Русь. Строительство империи 7

Глава 20

Итак, «Законы Системы» были приняты. Великая и ужасная Вежа, по крайней мере, на словах, согласилась играть по моим правилам. Константинополь был повержен, Византия — унижена и поставлена на колени. Казалось бы, можно было выдохнуть, расслабиться, почивать на лаврах победителя. Но я прекрасно понимал, что это — только начало. Начало нового, еще более сложного и ответственного этапа. Ведь одно дело — заставить такую сущность, как Вежа, подписаться под какими-то там «законами», и совсем другое — обеспечить их реальное выполнение и справиться с теми последствиями, которые эти изменения, несомненно, повлекут за собой.

Сразу же после формального принятия «Законов» и моего «исторического» диалога с аватаром Вежи в подземелье под Императорским дворцом, начался сложный, постепенный и, честно говоря, не до конца понятный мне процесс трансформации самой Системы. Она должна была, как я это понимал, перестроиться под новые правила игры, отказаться от своих привычных, веками отработанных методов работы с «носителями» и адаптироваться к существованию в рамках тех ограничений, которые мы ей навязали. Это был не одномоментный акт, не щелчок тумблера. Это был длительный, многоэтапный процесс, который, как мне потом объяснила Вежа (через свой уже сильно урезанный, но все еще функционирующий интерфейс), мог занять месяцы, а то и годы.

Одним из главных, ключевых направлений этой трансформации был переход Вежи на использование исключительно небиологических, то есть, не связанных напрямую с человеческим сознанием и телом, носителей информации, энергии и интерфейсов взаимодействия с миром. Мой Ручной Сокол, этот пернатый аватар, который до этого момента был моим постоянным спутником и, по сути, прямым продолжением воли Системы, уже изменил свой статус. Он все еще оставался при мне, все так же выполнял функции разведчика, связиста, аналитика, но я чувствовал, что его связь с Вежей стала другой — более опосредованной, что ли. Он перестал быть ее «глазами и ушами» в полном смысле этого слова, а превратился скорее в сложный, высокотехнологичный, но все же инструмент, подчиненный в первую очередь мне, Царю Антону (в рамках тех самых принятых «Законов», конечно). И я мог теперь отдавать ему приказы, не опасаясь, что он в самый неподходящий момент начнет действовать по своему (или, вернее, по ее) усмотрению.

Но Сокол — это был только прототип, только первый шаг. Вежа сообщила мне, что для ее полноценного функционирования в новом, «безопасном» режиме, ей потребуется целая сеть таких небиологических интерфейсов. И мы, люди, в соответствии с Третьим Законом (о контролируемом сотрудничестве), должны были помочь ей в их создании. По моему указанию, и с использованием тех знаний и технологий, которые Вежа (не без торга, конечно, и не безвозмездно — она все еще требовала свою «энергию влияния», хоть и в гораздо меньших объемах и через другие, не связанные с «носительством», каналы) начала нам предоставлять, развернулись широкомасштабные работы.

Степан, мой гениальный инженер, который до этого занимался в основном осадными машинами и кораблестроением, теперь с головой ушел в новую, еще более захватывающую для него область — в создание этих самых «системных интерфейсов». Под его руководством, и при активном участии Искры, в Константинополе, а затем и в других крупных городах моей Империи — в Киеве, в Новгороде, в Тмутаракани — начали создаваться специальные мастерские, или, как бы мы их назвали в моем XXI веке, научно-исследовательские центры. Там, на основе тех обрывочных знаний, которые давала Вежа, и собственных догадок и экспериментов, они пытались сконструировать и построить эти самые небиологические «терминалы», «коммуникаторы», «сенсорные сети».

Это были очень странные, порой пугающие устройства. Какие-то мерцающие кристаллы, которые могли улавливать и передавать информацию на расстоянии. Какие-то сложные механизмы из металла и стекла, которые могли анализировать огромные объемы информации и выдавать прогнозы. Какие-то энергетические поля, которые могли влиять на погоду или на рост растений. Все это было на грани сверхестественного и науки, и я, честно говоря, не всегда понимал, как это работает. Но я видел, что это работает. И что это может принести моей Империи огромную пользу, если использовать это с умом и осторожностью.

Главным принципом при создании этих новых интерфейсов была их безопасность, контролируемость и прозрачность в функционировании. Они не должны были иметь прямого доступа к человеческому сознанию. Они не должны были иметь возможности действовать автономно, без санкции человека. Они должны были быть всего лишь инструментами, пусть и очень мощными, в наших руках. А контроль над ними должен был осуществляться специально созданными государственными органами, состоящими из самых доверенных и проверенных людей, которые прошли бы специальное обучение и принесли бы присягу на верность не Веже, а мне, Царю всея Руси, и моей Империи.

Вежа, лишенная возможности напрямую «питаться» энергией от био-носителей, как она это делала раньше, должна была теперь получать необходимые ей ресурсы — вычислительные мощности, электроэнергию, данные для анализа — через эти новые, контролируемые человеком каналы, в строгом соответствии с Третьим Законом. Это требовало создания целой новой инфраструктуры — защищенных сетей связи, мощных энергетических установок (возможно, на основе каких-то новых, неизвестных нам ранее принципов, подсказанных Вежей), гигантских хранилищ данных. Это был грандиозный, долгосрочный проект, который должен был занять не одно десятилетие.

Для меня и моих ближайших советников, особенно для таких технически одаренных и любознательных людей, как Степан, или для тех, кто, подобно Искре, уже имел какой-то опыт взаимодействия с Системой и понимал ее природу, это открывало новые, почти безграничные, невероятные перспективы. Мы стояли на пороге новой технологической эры, которая могла бы изменить этот мир до неузнаваемости. Но одновременно это накладывало на нас и огромную, просто колоссальную ответственность за контроль над этой могущественной, но все еще не до конца понятной и, возможно, потенциально опасной сущностью. Мы должны были быть очень осторожны, очень бдительны, чтобы не повторить ошибок тех же Ларсовичей, если легенды о них были правдой, и не выпустить из бутылки такого джинна, которого мы потом не сможем загнать обратно.

Пока Вежа, под нашим чутким, хоть и не всегда компетентным, руководством, начинала свою медленную и мучительную трансформацию из тайного кукловода в более-менее легального «партнера по развитию», а Константинополь, зализывая раны после нашего штурма, потихоньку привыкал к новому статусу фактически оккупированного, хоть и формально независимого города, я, Царь Антон, занимался решением более насущных, так сказать, земных проблем. А именно — окончательным решением судеб тех, кто так или иначе был вовлечен в эту долгую и кровопролитную войну, как со стороны наших врагов, так и со стороны наших союзников.

Начать я решил с врагов. Главным из них, конечно, был Лев Скилица, бывший византийский посол, интриган, тайный агент влияния и, тоже бывший носитель Системы «Вежа» (правда, не очень удачливый). Этот тип не раз и не два доставлял мне серьезные проблемы, плел заговоры, пытался стравить меня с другими князьями, а в последний раз и вовсе привел под стены Тмутаракани целую армию хазар и византийских наемников, чуть не погубив мой южный форпост. Теперь он сидел у меня в плену, в одной из башен Константинопольского дворца, лишенный своего былого влияния, своей системной поддержки и, судя по всему, всякой надежды на спасение.

Его судьба могла быть разной. Я мог бы, конечно, просто приказать отрубить ему голову как военному преступнику, предателю и зачинщику агрессии против Руси. Это было бы справедливо, это послужило бы хорошим уроком для других моих врагов, и мои воины, несомненно, одобрили бы такой шаг. Но я решил поступить иначе. Во-первых, Скилица, как бывший носитель, обладал какой-то ценной информацией о Веже, о ее методах, о других носителях, которая могла бы мне пригодиться в будущем. Во-вторых, он все еще имел какие-то связи и влияние среди остатков византийской элиты, и я мог бы использовать его как пешку в своей дальнейшей дипломатической игре с тем, что осталось от Византии. Поэтому я решил пока оставить его в живых, но под строжайшим надзором, в качестве такого, знаете ли, «почетного» заложника. Пусть сидит, думает о своих грехах, пишет мемуары. Авось, еще пригодится.

Другой мой «заклятый друг», предатель Ярополк Святославич, сын того самого князя Святослава, чей череп я так и не смог забыть, который продался Византии за обещание киевского престола и пытался захватить власть на Руси, своей незавидной участи, похоже, не избежал. После того, как мы разгромили его войско под Тмутараканью, он, по слухам, с небольшим отрядом своих самых верных приспешников бежал куда-то в бескрайние причерноморские степи, пытаясь укрыться у каких-то диких кочевых племен. Но, как мне потом доложили лазутчики Алеши, который теперь был моим «наместником» при хане Кучюке, его следы там быстро затерялись. Скорее всего, он был либо убит в какой-нибудь стычке с теми же печенегами (которые вряд ли простили бы ему его союз с их заклятыми врагами — хазарами и византийцами), либо просто сгинул без вести в этих диких, безлюдных краях, как и многие другие авантюристы и предатели до него. Его имя было предано забвению, как имя человека, который предал свою Родину, свой народ и память своего великого отца. И это, я считаю, было самым справедливым наказанием для него.

Судьба моих союзников, напротив, складывалась гораздо более блестяще. Хан Кучюк, мой верный (по крайней мере, пока) степной вассал, тем временем успешно и очень активно воевал на востоке. Получив от меня обещанную поддержку — оружие (включая партию новехоньких самострелов, от которых его воины были в полном восторге), доспехи, железо, зерно, — он со своей многочисленной и жаждущей добычи ордой обрушился на остатки некогда могущественного Хазарского каганата. Он брал один за другим их города — Итиль, Семендер, Саркел, — грабил их караваны, подчинял себе их данников. Одновременно он вел войну и с Волжской Булгарией, которая тоже пыталась урвать свой кусок от распадающейся Хазарии. Кучюк регулярно присылал мне в Константинополь (а затем и в Киев) богатую дань — золото, серебро, меха, рабов (которых я, впрочем, приказывал ему либо отпускать, либо использовать на строительстве новых крепостей на границе Дикого Поля), — а также подробные донесения о своих победах и планах. Он не только расширял владения своей собственной орды, но и, по сути, укреплял восточные рубежи моей Русской Империи, создавая там мощный буферный улус, который должен был защитить нас от набегов других, еще более диких кочевых племен из глубин Азии. Я был им очень доволен и всячески его поощрял, понимая, что сильный и лояльный Кучюк — это залог спокойствия на моих южных границах.

Ну и, конечно, мои ближайшие соратники, те, кто прошел со мной весь этот долгий и трудный путь от старосты захудалой Березовки до Императора всея Руси, — Илья Муромец, Ратибор, Такшонь, Степан, Веслава, Искра, — все они получили заслуженные награды, почести и высокие должности в моей новой, стремительно растущей Империи. Илья стал главным воеводой всей русской армии, моей правой рукой в военных делах. Ратибор остался начальником моей личной гвардии и, по сути, главой моей службы безопасности, моим самым доверенным человеком. Такшонь, после возвращения из похода на Царьград, был назначен наместником в Тмутаракани и всем Причерноморье, где он должен был наводить порядок и строить новые крепости. Степан, мой инженер, возглавил все технические и строительные проекты в Империи, получив в свое распоряжение огромные ресурсы и полную свободу творчества (в рамках, конечно, моих стратегических планов и «Законов Системы»). Сеть мельниц окутала всю русскую империю — дань уважения его отцу. Веслава стала начальницей всей моей разведки и контрразведки, ее агенты теперь были повсюду, от Константинополя до Новгорода, от Польши до Хазарии. А Искра… с Искрой было сложнее. Она, хоть и была мне очень полезна своими знаниями о Веже и своими медицинскими талантами, все еще оставалась для меня загадкой, темной лошадкой. Я назначил ее главной над всеми лекарями и знахарями в Империи, поручив ей создание единой медицинской службы и борьбу с эпидемиями (с использованием тех знаний, которые мы теперь могли получать от Вежи). Но я не спускал с нее глаз, помня о ее прошлом и о ее связи с Огнеяром.

Все они стали опорой моего трона, верными исполнителями моей воли, моими друзьями и советниками. Их имена, я был уверен, войдут в легенды вместе с моим собственным. Каждый из них внес свой неоценимый вклад в нашу общую победу, в становление Руси как великой державы. И теперь нам всем вместе предстояло не менее трудное дело — не просто удержать завоеванное, но и построить на этих землях новую, сильную, справедливую и процветающую Империю. Задачка, я вам скажу, посложнее, чем взять Царьград.

После того, как все основные дела в поверженном Константинополе были более-менее улажены — новый, лояльный мне император посажен на трон, условия мирного договора подписаны и скреплены всеми необходимыми печатями, контрибуция собрана и погружена на корабли, гарнизон оставлен, судьбы врагов и союзников решены, — я, наконец, мог со спокойной (ну, почти спокойной) душой отправиться в обратный путь. На Русь. Домой.

Это было триумфальное возвращение, подобного которому, я думаю, еще не знала история этих земель, да и многих других тоже. Весть о нашем невероятном походе, о падении Царьграда, о сокрушительной победе над могущественной Византийской империей, о несметных трофеях, о невероятных подвигах русского оружия и о мудрости нашего молодого Царя-Императора (то есть, меня) летела далеко впереди нас, обгоняя даже самые быстроходные корабли и самых резвых гонцов. Она распространялась по всем городам и весям Руси, вызывая у одних — восторг, ликование и безмерную гордость за свою страну и своего правителя, у других — страх, зависть и тайную злобу (я не сомневался, что и такие найдутся среди тех удельных князьков и бояр, которые лишь формально признали мою власть). Но равнодушных, я думаю, не было.

Когда наш огромный флот, груженный не только воинами и оружием, но и несметными сокровищами, захваченными в Константинополе, вошел сначала в гавань Тмутаракани, нашего южного форпоста, а затем, обогнув Крымский полуостров, который теперь по праву принадлежал нам, направился к устью Днепра, чтобы подняться вверх по реке к Киеву — древней столице Руси, которая теперь должна была стать одним из главных центров моей новой, объединенной Империи, — нас встречали восторженные, ревущие от радости толпы народа. Люди выбегали на берега, забирались на холмы, на крыши домов, чтобы только увидеть своими глазами эту легендарную армаду, этих воинов-победителей, этого Царя-триумфатора. Они забрасывали наши корабли цветами, махали платками, пели какие-то хвалебные, импровизированные песни, славя русское оружие и своего Царя Антона, который не только объединил под своей рукой все разрозненные русские земли, но и сокрушил векового, казалось бы, непобедимого врага, возвеличив Русь до невиданных доселе высот.

В каждом городе, через который мы проходили, — будь то небольшой Переяславец на Дунае, или пограничный Белгород на Днестре, или древний Чернигов, или, наконец, сам Киев, «мать городов русских», — нас ждали пышные, торжественные встречи. Нас встречали хлебом-солью, колокольным звоном, благодарственными молебнами в церквях. Бояре, купцы, духовенство, простые горожане и крестьяне из окрестных сел — все высыпали на улицы, чтобы поприветствовать нас, чтобы выразить свою преданность, свое восхищение, свою надежду на лучшее будущее под моей твердой рукой. Я видел в их глазах не только радость победы, но и что-то еще — какую-то новую гордость за свою страну, за свою Русь, которая из забитой, отсталой окраины Европы вдруг превратилась в одну из ведущих мировых держав. И я понимал, что это — моя главная заслуга, моя главная победа. Не взятие Константинополя, не разгром Византии, а вот это — пробуждение национального самосознания, рождение новой, единой, сильной нации.

Я стал для них не просто правителем, не просто очередным князем или царем. Я стал живой легендой, почти мифом. Символом непобедимости, справедливости, мудрости. Отцом нации, если хотите. И это, с одной стороны, было очень приятно и лестно для моего самолюбия. Но, с другой стороны, это накладывало на меня еще большую, еще более тяжелую ответственность. Я не мог их обмануть, не мог их подвести. Я должен был оправдать их надежды, их веру.

Это триумфальное возвращение, которое растянулось на многие недели, пока мы медленно двигались вверх по Днепру, останавливаясь в каждом крупном городе, принимая поздравления и дары, решая неотложные местные дела, — это возвращение не только укрепило мой авторитет внутри страны до небывалых высот, но и произвело огромное впечатление на наших соседей. Соседние народы и государства — поляки, венгры, чехи, немцы, шведы, даже те же печенеги и булгары, — видя невероятную мощь моей Русской Империи и славу ее Царя, спешили засвидетельствовать мне свое почтение, прислать своих послов с богатыми дарами, предложить союзы, торговые договоры или, по крайней мере, гарантировать свой вечный нейтралитет и дружбу. Мир вокруг Руси менялся на глазах. И менялся он в нашу пользу.

Начиналась новая эпоха в истории Руси. Эпоха мира (относительного, конечно, потому что враги и завистники у нас еще оставались, да и внутренние проблемы никуда не делись). Эпоха грандиозного строительства — не только городов и крепостей, но и нового общества, нового государства. Эпоха реформ, просвещения и, я очень на это надеялся, процветания. Впереди было еще очень много работы.

Вернувшись на Русь, в Киев, который я решил сделать своей главной, имперской столицей (хотя Новгород и Тмутаракань тоже оставались важными центрами), и отпраздновав как следует нашу великую победу (пиры и гуляния продолжались, кажется, не одну неделю, и вся страна ликовала вместе с нами), я не стал, как говорится, почивать на лаврах и наслаждаться плодами своих ратных подвигов. Я прекрасно понимал, что военные успехи, сколь бы громкими и впечатляющими они ни были, — это только начало, только фундамент. Чтобы моя Империя стала действительно сильной, процветающей, жизнеспособной, чтобы она могла не только выживать в этом жестоком мире, но и развиваться, двигаться вперед, нужны были глубокие, коренные, масштабные реформы во всех сферах жизни — в управлении, в экономике, в армии, в праве, в культуре, в образовании. И теперь, когда я обладал непререкаемым авторитетом во всей стране, когда в моей казне было достаточно золота и серебра (спасибо византийской контрибуции и херсонесским трофеям), и, что немаловажно, когда я имел возможность использовать контролируемую, дозированную, но все же очень существенную помощь Вежи (в рамках наших «Законов Системы»), я с головой окунулся в этот титанический, но такой увлекательный труд — в строительство новой, великой Руси.

Первым делом я взялся за реформу государственного управления. Нужно было покончить с этой проклятой удельной раздробленностью, с этой вечной грызней между князьями, которая на протяжении веков ослабляла Русь и делала ее легкой добычей для врагов. Я решил создать единую, централизованную, вертикально интегрированную административную систему, которая должна была охватить всю территорию моей необъятной Империи. В ключевые земли и города — Новгород, Псков, Смоленск, Чернигов, Ростов, Галич, Владимир-Волынский, Тмутаракань, и даже в только что завоеванный Херсонес (который я переименовал в Корсунь, на русский манер) — были назначены мои царские наместники. Это были, как правило, мои самые доверенные и проверенные бояре или воеводы, которые подчинялись непосредственно мне и отвечали за все дела на своих территориях — за сбор налогов в имперскую казну, за поддержание порядка и законности, за исполнение моих царских указов, за набор рекрутов в армию, за строительство дорог и крепостей. Они имели широкие полномочия, но и несли персональную ответственность передо мной за все, что происходило в их вотчинах.

Одновременно с этим я приступил к разработке единого свода законов для всей Империи — своего рода «Русской Правды» имени Антона Первого. За основу я взял, конечно, старую «Русскую Правду» Ярослава Мудрого и его потомков, но значительно расширил и дополнил ее, учитывая новые реалии, новые потребности моей Империи, и, не скрою, некоторые свои представления о справедливости и здравом смысле, почерпнутые из моей прошлой, XXI-вековой жизни. Этот новый свод законов должен был действовать на всей территории Империи, от Карпат до Урала, от Белого моря до Черного, и обеспечивать, по крайней мере, формальное равенство перед законом для всех моих подданных — будь то боярин, купец, ремесленник или простой смерд (конечно, с учетом сословных различий и привилегий, которые в то время были еще очень сильны, и которые я не мог отменить одним махом, чтобы не вызвать всеобщего бунта). Главное, что я пытался заложить в эти законы, — это принципы справедливости, неотвратимости наказания за преступления (особенно за государственные — измену, бунт, казнокрадство), защиты частной собственности (что было очень важно для развития торговли и ремесел), и, по возможности, ограничения произвола местных властей.

Огромное внимание я уделял и экономическому развитию моей Империи. Ведь сильное государство — это прежде всего сильная экономика. Я приказал начать строительство новых торговых путей — как сухопутных, так и речных, — которые должны были связать воедино различные регионы моей огромной страны и облегчить торговлю как внутри Империи, так и с нашими соседями. Особое внимание уделялось знаменитому пути «из варяг в греки», который теперь, после нашего захвата Константинополя (или, по крайней мере, установления там нашего протектората), приобретал для нас совершенно новое значение. Я поощрял развитие ремесел, предоставляя льготы и привилегии лучшим мастерам, приглашая иноземных специалистов (если они были готовы служить мне верой и правдой). Я стимулировал освоение новых, еще не заселенных земель на юге и востоке, раздавая их моим верным дружинникам и боярам в качестве поместий, но с условием, что они будут их защищать и развивать. Я приказал начать разведку и добычу полезных ископаемых — железа, меди, соли, — которые были так необходимы для нашей промышленности и армии. И, конечно же, я окончательно ввел на всей территории Империи единую денежную систему, основанную на серебряной гривне и моих знаменитых железных жетонах (которые теперь, правда, чеканились не только в Березовке, но и в Киеве, и в Новгороде, и были уже не просто железными, а с добавлением серебра и с моим царским клеймом — соколом). Это должно было способствовать стабилизации экономики, упрощению торговых операций и укреплению моей центральной власти.

Ну и, само собой, я не забывал о нашей армии и флоте. Ведь именно они были главной опорой моей власти, главным инструментом моей политики. Я продолжал строительство мощной, профессиональной, хорошо вооруженной и дисциплинированной армии, которая должна была не только защищать наши необъятные границы, но и быть готовой в любой момент выполнить любой мой приказ, отправиться в любой поход, сокрушить любого врага. Создавались новые оружейные мастерские, где под руководством Степана и с использованием тех знаний, которые мы получали от Вежи, производилось самое современное по тем временам оружие — улучшенные самострелы, легкие и прочные доспехи, новые типы мечей и копий, более совершенные осадные машины. Строились новые верфи на Черном, Азовском и Балтийском морях, где спускались на воду новые боевые и транспортные корабли. Создавались специальные учебные центры — своего рода военные академии, — где готовили не только простых воинов и моряков, но и командиров, способных мыслить тактически и стратегически.

Во всех этих моих грандиозных начинаниях — в реформе управления, в экономическом развитии, в строительстве армии и флота, в создании новых законов — я активно, хоть и очень осторожно, использовал те уникальные возможности, которые предоставляла мне Вежа в рамках наших «Законов Системы». Это могла быть помощь в планировании и логистике каких-то особо сложных и масштабных строительных проектов (например, при прокладке дорог через непроходимые леса или болота). Это могло быть предоставление какой-то ценной информации о наиболее эффективных методах ведения сельского хозяйства в тех или иных климатических условиях, или о новых технологиях в ремесленном производстве (например, в металлургии или ткачестве). Это мог быть анализ огромных массивов данных (которые собирал мой Ручной Сокол и другие, создаваемые нами интерфейсы) для принятия наиболее оптимальных управленческих или экономических решений. Это мог быть даже доступ к некоторым ограниченным технологическим знаниям из других, более развитых миров или эпох, которые могли бы ускорить развитие моей Империи, но только при условии, что это не будет нарушать Первый и Второй Законы (то есть, не будет нести прямой угрозы человечеству и не потребует использования био-носителей).

Вежа, теперь работающая в этом новом, контролируемом режиме, становилась для меня своего рода «суперкомпьютером», «мозговым центром», «научно-исследовательским институтом» на службе у русского Царя. Она уже не могла мной манипулировать, не могла меня принуждать, не могла выкачивать из меня «энергию влияния». Но она все еще обладала колоссальными знаниями и аналитическими способностями, которые я мог использовать на благо своей страны. И я этим пользовался. Аккуратно, дозированно, с постоянной оглядкой на возможные риски и побочные эффекты. Но пользовался. Потому что я понимал, что это — мой шанс. Шанс построить не просто сильную, а по-настоящему великую, процветающую, просвещенную Русь. Русь, которая могла бы стать примером для всего остального мира. И я не собирался этот шанс упускать.