Сага о Годрланде

Глава 2

С похорон Альрика прошла всего седмица, а хирд начал расползаться, как грязь после дождя.

И ведь вроде Беззащитный ничего не делал последние месяцы, не говорил, не участвовал в наших делах. Просто был. Лишь в стае ульверы слышали, что он жив. А вот гляди-ка, умер он, и всё пошло наперекосяк.

Ладно Живодер торчал днями и ночами у лекаря-иноземца, приходил домой всего пару раз — усталый, но довольный. Говорил, что старик разрешил ему изрезать нескольких рабов, в смысле не насмерть, а покрыть узорами и ожогами, как у меня или Аль… Да.

Лундвар пропадал на Арене. Взять его туда взяли благодаря ходатайству Болли, но сказали, что скучновато он дерется, нужно, чтоб было красиво и весело. И теперь он учится махать мечом с прихлопами и притопами, дабы развлечь бестолковых зевак. Я хотел запретить, но Простодушный отговорил, мол, иначе Отчаянный сдуру продаст себя в рабы Арены. Вот так ему горело за месяц вернуть девятую руну.

Ну, с Трудюром всё и так понятно. Когда я выдал ульверам их долю от работы на Пистоса, шурин быстро спустил половину на песчанок. Хорошо хоть достало ума вторую половину оставить у меня, чтоб не с голой жопой потом ходить. Но когда забранные илиосы закончились, Трудюр бросил ходить к гулящим девкам и перешел на обычных женщин, вдовушек или даже замужних. И снова я недоумевал, как он без языка умудрялся с ними договариваться!

Вепрь, прихватив Свистуна и Бритта, крутился день-деньской в гавани. То надо было брюхо «Сокола» от наростов очистить, то парус подшить, то весла прикупить потяжелее, раз уж у нас хельтов стало больше, да и уключины укрепить, чтоб гребцы дурной силой борт не разворотили. Вепрю всегда было трудно без дела, а уж после смерти Альрика он и мгновения спокойно усидеть не мог. Свистун сказал, что он приглядывается к годрландским кораблям, особенно к их парусам. Мол, там такие хитрые паруса, на которых можно чуть ли не против ветра идти, и Вепрю любопытно, а нельзя ли и нам такие себе поставить? А заодно эти трое еще и дело себе нашли в гавани — помогали другим мореходам в починке да отделке кораблей за плату.

Остальные пили, спали да ловили Хальфсена, чтоб тот сходил с ними куда-нибудь и помог с беседой. Кто подыскивал новое оружие, кто — броню, кто — ткани, ароматные масла или побрякушки для родичей, хотя на Северных островах, да и в Альфарики, на те же монеты можно прикупить гораздо больше.

— Это не из-за тебя, — пояснил Тулле, — и не из-за Альрика. Все понимают, что нам тут сидеть до весны, а дела общего нет. Прежде мы все хотели, чтоб Беззащитный исцелился, ради того и старались. А сейчас что? Ждать долга от Жирных можно и так.

— Может, снова в пустоши вернуться? Поохотимся, руны набьем, кости снова Пистосу продадим… — неуверенно сказал я.

— Пусть отдохнут. На Северных островах хёвдинги часто на зиму хирд распускают, а по весне вновь выходят в море.

— А многие и не выходят. Наедят себе пузо, у бабы пригреются, и вот уже хирд им и не нужен.

Тулле повернул ко мне слепой глаз и криво улыбнулся:

— Это не ты говоришь, а дар. Неуютно без хирдманов, верно? Но ты терпи и спуску ему не давай, а то вовсе себя потеряешь. Помни, что ты не только хёвдинг снежных волков, а еще и сын Эрлинга Кровохлеба, муж Аднфридюр, отец Ульварна, брат Ингрид. Каждый день думай, что будешь делать, когда хирдманы разойдутся в стороны.

«Думай», — говорит. А как, если у меня от одной лишь мысли о том по спине холодок пробегает?

— Дар, особенно такой, как у тебя, это не только благо, но и проклятье. И чем выше ты рунами, тем тяжелее с ним бороться. Но ты борись. Реже пробуждай и только когда без него не обойтись. А сейчас живи так, будто нет у тебя хирда. Ходи куда хочешь, делай что хочешь и не следи за ульверами. Если случится беда, они сами к тебе придут.

Умом я понимал правоту Тулле, а тянуло к иному. У меня аж кишки чесались пробудить стаю и глянуть, кто где нынче ходит и не ранен ли кто.

— Борись, — твердо повторил полужрец. — Как Альрик боролся с тварью. Внутри — оно тяжелее, ведь нет той борьбе ни конца ни края, но надо.

Я сглотнул ком в горле и кивнул:

— А как же тогда Набианор? И этот, который из Бхараты? У них же дары тоже такие, — я покрутил рукой в воздухе, — а рунами они намного выше.

Тулле задумчиво потянулся к мешочку с костями. Теперь тот изрядно потяжелел, ведь мы привезли жрецу немало твариных частей под руны.

— Жаль, я не видал Набианора и не слыхал его речей. Занятный у него дар, необычный. Думается мне, что он по-иному действует, не так, как кажется поначалу. Набианор не просто слова говорит, а нити протягивает. Где потолще, где потоньше, а где еле заметную паутину накидывает. Может, не по доброй воле он воинов по землям рассылает, дар его того требует. Хочет, чтобы все люди той паутиной были опутаны. Иначе зачем Набианору земли, до которых он и не доберется никогда? Злата-серебра с Бриттланда он много не получит, рабов и поближе отыскать можно. Так зачем? Ради бога, которого и нет вовсе?

— А разве плохо быть конунгом сразу многих земель? Ведь чем их больше, тем богаче живешь, — нахмурился я. Не по нраву мне пришлась мысль о паутине.

— Не всегда это так. Вот был бы ты ярлом, и было бы под тобой три города и десять деревень, а всего людей под десять тысяч, стал бы ты биться за небольшой пустой остров? К примеру, за тот, из-за которого спор между Хрейном и Сигарром был.

Я почесал нос:

— Если бы рядом был и ничейный, то взял бы, а драться за такой, когда три города и деревни? К чему?

— Верно. Богатств тебе он не принесет, только хлопоты: гонять туда корабли за данью, от других оберегать, от тварей оборонять, а толку с него — пара мешков зерна да три козы. А теперь погляди на Годрланд. Видишь, как тут богато живут, золотом платят. Земли тут родят по два урожая за лето-зиму, море с рыбой под боком, а коли руны нужны, так плыви на юг и бей тварей вдоволь. Зачем Набианору Бриттланд? Он для него — как тот остров: далеко, бестолково и без прибыли.

Так я еще на Бриттланд не смотрел. И ведь верно! Это нам, нордам, там неплохо кажется: и зимы теплые, и земли под пашню видимо-невидимо, и луга для выпаса ровные, а не в крошечных долинах в горах. А для фагров и сарапов что? Разве что овечья шерсть гуще, да и то из верблюдов одеяла теплее выходят.

— Значит, дар его гонит в чужие края?

Тулле пожал плечами:

— Поглядеть бы на него. Но пока мне так думается. Про бхаратского мудреца сказать ничего не могу, мало мы про него знаем, да и услышали не от самого иноземца, а от его ученика. Если слова через многие рты и уши прошли, им веры нет.

Мы замолчали. Мимо прошел Лавр с обеспокоенным видом, впрочем, он всегда такой, будто если вдруг успокоится, мы выпорем его за безделье. Слышался басовитый голос Видарссона, он говорил, что нашел где-то в Гульборге норда, что варит пиво, только оно все равно не чета тому, которое варит отец Видарссона.

Я снова потянулся было к дару да вовремя остановился. Бороться же надо!

Хуже всего, что мне и самому было скучно, хоть тоже на арену иди. А внутри так и зудело проверить стаю. Я покосился на Тулле. Если бы он не почувствовал, то я бы все же нарушил запрет, но ведь он же тоже в стае и сразу поймет, что я не удержался. Может, убрать его… О могучий Скирир, что за дурные мысли! Кажется, Тулле во всем прав.

От скуки я прошелся по дому, посмотрел на трэлей, что повскакивали при моем появлении, на храпящего Сварта, на Стейна, что-то вытесывающего из полена. Свое оружие я почистил и наточил, одежду стирают и чинят рабы, стряпают тоже они. Здесь дела никакого не найдешь. Был бы я в Сторбаше, так занялся бы скотом или землей… хотя нынче Нарлов(1) месяц, на Северных островах уже повсюду снег лежит.

Чем же фагры заняты в Гульборге, если не держат скотину? А тут многие не держат, даже бедняки. Неужто все только письменами всякими? Я поглядел, как Рысь перенимает у Хальфсена грамоту… Нелегко это. У Леофсуна аж руки потом тряслись с непривычки, хотя с веслами и мечом он отлично справляется. Но я в это лезть не хотел, довольно и двух умельцев на хирд. Всяко больше, чем в других хирдах.

Может, выпить? Или съесть чего? Или глянуть, где ульверы сейчас?

От тяжких дум меня спасли Феликс Пистос с Милием, внезапно нагрянувшие к нам в дом. Я их не видел с похорон Альрика.

Милий, как обычно, улыбался, а вот Феликс выглядел смурным.

— Уважаемый Кай! Уважаемый Тулле! — воскликнул бывший раб, а ныне вольноотпущенник Пистоса. — Радость от нашей встречи бесконечна, как вода в море. Молодой господин пожелал увидеть вас, и мне посчастливилось сопроводить его.

— Всё никак не пойму, что изменилось после того, как тебе дали волю, — проворчал я, хотя их появление спасло меня от скуки.

— Я уже говорил, что отныне могу…

— Да помню. Жениться, не жениться, нельзя продать, но, как и прежде, ты бегаешь по поручениям Пистоса.

Заговорил Феликс, и Милий вновь стал его голосом:

— Молодой господин хочет спросить совета.

Я махнул рукой, приглашая их сесть на сарапский ковер с подушками, сам примостился рядом, а Тулле и так не вставал. Пистос глянул на нашего жреца недовольно, но прогонять не стал.

— Господин вернулся домой, твердо намереваясь изменить свою жизнь, только это оказалось сложнее, чем он думал. Старые друзья зовут его на встречи, как раньше, видят в нем прежнего Феликса и говорят с ним, как с прежним Феликсом. Он, конечно, может отказываться от веселых пиров какое-то время, но зачастую многие важные решения принимаются именно на таких гуляниях, и раз уж молодой господин желает помогать отцу в его делах, он вынужден ходить туда.

Во время похода Милий говорил с нами просто, а как вернулся в Гульборг, снова начал плести словесные кружева.

— И что? Пусть ходит.

— Молодой господин боится, что не устоит от соблазна и снова выпьет вино забвения. А если он попробует хоть глоток, то уже не остановится. Он говорит, что даже сейчас его тянет к непентесу. И виной тому сам Гульборг, его улицы, запахи, люди. В пустошах такой тяги не было.

Значит, и Феликсу приходится бороться с внутренними тварями. Неужто у каждого своя такая битва? Я глянул на Тулле. А с чем борется он? Впрочем, нет, я не хотел этого знать. Одни лишь боги ведают, что живет внутри жрецов Мамира.

— И что? Он хочет вернуться в пустоши?

Милий рассмеялся:

— Конечно, нет. Может быть, потом. Сейчас он просит даже не совета, а помощи. Говорит, что ему нужен тот, кто сумеет удержать его от соблазна, — бывший раб замолчал.

Молчал и я. Молчал Тулле.

Наконец Милий не выдержал:

— Молодой господин хочет, чтобы ты, Кай, сопровождал его на такие встречи. Либо ты, либо Сварт.

— Чтобы я ходил с ним на пиры, верно?

— Ну да.

— И мешал ему пить?

— Не только пить. Еще играть в кости, ложиться с песчанками, вдыхать дурманящий дым, драться и объедаться.

— Зачем тогда вообще ходить на пиры?

Как по мне, Феликсу тоже скучно в Гульборге, потому он и захотел снова ходить на гуляния. У его отца рабов полон двор, а забот вовсе никаких. Жениться бы ему, так сразу скука бы прошла.

— Молодой господин обещает всегда брать меня, чтобы я помогал понимать их речи. К тому же кто-то может и нанять твой хирд, там люди собираются богатые.

Так-то я уже был согласен, но не успел ничего сказать, как Пистос заговорил снова.

Милий вздохнул и сказал:

— Молодой господин предлагает плату — три илиоса за один вечер.

— Нет, — сразу же отказался я. — За плату не пойду.

Феликс заметно расстроился.

— Молодой господин оскорбил тебя? Потому что предложил золото, как наемнику, а не попросил, как друга? — всполошился Милий.

— Нет, — отмахнулся я. Это ж надо было выдумать такую чушь. — Если я пойду на пир, так чтобы повеселиться там. За золото же придется пить меньше, а присматривать за Феликсом больше.

Словом, договорились мы. Пистос сказал, что я могу брать с собой двоих-троих ульверов, коли захочу, а еще порадовал тем, что мне брить лицо и надевать их смешные платья не нужно.

— Сразу видно, что ты не фагр и не сарап. И если вырядишься, как здешние, они подумают, будто ты стараешься стать фагром, и будут смеяться. А если придешь в своей одежде и с топором, никто смеяться не будет. Все знают о вспыльчивости северных людей.

На том и порешили.

Шли дни, а Пистос всё не звал.

Я счел, что фагр передумал, и выкинул его из головы. Чтобы привыкнуть к новой руне, по утрам и вечерам я дрался с Квигульвом и Рысью. Им тоже оно не помешает. Мы бились и голыми руками, и на мечах, и на топорах. Понятное дело, что я побеждал, все же у меня на руну больше, но стоило Квигульву взять любимое копье, как его силы удесятерялись. Мы с Леофсуном вставали против него вдвоем и то не всегда одолевали.

А в полуденную жару я пил холодное вино и пытался говорить с Лавром, выучил несколько слов на фагрском языке, да и раб понемногу запоминал нордскую речь. Пока среди ульверов, помимо Хальфсена, лучше всех знали фагрский Рысь и, как ни чудно, Трудюр, видать, ради баб расстарался.

Потому, когда Пистос всё же прислал весточку, я позвал с собой Леофсуна и Квигульва.

Хотя Феликс сказал, что нам нет нужды заботиться об одежде, мы всё же принарядились. Жаль, что я волосы не успел отбелить по старой памяти, зато надел красную рубаху с шелковыми вставками, лучшие штаны, желтые обмотки, чуток посомневался, но все же натянул сапоги, что купил в Альфарики. Да, туговаты, так не в поход же иду, а на пир, коли что, так сниму. Расчесался, волосы по бокам заплел в косы, надел несколько браслетов, колец и цепей, чтоб здешние богатеи не думали, что к ним нищий норд пришел. На поясе красовался мой топорик, там же болтался кошель с монетами, поясной нож, мешочек с огнивом и трутом, конечно же. Пригладил скудную бороду, что уже полностью закрывала подбородок, и счел, что выгляжу ну никак не хуже других.

Правда, я не понимал, как можно устраивать пиры в бане. Там же тесно, мокро и жарко! Вся одежда вымокнет. Милий, посланный Пистосом, уверял, что ничего не перепутал, и что здешние бани не похожи на наши. Но я что, бань никогда не видел?

А оказалось, что таких и впрямь не видел.

Когда мы подошли к высокой стене с резными деревянными воротами, я решил, что это чье-то поместье, во дворе которого находятся та самая терма, годрландская баня. И поначалу всё к тому и шло, ведь внутри я и впрямь увидел широкий двор, огромный каменный дом с колоннами и статуями у входа, а по сторонам раскинулись сады с цветами, ровными дорожками и скамьями. Пистос повел нас прямиком в дом, наверное, поздороваться с хозяином. А внутри было еще богаче, чем снаружи: мраморные полы, на стенах мелкими камешками выложено целое полотно с людьми, зверями, деревьями и птицами. Повсюду вырезанные из камня статуи голых мужиков и баб, хотя сразу так и не поймешь, кто живой, а кто нет, так они походили на настоящих.

Мы прошли в просторную комнату, где нас окружили рабыни и начали снимать с нас одежду. Я отбился от двоих и спросил, когда же мы пойдем в баню и почему тут такие наглые песчанки. Милий с улыбкой ответил, что весь этот дом и есть баня, и здесь полагается ходить в особой одежде, а свою надо оставить здесь. Всю мою красоту пришлось снимать и заматываться в непонятные тряпки.

Потом мы прошли в следующий зал, и я просто остолбенел. Посередине дома крыши не было, только стены, пол, а прямо в полу — пруд, в пруду плавают голые мужи, мимо ходят рабыни, разносят вино, помогают вытереться и одеться тем, кто уже наплавался. Пистос, не останавливаясь, провел нас дальше, в один из боковых залов, которых там было не меньше десятка.

— Тут есть разные купальни, — пояснил Милий. — Есть с горячей водой, с теплой и с ледяной. Есть комнаты, где умелые рабыни разомнут твое тело и натрут его целебными травами и ароматными маслами. Есть пиршественный зал. Но самое главное — здесь есть небольшая арена для развлечения.

Я спросил у Пистоса:

— Так зачем мы сюда пришли? Помыться захотелось?

— Сегодня все здание выкупил один из благородных мужей. Его сын должен получить первую руну, и в честь этого он устраивает пиршество. Отец не захотел пойти, потому послал меня от нашего рода. Ты пока отдыхай, сходи искупайся, а я поздравлю хозяина и вручу подарок. Сам праздник начнется позже.

И ушел!

Ну а мы решили осмотреть всю баню: зашли в каждую комнату, окунулись в каждую купальню от самой жаркой до ледяной, полежали под руками крепких рабынь, пока те натирали нас всяким разным, выпили немало вина и поели жареного мяса. Где-то посередине наших помывок вернулся Феликс, но его то и дело дергали разные люди, всё спрашивали чего-то, косились на нас. Милий пояснил, что молодой господин после возвращения впервые посетил чей-то прием, и его старые знакомые интересовались, где он пропадал так долго и почему так сильно изменился.

— А еще он всем говорит, что вступил в иноземный хирд, и что ты его хёвдинг. Потому на тебя так смотрят. Думают, что это за норд такой, к которому сын Пистоса пошел? Вспоминают, выступал ли такой на арене.

Хорошо, что к нам с разговорами не лезли. Только один раз подошел незнакомый фагрский юнец, пролепетал что-то и всучил мне в руки не чашку, а самый настоящий рог, украшенный на нордский манер серебром.

— Он хочет выпить с тобой, — еле слышно проговорил за плечом Милий. — Только это не обычное вино, а непентес. Помни, оно дурманит иначе, многие от нескольких глотков теряли голову.

Я посмотрел на прозрачный напиток, пахнущий молоком и сладостью, потом на Феликса. У того от одного запаха взгляд переменился, поглупел и застыл, точно у полоумного, только слюны изо рта не хватает.

— Скажи, я не буду это пить, — сказал я и пихнул рог юнцу обратно.

Тот удивился, воскликнул что-то и снова протянул дурное вино мне.

— Говорит, что представлял себе северных воинов иначе. Что те не трусы, которые избегают выпивки.

— Пусть возьмет меч, и тогда поглядим, кто из нас трус.

— Не стоит с ним драться. Он ведь нарочно к тебе подошел.

Тогда я выхватил рог, выплеснул питье в ближайшую купальню, подошел к ближайшей рабыне с кувшином, всё вино перелил в рог и в несколько глотков выпил.

— Скажи, что я не пью сладкую воду. Норды пьют только вино и пиво!

Юнец быстро увял и скрылся из виду. Но не успел я спросить у Милия, что это вообще было и зачем, как вдруг оглушительно зазвенело, словно меч о меч ударился, только звонче. Звук эхом прокатился по всем каменным залам.

— Пойдем! Пришло время для главного события! — сказал Милий.

Вслед за остальными мы втянулись в один из самых просторных залов, где вдоль стен стояли широкие скамьи с подушками, а все остальное место занимала ровная площадка, посыпанная песком. С тварями тут явно никто не сражался, ведь ничто не отделяло зрителей от арены.

Когда все расселись, в центр площадки вышел довольный краснощекий фагр в длинной накидке и заговорил. Милий шепотом пересказывал его речь, но я особо не вслушивался. Там было что-то про славный фагрский род, про его корни, листья и прочие части, и вот его сын с дурацким фагрским именем ступает на тот же путь. Потом вышел мальчишка, крупноватый и рыхловатый, как по мне, без единой руны. Он явно гордился и собой, и своим первым мечом, и блестящим нагрудником, и железными наручами, и шлемом с серебряными узорами, и ярко-выкрашенным щитом.

Мне аж стало любопытно, что за зверь такой, против которого нужно столько брони. Ну явно же не коза и не свинья. К тому же свинью замучаешься мечом рубить, и все гости ее кровью умоются.

Малец, красуясь, прошелся перед гостями, сделал несколько взмахов мечом. А после этого на арену вывели его жертву.

Я переглянулся с Квигульвом и Рысью. Скорее всего, получение первой руны задумывалось в виде поединка, причем, на первый взгляд, поединка между равными, потому что соперником богатого юнца был безрунный парень примерно тех же зим или чуть старше. Ему также всучили меч со щитом и отправили на бой. Только вот сразу было видно, что он впервые держит оружие, настолько неловко рукоять меча лежала в его руке — стоит лишь слегка ударить, как он выронит его. Но на всякий случай его еще чем-то опоили, потому как парень явно не соображал, где находится и что надо делать.

Впрочем, мне ли возражать? Я вовсе безоружного калеку зарубил.

На поединок смотреть было неприятно. Богатый юнец неплохо управлялся с мечом и мог бы легко убить соперника, но решил в начале развлечься. Он прыгал вокруг раба и неспешно резал его, пока тот не покрылся неглубокими ранами с ног до головы. Боль постепенно дошла в одурманенную голову раба, он наконец понял, что его убивают, взревел, кинулся на противника, забыв о щите. И только тогда юнец вспорол ему живот, а потом перерезал горло.

Мы все ощутили появление первой руны у мальчишки. Все гости захлопали в ладоши, закричали поздравления, и отец новоиспеченного воина пригласил всех за пиршественный стол.

1 Месяц Нарла — с 23.10 по 23.11