Саймон (СИ)

Глава 14

Хрустальные люстры заливали зал переливчатым светом, отражающимся в зеркалах, обрамлённых чёрными с золотом рамами. Бархатные портьеры глубокого бордового цвета скрывали окна, создавая атмосферу интимности и тайны. Винтажные столики с массивными ножками соседствовали с изящными кушетками, обитыми атласом цвета ночи.

Зеркальные стены множили блеск бесчисленных свечей, расставленных в золочёных канделябрах. Геометрические узоры в стиле ар-деко украшали потолок.

Столы манили угощениями на любой вкус. Здесь были и многоярусные подставки с экзотическими фруктами, и серебряные подносы с деликатесами, и горки бокалов, играющих всеми оттенками рубинового. А разнообразие гастрономических изысков соблазнило бы даже самых искушённых. Икра в золотых розетках, чёрные трюфели на ломтиках белого хлеба, канапе с фуа-гра, коктейльные креветки в соусе из шампанского.

Барная стойка сияла хрусталем бокалов и бутылками элитных напитков. Бармены творили своеобразные коктейли: кроваво-красные «Мятные джулепы», золотистые «Мартини» с каплей яда, «Френч 75» с искрами адского пламени. Официанты в ливреях предлагали гостям шампанское, пузырящееся алым.

Джазовый оркестр играл томные мелодии, вплетая в них звуки адской симфонии. Танцпол был заполнен парами, кружащимися в чарльстоне. Азартные игры велись на проклятые души, а карточные столы ломились от золотых монет.

В воздухе витал аромат роз и амбры, смешанный с запахом дорогого табака. Каждый шорох платья, каждый звон бокала, каждый смех — всё здесь пропиталось роскошью, пороком и тёмной магией. Дана, хозяйка вечера, царствовала над этим демоническим балом, словно королева преисподней.

Избранные гости съехались из самых отдалённых уголков ада, чтобы принять деятельное участие в этом параде инфернальной элиты.

Барон Вальпургус считался древним аристократом. На его коже цвета обсидиана играли отблески адского пламени, а пальцы оканчивались когтями, скрытыми под перчатками из драконьей кожи. В волосах запутались искры вечного огня. Его смех походил на звон цепей в казематах бездны, а каждое движение оставляло за собой шлейф из чёрного дыма.

Рядом с ним пританцовывала графиня Мортем — воплощение смерти в образе прекрасной женщины. Её платье было соткано из теней умерших душ, а украшения — из костей падших ангелов. Взгляд замораживал кровь в жилах, а прикосновения оставляли следы из пепла.

Магистр Некрос сидел за покерным столом. То был древний некромант с глазами, полными осколков разбитых миров. Его посох из кости дракона венчал череп древнего демона.

Леди Этернус — чародейка в наряде оттенка лунного света чуть поодаль лакомилась свежайшими устрицами.

Лорд Вечность величественно расхаживал по залу — бессмертный лич в облачении из костей и золота. За ним грациозно плыла его супруга — древняя лича в траурной чёрной мантии. Корона из костей забытых богов украшала волосы, в которых запутались искры вечного холода.

Каждый из гостей считался порождением тьмы и был частью великого спектакля, где смертным отводилась роль зрителей, призванных по достоинству оценить их адское великолепие.

Кира первой вошла в зал, оглядела присутствующих и без труда отыскала глазами мать. Ринулась вперёд, но крепкая рука Игната удержала от ошибки.

— Они даже не пытаются выглядеть по-человечески, — прищёлкнул языком Семён.

— И это нам на руку, — с хитрой улыбкой сказал Игнат и обернулся к Горынычу со словами, — ну, что я тебе говорил? Тут настоящая вечеринка!

Сросшиеся сиамские близнецы дико вертели головами, силясь охватить масштаб и величие праздника. Носы и рты двигались синхронно, впитывая в себя тягостную атмосферу инфернального пиршества и смакуя запахи копоти и тлена.

— Да-а, размах! — с благоговением высказалась одна голова.

— Людишкам лучше держаться поодаль! — хохотнула вторая.

Теперь уже сложно было понять, где находится апатичная половина, а где в диалог вступает жизнерадостный близнец. Горыныч будто повеселел весь целиком.

Их появление не осталось без внимания. Музыка стихла, официанты замерли, гости обратили тошнотворные рыла к вновь прибывшим. Дана застыла посреди танцплощадки, потом вывернулась из объятий своего убийственно ужасного кавалера и засеменила к детям.

— Вот и виновники торжества! — глубоким грудным голосом возвестила она. — Дорогие гости! Спешу представить вам моих детей. Кира, моя отрада и услада для глаз! — она обняла дочь, застывшую посреди зала мраморным изваянием. — Позволь представить тебя твоему суженому!

Из толпы выступил герцог Теней — воплощение мрака в образе прекрасного мужчины во фраке. Едва он сделал шаг в сторону Киры, Игнат зарычал, да так, что жалобно вздрогнули хрустальные люстры под потолком.

Кира невольно отступила, а в следующий миг подле неё стоял уже не Игнат, но его истинное воплощение — древний вампир.

Тело Игната преобразилось с такой силой, что воздух вокруг затрещал от напряжения. Мышцы вздулись, словно наполненные расплавленным серебром, под идеально сидящей белой футболкой проступили очертания нечеловеческой мощи.

Его кожа стала белее мрамора, почти прозрачной, и сквозь неё проступила сеть пульсирующих вен. Глаза полыхнули алым пламенем, в них отразилась вечность, а зрачки превратились в вертикальные щели, как у хищника.

Клыки удлинились, став смертоносными лезвиями, способными разорвать плоть одним касанием. Из спины вырвались чёрные крылья, сотканные из теней и крупиц мрака, их перья мерцали алыми искрами.

Аура древнего вампира окутала пространство вокруг него, заставляя воздух вибрировать и звенеть, будто струны арфы.

Его голос изменился — стал глубже, бархатнее.

— Моя! — молвил он всего одно слово и сомкнул оба крыла вокруг Киры, помещая её в кокон своего покровительства.

Движения стали плавными, почти грациозными, но в них чувствовалась такая мощь, что Кира невольно затрепетала от восхищения и страха.

Перед ней стоял уже не человек — древний повелитель ночи, воплощение самой тьмы, чья красота была настолько совершенной, что перехватывало дыхание. Жёсткий взгляд проникал в самую глубину её души, заставляя сердце биться чаще, а кровь бежать по венам быстрее.

В этом преображении было что-то первобытное, что-то, что пробуждало в Кире глубинные инстинкты, заставляя её тело трепетать от смеси ужаса и восторга. Она понимала, что перед ней — существо, способное как подарить ей вечность, так и забрать её жизнь в одно мгновение, и почему-то знала, что Игнат не покусится на её бессмертие, но раздерёт на части каждого, кто осмелится посмотреть в её сторону.

Женишок явно растерялся. Козырять ему было нечем, да и желания оспорить право на невесту у него не возникло. Глуповато улыбнувшись, словно говоря: «Хе-хе, это же всё просто шутка!», он попятился назад и растворился в воздухе, а может просто драпанул — Кира не вдавалась в подробности.

— Что ж, — заключила Дана, с гордостью поглядывая на дочь, — вижу, ты и сама выбрала себе достойную пару. Друзья, поприветствуйте…

— Где отец? — Кира, стоя в окружении крыльев Игната, осмелела в разы. — Мы приехали только ради него.

— Моя суетливая дочь! — Дана засмеялась, и гости подхватили этот жеманный смешок. — Я ещё не представила Саймону его пассию…

— Я обойдусь, маман, — глумливо выкрикнул Семён. — У меня, конечно, нет подружки, которая могла бы стереть с твоей хари этот самодовольный оскал, зато есть кое-что покруче. Горыныч, приятель, тебе нравится эта злая тётка?

Горыныч насупился. Ему с детства внушили, что «злая» означает что-то нехорошее, незаконное, злым быть нельзя, поэтому он с осуждением посмотрел на красивую женщину в рубиновом платье и по-детски погрозил пальчиком, нехорошо, мол, ай-яй-яй.

Дана растерялась. Саймон воспользовался её замешательством и шепнул на ухо одному из сиамских близнецов.

— Выпусти себя.

Горыныч послушно исполнил просьбу друга. Семёна он любил, как никого иного, потому как вампир всегда относился к нему с большой заботой, а ещё умел шутить и веселил угрюмую половину.

Тучное тело сиамских близнецов начало преображаться с ужасающей силой. Жир словно таял, превращаясь в чешуйчатую броню, а плоть наливалась нечеловеческой мощью.

Две головы, прежде склонившиеся друг к другу в братском объятии, теперь распрямились, их лица исказились в первобытном оскале. Зубы удлинились, превращаясь в острые клыки, а глаза полыхнули яростным пламенем.

Тело стремительно вытягивалось, раздаваясь в плечах. Кости хрустели, перестраиваясь в драконью анатомию. Из спины вырвались огромные кожистые крылья, покрытые чешуёй цвета грозовой тучи.

Руки трансформировались в мощные лапы с острыми когтями, а ноги удлинились, превращаясь в чешуйчатый змеиный хвост. Толстая кожа покрылась бронированными пластинами, между которыми пробивались языки пламени.

Головы, прежде человеческие, теперь приобрели черты древних драконов. Челюсти удлинились, из них показались раздвоенные языки. На головах проросли костяные гребни, увенчанные острыми шипами.

Из горла вырвалось оглушительное рычание, от которого задрожали стены. Воздух наполнился запахом озона и серы. Существо взмахнуло крыльями, и по помещению пролетел порыв горячего воздуха.

Перед изумлёнными взглядами собравшихся предстал грозный двуглавый Змей Горыныч. Две его головы, каждая со своим характером и волей, смотрели в разные стороны, готовые испепелить любого, кто осмелится приблизиться. Между ними клубились языки пламени.

Его чешуя переливалась всеми оттенками ночи, а в глазах отражалась древняя, первозданная сила. Существо возвышалось над толпой, словно воплощение самого хаоса, способное одним дыханием обратить всё в пепел.

Дана шокировано воззрилась на исполина добрых четырёх метров росту. Обе его макушки парили прямо под потолком, а когтистые лапы хаотично болтались вдоль тела, словно ища, кому бы свернуть шею.

— Ты скажешь, где отец или нам самим поискать?

Большинство гостей сочли за благо покинуть сомнительную вечеринку. Зал стремительно опустел.

Кира мягко отодвинула полупрозрачные крылья и побежала вглубь ресторана, на бегу выкрикивая:

— Папа! Папочка! Самсон! Это я, Кира, твоя дочь!

— В подсобке, — глухо молвила Дана и в изнеможении опустилась на ближайший стул. — Я не причинила ему вреда, лишь хотела…

— Да всем плевать, чего ты там добивалась, — Семён пошёл вслед за сестрой и по пути одарил матушку взглядом, от которого скисло бы молоко.

Горыныч потоптался на месте, потом приметил стол с изысканными яствами и, грузно переваливаясь с одной лапы на другую, двинулся к закускам. Сшиб головами несколько люстр, удивлённо посмотрел на осколки, разлетевшиеся по полу, и пробасил во всю мощь великаньих лёгких:

— Нечаянно! Простите!

В драконьем обличии он говорил синхронно сразу двумя ртами, и с каждым гласным звуком из обеих пастей вырывались сизые облачка дыма.

Кира опередила близнеца. Открыла дверь в кладовку, увидела сидящего на куле с мукой старца — к счастью, целого и невредимого, — и с облегчением обняла.

Самсон поднял затуманенный усталостью взгляд на дочь и сказал со слезами в голосе:

— Она всё то же разочарование, что и столетия назад. Глянцевая оболочка с гнилым нутром.

— Да, папа, да. Она не достойна твоей печали. Пойдём домой? Я напою тебя чаем с липовым мёдом.

— Любимый чай твоей бабушки, — вдруг припомнил старик.

— Вместо заварки — иван-чай, — подтвердила Кира и расплакалась, сложив голову на худое плечо немощного родителя.

Горыныч смачно рыгнул. Все лица разом обратились к нему. Дракон стушевался и смущённо опустил на стол пустое блюдо, где некогда громоздились ряды канапе с фуа-гра.

— Вкусно! — будто извиняясь за обжорство, прогудел он.

Игнат вернул себе прежний облик и похлопал исполина по чешуйчатому брюху.

— Приятного аппетита, здоровяк! Ни в чём себе не отказывай. Только посуду не ешь, не то опять получишь клизму.

— Не буду, — прилежно пообещал Горыныч и отправил в рот целую тарелку брускет с разными начинками. Левая рука едва успела выхватить несколько штук, чтобы и эта его часть тоже полакомилась вкусностями.

Семён и Кира подхватили отца под руки и повели к выходу. Дана дёрнулась, намереваясь встать, но Игнат осадил её угрожающим взглядом.

— Тебе лучше забыть об этой семье раз и навсегда, — посоветовал он. — В следующий раз я не буду столь вежлив и сотру тебя в порошок.

Она потупила взор.

— Как скажете, мой Принц.

— Я давно уже отрёкся от отцовского титула, — Игнат понизил голос, чтобы не услышала Кира. — И не претендую на трон Короля Ночи, впрочем, никогда и не мог претендовать, поскольку являюсь самым младшим из сыновей. Но мне будет приятно знать, что ты оставила попытки уязвить дочь.

Горыныч продолжил разорять столы, чавкающие звуки сплетались с хрустом еды и лязгом мощных челюстей. Дана поморщилась, глядя на обжору, потом встала, щёлкнула пальцами и растворилась в ночи, оставив после себя тающий шлейф изысканности и векового коварства.

Кира долго не решалась поднять взгляд. Салон автомобиля постепенно пустел. Первым их покинул Семён, потом отвезли домой отца и передали его на попечение обеспокоенного кристаллоида, затем в подземную клинику вернулся Горыныч, совершенно разомлевший от гастрономических радостей.

Они с Игнатом остались наедине. В тишине выехали на дорогу. Кира никак не могла отделаться от ощущения присутствия его крыльев на коже. Плечи покалывало будто под действием крошечных игл. Ладони всё ещё помнили ласковое прикосновение бесплотного мрака.

— Я не знала, что ты из Королевской династии, — наконец выговорила она, устав вариться в котле тревожных дум.

— Невелика честь, знаешь ли. Родиться с золотой ложкой во рту — дело нехитрое, а вот выжить в этой обстановке…

— Ты не поддерживаешь с ними связь?

— Я для них синоним слова «разочарование». Женился по любви, дочь воспитываю в людских обычаях, да ещё открыл клинику для нашей братии и бесплатно помогаю страждущим — для них это как плевок в душу. Я не оправдываю надежд.

— Сколько лет твоей дочери? Мне она показалась совсем юной.

— Она вдвое старше тебя, — Игнат мельком взглянул на неё, потянулся согнутой ладонью к лицу, словно желая погладить, потом опустил руку на рычаг переключения передач. — Просто выглядит плохо. У неё… анорексия. После смерти матери она отказалась от крови, перебивается какими-то ведьмовскими эссенциями, изредка пьёт кровь животных. Я уже всё перепробовал: гипнозы, психологов, психиатров и даже колдунов. Таскал её по Тибету, пробовал найти пару, отправлял путешествовать по миру — она глуха ко всему. Раз в полгода я ложу её к нам в клинику, восстанавливаю организм минералами и витаминами, а после выписки всё начинается по новой. Она уже трижды пыталась покончить с собой.

Кира онемела от шока.

— Она так тоскует?

— Вначале я тоже так думал. Переключил на неё всё внимание, пробовал заполнить пустоту потери совместными увлечениями. Мы много разговаривали, я отправил её учиться в медицинский — сначала в обычный человеческий, потом в Чехию, где она смогла бы выучиться на ортодонта для зубастых тварей. Только учёба ей была не интересна. Она влезла в какой-то ковен, вроде секты, и понеслось… То им запрещено выходить на солнечный свет, и она день-деньской просиживала в подвале, а ночью бродила по тёмным улицам. То всем адептам велено стать веганами, и она отказалась от крови и начала готовить какие-то снадобья из лепестков мать-и-мачехи. В общем, чем дальше в лес — тем крепче сосенки. Я никогда заранее не знаю, что она выкинет в следующий раз.

Он прервался, внезапно посуровел и добавил:

— Не бери в голову. Вечеринка твоей матери нагнала на меня…

Кира дождалась, пока он припаркуется в своём дворе и заглушит двигатель, потом ринулась вперёд и обвилась руками вокруг его шеи.

— Я была дурой, я знаю, — прошептала на ухо и укусила за мочку, скользнула губами по щеке, облизала подбородок и с жадностью набросилась на его губы.

Игнат отвернулся.

— Нет, девочка, так дело не пойдёт, — холодно сказал и попытался снять с себя её руки. — Через пять минут ты снова передумаешь, и в дураках останусь я. Да ещё и с клеймом насильника.

Она изогнулась, достала из кармана его брюк телефон, мимоходом нечаянно задела ребром ладони фантастически твёрдую выпуклость в штанах. Нутро взорвалось дикой потребностью. Она тоненько проскулила и закусила пальчик.

— Ну ты и свинья, конечно, — проворчала, потом перелезла на его бёдра и в угоду беснующемуся желанию потёрлась промежностью о тот самый бугор.

Игнат продолжил изображать неприступность. Лицо оставалось расслабленным, глаза — бесстрастными, и только по слегка сбившемуся дыханию можно было догадаться, что его переполняет то же вожделение.

Кира разблокировала экран, открыла приложение со значком фотокамеры, выбрала режим записи видео, навела объектив на себя и медленно заговорила.

— Сегодня 26 июля 2025 года, я, Самсонова Кира Игоревна, уроженка преисподней, врождённая луминария и бла-бла-бла, официально заявляю, что по доброй воле и трезвому разумению собираюсь заняться самым грязным и разнузданным сексом со своим боссом — кровососом королевских кровей Игнатом. Никакого давления с его стороны я не испытываю, в харассменте не обвиняю, но клянусь, что если он сейчас же не усадит меня на член, я выйду из этой машины и отдамся первому встречному.

Игнат зарычал, выхватил у неё из рук мобильный, швырнул на заднее сиденье и до боли сдавил горло пятернёй.

— Ты играться со мной вздумала?

— Спусти брюки и узнаешь, — она накрыла его пальцы своими и теснее прижала к коже. Закатила глаза, чувствуя, как всё внутри требует его внимания, его ласки и всей грубости, на какую он способен.

— В машине? — рыкнул и приподнял бедра, вбивая себя в неё, пускай и сквозь многие слои одежды.

— Давай выйдем, сделаешь это на машине, — предложила, как в бреду, и запустила руку между их телами, гладя и себя, и его.

— Тогда скажи, что станешь моей, что хочешь быть моей женщиной. Не на раз. Навсегда.

— Ты такой зануда, — она фыркнула и опустила бегунок на молнии, просунула руку и высвободила то, чего жаждала каждая клеточка тела. Провела пальчиками от края до основания, другой рукой задрала юбку до самой талии и разорвала трусики на бёдрах. Направила его в себя. — Я хочу быть твоей, — прошипела в губы и резко опустилась. — Хочу принадлежать тебе. Хочу стонать под тобой и поить тебя своей кровью, пока буду пить твою. И я до одури хочу ощутить в себе твоё семя. Доволен?

— Более чем, — он оскалился, подхватил её за бёдра и стал помогать опускаться. — Увижу рядом с кем-то ещё — разорву обоих.

Кира вздрогнула от этой угрозы, но нашла её дико возбуждающей. Игнат наконец подставил губы и позволил их языкам сплестись в безудержном танце удовольствия.

— Как много на тебе одежды, — проворчал он, когда с трудом высвободил небольшую грудь из кружева лифа и жадно припал к ней губами.

Она простонала так громко, что у самой заложило уши, и принялась хаотично рисовать восьмёрки бёдрами, приближая разрушительную волну. Игнат выпустил клыки — не те чудовищно острые штуковины, которые она видела в ресторане, а их скоромный аналог длиной в четыре сантиметра. И самыми кончиками проколол мягкую кожу у соска, чтобы слизывать приступившие капли крови. Руками он сжал её ягодицы, властно, не щадя, откинулся на спинку сиденья и стал яростно двигать бёдрами, погружаясь всё глубже.

Кира растворилась в ощущениях. Тело горело от умелых ласк. Мозг плавился от осознания, что всё именно так, как ей очень давно хотелось. Она витиевато выругалась, сообщая, что вот-вот испытает лучшее в своей жизни удовольствие.

— Как я люблю твой грязный рот, — шепнул Игнат и протолкнул в него язык.

Она взвилась, с усилием начала посасывать его, представляя, как будет делать это ниже, и обжигающая сфера возбуждения разорвалась изнутри. Мышцы свело судорогой. Пальцы ног поджались и онемели. Она высвободила клыки и вонзила их в его нижнюю губу, желая иметь во рту вкус его крови, который так перекликался с запахом его семени.

Игнат тоже получил удовольствие, но не перестал подталкивать её вверх-вниз. Ему нравилось, как она лениво скользила вокруг него.

— Теперь ты сыта? — спросил с интересом, с восхищением глядя в её глаза, которые потеплели градусов эдак на сто.

— Перекусила немного, — она запустила руку под юбку, обмакнула палец в их соки и задумчиво сунула в рот.

— Это хорошо, — он жадно посмотрел на её губы. — Потому что я тоже не насытился. Хочу тебя обнажённой в своей постели. Попробовать каждый миллиметр твоего тела.

— Меня опасно пробовать в доме, где живёт ребёнок, — с сомнением озвучила Кира. — Я очень громкая.

— У меня найдётся, чем прикрыть тебе рот, — уверил Игнат.

— Ты хотел сказать: «заткнуть», — она облизнулась.

— И прикроем, и заткнём, и натянем, — засмеялся вампир, припоминая её похабное словечко.

— Ты начинаешь разбираться в тонкостях, — она хмыкнула и чмокнула его в губы.