Русь. Строительство империи 7

Глава 8

Великий Совет отгремел, оставив после себя тяжесть на плечах, сравнимую с весом только что провозглашенной Империи. Тмутаракань превратилась в колыбель нового государства. Князья и бояре разъезжались по своим уделам, увозя с собой мои указы и, надеюсь, твердую веру в единую Русь. Но пока они тряслись в телегах и седлах, переваривая перемены, передо мной встала задача, от которой зависело, не рассыплется ли это единство, едва успев сложиться. Печенеги.

Орда хана Кучюка, стоявшая лагерем неподалеку от городских стен, была той силой, что склонила чашу весов в битве за этот город. Без их стремительного удара, без этой дикой, неукротимой конницы, мы бы еще долго ковырялись с хазарами и византийцами, истекая кровью под стенами Тмутаракани. Кучюк слово сдержал, пришел, ударил, победил. И теперь его воины, хмельные от победы и добычи, рыскали по окрестностям, вызывая глухой ропот у местного населения и головную боль у моих воевод.

Что с ними делать? Вопрос не праздный. Включить их в структуру Империи? Смешно. Это все равно что пытаться запрячь степного волка в одну упряжку с тягловой лошадью. Они — кочевники, дети вольного ветра и бескрайних просторов, чуждые нашим городам, нашим законам, нашей вере, в конце концов. Их сила — в их дикости, в их мобильности, в их единстве под рукой хана. Но эта же сила делала их элементом абсолютно инородным для создаваемого мной государства.

Просто отпустить? Сказать спасибо за помощь и помахать платочком? Еще хуже. Десять тысяч сабель, закаленных в боях, знающих вкус победы и крови, — это не тот ресурс, которым разбрасываются. Да и уйдут ли они просто так? Куда? Степь велика, но она не пуста. Сегодня они союзники, а завтра, подстрекаемые каким-нибудь новым ханом или теми же византийцами, могут стать врагами, куда более опасными, чем разбитые хазары. Они видели нашу силу, но видели и наши земли, наши города. Соблазн вернуться уже не за добычей по приглашению, а за всем сразу, мог оказаться слишком велик.

Прямая конфронтация? Уничтожить их, пока они здесь, расслаблены после победы? Мысль подлая, да и, честно говоря, самоубийственная. Даже если бы мы и смогли их одолеть, это была бы еще одна кровавая баня, которая ослабила бы нас до предела. И какой пример я бы подал другим союзникам и вассалам? Царь, который уничтожает тех, кто помог ему в трудный час? Нет, такой славы мне не нужно.

Нужен был иной ход. Хитрый, нестандартный. Такой, чтобы и волков накормить, и овец сохранить. И ключ к этому ходу лежал в самом Кучюке.

Я хорошо запомнил его в деле. Молодой, дерзкий, с горящими глазами. Не просто вожак банды степных разбойников, а настоящий лидер, чувствующий свою орду, умеющий вести ее за собой. Он не полез на рожон, когда мы атаковали с моря, четко выполнил свою часть плана на суше. Его печенеги дрались яростно, но дисциплинированно, насколько это слово вообще применимо к степнякам. Значит, голова у него на плечах есть, и амбиций через край. Такие люди ценят не только золото и звон мечей, но и уважение, и возможность подняться выше.

Вспомнился момент, когда наши отряды соединились после ночной атаки на хазарский лагерь. Кучюк, весь в пыли и чужой крови, подъехал ко мне, и в его узких, чуть раскосых глазах плясали победные огоньки. Он не лебезил, не расшаркивался, но и не выказывал излишней гордыни. Просто констатировал факт — враг разбит. В тот момент я понял, что с этим парнем можно иметь дело, если найти правильный подход. Он был не из тех, кого можно просто купить или запугать. Ему нужно было предложить нечто большее.

Поэтому, едва последние делегаты Великого Совета покинули Тмутаракань, я велел Ратибору пригласить Кучюка ко мне. Не в большой зал для приемов, где еще витал дух торжественных речей и присяг, а в свой походный шатер, который по-прежнему оставался моим основным жилищем. Обстановка должна была быть максимально неформальной, но при этом подчеркивающей важность и конфиденциальность разговора. Без лишних ушей, без пышности, которая могла бы насторожить степняка. Только я, он, и, возможно, Илья с Ратибором в качестве молчаливых свидетелей — как знак того, что разговор идет на высшем уровне, но решение принимать мне.

Я долго ходил по шатру, пока ждал его, перебирая в голове варианты. «Вежа» молчала, видимо, считая, что дипломатия — это моя личная головная боль, а не системная задача. И в чем-то она была права. Здесь не очки влияния решали, а умение понять человека, его мотивы, его страхи и его мечты. И предложить ему то, от чего он не сможет отказаться. То, что сделает его не просто временным союзником, а частью моего большого плана. Частью, которая сама будет заинтересована в успехе общего дела. Задача не из легких, но кто сказал, что строить империю — это прогулка по цветущему лугу?

За пологом шатра послышались приглушенные голоса, тяжелые шаги. Ратибор коротко доложил:

— Царь, хан Кучюк прибыл.

Я глубоко вдохнул. Время разговоров по душам. Или, по крайней мере, очень откровенных переговоров.

Кучюк вошел в шатер без лишней суеты, но с той внутренней собранностью, которая отличает хищника даже в мирной обстановке. За ним, как тени, скользнули двое его нукеров, молчаливых и крепких, как старые дубы. Они остались у входа, а сам хан прошел к столу, за которым я сидел. Илья и Ратибор, как и договаривались, заняли места чуть поодаль, не вмешиваясь, но своим присутствием обозначая серьезность момента.

— Рад видеть тебя, хан, — начал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и дружелюбно. — Присаживайся, разговор у нас будет долгий и, надеюсь, полезный для нас обоих.

Кучюк опустился на предложенную скамью, покрытую медвежьей шкурой. Его темные, внимательные глаза изучали меня без тени подобострастия, но и без вызова. Он ждал.

— Мы славно потрудились под стенами этого города, — продолжил я. — Твои воины показали себя храбрыми и умелыми. Без них нам пришлось бы куда туже. Русь этого не забудет.

Хан коротко качнул головой, принимая похвалу как должное.

— Мы пришли, как договаривались, князь. Мы ударили, как просил. Хазары бежали, ромеи убрались восвояси. Наша часть дела сделана.

— Именно так, — подтвердил я. — И я всегда плачу по счетам. Золото и добыча, что взяли твои люди, — это ваше по праву. Но я хочу предложить тебе нечто большее, чем просто плату за один удачный поход. Нечто, что изменит твою судьбу и судьбу твоего народа.

Кучюк чуть склонил голову набок, в его глазах мелькнул интерес. Он был не дурак и понимал, что просто так такие речи не ведут.

— Ты видишь, хан, Русь меняется. Она больше не лоскутное одеяло из враждующих княжеств. Она становится единой, сильной. Империей. И этой Империи нужны не просто временные союзники, а надежные партнеры, связанные общими целями.

Я сделал паузу, давая ему осмыслить сказанное. Затем перешел к главному.

— Я предлагаю тебе, Кучюк, уникальный статус. Не хана кочевой орды, а Великого Хана в составе Русской Империи.

Вот тут он чуть подался вперед. В его глазах, до этого спокойных, промелькнуло что-то похожее на удивление, смешанное с недоверием.

— Великий Хан… Руси? — переспросил он, пробуя слова на вкус. — Что это значит, князь? Мои печенеги будут платить дань твоим боярам и ходить строем под команды твоих воевод? Мы — вольный народ, царь. Мы не привыкли гнуть спину перед кем бы то ни было.

— Никакой дани боярам и никакого строя под команды моих воевод, — твердо ответил я. — Твой народ останется вольным, как и прежде. Твоя власть над печенегами будет абсолютной, как и сейчас. Но твой удел, твои земли, хан, станут неизмеримо больше.

Я встал и подошел к большой карте, расстеленной на соседнем столе. Она была грубовата, нарисована нашими картографами на бычьей коже, но основные реки, города и границы земель на ней были обозначены.

— Смотри сюда, Кучюк. Вот Тмутаракань, где мы сейчас. А вот дальше, на восток и юг, лежат огромные земли. Остатки Хазарского каганата — Итиль, Семендер, все их города и пастбища. Вот Волжская Булгария, богатая и сильная, но раздираемая внутренними распрями. А вот это все, — я обвел широким жестом огромное пространство, — Дикое Поле. До самого Кавказского хребта на юге и до Уральских гор на востоке. Земли, где гуляет ветер, где пасутся несметные стада, где можно построить свою собственную кочевую империю.

Я повернулся к нему.

— Все это, хан, может стать твоим. Твоим уделом. Твоей державой. Твоя задача — завоевать эти земли. Для себя. И для Империи. Ты станешь полновластным правителем этих степей. Единственным повелителем от Дона до Урала. Великим Ханом, чье имя будут произносить с трепетом и уважением все народы степи.

Кучюк молчал, его взгляд был прикован к карте. Я видел, как в его голове ворочаются мысли. Предложение было настолько масштабным, настолько неожиданным, что требовало времени на осознание. Я не торопил его.

— Под верховным сюзеренитетом русского Царя, — добавил я, чтобы не было недомолвок. — Это значит, что ты будешь моим союзником, а не вассалом, которого можно дергать по любому поводу. Мы будем координировать наши действия против общих врагов. Мы будем торговать. Мы будем помогать друг другу. Но во внутренних делах своего удела ты будешь полным хозяином. Никто из моих людей не сунет туда нос без твоего разрешения.

Я видел, как желваки заходили у него на скулах. Это была борьба. Соблазн был огромен, но и риски немалые. Ввязаться в такую авантюру — значит поставить на карту все.

— Ты предлагаешь мне войну, царь, — наконец произнес он, оторвав взгляд от карты. — Долгую и кровавую. Хазары еще не сломлены окончательно. Булгары сильны. А Дикое Поле… там десятки племен, и каждое считает себя хозяином.

— Я предлагаю тебе славу, хан, — возразил я. — И возможность построить то, о чем твои предки могли только мечтать. Война? Да, война. Но разве печенеги боятся войны? Разве не в битвах рождается величие? Ты молод, Кучюк, у тебя есть сила, у тебя есть верные воины. Перед тобой открывается путь, который может сделать тебя легендой. А я готов помочь тебе пройти этот путь.

Я старался говорить без излишнего пафоса, но с той убежденностью, которая должна была передаться и ему. Я верил в то, что говорил. Это был не просто хитрый план, как пристроить неудобных союзников. Это был шанс создать на южных и восточных рубежах Руси мощный, но лояльный щит, который одновременно решал бы и свои собственные задачи, расширяя влияние Империи далеко в степь.

Кучюк снова посмотрел на карту, потом на меня. Его лицо было непроницаемо. Я ждал. На кону стояло многое. Если он откажется, придется искать другой выход, куда менее элегантный и куда более затратный. Но что-то подсказывало мне, что он не откажется. Слишком уж заманчивой была наживка.

Кучюк переваривал мое предложение, и я понимал, что сейчас нужно подбросить еще дровишек в костер его амбиций, дать ему не только мечту, но и вполне материальные гарантии.

— Подумай, хан, — я снова заговорил, стараясь придать голосу максимум убедительности. — Ты не просто получишь земли. Ты войдешь в историю как тот, кто превзошел старых хазарских каганов. Они сидели в своем Итиле, собирали дань с окрестных племен, но так и не смогли создать настоящую степную империю. У них не хватило ни размаха, ни воли. А у тебя хватит. Ты молод, ты голоден до славы, и за тобой идет народ, готовый следовать за своим вождем хоть на край света. Представь себе: Великий Хан Кучюк, повелитель всех степей от Дона до Яика, чье имя будет греметь по всему Востоку! Твои внуки будут рассказывать легенды о твоих походах, о твоих победах. Разве это не та судьба, о которой мечтает каждый настоящий воин?

Я видел, как в его глазах загорелся тот самый огонек, который я так хотел увидеть. Амбиции — мощнейший двигатель, особенно для таких людей, как Кучюк. Он уже видел себя не просто предводителем кочевой орды, а основателем новой династии, властелином огромных территорий.

— Это все красивые слова, царь, — все же возразил он, хотя в голосе уже не было прежней настороженности, скорее, деловая хватка. — Слава — это хорошо, но для большой войны нужны не только храбрые воины. Нужны мечи, нужны стрелы, нужно железо. Много железа. А степь железом бедна.

— И вот тут, хан, начинается наше партнерство, — подхватил я. — Я же сказал, что готов помочь тебе пройти этот путь. Русская Империя гарантирует тебе поддержку. Мы будем поставлять тебе железо. Столько, сколько понадобится твоим кузнецам. Мы будем поставлять тебе оружие. Не только обычные мечи и копья, но и то, чего нет ни у хазар, ни у булгар, — я выразительно посмотрел в сторону, где обычно сидел мой мастер-оружейник Степан, хотя его сейчас здесь и не было. — Самострелы. Дальнобойные, точные, способные пробить любой доспех. Представь, как твоя конница, вооруженная такими самострелами, будет сметать врагов, не давая им даже приблизиться.

Глаза Кучюка расширились. О самострелах, которые так хорошо показали себя в недавних боях, он, конечно, слышал. И, видимо, оценил их по достоинству.

— Более того, — продолжал я, развивая успех, — мы можем помочь тебе наладить собственное производство. Я готов прислать к тебе наших ремесленников — кузнецов, оружейников, которые научат твоих людей обрабатывать металл, ковать добротное оружие. Возможно, даже небольшой отряд русских инструкторов, воинов, которые знают толк в осадном деле, в тактике, в дисциплине. Они не будут командовать твоими людьми, но смогут поделиться опытом, научить тому, чего степняки пока не знают.

Я видел, что мои слова попадают в цель. Возможность получить доступ к передовым (по местным меркам, конечно) военным технологиям и знаниям была для него не менее привлекательной, чем сами земли. Это давало ему огромное преимущество перед потенциальными противниками.

— И не забывай, хан, об общих врагах, — я снова перевел разговор на более глобальные рельсы. — Хазары хоть и разбиты, но еще не добиты. Они будут пытаться вернуть свое. Булгары тоже не захотят просто так отдавать свои города и торговые пути. А за ними всеми маячит тень Византии. Ромеи хитры и коварны. Они уже пытались использовать нас друг против друга. И будь уверен, они не оставят этих попыток. Они будут шептать тебе на ухо, обещать золотые горы, лишь бы стравить тебя с Русью. Они будут так же нашептывать и твоим соседям, натравливая их на тебя.

Кучюк хмыкнул.

— Ромеев я знаю. Им верить — себя не уважать.

— Вот именно, — согласился я. — А союз с Русью — это гарантия твоей безопасности. Гарантия того, что у тебя будет надежный тыл. Пока ты будешь покорять степи на востоке, твоя западная граница, та, что примыкает к нашим землям, будет в безопасности. Никто не ударит тебе в спину. Мы вместе будем противостоять Византии, не давая ей расколоть нас и поодиночке уничтожить. Наш союз будет выгоден нам обоим. Ты получаешь возможность создать свою империю, а я — мир и стабильность на южных рубежах и сильного союзника против общих врагов.

Я замолчал, давая ему возможность все обдумать. Все козыри были на столе. Я предложил ему не просто земли и славу, но и вполне конкретные ресурсы, технологии, военную поддержку и, что немаловажно, политическую стабильность и безопасность со стороны самого сильного соседа. От такого предложения, если у тебя есть хоть капля амбиций и здравого смысла, отказаться было практически невозможно.

Кучюк долго смотрел на свои руки, лежащие на коленях. Его лицо было по-прежнему непроницаемо. Он взвешивал все «за» и «против».

Наконец, он поднял голову.

— Я должен поговорить со своими людьми, царь, — наконец произнес Кучюк, и голос его звучал уже по-другому, более весомо, что ли. — Такое решение я не могу принять один. Мои мурзы, мои старейшины — они должны знать, на что мы идем. И они должны сказать свое слово.

Я одобрительно качнул головой. Это было правильно. Даже самый авторитарный вождь кочевников должен был считаться с мнением своих ближайших соратников, тех, кто вел за собой отдельные роды и отряды. Без их поддержки любое, даже самое гениальное, предприятие было обречено на провал.

— Конечно, хан, — ответил я. — Поговори. Обсудите все как следует. Я не тороплю. Но знай, мое предложение в силе. И я верю, что твои мудрые советники увидят в нем ту же выгоду, что и ты.

Кучюк поднялся. Его нукеры у входа тут же выпрямились, готовые следовать за своим повелителем.

— Я дам тебе ответ завтра на рассвете, царь, — сказал он и, коротко кивнув, покинул шатер.

Ночь прошла в напряженном ожидании. Я почти не спал, снова и снова прокручивая в голове наш разговор, пытаясь предугадать возможные возражения его старейшин, продумывая контраргументы. Илья и Ратибор тоже были немногословны, понимая, что сейчас все зависит не от силы наших мечей, а от того, насколько убедительными окажутся мои слова для степной знати. На кону была не просто судьба печенежской орды, а будущее всего южного фланга моей зарождающейся Империи.

Рассвет только-только начал золотить верхушки шатров, когда Ратибор доложил, что Кучюк снова просит аудиенции. На этот раз он был не один. С ним пришли пятеро самых влиятельных мурз — суровые, обветренные воины, чьи лица были испещрены шрамами, а глаза смотрели с той мудростью, которая приходит лишь с годами, проведенными в седле и бесчисленных стычках.

Их принял уже не в своем походном шатре, а в более просторном, где обычно собирался военный совет. Я сидел во главе стола, по бокам — Илья, Ратибор, Такшонь, Степан. Важно было показать, что это не просто личная договоренность между мной и Кучюком, а решение, поддержанное всей верхушкой моей власти.

Печенеги расселись напротив. Кучюк взял слово первым.

— Мы думали всю ночь, — начал он. — Мы взвесили все твои слова. Предложение твое велико и щедро. Оно открывает перед нами пути, о которых мы и не мечтали. Шанс создать свою державу в степи, отомстить старым врагам, обеспечить будущее нашим детям… Это слишком большой соблазн, чтобы от него отказаться.

Он сделал паузу, обведя взглядом своих мурз, и те согласно качнули головами. Мое сердце учащенно забилось. Кажется, лед тронулся.

— Мои старейшины, мои лучшие воины, — Кучюк указал на сидящих рядом с ним, — поддерживают меня. Мы готовы принять твое предложение, царь. Мы готовы стать твоими союзниками, твоим щитом на востоке. Мы готовы идти на Итиль, на Булгар, на все Дикое Поле.

Я не смог сдержать удовлетворенной улыбки.

— Это мудрое решение, хан. И я рад, что мы нашли общий язык.

— Но есть одно условие, — продолжил Кучюк, и улыбка моя слегка померкла. — Мы, печенеги, вольный народ. И клятвы наши мы даем по своим обычаям. Если ты готов принять такую клятву, то мы станем братьями по оружию.

Я посмотрел на Илью, на Ратибора. Они едва заметно пожали плечами. Степняцкие обычаи были нам не слишком знакомы, но если это было важно для них, для скрепления союза, то почему бы и нет? Главное — суть, а не форма.

— Я готов принять вашу клятву, хан, какой бы она ни была, — твердо ответил я. — Главное, чтобы она была искренней и скрепляла наш союз навеки.

Тогда Кучюк поднялся. Поднялись и его мурзы. Один из них, самый старый, с длинной седой бородой, вынес вперед небольшой кожаный мешок. Он развязал его и достал старую, почерневшую от времени чашу и длинный, тонкий нож.

— Наша клятва скрепляется кровью, царь, — торжественно произнес старый мурза. — Мы смешаем нашу кровь в этой чаше и выпьем ее. Тот, кто нарушит эту клятву, будет проклят и не найдет покоя ни на этом свете, ни на том. Его род прервется, а имя будет забыто.

От такого предложения у меня по спине пробежал холодок. Древний, языческий ритуал, пахнущий дикой степью и первобытной силой. Но отступать было нельзя. Я видел, с какой серьезностью они относятся к этому обряду. Для них это было не просто формальностью, а священнодействием.

— Я готов, — сказал я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Кучюк взял нож у старейшины. Он посмотрел на меня, потом на своих мурз.

— Я, Кучюк, хан печенегов, клянусь Великому князю Антону, Царю всея Руси, в верности и союзе. Клянусь быть его другом и братом по оружию. Клянусь воевать с его врагами как со своими. Клянусь, что мои потомки будут помнить эту клятву и не нарушат ее. Если же я или мои потомки нарушим эту клятву, пусть постигнет нас кара Неба и Земли!

С этими словами он сделал небольшой надрез на своем запястье. Темная кровь закапала в чашу. Затем он передал нож мне.

Я взял холодную сталь. Посмотрел на Илью, на Ратибора. Они молчали, но в их глазах читалось напряжение. Я глубоко вздохнул и сделал то же самое. Моя кровь смешалась с кровью Кучюка на дне древней чаши.

Затем чаша пошла по кругу. Каждый из печенежских мурз добавил в нее свою кровь, произнося слова клятвы. Когда очередь дошла до моих соратников, Такшонь и Степан, не колеблясь, последовали моему примеру. Илья и Ратибор, хоть и были воинами старой закалки, привыкшими к иным обычаям, тоже не стали отказываться, понимая важность момента.

Когда чаша, уже наполовину полная темной, густой жидкостью, вернулась к старому мурзе, он поднял ее высоко над головой.

— Кровь смешалась! Клятва дана! Да будет так! — провозгласил он, и его голос гулко разнесся под сводами шатра.

Затем он передал чашу Кучюку. Тот, не колеблясь, сделал большой глоток. Потом передал ее мне. Я заставил себя поднести чашу к губам и тоже отпил. Солоноватый, металлический привкус крови на языке… Не самое приятное ощущение, но это была цена союза. Чаша обошла всех, кто участвовал в ритуале.

Когда все было кончено, старый мурза разбил чашу о каменный пол.

— Отныне мы связаны этой клятвой, — сказал Кучюк, и в его голосе звучала неподдельная торжественность. — Отныне ты, царь Антон, мой названный брат. И я, Великий Хан Руси Кучюк, твой верный союзник.

— Да будет так, — ответил я. — Я рад, что мы скрепили наш союз. И теперь перед тобой стоит новая, великая задача.

Я подошел к карте, которая так и осталась расстеленной на столе.

— Итиль ждет своего нового хозяина. Булгар должен узнать силу твоего оружия. Дикое Поле должно склонить голову перед Великим Ханом Руси. Твоя орда готова к походу. Твои воины жаждут славы и добычи. Веди их, Кучюк! Веди их к победам! А Русь всегда будет за твоей спиной.

Кучюк посмотрел на карту, и в его глазах снова заплясали те самые огоньки, которые я видел в нем раньше. Огоньки амбиций, жажды действия, предвкушения великих свершений.

— Моя орда будет готова выступить через три дня, брат, — сказал он, и слово «брат» прозвучало уже совершенно естественно. — Мы пойдем на восток. И мы покажем степи, кто теперь ее настоящий хозяин.

Он и его мурзы покинули шатер. А я остался, глядя на осколки разбитой чаши на полу. Сделка состоялась.