Семья волшебников. Том 3

Глава 7

В Мистерии заканчивалась осень. Подходила к концу луна Осьминога, приближалась луна Ястреба. Был Соломенный день, завтра ожидался Матернидис, и Астрид размышляла о двух вещах. Первое — нужно подарить маме что-нибудь хорошее, потому что Матернидис — это Материнский День. Второе — надо подстричься.

Волосы у Астрид отросли уже слишком сильно. Они стали такими длинными, что спускались почти до хвоста. Мешали лазить по деревьям и вообще много чему мешали. В последний-то раз Астрид стригли давно, еще в детстве… ей было лет шесть… хотя как стригли? Она просто накрутила на волосы медовых петушков и объявила себя Самой Сладкой Принцессой, так что ее обкорнали.

Но потом ее стричь перестали. Мол, зачем, ты же девочка, волосы — это твое богатство, твоя гордость, бла-бла-бла. Как борода у цверга, как клыки у орка, как чванство у эльфа. Нельзя с этим расставаться.

Но у Астрид были свои соображения на этот счет.

Вообще-то, Астрид гордилась своими волосами. Они у нее не серебристо-белые, как у мамы, а скорее похожи на папины и даже еще темнее. Почти черные. При этом мягкие и шелковистые, самую чуточку грубее, чем кошачья шерсть. Когда Астрид летает горизонтально, они очень красиво развеваются, идут волнами при каждом взмахе крыльями. Сама Астрид, конечно, себя со стороны не видела, но ей другие говорили, причем говорили восхищенно.

Но воину настолько длинные волосы излишни, решила Астрид. Они мешаются, в них запутываются репьи, и их надо часто мыть, иначе они засаливаются. Это маме хорошо, она просто сметаморфировала туда-сюда, волосы исчезли, волосы появились. И все, и как новенькие. А Астрид так не умеет, так что придется удалить.

Папу обычно стрижет Снежок, своей кошачьей магией. Просто водит лапками, и волосы аккуратно сокращаются, усы и борода тоже. Очень быстро и удобно.

Мама не стрижется совсем. У нее уже очень длинные волосы. Она их теперь заплетает или делает пучок.

Веронику они тоже не стригут. Мало им было Волосни, хотят, чтобы все тут ходили волосатые.

Кроме папы, папа хорошо устроился.

Сначала Астрид обратилась к Снежку, но тот ее стричь отказался. Потом она попросила енота, он тоже может постричь, только уже не магией, а просто ножницами. Хотя это тоже магия, потому что он щелкает ими так быстро, что глаз не успевает уследить.

Но в итоге все фамиллиары Астрид предали. А Копченый тоже наотрез отказался и взмахнул своими длиннющими белыми волосами. Они у него почти такие же длинные, как у Астрид, но Копченый сам не хочет стричься, потому что эльф.

Так что Астрид пошла туда, куда всегда ходила, когда совершала что-то в серой зоне закона. К гоблинам.

— Конечно-конечно, ща мы тя обкорнаем, — сказала тетя Грымза, помешивая свою вечную похлебку.

— Астрид, не надо! — взмолился пришедший с ней Копченый. — Ты пожалеешь!

— Да лан, нормально все будет! — отмахнулся Зубрила. — Ща-ща! Нас мама всех стрижет!

— Это-то и плохо… — аж зажмурился от ужаса Копченый.

— Можем и тебя постричь, маленький чимча, — добродушно предложил усевшийся за стол дядя Хмырь. — Вон как оброс-то, волосья аж до жопы. Хошь, как у меня сделаем?

— Нет! — отшатнулся Копченый, глядя на плешивого гоблина.

Астрид уселась на грубо сколоченную табуретку, которую гоблины держали для гостей нормального размера. В свои девять лет она уже была выше не то что дяди Хмыря, но даже и дяди Карапуза, хотя для гоблина он на редкость здоровенный.

— Меня покороче, чтобы волосы на глаза не падали, — попросила она.

— Конечно-конечно, ща все сделаем, — пообещала тетя Грымза.

А пока Астрид совершала свою фатальную ошибку, Вероника проснулась от того, что на нее смотрела крыса. Девочка открыла глаза, встретилась взглядом с глазками-бусинками и испуганно прикрылась одеялом.

— Тихо, — сказала крыса. — Не паникуй. Нам нужно твое сотрудничество.

— Ты крыса, — сказала Вероника.

— Да, — сказала крыса.

Вероника осторожно спустила ноги с кровати и сунула их в пушистые тапочки. Подумав, она перестала бояться, потому что это просто говорящая крыса, а в этом нет ничего такого. Она же не демон.

— Ты же не демон? — уточнила Вероника.

— Нет, — сказала крыса.

Теперь Вероника окончательно успокоилась. Крыса не демон, а крыса, она сама так сказала. Это хорошо, а то Вероника испугалась, что разговаривала во сне и нечаянно кого-то призвала.

— А что вы тут делаете? — спросила девочка.

— Возможно, живем, — ответила крыса. — Возможно, нет. Зависит от тебя.

Вероника не поняла. Как это от нее может зависеть такая важная вещь? Она же не кто-то важный. Но крыса объяснила, что они сюда мигрировали. Раньше их колония тихо-мирно обитала к востоку от усадьбы Дегатти, но с тех пор, как там поселились гоблины, житья крысам не стало. Они то и дело попадают в похлебку к этим ужасным созданиям.

— А люди крыс не едят, — сказала крыса. — Они к нам тоже не добры и травят нас, но если жить тихо и ничем им не вредить — не трогают.

— А вы все говорящие? — спросила Вероника.

— Нет. Мы совсем немножко умнее обычных крыс, потому что наш далекий предок был фамиллиаром великого волшебника. Очень, очень умной и волшебной крысой. Но мы, его потомки, в основном обычные крысы, и только некоторые умеют говорить, но даже нас слышат только некоторые, очень волшебные люди. Такие, как ты, Вероника.

Вероника подумала, что это совсем как в сказке. Народу крыс нужна ее помощь. И ей, конечно, всего четыре с половиной года, но она сделает все, что сможет.

— Я готова, — решительно сказала Вероника.

Закончив очередную главу монографии и спустившись в гостиную, Майно Дегатти задумался, что должно удивлять его сильнее. Старшая дочь с прической рецидивиста Карцерики или младшая, окруженная полусотней пищащих крыс?

Хотя на самом деле его не удивило ни то, ни другое. Обычный день, ничем не примечательный. Майно Дегатти уселся на диван, раскрыл свежий номер «Вестника», углубился в чтение… и тут засветилось дальнозеркало. Волшебник провел ладонью по стеклу, и с удивлением уставился на прекрасно знакомое любому мистерийцу бородатое морщинистое лицо.

— Мэтр Дегатти, рад видеть, рад слышать, — сказал Локателли, вопреки обыкновению — не улыбаясь. — Ни от чего важного не отвлекаю, надеюсь?

— Мир вам, коллега, — кивнул Майно. — Ни от чего. Что-то важное случилось?

— А что, я уже не могу просто позеркалить коллеге, справиться, как у него дела, спросить, не хочет ли он сыграть с председателем ученого совета в манору?.. впрочем, шутки в сторону. Случилось кое-что, случилось. Не знаю уж, в курсе ли ты, в «Вестнике» еще не пропечатали, по новостному тоже не сообщали… мэтр Иволг скончался.

— О боги, — опешил Майно. — Что случилось?

— Болезнь чакр, коллега… у него давно была, но вялотекущая, подавляемая… а тут вот обострилась, и угас наш старый друг в считаные часы… даже не дни, Майно. Сегодня официально ушел в Шиасс. Догадываешься теперь, почему я тебе зеркалю?

Майно догадывался. У него уже был на этот счет разговор с председателем… правда, он всегда предполагал, что Иволг уйдет в отставку, как собирается уже лет пять, а не умрет…

— Вот-вот, — кивнул Локателли. — Унионис осиротел, место ректора вакантно, а кто у нас сейчас лучший кандидат?.. Сам понимаешь, Сарразена мы приглашать не будем, он и на своем месте довольно хорош. Есть, конечно, и другие кандидаты, но ты, пожалуй… но сам понимаешь, официально мы тебя только в Медный день назначим, на следующем заседании.

— Понимаю, — кивнул Майно, пытаясь опомниться от разом нахлынувших мыслей.

— Но у меня к тебя будет личная просьба, — строго сказал Локателли. — Тут у нас, видишь ли, сомнения возникли кое у кого, что тебя можно назначать на такую должность. Понимаешь?.. Вопросик один нужно провентилировать. И побыстрее, желательно… но я тебя не тороплю, ты не подумай.

— Какой?..

— Ты же у нас фамиллиарщик, Майно. Коллективный волшебник. Делая ректором тебя, мы делаем ректором целую свору зверья. И у некоторых на этот счет есть сомнения. С тобой-то мы все знакомы, но вот с твоей супругой, а уж тем более котом общались не все. Так что мы тут сейчас соберемся малым кворумом, только президенты и те ректоры, которым скучно, а ты уж будь любезен, нагрянь. В полном составе, весь ты, со всеми телами и способностями. Посмотрим на тебя, обсудим. Сделаешь? Окажешь старику услугу? Вот и умница, вот и молодец. Давай там, не тяни, до ужина бы надо управиться… я не тороплю.

Дальнозеркало погасло, и Майно остался ошалело смотреть прямо перед собой. На него таращились лысая Астрид, Вероника и полсотни крыс.

А еще Лахджа, Снежок, Тифон, Матти и Ихалайнен.

— Вы все слышали? — спросил волшебник.

— Мы молчали, — сказал Снежок. — Где у нас аквариум? Рыбу надо выловить.

— Обсуждать не будем? — уточнил Майно.

— Что тут обсуждать⁈ — возмутился белый кот.

— Мы станем ректором! — аж залаял от восторга Тифон.

— Кто это мы?.. — презрительно фыркнул Снежок. — Я стану ректором.

— Ты?.. — вскинул брови Майно.

— Ты, дорогой, ты, — сказала Лахджа. — И мы. Мы семья, так что твои успехи — это наши успехи. А наши успехи — это мои успехи.

— Но…

— Так, дети, папа с мамой на пару часиков отлучатся… мы ж успеем?..

Успеем. Я помчусь быстрее звука.

Сборы пролетели в мгновение ока. Никто не собирался заставлять ждать председателя ученого совета и еще пятерых президентов. Майно не помнил точно, сколько сейчас среди лауреатов премии Бриара адептов Униониса, но там точно есть и другие, кроме него и Сарразена. Минимум трое.

Мы не допустим! Мы достойней всех!

Никто даже не понял, чья это была реплика — мыслечат гремел от криков. Помалкивал только лишенный амбиций Токсин, да обладающий лишь зачатками разума кошель — остальные вопили на все лады. Даже обычно тихая рыба загорелась этой внезапной возможностью.

— Мы вернемся очень скоро! — крикнула Лахджа, когда все фамиллиары попрыгали в кошель, а сама она уселась на коня за спиной мужа. — Не шалите, из дома ни шагу, следите за Лурией! Астрид, когда вернусь, я тебе всы-ы-ы…

Сервелат взял мгновенный старт, и голос демоницы поглотил ветер. Конь-фамиллиар сразу унесся в небеса и там разогнался так, что облака словно растянулись в длину. Дома и деревья превратились в смазанные черточки, Сервелат летел так, как еще никогда прежде.

Но все-таки телепортироваться он не умел, даже так путь обещал занять некоторое время, и через пару минут Лахджа недоуменно моргнула. Она удивилась тому, что они все так без раздумий рванули из дома, даже не попросив кого-нибудь посидеть с детьми, даже не вызвав няньку. Обычно переживать причин не было, дома всегда оставался кто-то из фамиллиаров, но сейчас там никого…

Астрид, конечно, уже девять, она вполне способна о себе позаботиться, но Веронике только четыре с половиной, и она запросто может что-нибудь выкинуть. У нее там целая стая крыс… что это были за крысы?..

Ну а Лурии и вовсе полгода… почему Лахджа не взяла ее с собой?..

— Слушай, а что страшного случится, если мы прилетим не сегодня, а завтра? — спросила она. — И почему мы детей с собой не взяли? А если такая дикая спешка — может, нам просто дружбосетью туда призваться?

— Что-то я тоже не понял, — почесал в затылке Майно. — Вообще-то, можно было, но… так, подожди, странно это как-то все. У меня башка как в тумане, я… я сейчас позеркалю Локателли…

Он натянул поводья, немного сбавляя скорость, достал из кошеля дальнозеркало и размашисто начертил кривую стрелку — повторить предыдущий вызов. Стекло засветилось… и из него донесся хохот. Громовой, торжествующий смех… и черная воронка. Она вырвалась из дальнозеркала, окутала волшебника, демоницу и волшебного коня, повлекла, потащила…

…А потом они все рухнули посреди цветочной поляны.

Но всего одну секунду она была цветочной. Прежде, чем кто-то что-то сообразил, отовсюду, из-под земли, и прямо из воздуха хлынули колючие лозы!

Первым опутало Сервелата. Коня мгновенно пронзило шипами, захлестнуло и вздернуло, как пушинку.

— Вератор!.. — гаркнул Майно, вскидывая руку…

Что-то свистнуло. Словно выпущенная стрела. Колючка бритвенной остроты мелькнула быстрее молнии… и волшебник увидел, как падает на землю отрезанный палец с Перстнем Дружбы.

А потом лозы сомкнулись. В кожу вонзились шипы. Защитный плащ из демонических волос заклубился, несколько секунд вьюжил, сопротивлялся этому бешеному натиску, но потом его прорвало, он лопнул в нескольких местах, а изо рта Майно брызнула кровь.

Противостоять не получалось. Они оказались в средоточии демонической силы, в головах помутилось, а тернии вытягивали энергию, жизнь и волю к борьбе. Где-то истошно, болезненно вопил Снежок.

Его выпустила Лахджа. Она рванула край кошеля, и оттуда высыпали все фамиллиары, кроме рыбы. Тифон сразу вырос, опалил тернии из трех пастей, вцепился клыками, принялся рвать и терзать. Они осыпались пеплом и ошметками, но их не убывало. Они были повсюду, они смыкались плотной сферой… и везде раскрывались бутоны.

Их аромат дурманил, усыплял… надо сжечь их дотла!

Лахджа разбухла во все стороны. Из тела стали выметаться хитиновые клешни и лапы богомола. Они застучали, затрещали, срезая цветы, состригая шипастые стебли, прорубая путь наружу. Она дернула Сервелата, но тот истошно заржал — шипы вонзились глубже, вцепились в мясо крючьями.

Майно одолжил силы всех фамиллиаров разом и превратился в какой-то безумный смерч, воплощенное уничтожение. Все пылало в пламени Тифона, из рукава летел яд Токсина, а превратившийся в меховой шар Снежок залечивал раны быстрее, чем их успевали наносить. Рядом щелкал ножницами Ихалайнен, и тернии разрезало невидимыми лезвиями. От сидящей в кошеле рыбы бурным потоком лилась мана, текла питающая остальных энергия.

Коллективный волшебник Дегатти бешено сражался за свою жизнь.

Лахджа раздулась еще сильнее, не давая терниям смыкаться плотнее. Те не преминули вонзиться в туго натянутую плоть… и из нее вырвался едкий аэрозоль. Гербицид, которым Лахджа истребляла сорняки, когда приходило настроение повозиться в саду — но гораздо более концентрированный.

Тернии, осыпаясь и увядая, отпрянули.

— Ау, — раздался издевательский голос.

И тернии ускорились. Шипы засвистали тысячами. Волшебника и фамиллиаров осыпало градом ядовитых, дурманящих брызг. Попугай уже исчез среди тенет. Зеленое щупальце схватило и уволокло Ихалайнена. Болезненно заверещал Снежок, насаженный на…

— Не трогай КОТА!!!

Чей это был голос?.. Никто не понял.

Пал израненный, одурманенный Тифон. Остались только Лахджа да Майно со змеей на плечах и кошелем на поясе. И волшебнику становилось все тяжелей, потому что голову заполнили боль, страдания его фамиллиаров. Он чувствовал каждую их рану, как свою, и его трясло, шатало…

— Приди в себя! — заорала Лахджа.

Она рванулась к нему, прильнула к коже, начала окутывать живым скафандром… они еще не пробовали эту методику в полевых условиях, но…

— Нет, нет, нет, — раздался обеспокоенный голос. — Это испортит композицию…

Лахджу дернуло. Ее словно схватила ручища великана. Отшвырнула назад и с размаху насадила на шипы… о, в этот момент она узнала боль! Высшему демону сложно ее почувствовать, но здесь все было сотворено ради того, чтобы доставлять муки!

А из воздуха наконец-то проявился хозяин этого места. Трехметровый монстр, похожий на гориллу с гипертрофированными мышцами.

— Сорокопут! — выдохнул Майно.

Лахджа в отчаянии задергалась. Она видела этого урода. Он пару раз был среди гостей ее бывшего мужа. Но она не думала, что однажды сама окажется у него в гостях… угодит в тщательно подготовленную ловушку…

И это было последним, о чем она успела подумать. Перед глазами все поплыло, сознание померкло.

Лахджа провалилась в черную пустоту.

Сорокопут с удовольствием осмотрел коллаж из девяти живых компонентов. Сложнее всего оказалось извлечь из зачарованного кошеля фамиллиара-рыбу, но и она спустя время присоединилась к остальным.

Повелитель Терний поднял палец волшебника, на котором тускло мерцал Перстень Дружбы. Уже не первый Перстень Дружбы в его коллекции. Можно бросить в сундучок к остальным, а можно…

Он приставил палец к обрубку, и тот сразу же прирос. Волшебник содрогнулся, когда шипы глубже вонзились в плоть, но это были только судороги — сознание он давно потерял, погрузился в кошмарный мертвенный сон.

— Иронично, когда спасение столь близко — и одновременно столь далеко, — произнес Сорокопут. — Пройдут годы, плоть высохнет, тело станет похоже на труп — но искра жизни продолжит тлеть, и все так же на исхудавшем пальце будет болтаться этот перстень, который может принести спасение, если суметь им воспользоваться. В этом есть своя особенная красота.

— Но он не сумеет? — спросила Абхилагаша, глядя на висящих рядом смертного и демоницу, на окружающих их зверей, птицу, гада и рыбу.

— За тысячи лет еще никто не сумел, — оскалился крошечными зубками Сорокопут. — Никто их здесь не найдет, никто никогда не узнает, куда они пропали. Мои тернии надежнее Банка Душ… и при этом гораздо прекраснее. Как тебе моя некроскульптура?

Абхилагаша поморщилась. Многие в Паргороне увлекаются этим видом искусства — составлением композиций из трупов или еще живых, но парализованных тел. Одни для этого их расчленяют, другие сложным образом выворачивают, третьи просто засушивают или набивают чучела. Но Хальтрекарок никогда не считал это красивым, и Абхилагаша тоже.

Сорокопут — иное дело, конечно. Весь его анклав — это сад некроскульптуры. Удивительно красивый — и одновременно воплощенный кошмар.

— Почему ты так долго с этим возился? — недовольно спросила Абхилагаша.

— Изящная ловушка не терпит суеты, — мягко ответил Сорокопут. — Если хочешь, чтобы все удалось — подготовься как следует. И результат ведь достигнут, разве нет?

— Ладно, я удовлетворена, — скупо похвалила Абхилагаша. — Мой муж и господин оценит твои старания.

— Оценит, безусловно, — кивнул Сорокопут. — Уже оценил. Когда мы в прошлый раз с ним виделись, я поделился с ним твоим планом, и ему очень понравилось.

— За моей спиной⁈ — взвизгнула Абхилагаша.

— Прости, что забыл упомянуть. Просто мне показалась недостаточна плата, что ты обещала, и я попросил о дополнительном вознаграждении.

— Каком?..

— Одну из его жен. По моему выбору.

— Что?..

— Угадай, кого я выбрал.

— Нет… нет… НЕТ!!! Он не мог!!!

Абхилагаша отшатнулась, распахнула рот, резким зевком потянула Сорокопута, но первородная Мышца Древнейшего, конечно, даже не шелохнулась. Огромный рот исказился в кривой усмешке, покорные ему тернии снова ожили, и любимую жену Темного Балаганщика захлестнуло со всех сторон.

Сорокопут поместил ее бок о бок с Лахджой, почти сомкнув их руки. С распахнутым в агонии ртом, с искаженным в муке прекрасным лицом, Абхилагаша застыла, насаженная на шипы, тоже провалилась в черную бездну отчаяния.

— Люблю, когда возмездие ироничным образом настигает зачинщика… — услышала она, теряя сознание.