Шеф с системой. Битва на Ярмарке

Глава 8

Тишина затянулась. Все смотрели на меня — Варя сжимала край стола. Матвей облизнул пересохшие губы. Тимка моргал, не понимая. Дети замерли у очага. Фрол потер седую бороду. Маша скрестила руки на груди, мускулы напряглись. Волк с напарником стояли у двери, не шевелясь.

Варя первой отошла:

— Александр… какого черта ты несешь?

Я встал из-за стола. Ножки скрипнули по полу. Выпрямился, оглядел всех медленно, встречаясь взглядом с каждым.

— Сегодня мы победили. — Голос прозвучал ровно, без эмоций. — Заработали огромные деньги. Показали Гильдии, что можем драться.

Огонь в очаге затрещал. Искры взметнулись вверх.

— Но это только первый бой, а еще два дня. Завтра они уже будут готовы. У них уже будет план как бороться с нами.

Матвей нахмурился, провел рукой по лицу:

— Значит что? Готовимся держать удар?

— Нет. — Я покачал головой. — Оборона — это смерть. Медленная смерть.

Шагнул к столу, оперся костяшками о деревянную поверхность.

— Мы должны наступать.

Тимка моргнул:

— На… наступать? На Гильдию?

— Именно так. Мы должны быть на шаг впереди, — поправил я. — Сегодня мы были уличниками. Лепешки на бегу — схватил, съел, пошел дальше. Завтра мы должны немного, но видоизмениться, чтобы снова привлечь покупателей. Показать что-то новое. Ударить так, как они не ждут.

Я выпрямился, обвел взглядом комнату:

— Гильдия владеет павильонами. Люди могут сидеть, есть спокойно. Праздник. Комфорт.

Варя открыла рот, словно хотела что-то сказать, но остановилась. Провела рукой по волосам, которые прилипли ко лбу от пота и жара. Потом спросила тихо, с недоверием в голосе:

— Александр… ты серьезно? Ты хочешь чтобы и у нас люди сидели? На улице? Прямо на площади?

Я кивнул, обводя взглядом всех собравшихся. Дети у очага прижались друг к другу, слушали с широко распахнутыми глазами. Фрол сидел на лавке, сгорбившись. Старик устал.

— Именно это я и хочу сделать. Столы, стулья, посуда — все как в настоящем заведении. Завтра мы будем не просто уличными торговцами с жаровней. Мы станем местом, где люди смогут сесть и поесть по-человечески. Добавим немного лоска.

Фрол прищурился:

— Хорошо, допустим. А что подавать собираешься? Те же лепешки, только за столом?

— Лепешки останутся, — ответил я, чувствуя как адреналин все еще бежит по венам после сегодняшнего триумфа. — Огненные Языки и Пламенные Сердца — это наше оружие, но завтра мы добавим кое-что новое.

Пауза. Все замерли в ожидании. Где-то в углу один из младших детей шмыгнул носом. Огонь в очаге потрескивал, отбрасывая пляшущие тени на стены.

— Суп.

Молчание растянулось на несколько секунд. Матвей переглянулся с Тимкой. Варя нахмурилась.

Фрол почесал бороду сильнее:

— Суп? Ты правда хочешь варить суп на улице? В котелке над углями, как бродяги?

— Не в котелке, — поправил я, представляя картину в голове — дымящиеся миски, аромат бульона, лица довольных клиентов. — Я буду подавать его в мисках. Горячий мясной бульон, прозрачный как слеза, наваристый. С тонкой лапшой, кусками жареного мяса, половинкой вареного яйца, свежими овощами.

Маша фыркнула, скрестив мускулистые руки на груди:

— Суп он и есть суп, повар. Чем твой будет отличаться от того, что каждая бабка варит в своей избе?

Я посмотрел на нее жестко, не отводя взгляда:

— Всем. Абсолютно всем. Это не обычный суп с капустой и остатками вчерашнего мяса, а бульон, который нужно варить шесть часов на говяжьих костях с костным мозгом. Каждая составляющая готовится отдельно — лапша свежая, замешанная и нарезанная при клиенте. Мясо жареное на сильном огне до корочки. Яйцо вареное, чтобы желток был кремовым. Овощи бланшированные, хрустящие. А потом все это собирается в миске прямо перед глазами клиента.

Я повернулся к Варе, которая все еще выглядела сомневающейся:

— Огненные Языки — это еда на перекус. Схватил, откусил, пошел дальше. Суп — это представление. Зрелище. Праздник. Люди будут приходить просто посмотреть, как я собираю миску, как наливаю кипящий бульон, как поднимается пар. А когда попробуют…

Я сделал паузу для эффекта:

— Они больше никуда не пойдут. Им не захочется возвращаться к жареным гусям Гильдии.

Варя медленно кивнула, но сомнение все еще читалось в ее усталых глазах:

— Это звучит… очень сложно, Александр. Мы даже не знаем, с чего начать.

— Сложно, — согласился я, ощущая твердую уверенность внутри. — Именно поэтому никто другой такого не делает. Гильдия жарит своих гусей, кладет их на блюда и думает, что достигла вершины кулинарного мастерства. Мы покажем им и всему городу, что они ничего не понимают в настоящей еде.

Матвей нерешительно поднял руку, как ученик на уроке, желая задать вопрос учителю:

— Александр, а где мы возьмем все эти миски? Ложки? Столы со стульями? Это же…

Он не закончил. Дверь распахнулась с таким грохотом, что все вздрогнули. Холодный ночной воздух ворвался в теплую комнату, заставив свечи на столе яростно заколыхаться. Пламя в очаге отклонилось, бросив длинные тени.

Угрюмый переступил порог, и его широкие плечи почти полностью заполнили дверной проем. За ним, бесшумный как призрак, скользнул Волк. Угрюмый остановился, оглядел комнату. Его глаза — темные, жесткие — зацепились за груду серебряных и медных монет на столе. Губы тронула кривая усмешка, в которой читалось и уважение, и удивление:

— Половина города только о вас и трещит, — сказал он хриплым голосом, в котором звучала искренняя признательность. — Мой человек прибежал час назад, еле дышит, словно за ним стая псов гналась. Рассказывает байки про очереди длиной до самой городской стены.

Он шагнул к столу, тяжелые сапоги гулко стучали по деревянному полу. Провел толстым пальцем с ободранными костяшками по верхней стопке монет, и они тихо зазвенели:

— Поздравляю, Александр. Ты перевернул весь город с ног на голову. Гильдия, наверное, сейчас бьется в истерике.

Он оглядел собравшихся — Фрола на лавке, Машу у стены, детей, прижавшихся друг к другу у очага. Усмешка стала шире:

— Вижу, боевой штаб собрали. Планируете, как завтра окончательно Гильдию добить?

Я кивнул, встречая его взгляд:

— Ты пришел вовремя, Угрюмый. Как раз говорил о тебе.

Я пододвинул его долю к краю стола.

Угрюмый поднял одну бровь, на лице появилось выражение насмешливого любопытства:

— О? Льстишь мне, Александр? Это что-то новенькое.

— Нет, — ответил я спокойно, глядя ему прямо в глаза. — Просто констатирую факт. Мне нужны столы. Стулья. Миски. Ложки. Штук пятьдесят каждого. Можешь достать?

Угрюмый замер. Его лицо на мгновение окаменело, словно он не расслышал или не понял слова. Прошла секунда тишины. Потом еще одна. Наконец он медленно, с нарастающим недоумением в голосе спросил:

— Что… повтори?

— Столы, стулья, миски, ложки, — повторил я четко, отчеканивая каждое слово по слогам. — Завтра мы открываем трактир прямо на ярмарочной площади. Людям нужно где-то сидеть и из чего-то есть.

Угрюмый моргнул. Потом еще раз, словно пытаясь прогнать наваждение. Открыл рот, закрыл его снова. Выдохнул медленно, и с каждой секундой в его голосе нарастало раздражение:

— Повар. Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Я контролирую всю Слободку. У меня тридцать человек под началом. Я бандит, а не проклятый краснодеревщик или торговец посудой!

— Знаю, — кивнул я спокойно, не отводя взгляда. — Прекрасно знаю, кто ты, но ты хочешь уничтожить Гильдию или нет?

Угрюмый сжал кулаки так сильно, что костяшки хрустнули:

— Конечно хочу! Я об этом мечтаю каждую ночь! Но какое, твою мать, отношение это имеет к столам и стульям⁈

— Самое прямое, — ответил я, и в моем голосе появилась сталь. — Без столов мы не сможем расширяться. А если не расширимся — нас просто задавят числом. Гильдия завтра притащит на площадь еще три павильона, еще десять поваров. Мы останемся с одной жаровней и лепешками.

Я шагнул ближе к нему. Угрюмый не отступил, но я видел, как напряглись мышцы на его шее:

— Сегодня мы показали городу, что можем драться. Завтра мы должны показать, что можем выигрывать. Для этого нужно постоянно бить на опережение. Всегда быть на шаг впереди противника.

Угрюмый смотрел на меня не мигая. Глаза сузились до щелочек, челюсть сжалась так, что желваки заходили под кожей. Он молчал долго, и в этом молчании чувствовалась угроза. Потом тихо, с явной угрозой в каждом слове:

— Ты правда думаешь, повар, что можешь просто так приказывать мне?

— Я не приказываю, — ответил я, держа его взгляд. — Я предлагаю сделку на равных. Ты хочешь уничтожить Гильдию — я тоже. Я даю тебе реальный шанс это сделать, но для победы мне нужна помощь.

Пауза повисла в воздухе. Огонь в очаге тихо потрескивал. Кто-то из детей в углу сглотнул так громко, что это было слышно через всю комнату.

— Столы, стулья, посуда, — продолжил я размеренно. — У тебя есть люди по всему городу. Есть связи на каждом рынке. Ты контролируешь половину торговли в Слободке. Найти мебель и посуду для тебя — плевое дело, если захочешь.

Угрюмый молчал. Лицо оставалось нечитаемым, но я видел работу мысли в его глазах.

Потом он медленно выдохнул — долго, с явным раздражением и усталостью:

— Допустим, найду. А кто, мать его, ее мыть будет? Миски, ложки — это же горы грязной посуды каждый чертов час!

— Твои люди, — сказал я без колебаний. — Волка поставь руководить. Он крепкий и рукастый парень.

Волк за спиной Угрюмого дернулся всем телом, словно его ударили:

— Эй, Александр, не борщи…

Угрюмый медленно обернулся к нему. Даже не сказал ни единого слова — просто посмотрел с таким выражением, что Волк мгновенно закрыл рот и отвел взгляд в пол.

Угрюмый повернулся обратно ко мне. Молчание затянулось. Я видел внутреннюю борьбу на его лице — гордость против расчета, авторитет против возможной выгоды.

Наконец протянул, медленно, сквозь стиснутые зубы:

— Ты берешь меня в оборот, повар. Понял? Меня и всех моих людей.

— Понял, — кивнул я. — Но у тебя есть выбор, Угрюмый. Либо ты помогаешь мне — и мы вместе топим Гильдию. Либо отказываешься. Я выиграю и без тебя. Найду выход, потому что всегда находил его. Только не пожалей потом, Игнат.

Тишина растянулась — долгая, тягучая, почти физически ощутимая.

Угрюмый стоял неподвижно, сжав челюсти. Смотрел на меня оценивающе, взвешивая каждое слово. Потом резко, со смесью ярости и обреченного понимания выдохнул:

— Твою мать, повар!

Он резко развернулся к Волку:

— Идем! Найдем столы, стулья, всю эту чертову посуду. К рассвету все должно стоять на площади, понял⁈

Волк кивнул молча, с явным облегчением на лице.

Угрюмый бросил на меня последний взгляд — тяжелый, полный невысказанных обещаний:

— Но если завтра проиграешь, повар — я тебе лично шею сверну. Голыми руками. Медленно.

— Медленно шею не сворачивают. Это неудобно, — ответил я спокойно, с абсолютной уверенностью. — Рассчитываю на вас.

Угрюмый развернулся и вышел. Дверь не хлопнула — он закрыл ее тихо, почти аккуратно, что было даже страшнее громкого хлопка. Волк бесшумно исчез за ним, как тень.

В комнате снова повисла тишина. Огонь в очаге громко затрещал, словно тоже выдохнул с облегчением.

Маша — мясничка тихо присвистнула, качая головой с явным восхищением:

— Ты только что заставил самого Угрюмого, криминального авторитета Слободки, таскать мебель и организовывать мойку посуды. Ну и жесток ты, повар. Зря я тебе угрожала, — это она добавила в шутку и улыбнулась широко.

Фрол усмехнулся, потирая седую бороду

— Смелый ты человек, Саша. Отчаянный, я бы сказал, но если бы таким не был, мы бы не победили сегодня.

Я повернулся к ним, чувствуя как усталость начинает наваливаться на плечи после всего напряжения:

— Иногда, Фрол, это одно и то же.

Я оглядел Варю, Матвея, Тимку. Они смотрели на меня широко распахнутыми глазами, в которых читались и страх, и восхищение, и полное непонимание того, что только что произошло.

А потом мы все засмеялись. Кто-то нервно, кто-то во весь голос, но смеялись все от души, выпуская нервное напряжение последних дней.

Я подождал, пока стихнет смех. Варя все еще улыбалась, но усталость читалась в каждой линии ее лица. Матвей потер глаза, Тимка зевнул, прикрывая рот ладонью. Дети у очага начали клевать носом.

Но останавливаться было нельзя.

Я повернулся к Маше. Она стояла у стены, скрестив руки на груди, на лице читалось любопытство смешанное с настороженностью:

— Маша, — сказал я прямо. — Завтра мне понадобится мясо. Много мяса. Но главное — кости.

Она подняла бровь:

— Кости? Сколько?

— Килограммов десять, — ответил я, представляя в голове огромный котел с кипящим бульоном. — Говяжьи. Лучше всего — суставы с костным мозгом, хребтовые кости, ребра. Чем больше соединительной ткани и мозга — тем лучше.

Маша прищурилась, явно прикидывая в уме:

— Это… много. У меня столько нет сейчас.

— Найдешь до утра? — спросил я жестко, не давая ей времени на раздумья.

Она помолчала, потом медленно кивнула:

— Найду. Есть пара мясников, которые мне должны. Могу выбить у них остатки после разделки туш. Кости обычно на бульон для нищих идут или собакам скармливают.

— Отлично, — кивнул я. — Плюс к костям — еще килограмма три мяса для готовки. Говядину, лучше бедро или грудинку. Что-то с жирком.

Маша усмехнулась:

— Ты меня не щадишь, повар. Всю ночь по городу бегать придется.

— Заплачу хорошо, — ответил я. — Как сегодня. С накруткой за срочность.

Она махнула рукой:

— Да ладно, не в деньгах дело. Мне просто интересно, что ты из этого всего сотворишь. — Она подошла ближе, глаза блеснули. — Этот твой суп… он правда настолько хорош?

— Увидишь сама, — сказал я. — К рассвету кости должны быть на месте. Привезешь?

— Привезу, — кивнула Маша. — Тележку одолжу и прямо домой к тебе привезу.

Она повернулась к двери, накинула платок на плечи:

— Пойду, пока совсем не стемнело. Нужно обойти всех своих людей.

— Спасибо, Маша, — сказал я.

Она обернулась на пороге, усмехнулась:

— Не благодари раньше времени. Посмотрим, что выйдет завтра.

Дверь закрылась за ней тихо.

Я повернулся к Фролу. Старик сидел на лавке, опершись спиной о стену, глаза полузакрыты. Выглядел измотанным — весь день месил тесто, таскал мешки, работал без передышки.

— Фрол, — позвал я.

Он открыл глаза, посмотрел на меня с усталой внимательностью:

— Слушаю, Саша.

— Мука, — сказал я. — Мне нужна мука для лапши. Много муки. Белая, мелкого помола. Самого высокого качества, какое у тебя есть.

Фрол почесал бороду:

— Сколько?

— Килограммов десять на первый раз, — прикинул я быстро в уме. — Может больше, если пойдет хорошо.

Старик присвистнул:

— Десять кило… это ж сколько мисок супа?

— Штук сто, если экономно, — ответил я. — Плюс Огненные Языки и Пламенные Сердца — на них тоже мука нужна.

Фрол медленно встал с лавки, потянулся — спина хрустнула:

— Мука есть. У меня на мельнице всегда запас держу на такие случаи. Привезу с утра пораньше, до рассвета. Мешков пять-шесть.

— Отлично, — кивнул я. — Только смотри, чтобы мука была свежая. Для лапши это критично.

Фрол усмехнулся:

— Учишь меня, мельника, про муку? Знаю я, какая нужна. Будет лучшая.

Он направился к двери, взял свой тулуп с крючка:

— Пойду, подготовлю мешки. Мне еще назад до мельницы тащиться, а это не близко.

— Спасибо, Фрол, — сказал я искренне.

Старик махнул рукой, не оборачиваясь:

— Не за что. Мы теперь одна команда, Саша. Гильдию валим вместе.

Дверь закрылась.

Я остался в комнате с Варей, Матвеем, Тимкой и детьми. Они смотрели на меня выжидательно — усталые, но все еще готовые работать.

Я подошел к столу, где лежали остатки муки в мешке. Высыпал немного на деревянную поверхность — белая горка осела, запылила.

— Варя, Матвей, Тимка, — позвал я. — Подойдите сюда. Сейчас я покажу вам, как делать лапшу.

Они подошли, встали вокруг стола. Лица внимательные, несмотря на усталость.

— Лапша, — начал я, зачерпывая муку и формируя в ней углубление, — это просто тесто, но не такое, как для лепешек. Оно должно быть плотнее, эластичнее, чтобы лапша не разваливалась в кипятке.

Я плеснул в углубление немного воды из кувшина. Добавил щепотку соли:

— Соль укрепляет структуру теста. Делает его более упругим.

Начал месить. Мука впитывала воду, тесто собиралось в ком. Я месил сильно, надавливая основанием ладони, переворачивая, снова надавливая.

— Месить нужно минут десять, — объяснил я, продолжая работать. — Пока тесто не станет гладким и упругим. Если прилипает к рукам — добавляете муки. Если слишком сухое — воды.

Варя наклонилась ближе, смотрела внимательно:

— Оно выглядит плотнее, чем для лепешек.

— Именно, — кивнул я. — Для лепешек нужно мягкое тесто, чтобы легко раскатывалось. Для лапши — жесткое, чтобы держало форму.

Я закончил месить. Тесто получилось гладким, желтоватым, блестящим. Скатал его в шар, положил на стол:

— Теперь тесто должно отдохнуть. Минут двадцать-тридцать. Накрываете влажной тряпкой, чтобы не засохло.

Я накрыл ком тряпкой, посмотрел на них:

— Пока оно отдыхает, готовите рабочее место. Стол чистый, посыпанный мукой. Скалка. Острый нож.

Матвей кивнул:

— Понятно, а дальше?

Я подождал минут десять для наглядности, потом открыл тряпку. Взял тесто — оно стало еще более гладким, податливым.

— Раскатываете, — сказал я, беря скалку. — Очень тонко.

Начал раскатывать. Скалка двигалась быстро, равномерно. Тесто растягивалось, становилось тоньше, шире. Через несколько минут на столе лежал тонкий пласт — почти как бумага.

— Вот так, — показал я. — Теперь посыпаете мукой с обеих сторон, чтобы не слиплось.

Посыпал обильно. Мука осела белым покровом на тесте.

— Теперь сворачиваете, — продолжил я, начиная сворачивать пласт в рулон. — Плотно, но не слишком.

Рулон получился аккуратным, ровным.

— И режете, — я взял острый нож. — Быстро, тонко, одной толщины.

Я резал быстро, ровно — полоски лапши падали одна за другой. Тонкие, как нитки, одинаковой ширины. Через минуту на столе лежала горка свежей лапши — бледно-желтая, припорошенная мукой.

Я выпрямился, посмотрел на них:

— Вот и все. Это просто. Главное — тесто должно быть правильной консистенции, раскатано тонко, нарезано ровно.

Варя протянула руку, осторожно взяла несколько нитей лапши:

— Она такая тонкая… Я боюсь, что порвется.

— Не порвется, если правильно месили, — заверил я. — Тесто крепкое. Попробуй сама.

Я подтолкнул к ней мешок с мукой:

— Делай прямо сейчас. Я посмотрю, поправлю, если что-то не так.

Варя неуверенно зачерпнула муку, высыпала на стол. Начала формировать углубление. Руки дрожали от усталости, но она старалась.

Я наблюдал, не вмешиваясь. Она плеснула воды, добавила соль, начала месить. Движения неуверенные, медленные.

— Сильнее, — подсказал я. — Не бойся. Давить нужно всем весом.

Она усилила нажим. Тесто начало собираться быстрее.

— Хорошо, — одобрил я. — Продолжай.

Матвей и Тимка смотрели, запоминая каждое движение. Через десять минут у Вари был готов ком теста.

— Отлично, — сказал я. — Теперь пусть отдохнет. Матвей, твоя очередь.

Матвей взялся за работу. Потом Тимка. Оба справились — не идеально, но достаточно хорошо.

К концу обучения все трое могли замесить тесто. Не так быстро, как я, но правильно.

— Завтра утром, — сказал я, глядя на них, — вы встанете до рассвета. Часа в четыре. Замесите тесто, раскатаете, нарежете. Нужно сделать килограммов пять-шесть лапши. Успеете?

Варя кивнула устало:

— Успеем. Если вместе — успеем.

— Хорошо, — я выпрямился. — Тогда спать. Всем. Прямо сейчас.

Дети у очага уже спали, свернувшись калачиками. Мы подняли их и отправили в свои кровати. Варя, Матвей и Тимка поплелись следом. Ну и я пошел спать. Нужно хорошо отдохнуть перед завтрашним днем.

Меня разбудил стук в дверь.

Я открыл глаза — в комнате было темно, только угли в очаге тлели тускло-красным.

Стук повторился — настойчивый, громкий.

Я поднялся с кровати, быстро оделся и открыл дверь.

На пороге стояла Маша.

Рассвет только начинался — небо на востоке серело, звезды гасли одна за другой. Маша выглядела измотанной — волосы растрепаны, на щеке след от подушки, но глаза горели.

— Привезла, — сказала она коротко, кивая на тележку за спиной.

Я вышел во двор. Холодный воздух ударил в лицо, разогнал остатки сна. На тележке лежал огромный сверток, туго перевязанный бечевкой. Пахло сырым мясом и кровью.

— Кости, — сказала Маша, развязывая бечевку. — Пятнадцать кило. Суставы, хребет, ребра. Все с мозгом, как просил.

Сверток раскрыли. Внутри — груда костей. Массивные говяжьи суставы, толстые куски хребта с позвонками, ребра с остатками мяса. Все свежее, розово-красное.

— Отлично, — кивнул я, оглядывая кости. — Это именно то, что нужно.

— Плюс три кило мяса, — Маша достала второй сверток поменьше. — Грудинка. С жирком, как ты хотел.

Я взял сверток, развернул. Мясо хорошее — темно-красное, с белыми прожилками жира.

— Ты молодец, Маша, — сказал я искренне. — Как тебе это удалось за одну ночь?

Она усмехнулась устало:

— Есть свои способы. Пришлось потрясти пару должников. Один мясник пытался отказать, но я ему напомнила, кому он должен.

Маша потерла лицо ладонями:

— Теперь моя очередь вопрос задать. Ты правда из этих костей что-то съедобное сделаешь?

— Увидишь, — ответил я. — К обеду попробуешь.

Она фыркнула:

— Ладно. Я пошла. Мне еще мясо на сегодняшний день готовить нужно. Если твой суп пойдет — придется резать еще.

— Пойдет, — заверил я. — Спасибо, Маша.

Она махнула рукой, развернулась и пошла прочь, таща пустую тележку. Скрип колес растворился в предрассветной тишине.

Я затащил свертки в дом. Дети еще спали, поэтому старался делать все тихо. Им еще тяжелее чем мне. Все же весь день работали.

А мне нужно было разжечь огонь и начать бульон. Подбросил в очаг сухих дров, раздул угли. Пламя вспыхнуло, потрескивая. Тепло начало расходиться по комнате.

Поставил над огнем самый большой котел, какой был — литров на двадцать. Налил воды почти до краев. Развернул сверток с костями. Отличные кости и рамен тоже будет превосходный. Я начал укладывать кости в котел. Они погружались в воду с тихим плеском, оседали на дно.

Когда все кости были в котле, вода поднялась почти до края. Теперь нужно было довести до кипения, снять пену, а потом варить на медленном огне шесть часов.

Я подбросил еще дров. Пламя разгорелось ярче, жарче. Вода в котле начала нагреваться — сначала появились мелкие пузырьки на дне, потом они поднимались все чаще.

Через полчаса вода закипела. Бурлила, пенилась. На поверхности поднималась серая пена — кровь, белок, мелкие частицы. Я взял большую ложку, начал снимать пену — медленно, тщательно, не оставляя ни одного сгустка.

Снимал минут десять, пока вода не стала чище. Пена все еще образовывалась, но уже меньше.

Теперь огонь нужно было убавить. Я немного разгреб угли. Кипение стало медленнее, спокойнее. Пузырьки поднимались лениво.

Идеально. Теперь долго варим. Бульон будет вариться шесть часов на медленном огне, отдавая в воду весь вкус костного мозга, жира, коллагена. К моменту выхода он станет густым, наваристым, золотистым.

Я выпрямился, вытер руки о тряпку. Процесс запущен. Теперь можно будить остальных.

Я поднялся на второй этаж, подошел к Варе, тронул за плечо:

— Варя. Вставай. Пора.

Она открыла глаза медленно, непонимающе. Потом сфокусировалась, вспомнила. Резко села:

— Который час?

— Начало пятого, — ответил я. — Нужно делать лапшу.

Варя кивнула, поднялась. Разбудила Матвея и Тимку. Они встали — сонные, помятые, но быстро пришли в себя.

— За работу, — сказал я. — Времени в обрез.

Они подошли к столу. Я выставил мешок с белой мукой, кувшин с водой, соль.

— Делаете как вчера показывал, — напомнил я. Варя зачерпнула муку, начала. Матвей и Тимка встали рядом, готовя свои порции.

Я наблюдал несколько минут, поправляя ошибки:

— Варя, добавь воды. Тесто суховато.

— Матвей, меси сильнее. Руками давить нужно, не гладить.

— Тимка, хорошо. Продолжай.

Они работали молча, сосредоточенно. Руки двигались быстрее, увереннее, чем вчера.

Я вернулся к котлу, проверил бульон. Кипел ровно, спокойно. На поверхности плавали капли жира — золотистые, блестящие. Запах начинал наполнять дом — глубокий, согревающий.

Рядышком я поставил вариться кашу, отрезал немного мяса и кинул на жаровню. Нужно сегодня плотно поесть всем перед работой.

Дверь снова скрипнула. Вошел Фрол, таща за собой два огромных мешка.

— Мука, — сказал он, опуская мешки у порога с глухим стуком. — Десять кило белой. Лучшей, какая у меня есть.

Он распрямился, потер поясницу:

— Еще три мешка на тележке оставил. Ржаной, для лепешек.

— Спасибо, Фрол, — сказал я. — Как раз вовремя.

Старик подошел к очагу, понюхал воздух. Прищурился:

— Это… бульон? Пахнет хорошо.

— Это основа супа, — ответил я. — Еще четыре часа варить.

Фрол присвистнул:

— Четыре часа… Терпеливый ты, Саша.

Он оглядел Варю, Матвея и Тимку за столом:

— Лапшу делают? Могу помочь.

— Помоги, — кивнул я. — Нам нужно килограммов шесть готовой лапши. Чем быстрее — тем лучше.

Фрол снял тулуп, засучил рукава, подошел к столу. Зачерпнул муку из мешка, начал месить свою порцию. Он на лету ухватил как делать правильно. Все таки знание материала сказывалось, а фрол его чувствовал интуитивно — опыт.

Теперь их было четверо. Работа пошла быстрее.

Я ходил между ними, проверяя, поправляя:

— Варя, отлично. Продолжай.

— Матвей, раскатывай тоньше. Видишь, как Фрол делает?

— Тимка, хорошо режешь. Ровно.

К семи утра на столе лежали горы свежей лапши — белая, припорошенная мукой, свернутая в аккуратные гнезда. Килограммов шесть. Достаточно на сотню порций супа.

Варя выпрямилась, потерла поясницу. Лицо усталое, но довольное:

— Готово.

— Молодцы, — сказал я. — Теперь отдыхаем. Будите детей, позавтракаем и через пару часов выходим на площадь.

Я подошел к очагу, проверил бульон. Варился уже три часа. Вода стала золотистой, почти янтарной. На поверхности плавали капли жира, переливающиеся в свете огня. Запах усилился — мясной, с легкой сладостью костного мозга.

Я взял ложку, зачерпнул немного бульона. Подул, попробовал.

Горячий. Насыщенный. Глубокий вкус говядины, с нотками костного мозга и жира. Но еще не готов. Нужно еще время, чтобы вкус стал еще глубже, бульон гуще, а потом можно и приправить.

Я накрыл котел крышкой, убавил огонь еще немного.

Пока бульон готовился мы с Матвеем и Тимкой сбегали на рынок. Купили еще овощей, хрена, чеснока и даже успели наготовить соус Ярости. Еще купили и отварили яиц для нашего супа.

К девяти утра бульон был готов.

Я снял котел с огня, процедил в другую емкость. Кости остались в тряпке — выбеленные, отдавшие весь вкус. Бульон стёк прозрачный, золотой.

Я попробовал еще раз. Вкус — концентрированный, глубокий, согревающий изнутри. Перелил бульон обратно в котел, накрыл крышкой.

Варя подошла, заглянула в котел:

— Это… то, из чего будет суп?

— Это основа, — кивнул я. — Самая важная часть. Без хорошего бульона суп не получится.

Она понюхала, глаза расширились:

— Пахнет… невероятно.

— Подожди, пока попробуешь готовый суп, — усмехнулся я.

Я оглядел комнату. Лапша готова. Бульон готов. Мясо от Маши лежит в свертке. Мука от Фрола в мешках. Дети проснулись, позавтракали.

Все готово.

— Собираемся, — скомандовал я. — Грузим все на тележку. Выходим через десять минут.

Все заработали, упаковывая лапшу и другие ингредиенты.

Фрол помог погрузить все на тележку:

— Тяжелая поклажа сегодня. Вчера легче было.

— Зато сегодня будет интереснее, — ответил я.

Через пятнадцать минут мы были готовы. Тележки загружены под завязку. Драконий Горн возвышался в центре, вокруг — корзины, мешки, котел с бульоном.

Я встал впереди, взялся за оглоблю:

— Пошли на площадь.

Мы двинулись через просыпающийся город. Небо на востоке розовело, улицы наполнялись бледным светом. Холодно, морозно, дыхание паром.

Я предвкушал второй день моего боя.