. Пошли в атаку.

Легионер выстрелил в первого — картечь в грудь, упал. Второго — в морду, череп разнесло. Третий прыгнул, он выстрелил в прыжке, тварь развернуло в воздухе, рухнула. Четвёртый и пятый попятились, убежали, поджав хвосты. Умные.

Перезарядил, пошёл дальше. Трупы оставил — мясо никому не нужно.

Ещё через полчаса — кабан. Средний, килограммов сто двадцать. Стоял, нюхал воздух. Увидел человека, заревел, пошёл на таран.

Дюбуа выстрелил в морду — первая картечь. Кабан замедлился, но не упал. Вторая — в грудь. Рухнул на колени, захрипел. Третья — в голову. Затих.

Наёмник подошёл, проверил. Мёртв. Вырезать мясо не стал — далеко тащить. Пошёл дальше.

К мосту вышел к обеду. Солнце в зените, жарко. У въезда костёр, дым вьётся. Шакал сидит на камне, курит, смотрит в реку. Один. Остальных бандитов не видно.

Легионер подошёл открыто, руки на виду. Дробовик на ремне, не угрожающе.

Шакал обернулся, узнал, усмехнулся. Золото блеснуло.

— Смотри-ка. Снайпер пришёл. Шрам, да?

— Я.

— Говорил же — приходи. Не думал, что правда придёшь.

— Был рядом. Зашёл.

Шакал кивнул, похлопал по камню рядом — садись. Пьер сел. Шакал достал флягу, протянул.

— Пей. Обещал угостить.

Легионер понюхал — самогон. Крепкий, градусов пятьдесят, пахнет чисто, без сивухи. Первак, качественный. Глотнул. Жгло горло, но хорошо. Тёплая волна пошла по животу. Отдал флягу.

Шакал глотнул сам, вытер рот рукавом.

— Хороший?

— Хороший. Сам гонишь?

— Сам. Тут неподалёку у меня точка. Аппарат советский, медный. Зерно ворую у сталкеров, гоню раз в месяц. На продажу часть, на себя часть. Живу.

— Доходное дело?

— Терпимое. Сталкеры платят хорошо. Водка в Зоне дороже золота. Согревает, убивает страх, помогает забыть. Товар ходовой.

Легионер кивнул, понял. Алкоголь в таких местах всегда ценится. Афганистан, Мали, Косово — везде одинаково. Война, смерть, страх. Водка спасает. Ненадолго, но спасает.

Шакал затянулся, выдохнул дым.

— Как дела? После той хуйни с бункером?

— Нормально. Живой.

— Слышал, вы там чуть не сдохли. Установка какая-то работала, психотронная. Мозги ломала.

— Слухи быстро ходят.

— В Зоне все всё знают. Сталкеры болтливые. Один видел, как вы из бункера вылетели, бледные как смерть. Рассказывал — внутри жуть, установка гудит, светится. Говорят, свободовцев она того… поломала. Мозги им съела.

— Свободовцы сами виноваты. Полезли куда не надо.

— Согласен. Любопытство в Зоне — первый шаг к могиле. Надо знать, куда лезешь. А они дураки, полезли не глядя.

Шакал сплюнул, передал флягу снова. Пьер глотнул, отдал.

— Твои люди где? — спросил наёмник.

— Отпустил. Дежурить заебались. Мост днём спокойный, никто не ходит. Ночью вернутся. А сейчас я один. Отдыхаю.

— Не боишься?

— Чего бояться? Тварей? Так они на мост не лезут. Умные стали. Знают — тут человек сидит, убьёт. А других людей? Корпораты прошли уже, сталкеры редко ходят. Кого бояться?

— Одиночек. Бандитов чужих.

Шакал усмехнулся, похлопал по АКСу на коленях.

— Пусть попробуют. У меня ствол, у меня опыт, у меня инстинкт. Чую чужих за километр. Если кто придёт с плохими мыслями — не дойдёт.

Легионер кивнул. Верил. Шакал из тех, кто выживает. Крысы тыловые дохнут первыми, а такие, как Шакал, — последними.

Они сидели, молчали, курили. Река шумела внизу, ветер гнал дым костра. Солнце грело затылок. Тишина, редкая в Зоне.

Шакал достал из кармана банку. Маленькую, стеклянную. Открыл. Внутри икра — чёрная, блестящая. Осетровая.

— На, закуси. Редкость, бля. Сталкер принёс, менял на водку. Говорит, из мёртвого города вытащил, в подвале нашёл. Консервы советские, семидесятых годов. Срок вышел, но икра не портится. Проверил — нормальная.

Он достал ложку, зачерпнул икру, сунул в рот. Прожевал, проглотил, зажмурился от удовольствия.

— Охуеть как вкусно.

Протянул банку Пьеру. Тот взял ложку, зачерпнул. Икра на языке лопалась, солёная, маслянистая. Вкус роскоши, из другого мира. Не из Зоны. Из того мира, где люди живут, а не выживают.

Легионер проглотил, вернул банку.

— Хорошая.

— Ещё бы. Чёрная икра, бля. Раньше только партийные жрали. Теперь мы жрём. Справедливость, сука.

Шакал доел, выбросил банку в реку. Достал флягу, сделал глоток, передал. Круговая.

Они пили молча, смотрели в реку. Вода текла быстро, мутная, несла мусор — доски, пластик, что-то непонятное.

— Слушай, снайпер, — сказал Шакал вдруг. — Ты чего в Зоне делаешь? Деньги зарабатываешь, понятно. Но на что? Зачем?

Дюбуа молчал, думал. Отвечать правду или нет. Решил — правду. Шакал не из тех, кто осудит.

— Баба у меня. Больная. Рак. Лечится в Германии. Дорого. Год работы в Зоне — она живёт. Не работаю — сдохнет.

Шакал кивнул, понял.

— Ясно. Любовь, значит.

— Не знаю. Может, любовь. Может, долг. Может, просто не хочу, чтобы сдохла.

— А она хотела лечиться?

— Нет. Отказалась. Сказала — хочет прожить два месяца как человек, а не как лабораторная крыса.

— И ты её заставил?

— Заставил.

— Против воли?

— Против воли.

Шакал затянулся, выдохнул дым медленно.

— Тяжёлый выбор. Спасти человека против его воли. Правильно это или нет — хрен знает. Но ты выбрал. Теперь живёшь с этим.

— Живу.

— А она простит?

— Не знаю. Может, простит. Может, нет. Но будет жива. Это главное.

Шакал хмыкнул.

— Философия, бля. У меня проще было. Жена ушла, дочь в детдоме, сам сел. Десять лет отсидел. Вышел — никого нет. Пошёл в Зону. Тут хоть понятно — кто сильнее, тот прав. Не надо думать, правильно или нет. Надо просто жить.

— А не жалеешь?

— О чём? О жене? Она шлюха была. О дочери? Её я не видел двадцать лет. Она меня не помнит. Жалеть не о чем. Я свободный. Один. И это норм.

Легионер посмотрел на него. Лицо худое, жёсткое, шрамы, золотые зубы. Глаза мёртвые, но спокойные. Человек, который принял судьбу. Не борется, не страдает. Просто живёт.

— Завидую, — сказал Дюбуа.

— Чему?

— Твоей простоте. Ты знаешь, что делаешь. Зачем делаешь. Я не знаю. Я спас Олю, но не знаю, правильно ли. Может, надо было отпустить. Дать ей умереть, как она хотела. Но не смог. Слабак, бля.

Шакал покачал головой.

— Не слабак. Любящий. Это разные вещи. Слабак отвернулся бы, сказал — не моё дело. Ты остался. Взял ответственность. Это сила, а не слабость.

— Но я сломал её выбор.

— Да. Сломал. Но дал шанс. Может, она выживет, спасибо скажет. Может, сдохнет, прокляв. Хрен знает. Но ты попробовал. Это уже много.

Легионер допил самогон, вернул флягу. Шакал спрятал её, закурил снова.

— Знаешь, снайпер, — сказал он задумчиво, — мы с тобой похожи. Оба убиваем за деньги. Оба в дерьме по уши. Оба выбрали эту жизнь. Разница в том, что я один, а у тебя есть за что бороться. Может, это и лучше. С целью легче. Понимаешь, зачем встаёшь утром.

— Не легче. Тяжелее. Когда один — отвечаешь только за себя. Когда есть кто-то — отвечаешь за двоих. Больше груз.

— Может, и так. Но я бы взял этот груз. Лучше нести тяжесть, чем идти пустым.

Они замолчали. Сидели, смотрели в реку. Костёр потрескивал, дым вился. Дозиметр стрекотал тихо — сто двадцать. Фон нормальный.

Пьер встал, проверил дробовик.

— Спасибо за самогон. И за икру. Хорошо посидели.

— Не за что. Приходи ещё. Всегда рад по-людски поговорить. Тут редко с кем нормально побазаришь. Всё или дебилы, или мрази. А ты норм. Башка на месте.

— Взаимно.

Легионер пошёл обратно, к базе. Шакал смотрел вслед, курил, не провожал.

Через сто метров Дюбуа обернулся. Шакал сидел у костра, маленькая фигура на фоне моста. Один. Спокойный. Свободный.

Наёмник развернулся, пошёл дальше. Лес молчал, дозиметр стрекотал. Голова яснее стала. Самогон помог. И разговор помог.

Шакал прав. Лучше нести груз, чем идти пустым. Оля — груз. Тяжёлый, давящий. Но без неё зачем всё это? Зачем Зона, деньги, год службы?

Без цели — просто выживание. Бессмысленное, пустое.

С целью — хоть какой-то смысл.

Легионер дошёл до базы, спустился в шахту. Собаки спали, одна подняла морду, завиляла хвостом. Он погладил. И задумался вновь.

На пятый день Пьер заметил. Одна из собак — самая крупная, серая, с рваным ухом — лежала отдельно от стаи. Дышала тяжело, часто. Живот раздулся, бока вздутые. Когда он погладил, почувствовал — внутри что-то шевелится. Толчки, слабые, но отчётливые.

Беременная. Сука, мать её.

Легионер присел, осмотрел ближе. Соски набухли, розовые, из них сочится молозиво. Живот твёрдый, натянутый. Собака скулила тихо, лизала его руку, смотрела пустыми глазницами. Просила помочь.

Он встал, пошёл на второй уровень. Медблок — четвёртая дверь слева. Табличка: «Медицинская служба. Капитан Соловьёв». Постучал.

— Войдите.

Зашёл. Кабинет небольшой, стерильный. Белые стены, стол, кушетка, шкафы с медикаментами. За столом капитан Соловьёв — лет сорок пять, седой, в очках, халат белый. Бывший военврач, судя по выправке.

Соловьёв поднял глаза.

— Шрам? Что случилось?

— Собака рожать будет. Нужен совет.

— Какая собака?

— Слепой пёс. Мутант. Из тех, что я привёл.

Соловьёв снял очки, протёр.

— Ты серьёзно? Хочешь, чтобы я консультировал по родам у мутанта?

— Серьёзно. Она рожать будет сегодня-завтра. Не знаю, как помочь. Ты врач. Знаешь.

— Я врач людей, а не собак.

— Принцип тот же.

Соловьёв молчал, смотрел. Потом вздохнул, надел очки обратно.

— Ладно. Слушай. Роды у собак обычно проходят сами. Инстинкт работает. Но если мутант, могут быть осложнения. Щенки крупные, застрянут. Или неправильно лежат. Тогда помогать надо.

— Как?

— Во-первых, место. Тёплое, тихое, чистое. Подстилка мягкая, чтобы щенки не замёрзли. Во-вторых, вода. Тёплая, кипячёная. Тряпки чистые. В-третьих, следи за процессом. Схватки начнутся — живот сжимается, собака напрягается. Нормальные схватки — каждые десять-пятнадцать минут. Если чаще или реже — плохо. Щенок должен выйти головой вперёд, в плёнке. Плёнку сразу снимай, иначе задохнётся. Пуповину обрезай ножом, прижги спиртом. Щенка оботри, дай матери облизать. Если не дышит — разотри грудь, подуй в нос. Понял?

— Понял. А если застрянет?

— Тогда тяни. Осторожно, но уверенно. Хватаешь за голову или за лапы, тянешь вниз, к хвосту матери. Не вверх, не в стороны. Вниз. Если не выходит — значит, мёртвый. Придётся резать.

— Резать?

— Кесарево. Вспарываешь живот, достаёшь щенков. Мать, скорее всего, сдохнет. Но щенков спасёшь.

— Хрен с ним. Надеюсь, не дойдёт.

— Я тоже надеюсь. Вот, бери. — Соловьёв достал аптечку, положил на стол. — Бинты, спирт, ножницы, зажимы. Если что — зови. Я посмотрю.

— Спасибо.

— Не за что. И Шрам?

— Да?

— Ты странный. Людей убиваешь без проблем, а собаке рожать помогаешь.

Легионер пожал плечами.

— Люди сами выбирают свою судьбу. Зверь нет.

Соловьёв хмыкнул, кивнул. Понял.

Дюбуа вернулся в шахту. Собака лежала, дышала тяжело, скулила. Схватки начались. Живот сжимался, напрягался, расслаблялся. Каждые пятнадцать минут. Нормально.

Он принёс воду — два ведра, тёплой, из котельной. Тряпки — чистые, из склада. Постелил под собаку мешковину, сложенную в несколько слоёв. Мягко, тепло.

Остальные собаки отошли в сторону, сбились в кучу, смотрели. Понимали — что-то важное происходит.

Легионер сел рядом с роженицей, гладил по голове, говорил тихо. Слова не важны. Важен голос — спокойный, уверенный. Собака слышала, расслаблялась.

Схватки участились. Каждые десять минут, потом каждые пять. Собака скулила громче, напрягалась, тужилась. Из петли потекла жидкость — мутная, с кровью. Воды отошли.

Ещё через десять минут показалась голова. Маленькая, мокрая, в плёнке. Собака тужилась, голова выходила медленно. Застряла.

Дюбуа взялся осторожно, пальцами за голову. Тёплая, скользкая. Потянул вниз, к хвосту. Не сильно, но уверенно. Голова вышла. Потом плечи, туловище, задние лапы. Щенок выскользнул на мешковину, весь в плёнке и слизи.

Легионер сорвал плёнку, вытер морду тряпкой. Щенок не дышал. Он перевернул, растёр грудь, подул в нос. Ничего. Ещё раз. Щенок дёрнулся, кашлянул, пискнул. Дышит.

Наёмник обрезал пуповину ножницами, прижёг спиртом. Щенок пищал тонко, дёргал лапами. Он положил к морде матери. Собака облизала, подтолкнула носом к соску. Щенок присосался, затих.

Первый.

Через пятнадцать минут второй. Вышел легче, сам. Дюбуа снял плёнку, обрезал пуповину, вытер. Дышит сразу. Положил к матери.

Третий через двадцать минут. Четвёртый через десять. Пятый через пятнадцать. Все живые, все пищат, все сосут.

Шестой застрял. Голова вышла, плечи застряли. Собака тужилась, но не выходил. Легионер взялся, потянул осторожно. Не идёт. Сильнее. Плечи вышли, потом всё остальное. Щенок крупнее других. Не дышал.

Пьер растирал, дул, массировал. Минуту, две. Ничего. Мёртвый.

Он отложил в сторону, вернулся к матери. Проверил живот — мягкий, схватки прекратились. Всё. Шестеро родилось, один мёртвый, пятеро живых.

Собака лежала, облизывала щенков, дышала тяжело, но спокойно. Выжила. Справилась.

Легионер вытер руки, убрал плёнки, тряпки грязные, мёртвого щенка. Вынес наружу, в лес, бросил под куст. Зона переварит.

Вернулся, сел рядом. Смотрел на щенков. Маленькие, слепые, беспомощные. Пищат, дёргаются, ползают. Шерсть мокрая, серая, кое-где пятна тёмные.

Подождал час. Щенки обсохли, шерсть распушилась. И тут заметил.

У одного щенка веки приоткрылись. Щель маленькая, но видно — внутри что-то есть. Не пустая глазница, как у матери. Глаз.

Легионер присмотрелся ближе. Достал фонарь, посветил. Глаз закрылся от света, щенок пискнул. Реакция. Видит.

Проверил остальных. У всех четверых то же самое. Веки сомкнуты, но не заросшие. Под ними глаза. Маленькие, но есть.

Метисы. Слепая мать, отец, видимо, псевдособака обычная, не мутант. Гены смешались. Получились щенки с глазами.

Дюбуа усмехнулся. Зона. Она убивает, калечит, мутирует. Но иногда делает наоборот. Возвращает то, что забрала. Глаза слепым. Странная логика. Или никакой логики, просто случайность.

Он погладил собаку по голове. Та лизнула руку, устало, благодарно. Щенки сосали, пищали, грелись.

Наёмник встал, принёс воды и еды. Поставил рядом. Собака попила, съела немного, легла обратно. Обняла щенков лапами, закрыла собой. Грела.

Легионер сел у стены, смотрел. Устал. Руки в крови, форма грязная. Но довольный. Пятеро живых. Пятеро с глазами.

Может, когда вырастут, пригодятся. Увидят опасность, которую слепые не чуют. Предупредят. Спасут.

А может, сдохнут через неделю. Зона не любит слабых.

Он закрыл глаза, откинул голову на стену. Сон накрыл быстро, тяжело.

Снились снова собаки.

Зона вокруг. Мёртвая, серая, опасная.

Пьер проснулся через два часа. Щенки спали, прижавшись к матери. Дышали ровно, тихо.

Живы. Пока живы.