Сага о Годрланде

Песнь 2. Глава 1

Шаг назад. Густая черная кровь падала с топора на утоптанный земляной пол и застывала, не растекаясь и не впитываясь.

Где-то далеко-далеко я слышал скрипучий голос старика-лекаря и брань Мелетия. Хальфсен стоял, разинув рот, и не мог отвести перепуганного взгляда от запачканного лезвия. Он единственный не был в стае и не знал, что случилось, не почуял гибели Альрика перед моим ударом.

Вепрь и Тулле подхватили мертвое тело, а Рысь с трудом разогнул гвозди и стащил ненужные кандалы. Потом Вепрь взял Альрика на руки и понес к выходу. Больше нам тут делать нечего.

Мелетий подскочил к Хальфсену, потряс за плечо и прокричал ему что-то в лицо. Только после этого толмач опомнился и стал пересказывать слова фагра.

— Он спрашивает, зачем ты его убил. Лекарь бы придумал, как его исцелить, уже почти придумал, — зачастил Хальфсен. — Но раз уж он всё равно мертв, Мелетий просит оставить тело здесь. Они изучат его, посмотрят, как оно изуродовалось за полтора года. Это очень важно, ведь тогда они смогут понять, как лечить измененных.

Я шел следом за Вепрем, не вслушиваясь в слова Хальфсена.

— Он предлагает заплатить за тело. Десять илиосов! За такие деньги можно купить живого раба! Нет, двадцать илиосов! Говорит, что он уже всё равно мёртв, его душа ушла к своему богу. Тело ему уже не нужно. Мелетий клянется, что после осмотра похоронит его по нашему обычаю.

Краем глаза я увидел, как Живодер стиснул челюсти Хальфсена так, что тот захлебнулся словами и наконец замолк.

— Скажи старик, я к нему прийти. Не сегодня, не завтра, но прийти, — ласково сказал бритт.

Перед дверью нас перехватил мальчишка-раб и протянул кусок полотна.

— Надо накрыть, — шепотом пояснил Хальфсен, — иначе могут стражников позвать.

Мы так и сделали. Казалось, что на руках Вепря под грубым сукном лежит тело ребенка или женщины, а не взрослого мужчины, который прожил почти три десятка зим и поднялся до двенадцатой руны.

Прохожие косились на нас, но никто не посмел остановить вооруженный хирд иноземцев, и никто не стал звать стражников на свое счастье. Сейчас я бы вряд ли сообразил, что говорить, скорее всего, попросту бы пробил дорогу силой.

Вепрь отнес тело Альрика в ту комнатку, где тот провел последние дни, а мы сели обсудить, как лучше хоронить Беззащитного.

Я ведь опоздал! Умертвил его тело топором, но Альрик-то умер раньше. И куда его душа отправится теперь? Неужто в Бездну? Когда-то я слышал, что если тело правильно похоронить, это может исправить недостойную смерть, потому я хотел сделать всё так, чтобы Фомрир не отвернулся от Альрика, чтобы принял его в свою дружину. И хотя мы находились вдалеке от родной земли и от Мамировых жрецов, но у меня был Тулле, наполовину жрец!

— Надо обрядить как воина, положить в могилу оружие и закопать! — сказал Дударь.

— Нет, лучше уложить в лодку, пустить ее по реке и сжечь, — возразил Эгиль.

— Но разве тогда его прах не утонет в воде? Ты хочешь, чтобы Альрик у Нарла гребцом служил? — вспылил Вепрь.

— Рунный камень нужен, — негромко добавил Рысь, — чтоб драугром не встал.

Всегда молчаливый Свистун тоже подал голос:

— А почему бы не сделать всё разом? Альрик был хёвдингом и ходил на своем корабле, потому стоит обрядить его в кольчугу, шлем, надеть браслеты, уложить в лодку и сжечь. Прах же вместе с оружием захоронить, сверху поставить камень с рунами, чтоб наши боги увидели его могилу и присмотрели за ним. А Тулле пусть скажет Мамиру о смерти достойного норда, что сражался с Бездновыми ублюдками и мечом, и душой.

Одноглазый жрец едва заметно улыбнулся, но кивнул. Да и всем остальным ульверам слова Свистуна пришлись по сердцу. Почему-то казалось, чем богаче и сложнее будут похороны, тем лучше будет. Непонятно только, кому лучше: нам или Беззащитному.

Хальфсен воскликнул:

— Не понимаю! Да, я всего лишь карл, и в хирд меня взяли толмачом, но я хожу с вами бок о бок уже несколько месяцев! Имею я право узнать, почему ты его убил? Почему именно тогда? Почему нельзя было сделать это раньше? Он ведь всегда таким был, с самого начала! Я ни разу не видел, чтоб он говорил или что-то делал сам, без указания. Я думал, мы везем его сюда лечить, а не убивать!

Я задумался, как лучше ему ответить, а потом взял и потянулся к нему своим даром. Принял в стаю. Толмач остолбенел, услышав разом всех ульверов. Боль, к которой я немного приноровился, резанула его самым краешком, но этого хватило, чтоб по лицу Хальфсена потекли слезы.

— Альрик умер перед тем, как Кай ударил его топором, — мягко сказал Тулле. — Кай не хотел, чтобы он жил измененным.

— Ладно. Сделаем, как сказал Свистун. Вепрь, приготовь Альриковы доспехи и меч. Херлиф, пойдешь завтра на пристань и купишь добрую лодку. Рысь, ты с Хальфсеном купишь дрова, масло и побольше богатых украшений. Хоронить будем за городом, у моря. Надо у Милия поспрошать, может, тот знает подходящее место.

— Выпустят ли нас из Гульборга с мертвецом? — засомневался Коршун.

— Я схожу к Пистосу, узнаю, как оно тут. Но уже с утреца, а пока…

В этот день мы разошлись спать без вина и громких речей. Всё это будет, но уже после того, как мы попрощаемся с первым хёвдингом снежных волков.

Погребальный костер поднимался до небес, опаляя жаром наши лица. Щедро облитая маслом лодка вспыхнула мгновенно, и Альрик скрылся из виду за языками пламени. По настоянию Вепря мы не стали надевать на него кольчугу и шлем, положили броню рядом с мечом, зато не пожалели серебряных и золотых украшений. Пусть Фомрир видит, что к нему идет не голытьба какая-то, а крепкий воин, добывший немалые богатства! Я и браслет Дагны отдал.

Кроме ульверов проводить Беззащитного вызвались и другие. Феликс Пистос помог не только вынести мертвеца за городские стены, но и предложил показать подходящее место для могилы — в полудне пути от города, на вершине холма, откуда видно море. Земля там для пахоты непригодная, и трава скудно растет, потому никто на тот холм не зарится. Альрик сможет лежать спокойно, никем не потревоженный.

Милий тоже напросился с нами. Хоть ни Пистос, ни Милий не видели нашего хёвдинга, но они знали о нем, знали, что мы прибыли сюда, чтобы вылечить его. Хотевита с Дагной я поначалу звать не хотел, да Вепрь настоял. Негоже Альрика столь малым числом провожать, а Жирный с невестой всё же были с ним знакомы. Еще Хальфсен сумел отыскать Болли с Трехруким Стейном, и те пришли проститься с достойным нордом, погибшим на чужбине.

Когда пламя догорело, мы переложили прах в вырытую яму, укрыли полотном и засыпали землей. Сверху привалили огромный камень, который затащили на холм силами пятерых хельтов, чтоб никакой зверь, никакая тварь или жадный на поживу человек не смогли добраться до тела. Хоть мы и сожгли всё, но мне б не хотелось, чтоб кто-то вытащил из могилы оплавленное золото или железо. Тулле выбил на камне руны, которые должны помочь душе Альрика добраться до Фомрира, а Хальфсен с Пистосом добавили письмена на всех известных им языках, что здесь покоится славный хельт с Северных островов по имени Альрик Беззащитный.

Это были достойные проводы. Я бы хотел, чтобы меня после смерти положили в похожем месте. Чтобы с моей могилы открывался большой простор, чтобы над головой было только небо, неподалеку плескалось море, со всех сторон обдувал ветер и громко кричали птицы.

Потом мы вернулись в Гульборг и справили добрую тризну.

Болли приволок бочонок особого вина, которое обжигало глотку и дурманило голову. Лавр, наш раб, расстарался с угощением. Мы вспоминали поступки Альрика и большие, и малые, вспоминали и смешное, и грустное, и отчаянно доблестное. Милий толком не ел и не пил, пересказывая наши речи Пистосу, а тот, видать, только сейчас начал понимать, что такое норды. Дагна поведала о том, как мы ловили морскую тварь на Халле Рыбака. Вепрь — как Альрик ушел из торговцев и стал хёвдингом. Я — всю свою историю, начиная с Роальда и Торкеля Мачты и заканчивая убийством самого Скирре. Херлиф вместе с Рысью рассказали про драугров, а Дударь — о вражде со Скирикром. Трехрукий Стейн вспомнил о поединке Альрика с иноземцем, с ног до головы закованным в железо. Даже Хотевит произнес несколько слов, правда, больше о торговых умениях Беззащитного, чем о боевых, но он же купец, к тому же живич. Откуда ему знать, что стоит восхвалять в мужчине?

Чем меньше оставалось вина в бочонке, тем громче смеялась Дагна и жарче становились хмельные взгляды ульверов. Жирный несколько раз заводил речь, что им, мол, пора возвращаться к себе в дом, но всякий раз его кто-то перебивал: то Эгиль начнет рассказывать одну из вис Снежного Хвита, то Отчаянный затянет песню. Хальфсен и вовсе не отводил глаз от Дагны. Хвала Скириру, сейчас меня чары Дагны вообще не трогали. Ну как, баба-то она всё равно видная, но манила не больше, чем любая молоденькая песчанка. Вскоре Лундвар поменялся на лавке с Коршуном, чтоб подсесть ближе к красотке. Пистос тоже размяк, то и дело порывался что-то сказать ей, только нордских слов подобрать не мог.

— Дагна! — крикнул я и махнул рукой. — Поговорить хочу!

Она встала за миг до того, как лапища Отчаянного занырнула под стол, и мы вышли с ней во внутренний двор, залитый холодным лунным светом.

— Твой толмач смотрит на меня в точности, как ты когда-то на пиру своего отца.

— Знаешь, у меня ведь сын в Сторбаше. Скоро Фридюр родит еще одного.

Улыбка на лице Дагны тут же исчезла, и я запоздало вспомнил ее слова о детях, но продолжил говорить:

— В Годрланде нас держит только долг Хотевита. Я не хочу просто так торчать здесь, ожидая, когда же мне отдадут обещанное золото.

— Осень, — отозвалась она. — Реки встали. Я говорила об этом.

— А если через море? Обойти Альфарики с востока или с запада? Сарапы в Бриттланд не через Альфарики пришли.

— Да, я слышала, что торговцы ходят на запад, там идут по морю через Иберики, Валланд, потом Бриттланд. Долго, опасно, много морских разбойников.

— Мы не купцы, что с нас взять? Больше крови прольют, чем золота получат.

— Две с половиной тысячи илиосов. За такое богатство на вас можно и целый херлид созвать.

Верно. Это мы сейчас бедные, а после возврата долга враз станем желанной добычей.

Дагна положила руку мне на грудь и повернула голову так, чтоб посмотреть на меня как будто снизу, умоляюще:

— Подожди еще немного. Хотевит и так из кожи вон лезет. Клянусь бородой Фомрира и грудью Орсы, что если к весне фагр не вернет долг, Хотевит продаст дом, где вы живете, и отдаст всё сполна.

— Клятвы, обещания… Уже дурно от них! И от жары этой. И от вони верблюдов! И масло это мерзкое. Им тут всё провоняло! А бабские голые морды у мужей? Смотришь и не понимаешь — бить его или за жопу хватать! А ты видела здешних тварей? Даже Бездновы твари тут неправильные! Лживые! — с каждым словом я всё больше распалялся. — Мы ведь немало всяких поубивали: и быстрых, и стайных, и таких, что не понять, где рубить вообще. А здесь даже озеро может быть тварью! Как его бить? Куда? Еще говор этот фагрский. Хуже только сарапский! Всё шепелявят да тянут, будто у них вместо языка коровья лепешка. Она вдруг обняла меня, прижала к себе и закачалась из стороны в сторону, словно убаюкивая.

— Бедняга Кай. Осиротел, — прошептала Дагна. — Остался совсем один. Нет больше твоего хёвдинга, нет Альрика. Теперь только ты впереди стоишь, а хирд за твоей спиной укрывается.

Ее слова текли мягкой волной, обволакивали уши и саму душу. А она говорила и говорила, я уже и не вслушивался, а просто стоял, окутанный ее теплом и материнской жалостью.

Нас прервал стук двери, на порог выскочил перепуганный раб и что-то залепетал на фагрском. Я отошел от Дагны, глянул на нее, но она тоже не понимала этот Безднов язык. И мы ринулись в дом.

Там привычно окровавленный Лундвар дрался с Хотевитом. У Жирного было разбито лицо, борода и зубы в красных пятнах, и он держал нож. Отчаянный стоял с пустыми руками, но у него был его дар. А еще слабость после недавнего отравления. Конечно, ему бы пригодилась новая руна, но не ценой жизни моего должника!

Мы с Дагной молча втиснулись между дерущимися. Я удержал кулак Лундвара, Дагна выхватила нож у Хотевита.

— Ты слишком слаб для такой женщины! — прорычал Отчаянный.

— Так у тебя рун не больше! — огрызнулся Жирный.

— Да я хельтом вмиг стану, а ты так и помрешь хускарлом!

— Пока ты только слабнешь!

— Я за месяц верну себе силу!

— Двадцать илиосов против одного, что не сможешь!

— Увидишь! И тогда я заберу у тебя не только монеты.

Я зло уставился на Дагну, а та лишь пожала плечами. И вот так всегда? Неудивительно, что у нее ни с одним хирдом не сложилось.

— Жирный, забирай невесту и уходи! Лундвар, пока он долг не вернет, никаких смертей!

— Потому я его и не убил сейчас, — гордо заявил Отчаянный.

Хотевит дернулся ответить, но Дагна выволокла его из комнаты.

— А теперь скажи, где думаешь за месяц отхватить три руны? — спросил я у своего хирдмана. — Снова в пустошь идти? К озерной твари? Второй раз лекарь может тебя и не вытащить.

Живодер разинул было рот, да Рысь его одернул. А вот Болли никто остановить не догадался.

— Можно на арену пойти. Не как раб, а как поединщик. Будет сам бои выбирать. Если есть дар какой интересный, так и плата будет хорошей.

— И пойду! — буркнул Лундвар. — Дар у меня с кровью связан. Чем больше лью, тем сильнее становлюсь.

— Хороший дар, — согласился Болли, не замечая моего гнева. — Зрителям такое по нраву, но с тварями придется быть осторожнее.

— Какая, в Бездну, арена? — воскликнул я. — Он едва на ноги встал! И дури в нем больше, чем ума! Снова в твариной крови искупается — вовсе калекой станет, коли не помрет.

— Нет, Кай. Я пойду! Мы сейчас не в походе, дел у нас нет. Если запретишь, так я из хирда уйду. Плату за лечение обещаю вернуть сполна!

Я понимал, что Отчаянный сильно захмелел. Всё же потерять три руны разом нелегко, да и крови мы немало у него забрали. Долгое воздержание в пустыне, ранение, хмель, красивая баба с чарами, обидные слова Хотевита, которые Лундвар и сам, поди, себе не раз говорил… Немудрено и разум потерять. Но сказать мне такое в день похорон Альрика, на тризне в его честь? Да еще и при гостях?

Я ему врезал.

Лундвар отлетел назад, ударился спиной о стену и сполз вниз.

А ведь я даже не злился. Внутренности словно льдом покрылись. Я вроде бы и понимал, что делаю глупость, но остановить себя не мог.

— Кто-то еще хочет уйти из хирда?

Я развернулся, вышел во двор, лег на жухлую траву и уставился в небо. Хорошо, хоть звёзды тут были те же и луна та же, что на Северных островах. Мы ушли оттуда всего полгода назад, а я уже хотел вернуться. Хотел увидеть разбухшую от бремени Фридюр, подросших Ульварна и Фольмунда. Ингрид, наверное, тоже поменялась за это лето. Освоились ли бритты в Растранде, приготовились ли к зиме и северным морозам? И каков был нынешний урожай? А Рагнвальд? Что там твари с земель Гейра: повылазили или так и остались на том острове?

— Вот ты где…

Рядом плюхнулся на траву Трёхрукий Стейн, помолчал чуток, вздохнул и сказал:

— Ты на Болли не злись, он часто лезет куда не следует. Да и мысль об арене не так уж и плоха. Вы всё равно ж тут до весны, так почему б не поднять рун, а заодно и золотом не разжиться? Всем хирдом туда, конечно, лезть не стоит, но одному-двоим почему б и нет? Иначе у тебя хирдманы за зиму закиснут. Или поубивают друг друга со скуки.

— Со скуки? — я резко сел. — Мы только-только вернулись из пустыни южных земель, с трудом вылечили Лундвара и только сегодня похоронили Альрика. А они уже заскучали?

— Да я не о том. Не трясись над ними, как курица над яйцами. Если так горевать по каждому умершему, то лучше бросить меч и пойти в пахари, ну или в торговцы. Подумай, — Стейн встал. — Если что, я подскажу, с кем лучше говорить насчет арены.