Глава 2.
Кладоискатели наоборот
— Говори, что хотел? — было первой фразой Мишки, когда я зашел к нему в комнату.
— Денег! — так же шутливо ответил я.
— За деньгами обращайтесь к Рубенсу, — улыбнулся Мишка, отвечая с намеком на «12 стульев».
— Вы пошлый человек, Михаил, — продолжил я. — Вы любите деньги больше, чем надо!
— Ладно, — Мишка встал со своего диванчика мне навстречу, протянул руку. — Заговорил меня, чёрт языкастый.
Мы сели рядом, откинулись на спинку. Диван у него был, можно сказать, исторический, легендарный. Он стоял под подоконником. И мы на нём иногда отсыпались после ночных гулянок, благо Мишка жил на первом этаже и у него была своя отдельная комната. Этим похвастаться в нашем классе могли лишь единицы.
Мишка, когда летом уходил гулять с перспективой ночного возвращения, никогда не закрывал свою окно на щеколду. Мне бы с моим вторым этажом было бы сложнее… Поэтому, чтобы не беспокоить своих предков, мы втроём ночевали у него.
Как-то раз Мишка, возвращаясь ночью, спрыгнул с подоконника на диван, не заметив, что там уже спал его «измученный нарзаном» отец. Он потом со смехом поведал, что от его крика в соседних домах даже воздушную тревогу вроде объявляли.
— Миш, — тихо сказал я. — Мне надо кое-что заныкать на некоторое время. Хорошо так заныкать, чтоб ни одна собака не нашла.
— Что именно? — спросил тот.
— Три сумки-баула, — показал я размеры руками.
— И где ты хочешь их спрятать? — скептически усмехнулся Мишка. — У меня в комнате?
Он демонстративно обвел комнату взглядом, развел руками. Действительно, обстановка в комнате отличалась крайним минимализмом: диван, письменный стол без ящиков, тумба с магнитофоном, колонки и книжный шкаф без дверей. Одежду он вешал на вешалку, прибитую к стене, либо прятал в шкаф, стоящий в коридоре.
— М-да… — я разочарованно вздохнул. — Что-то я не сообразил, погорячился немного. Извини…
— Погоди, — задумчиво сказал Мишка. — А если в сарай?
И пояснил:
— У нас во дворе почти у каждого сарайчик есть. От нашего ключи только у меня, кроме меня туда никто не ходит. Там мопед мой стоит да барахло всякое сложено. Тебе надолго?
— Неделя минимум, — ответил я. — Дальше не знаю.
— В принципе, на мопеде я сейчас не катаюсь, — сказал Мишка. — Забирай!
Он встал, вышел из комнаты, через минуту зашел и протянул мне ключ от навесного замка на толстом кольце.
— Не, — отмахнулся я. — Давай по-другому. Ты ко мне зайдешь сегодня часиков в одиннадцать вечера, и мы с тобой вдвоём дойдем до сарая.
И пояснил:
— Ты мне свой сарайчик покажешь, а заодно и сумки поможешь дотащить.
— Ладно, — кивнул Мишка. — Зайду!
Я встал, собрался уходить, как он меня остановил вопросом:
— Тебе Светка сказала?
— Что сказала? — развернулся я. — Что именно?
Мишка помялся, потом нехотя сообщил:
— Мы с Андрэ её в пятницу с Хляпиком срисовали на дискаче. А потом они как-то быстро вместе срулили, даже не дожидаясь конца. Перед этим Светка к нам подошла и сказала, что сама тебе всё объяснит и попросила нас до понедельника ничего тебе не говорить.
— Вот сука! — то ли возмутился, то ли восхитился я. — Точно всё рассчитала!
— Что рассчитала? — не понял Мишка.
— Да нет, ничего, — отмахнулся я. — Она мне ничего не сказала. Только упомянула, что он её шантажировал. Теперь понятно, кто это — он!
— Хляпик шантажировал? — переспросил Мишка. — Я тебя умоляю! Он, конечно, пацан безалаберный, но… Хотя, знаешь…
Мишка задумался:
— Слушай! У него ж бзик один есть! С полгода назад, аккурат перед майскими был у него в гостях. Так он своими подругами хвастался, фотки показывал. Он же фотографировать любит, у него немецкая «Практика» есть!
— И что? — не понял я.
— Так подруги у него на фотках голые! — хихикнул Мишка.
— Ты, типа, намекаешь… — задумчиво, словно про себя, сказал я.
— Ничего я не намекаю! — отрезал Мишка. — И вообще, я тебе ничего не говорил.
Мы попрощались — до вечера.
Дома меня ждал скандал. Maman пришла пораньше и увидела в ванной тазик с окровавленной одеждой. Едва я зашел в квартиру, она, рыдая во весь голос и чуть ли не заламывая руки, бросилась мне на шею, обняла, прижала к себе:
— Что это? Что это такое? Антошенька!
Потом отстранилась, пару раз съездила по лицу и снова меня обняла, прижав к себе. Я почувствовал, как загорелись щеки.
— Я в милицию звонила, потом к соседям бегала… Тебя опять убить хотели…
— Ну, не убили же, — попытался я возразить.
— Замолчи. Замолчи немедленно! — рявкнула maman и снова бросилась мне на шею. Мне больше ничего не оставалось, как бросить в неё конструкт подчинения и скомандовать:
— Не волнуйся! Успокойся. Всё хорошо!
И тут же «снял» с нее «подчинение». Maman мгновенно успокоилась, поинтересовалась, вытирая слёзы передником:
— Что случилось?
Я объяснил, рассказал, включая ситуацию с тётей Машей.
— А что за вещи у тебя на диване?
— Отнести надо, передать, — я беспечно махнул рукой и попросил. — Мэм, зашей мне пиджак, а? А то завтра в школу идти не в чем!
— Иди, ужинай! — улыбнулась maman. — А я займусь твоей одёжкой. И постираю, и зашью.
Просто поразительно, как мгновенно поменялось поведение человека. Где-то внутри меня шевельнулся зубастенький червячок совести, дескать, нехорошо так воздействовать на психику родного человечка. Я тут же мысленно покраснел и сам себе возразил, что успокаивать её обычными способами вышло бы дольше и затратнее. Ну ведь правда же?
Мишка опоздал на 20 минут, когда я уже приготовился нервничать. Maman уже спала. Я практически на цыпочках перетащил сумки в прихожую, не забыв упаковать туда и своё барахло. Мой одноклассник догадался не позвонить, а тихонько постучать. Я сразу открыл.
— Ты что так долго? — яростно прошептал я.
— Народу полно на улице! — ответил так же шепотом Мишка. — Срисуют влёт!
— Ладно, пошли. Помогай.
Мишка ухватил сумку. Я потащил сумку и сверток с ружьем. Идти оказалось недалеко, всего один квартал.
Эти сараи во дворах домов нашего поселка были построены первыми жильцами, наверное, еще при заселении. Каждый из них был размером 2×3. Машину загнать в него, конечно, было невозможно. Но велосипед, мопед, а то и мотоцикл без коляски — пожалуйста. Кроме того, в этих сарайчиках хранили всякое барахло, которому не место в доме, инструмент, соленья-варенья и овощи — до первых морозов. А некоторые ушлые владельцы даже погреба умудрялись выкапывать.
Мишка открыл большой навесной замок (такие называют амбарными), с трудом открыл покосившуюся дверь.
— Фонарик есть?
— Есть!
Я захватил с собой квадратный фонарь, который можно было повесить на пуговицу. Включил. Яркий свет (только что поставил новую квадратную батарейку) озарил внутренности помещения. У самого входа стоял мопед «Рига-7», мишкина гордость, мечта и предмет зависти многих сверстников. Что и говорить, я сам хотел когда-то такой же. Подальше были самодельные деревянные шкафы-полки со всяким барахлом.
— Заноси!
Мы занесли сумки в глубину сарая, чехол с ружьем я положил поверх их. Всё это Мишка сверху накрыл старым брезентом, на который бросил кусок грязного рубероида.
— Чтоб не отсвечивало! — хитро улыбаясь, пояснил он и вдруг, споткнувшись, повалился на бок.
— Мля! Мля! — вскрикнул он, вставая и тряся правой рукой. — На гвоздь что ли напоролся?
Из запястья ручьём текла кровь. Я тут же, не мешкая, наложил ладонь на рану, пуская «живую» силу. Несколько секунд и кровотечение прекратилось.
— Хоттабыч, блин! — с облегчением буркнул Мишка, выбираясь из завалов. — Впечатляет…
Выходя следом за мной на улицу, он сунул руку куда-то за притолоку, вытащил темную бутылку.
— Заначка! — и протянул мне под нос бутылку недорогого вина «Улыбка». — Подержи!
Он с трудом закрыл дверь, замкнул замок, протянул ключ мне.
— Я так понимаю, ключ пусть у тебя будет?
— Не, Миш, — я вернул ему ключ обратно. — Пусть лучше у тебя полежит.
Если вдруг его обнаружат при возможном обыске, неминуемо возникнут лишние вопросы. Поэтому ключ целесообразней оставить у хозяина сарая, у Мишки.
— Только ты его спрячь получше, чтоб родители лишний раз не сунулись, — попросил я.
— Они последний раз в сарай ходили с год назад, — ответил Мишка, пряча ключ в карман. — Тут же ничего существенного, кроме моего мопеда и нету.
Недалеко от сарайчика лежало поваленное дерево. Мы сели на него. Мишка зубами сорвал пробку с бутылки (она оказалась початой). Он сделал глоток первым, потом протянул мне. Я не отказался, глотнул. Вино показалось мне слишком крепким. Даже немного обожгло горло. Я непроизвольно закашлялся. Мишка усмехнулся, достал сигареты, по инерции предложил мне. Я отказался.
— Что думаешь с Хляпиком делать? — вроде равнодушно спросил он.
— А что с ним делать? — я пожал плечами и пошутил. — Убью! Обоих.
Мишка дёрнулся. Он с Хляпиком дружил с первого класса до тех пор, пока тот не ушел из школы. Да и сейчас иногда «корешковали», встречались. Тот же самый мопед вместе чинили-регулировали. Хляпику нравилось ковыряться в технике, да и талант у него к механике был.
— Да пошутил я, пошутил! — засмеялся я.
— Да кто тебя знает, с твоими прибамбасами! — недовольно отозвался он на мою шутку и снова приложился к горлышку.
— Дай! — я отобрал у него бутылку, сделал пару глотков, вернул. — Нормально!
— Смысла никакого нет, — продолжил я. — Что-то делать и с Хляпиком, и со Светкой. Если б Светка до «этого» попросила меня, я б его, может быть, даже и убил бы. А сейчас?
Я хмыкнул.
— В конце концов, мы с ней не муж и жена, даже не любовники. Пару раз в кино сходили да разок, и то все вместе, в кабак. Я на неё никаких прав не имею, она на меня. Светлана свой выбор сделала.
Я замолчал, усмехнулся. Хорошо, что в темноте Мишка не увидел мою кривую усмешку.
— Разумеется, теперь у меня с ней ничего не будет. Как подумаю, что они… А я с ней целоваться буду… Блевать хочется. Всё равно что помойку облизывать. Обидно, конечно. Дай!
Я снова отобрал у него «Улыбку», сделал глоток.
— Еще днём бы я, наверное, пошел бы к нему на разборки, а сейчас, — я вздохнул. — Смысла нет. Ни-ка-ко-го, — произнес я по слогам. — Кстати, где он сейчас?
— В ПТУ учится, где ж еще? — ответил Мишка. — На шофера.
— Понятно, — я кивнул. Хмель ударил в голову.
— Слушай, Андрэ как изменился, что с ним? — снова спросил я.
Мишка хмыкнул, поглядел по сторонам, ответил:
— Изменился? Да он жизни радуется! Чуть ли не пляшет. Он по весне в больнице лежал. Мужик в палате ему на пальцах объяснил, что его ждёт с таким диагнозом: в 25–28 слепота, в 30–33 — стопроцентный кирдык. Для него весь смысл жизни пропал. Учиться — зачем? Если сразу после института «деревянный макинтош» примерять. А тут, получается, он второй шанс получил! Сам должен соображать…
— Эй, кто тут? — раздался голос из темноты.
— Дядь Толь, — отозвался Мишка. — Это я.
К нам подшагнул хромой мужик, опирающийся на палку, посмотрел на Мишку, на меня.
— Миш, ты что ли? — спросил он, дыхнув перегаром.
— Я, дядь Толь, я! — подтвердил Мишка, аккуратно отставляя пустую бутылку за спину в темноту.
— А что вы здесь? — спросил мужик.
— Задачки решаем, — засмеялся Мишка, вставая. — По арифметике.
— Пошли, — он хлопнул меня по плечу. — На горшок и в койку! Я так понимаю, завтра ты за мной заходишь?
— Конечно, — отозвался я. — Всё возвращается на круги своя…
— Задачки они решают… — пробормотал вслед нам дядя Толя. — Как же! Курят небось!