Сага о Годрланде

Глава 7

Очередным утром я проснулся от громкой брани. Лундвар вопил что-то о подлых фаграх, ему вторил бубнеж Свистуна, прорывался высокий голос Рыси. Хальфсен пытался успокоить ульверов, но его никто не слушал.

Надо пойти разобраться, в чем там дело, но вставать лень. Явно же ничего страшного, иначе бы меня разбудили.

Безднов город! Ночью не уснуть, пока нагревшийся камень не остынет, а утром не подняться. Немудрено, что фагры утратили и дух, и свободу, и честь. Жара вытапливала из людей храбрость и боевую ярость.

Разозлившись на самого себя, я вскочил, натянул штаны и пошел на крики.

— Кай! — едва завидев меня, закричал Отчаянный. — Глянь, чем рабы нас нынче потчуют! Я сразу понял, что этот калека нас ни во что не ставит. Поди, себе прибрал монеты, а нам объедки швырнул, как свиньям!

Я глянул на стол, куда трэли с утра приносили готовые блюда. Таких разносолов, как в доме Жирных, у нас никогда и не было, ели каши с мясом, жареную рыбу, бобы, политую маслом свеклу, белый хлеб. Но сейчас там стоял котелок с вареным просом, рядом кувшин с оливковым маслом и ломти черного, самого дешевого хлеба с отрубями.

— Ты лучше вот это попробуй!

Лундвар пихнул мне в руки кувшин с вином. Я отхлебнул и скривился: вода. Если туда и налили вино, то самую малость, для цвета, да и вода сама попахивала затхлостью.

Лавр кинулся мне в ноги и затараторил на своем фагрском, Хальфсен пытался пересказать, но из-за воплей Отчаянного я ничего не мог разобрать.

— Цыц! — рявкнул я. — Лундвар, умолкни! Хальфсен, что там Лавр верещит?

— Говорит, что припасы, что были в доме, закончились. Он уже три раза ходил к Жирным за деньгами, но те дали совсем немного. Вот он и купил самой дешевой снеди, чтоб накормить нас. Клянется, что не взял себе ни монеты, готов показать кладовую и отчитаться за каждый фенгари.

— Что сказал ему Хотевит?

Хальфсен поспрашивал Лавра и сказал:

— Сам он Жирных не видел, его не пустили. Он говорил со старшим из рабов, а тот вроде бы говорил с другим Жирным, не Хотевитом. И монеты давал именно тот, другой.

В последние дни ульверам и так приходилось тяжко. К песчанкам не пойти — деньги-то закончились, по городу без языка и серебра тоже не погулять, да и я не хотел, чтоб парни лишний раз бродили Фомрир знает где. Из всех развлечений осталась лишь охрана «Сокола», и сегодня пришел черед Простодушного и Видарссона. Мои хирдманы были недовольны, злились из-за жары и скуки, а с такой едой и взбелениться недолго.

Тут я вспомнил слова Болли и Стейна. Они говорили, что в договорах с фаграми надо продумывать все мелочи, иначе хитрые ублюдки вывернут всё в свою пользу. Мы с Хотевитом решили, что кормежка за его счет, но чем именно нас будут потчевать — не говорили. Значит, живичская мразь захотела нажиться на нас!

Видать, пришло время побеседовать с Хотевитом! Поспрашивать, когда он думает вернуть долг и давно ли ему не разбивали лицо.

— Лавр, за мной! Хальфсен тоже, — бросил я и пошел к выходу.

— Кай, — окликнул Коршун. — Охолони! Это Отчаянному можно шуметь почем зря, а хёвдингу такое не с руки. Подумай, а не нарочно ли Жирные так сделали?

Я отмахнулся. Нарочно ли, не нарочно, но это уж больно походило на оскорбление. На неуважение к нам. Мы разве подаяние клянчим у Жирных? Разве мы — нищие, что на коленях выпрашивают корку хлеба? Кажется, Хотевит забыл, как мы здесь оказались и по чьей вине! Как получил свою Дагну, так выкинул нас из головы? Ничего, я сейчас ему напомню!

Едва я открыл дверь, как чуть не столкнулся с человеком, стоящим у нашего порога.

— С дороги! — рыкнул я и поспешил дальше.

Вслед за мной вышли Лавр, Хальфсен и Рысь.

— Прошу прощения, вы норды, что ищут найма?

Я отошел на десяток шагов, когда сообразил, что вопрос мне понятен и без толмача. Остановился, подумал чуток и вернулся к нежданному гостю.

— Ты кто?

Плавные черты лица, совиные черные глаза, прямой нос, будто вырастающий изо лба, черные блестящие кудри на макушке, гладкие, без малейшего пушка, щеки и яркие красные губы. Фагр, одна руна, с виду вроде парень, но весь неприятно округлый и мягкий.

— Я раб благородного господина Сатурна Пи́стоса. До моего господина дошли слухи, что вы ищете службу, а ему как раз нужны сильные воины. Я пришел, чтобы пригласить вашего предводителя в дом господина.

— Я предводитель, — сказал я. — А еще я спешу по важному делу. Лавр! Показывай, куда идти!

— Если вы не возражаете, я пойду с вами. Господину не понравится, если я вернусь один.

Я не возражал. Пусть идет, куда хочет, дорога-то общая. Так что фагр засеменил следом.

— Значит, ты раб? — спустя какое-то время спросил я. — А откуда тогда руна?

— Руна? — удивился фагр. — Ах да, ваш народ называет это рунами. У всех рабов моего господина по одной руне, даже у женщин. Мой господин полагает, что так рабы больше работают и меньше болеют, а женщины реже умирают родами. При этом они не так уж и сильны, и любой воин легко справится с рабом, если тот обезумеет.

— Ты хорошо говоришь по-нашему, — заметил Рысь.

— Благодарю. Я помогаю господину вести беседы с людьми из разных стран.

— Зачем ему целый хирд?

— Хирд… если не ошибаюсь, это воинский отряд, да? Увы, я не ведаю замыслов моего господина. Но знаю, что мой господин весьма уважает храбрость северного народа, часто берет нордов на службу, даже немного понимает вашу речь.

— А чем занимается Сатурн э-э-э… — подал голос Рысь.

— Пистос. У моего господина обширные интересы. У него есть виноградники на юге, он покровительствует разным мастерам, помогает им с сырьем и продажей товара.

— Так зачем ему мы?

— Как я уже говорил…

Что там говорил этот раб, я уже не стал слушать, потому как мы пришли к дому Жирных. Рысь метнулся и затарабанил по двери, а когда ее едва приоткрыли, дернул на себя, отпихнул трэля и ворвался внутрь. Я и Хальфсен за ним.

— Где твой хозяин? — заорал я на перепуганного раба и лишь потом узнал его.

Это же тот самый карл, которого Отчаянный чуть не придушил из-за девки. Ему явно не везло с нордами.

Из комнаты выскочили воины-хускарлы, расхлябанные, без доспехов. Они едва успели схватить мечи. Хотя они-то успели, а я, как распоследний дурень, выскочил из дому с одним поясным ножом, даже любимый топорик позабыл. Это всё из-за жары!

Воины тоже закричали, наставив мечи в мою сторону. Я требовал позвать хозяина, карл, прижатый мной к стене, что-то верещал. Хальфсен пытался высказаться, но его голоса вообще не было слышно. На лестнице показались чьи-то ноги. Показались и тут же исчезли.

Разозлившись, я швырнул раба на воинов. Рванув следом, я выдернул меч у правого, заодно вывихнув ему запястье, врезал левому в челюсть, подбил ему ногу и, когда он упал, наступил на его меч. Затем указал острием на правого.

— Зови хозяина. Хальфсен! Скажи ему!

Но вместо нашего толмача на живичском вдруг заговорил фагр, о котором я уже забыл. Только говорил он гораздо дольше, чем требовалось.

— Достойный хёвдинг, — затем обратился он ко мне. — Опустите меч. Сейчас они позовут своего господина. Только я умоляю больше никого не трогать. Я дал слово от имени господина, что ты хочешь лишь поговорить и не собираешься проливать кровь. Уверяю тебя, господин Сатурн Пистос весьма трепетно относится к своему слову.

Я готов был поклясться бородой Фомрира, что в нордском языке нет тех слов, что говорил безднов фагр, но меч все-таки опустил.

Хускарл с поврежденной рукой злобно зыркнул на меня и пошел вверх по лестнице. Второй же лежал, сплевывая кровь и осколки зубов.

— Твое воинское мастерство воистину достойно высоких похвал. Уверен, что ты мог бы прославиться, выступая на арене, — сказал фагр.

— Мое мастерство, то самое… достойно, ага. Да только с нордами я б так легко не сладил. Вот чего он вцепился в свой меч? Схватился бы за нож и воткнул мне в ногу! А этот подпустил меня слишком близко! Кто ж отдает свое оружие врагу?

Наконец к нам спустился Жирный, не тот, который Хотевит, а его родич, имени которого я так и не узнал. Причем вид сделал такой, будто и слыхом не слыхивал, как мы тут орали. Удивился, мол. И как давай чесать языком… Хальфсен раза три начинал пересказывать, да всё время сбивался и потому замолк.

Жирному ответил фагр. Потом снова заговорил Жирный. Потом снова фагр…

Кто к кому, спрашивается, пришел? Может, мне и вовсе уйти? Пусть наговорятся вдоволь…

— Эй! Раб Сатурна Пистоса! У меня дело к этому живичу! Заткнись и дай мне с ним поговорить!

— Разумеется, — сладко улыбнулся фагр, от чего меня передернуло. — Я всего лишь убедил этого уважаемого господина не звать стражу и не писать на вас жалобу. Сказал, что вы пришли побеседовать с ним, а его не блещущие умом воины набросились на вас с мечами.

Жирный ширил ноздри от злости, но стерпел и даже махнул рукой, приглашая нас пройти в другую комнату и присесть.

— Жирный! Безднов ты прощелыга! Не вышло обманом, решил измором нас взять? Уговор каков был? Твой род нас кормит, пока долг не вернет! Коли надоело кормить, так возвращай наше серебро! Иначе мы каждый день к тебе столоваться будем ходить!

Хальфсен открыл было рот, но фагр тут же перебил его:

— Достойный хёвдинг! Позволь, я буду пересказывать твои слова этому уважаемому. А ваш толмач пусть проверит, верно ли я говорю. Но перед тем бы хотелось понять, в чем суть ваших разногласий.

— Тебе-то какое дело? — буркнул я, но не со злости, а скорее от досады на самого себя.

Ведь выходит, что этот мягонький раб только что ну, не то чтобы спас наши шкуры, но всё же выручил. Я за собой вины никакой не ощущал, это ведь Жирный нас обманывать вздумал, и воины его и впрямь первыми напали. Хотя не совсем напали, просто мечи выставили, как будто это может кого-то остановить… Но вдруг по их годрландским законам я был где-то не прав? Тогда с нас могли потребовать виру в пользу Жирных, а наше серебро всё у тех же Жирных…

— Мой господин приказал привести тебя до полудня. Чем раньше ты закончишь свое дело здесь, тем скорее я выполню приказ. Ты же не откажешься пойти со мной к господину?

— Не откажусь.

Рысь наскоро объяснил, в чем суть наших отношений с Жирными, упомянул и про договор, и про законника, только не стал рассказывать, откуда взялся долг.

Фагр слушал, наклонив голову набок. Так он еще больше походил на сову. Затем он заговорил с Жирным. Я разбирал лишь отдельные слова, чаще всего «серебро» и «долг». А может, это я запомнил их крепче остальных?

Пока они беседовали, я задумался, а где же Хотевит? Не поверю, что он струсил и решил отсидеться, не такой он человек. Да и в спину он бить тоже не станет. И Дагна… Уж она-то не понаслышке знает, как жадные ярлы могут обманывать нанятый хирд. Вспомнить хоть бы ярла Торира Тугую Мошну! Он вроде не отказывался платить нам, но только не сразу, а когда-нибудь потом, и без Дагны нам бы пришлось попусту торчать в его Темном заливе, ожидая свое серебро. Значит, этот Жирный их куда-то выпроводил. Вот только на что он рассчитывал? Уж явно не на то, что мы будем терпеть и жрать всякое дерьмо. Вон, даже воинов нанял! Причем не каких-то дешевых, а аж хускарлов! Поди, мы наели бы меньше!

И вот только тут до меня дошло, о чем говорил Коршун.

Жирный ведь на то и надеялся. Он хотел, чтоб я пришел к нему и напал на его воинов, а потом бы он обвинил нас и либо потребовал бы большую виру, либо как-то вывернулся, чтоб не возвращать нам долг.

Я посмотрел на фагра-раба с благодарностью. Повезло, что он подвернулся нам сегодня! Только теперь я должен ему, ну или не ему, а Сатурну, мать его, Пистосу.

— Уважаемый понял свою ошибку и отныне будет давать достаточно денег для покупки еды, — сказал фагр.

Судя по гневному и в то же время печальному лицу Жирного, так оно и было.

— Что ж, за тем я и приходил, — растерянно сказал я.

Мне думалось, что я чуть больше поучаствую в беседе, но раз уж всё разрешилось, так и пусть.

Мы вышли из дома Жирного. Лавр, сжимая полученные монеты, поспешил на рынок, а я с Хальфсеном и Рысью поплелся за фагром.

Наш толмач шепотом пояснил, что этот сладкоречивый раб сказал Жирному, будто если тот не перестанет нарушать уговор, тогда Сатурн Пистос выкупит у нас его долг и стребует напрямую. И еще добавил, что любой законник выберет сторону благородного, а не какого-то живичского торгаша.

— А разве можно покупать долг? И зачем его покупать? — удивился я.

— Можно! — откликнулся фагр. — К примеру, если бы вам срочно нужны были деньги, тогда кто-то мог бы дать вам половину от долга, потом стряс бы с вашего должника всё полностью, и разницу оставил бы себе. Так хорошо и вам, ведь вы получаете монеты сразу, хоть и чуть меньше, и покупателю долга, ведь он заработал на пустом месте. И лишь должник ничего не выигрывает и не проигрывает. На самом деле, вы можете продать долг Жирных хоть сейчас. Есть даже благородные рода, которые этим занимаются.

— И сколько они берут? — полюбопытствовал Рысь.

— Когда как, но не меньше трети долга. С вас, как с иноземцев без покровителя, взяли бы половину или даже больше.

Хоть я и не понял всего, о чем толковал фагр, но всё равно вскипел от ярости. Как? Забрать половину долга? Значит, мы бы получили лишь половину? Да с чего бы? Мы за эти монеты плыли через всю Альфарики! Голодали, бились с разбойниками, петляли по Бездновым речушкам! А они думают за просто так получить половину? Да ни в жизнь! Жить останусь в Гульборге, но стрясу с Жирных всё до последней монеты.

Господин Сатурн Пистос жил далековато от нас, зато близко к сольхусу с золотой крышей. Когда мы добрались до его дома и прошли сквозь толстые ворота, мне показалось, что мы ненароком заплутали и оказались в лесу. А потом я увидел, что лес уж больно правильный и нарядный: ни тебе поломанных деревьев, ни гниющих веток, ни прелых листьев. Все деревья ровные, будто причесанные, под ними подметено, цветы насажены яркие да пестрые, а меж ними каменные дорожки проложены. Повеяло свежестью, знать, где-то неподалеку было озерцо.

Из-за кустов вышла птица размером с глухаря, а потом подняла хвост, развернула во всю ширь, а хвост-то громадный и изумрудом переливается. Наши петухи даже вполовину не так красивы, как эта птица. Зато стало любопытно, а на вкус она так же хороша, как курица? Я ж сегодня ничего не ел.

Фагр провел нас через весь этот чудной лес с чудными птицами, усадил в домик без стен, с одной лишь крышей на подпорках, а сам ушел звать господина. В зелени да в тени было гораздо прохладнее, чем в том доме, где мы нынче жили, вокруг щебетали невидимые птахи, временами мелькали меж деревьев люди, скорее всего, рабы. Они всё чего-то делали, наклонялись, что-то убирали, поднимали. Один раб приволок ведро с водой и вылил его под цветочный куст. Может, помои так выбрасывают? Хотя вроде ничем таким не воняло.

Вообще я даже расстроился чуток. Я-то думал, что этот Сатурн из богатых и не станет скупиться, ждал, что его дом будет повыше, а внутри всё золотом да шелками убрано, на столе пряности будут заморские да девки вокруг красивые. А тут — деревья и трава! На такое я и в Сторбаше насмотрелся. Вон, шагни за порог да отойди — сразу тебе и сосны зеленые, и травы всякие. Да, птичка с изумрудным хвостом диво как хороша, только вот поменяют ли ее перья на золото? Хотя я всё же решил спросить у Сатурна насчет хвоста. Ингрид и Фридюр, наверное, порадуются такому подарку. Пришьют такое перо к платью и станут наряднее всех в Сторбаше.

Я вдруг почуял, что что-то изменилось, огляделся и понял, что это Рысь чудит. Спрятал свою рунную силу так, чтоб трехрунным казаться.

— Не стоит! — сказал я. — Мы в найм идем, тут надо всю силу показать.

Неожиданно выпорхнули девицы, поставили на стол прозрачные кувшины с вином, блюда с виноградом и какими-то еще ягодами, несколько видов сыра, сласти… Хотя я больше смотрел на задницы девиц, которые проглядывали сквозь тонкую ткань, и жалел, что так и не сходил к песчанкам.

К моей радости, девицы не убежали, а встали неподалеку. И вскоре после этого к нам вернулся фагр-трэль с еще одним фагром, но уже явно не трэлем. Сатурн Пистос — скорее всего, это был он, — прожил никак не меньше четырех десятков зим, а то и поболее. Безволосые лица меня сбивали с толку. Он был невысоким, довольно упитанным, но не мягко-жирным, а плотным, крепко сбитым семирунным хускарлом. В отличие от прочих фагров Сатурн не сверкал приветливой улыбкой, он смотрел строго и прямо, чем напомнил Рагнвальда. Его пальцы сверкали золотом и каменьями, и это меня успокоило. Вот теперь я точно понимал, что передо мной человек состоятельный и серьезный.

— Приветствую вас, северные воины, — сказал он на нордском и сразу перешел на свой язык. — Угощайтесь. Это вино сделано из винограда, выращенного на моих землях. И все фрукты тоже из моих поместий.

Он махнул рукой, и девицы налили нам густого вина цвета переспелой вишни. Когда мы утолили голод, благородный продолжил говорить:

— Нас свели сами боги! Как иначе объяснить, что в Гульборге появился свободный от обязательств хирд как раз тогда, когда мне понадобились храбрые и умелые воины? Раб поведал мне, зачем вы приплыли в Годрланд и какие у вас затруднения. Я всегда говорил, что воину сложно вести дела с торговцами, ведь у тех нет ни чести, ни совести, только мошна с монетами.

Мне быстро надоело слушать пустые речи, и я перебил Хальфсена, договаривающего последние слова благородного:

— Зачем тебе хирд? Для какого дела? И почему ты не взял кого-то с арены? Например, Волка, что бился на последних играх.

Фагр-раб быстро пересказал мои слова на ухо Пистосу. Тот довольно закивал.

— Узнаю нордский нрав. Ваш народ такой нетерпеливый. Я никогда не беру воинов с арены. Они избалованы вниманием и легкими деньгами, больше красуются, чем дерутся, а еще плохо сражаются вместе. Мне нужны воины, которые привыкли друг к другу, доверяют друг другу. Мне нужен давно сложившийся хирд. Я хочу, чтобы вы поохотились на тварей.

— Убили какую-то тварь? — уточнил я. — Она нападает натвои земли?

— Нет. Именно поохотились. Я покровительствую кузнецам, и им нужны твариные кости, панцири, клешни и шкуры. Уговор такой: вы убиваете тварей, получаете с них руны, если нужно, берете сердца, но только для тех, кому они нужны, а не на продажу. Всё остальное забираю я. Плюс вы получите плату — сто илиосов.

— Сто илиосов на человека? За год или за три года?

— Нет. Всего сто илиосов. На хирд.

— Этого мало. Волку давали полсотни илиосов за год. На одного.

Благородный покачал головой:

— Я беру вас не на год. Мне нужно, чтобы вы добыли столько тварей, сколько я скажу. Если вы убьете их за месяц, значит, вы получите сто илиосов за месяц. Если за полгода — значит, за полгода. Но при этом у вас будет мое покровительство! Я помогу с долгом. Дам проводников, верблюдов, еду. Если понадобится, найду лекарей.

Я начал считать. Сто илиосов за месяц — это тысяча двести илиосов за год. Если разделить их на количество хирдманов, выйдет примерно по пятьдесят илиосов на человека. И это очень хорошая плата. Но если мы справимся за полгода, тогда это будет всего двести илиосов в год, и это меньше десяти илиосов на человека. И непонятно, как много тварей надо будет убить и легко ли их отыскать. Вдруг они вовсе раз в год появляются?

— Если мы не сумеем найти столько тварей, сколько надо?

— Поверь, я не даю непосильных задач. Тварей будет много.

— Разве у тебя нет дружины, которая может выполнить эту работу?

— Набианор, да согреет его лучами Солнце, запретил нам держать дружины больше двадцати воинов. И эти двадцать охраняют наши дома и поместья. Остальных мы можем брать только в найм и только на два года подряд, — Сатурн вздохнул и продолжил: — Я понимаю твое недоверие. Большинство тех, кто живет в этом славном городе, заслуживает его. Но я давно нанимаю нордов, и многие слышали обо мне, знают, что Сатурн Пистос всегда дает то, что обещает. Я не прошу дать ответ сейчас. Поговори с хирдманами, сходи к Сфири́.

Сфири? Ах да, вроде бы так звали Болли Толстяка, когда он выступал на арене.

Хоть мы и не проговорили с Сатурном все те условия, о которым толковали нам Болли со Стейном, я почему-то поверил ему. Поверил, что он заплатит столько, сколько обещано, не обманет с тварями и с едой. Потому и решился на еще один вопрос:

— Мне нравится твое предложение. Только я хочу попросить еще кое-что.

— Слушаю, — он скрестил руки на груди.

— Один мой хирдман хвор, и ему нужен лекарь, но не всякий, а тот, что прибыл из далеких земель. Но к нему не попасть без покровителя и без золота. Плату за лекаря можно вычесть из нашей платы.

Благородный призадумался, поговорил со своим рабом-толмачом и кивнул:

— Помогу, но не обещаю, что лекарь скоро примет его. Сколько протянет твой хирдман?

Я развел руками:

— Может, день, а может, и год. У него непонятная хворь. Знаю лишь, что с каждым днем ему становится хуже.

— Я помогу! — повторил благородный.

И мы пожали друг другу руки.