Русь. Строительство империи 7

Глава 19

Переговоры с Вежей — если это вообще можно было назвать переговорами, скорее уж, это был какой-то сложнейший, многоуровневый торг, где на кону стояло не золото и не земли, а само будущее человечества, — продолжались, как мне показалось, целую вечность. Хотя на самом деле, наверное, прошло не больше нескольких дней, может быть, неделя. Мы сидели в этом мрачном, холодном подземелье, освещенные лишь тусклым светом факелов и призрачным, неземным сиянием, исходящим от черной стеллы и голограммы Вежи, и спорили, ругались, убеждали, угрожали, искали компромиссы, шли на уступки и снова возвращались к исходным позициям. Это было невероятно тяжело и физически (от постоянного напряжения и недосыпания), и, главное, морально. Я чувствовал себя так, будто на моих плечах лежит ответственность за весь мир, и одно неверное слово, одно неправильное решение может привести к катастрофе вселенского масштаба.

Царь Антон, то есть я, проявил в этих «переговорах» (сам удивляюсь, откуда что взялось!) недюжинную выдержку, какой-то внезапно проснувшийся во мне дипломатический талант (видимо, годы офисной работы и общения с начальством все же не прошли даром) и поистине несгибаемую, почти ослиную волю. Я зубами и когтями цеплялся за каждый пункт моих «Законов Системы», понимая, что от них зависит, останемся ли мы, люди, хозяевами своей судьбы, или превратимся в послушных марионеток этой всемогущей, но совершенно чуждой нам сущности.

Вежа, в свою очередь, тоже не собиралась сдаваться без боя. Она использовала весь свой арсенал — и логику, и софистику, и прямые угрозы (хотя и завуалированные), и соблазнительные обещания, и даже, как мне показалось, какие-то попытки ментального воздействия (но я, наученный горьким опытом, старался держать свою «психическую оборону»). Она пыталась найти лазейки в моих формулировках, предлагала свои «улучшения» и «дополнения», которые на поверку оказывались минами замедленного действия, способными в будущем свести на нет все наши договоренности. Но я, при неоценимой помощи старого византийского императора (который, кажется, проникся ко мне некоторым уважением и теперь выступал на моей стороне, как опытный юрист, выискивающий подводные камни в договоре) и Искры (чей холодный, аналитический ум был очень кстати), старался не поддаваться на ее уловки и твердо стоять на своем.

В конце концов, после многих дней и ночей этих изнурительных, почти нечеловеческих споров, мы, наконец, пришли к какому-то подобию соглашения. Вежа, убедившись, видимо, в моей непреклонности и, возможно, просчитав, что такой договор, несмотря на все его жесткие ограничения, все же лучше для нее, чем риск полного уничтожения ее главного ретранслятора или непредсказуемого, открытого конфликта со мной и моей Империей (которая, как она теперь знала, тоже была не лыком шита), формально, хоть и с явной неохотой, согласилась принять предложенные мной «Законы Системы». Правда, с некоторыми поправками и уточнениями, которые, как мне показалось, не меняли их сути, но давали ей какую-то минимальную свободу маневра в будущем. Ну, да бог с ней, идеальных договоров не бывает, а этот, учитывая обстоятельства, был просто верхом дипломатического искусства с моей стороны.

Византийский император и Искра, выступившие невольными (а может, и вольными) свидетелями и участниками этого исторического процесса, также подтвердили свое согласие с итоговым текстом «Законов». Старик даже прослезился, когда Вежа объявила о своем решении. Кажется, он действительно поверил, что у человечества появился шанс.

Момент формального принятия «Законов» сопровождался каким-то очень странным, почти мистическим событием. Древняя черная стелла в центре зала, которая до этого лишь тускло пульсировала своим неземным светом, вдруг вспыхнула невероятно ярко, озарив все подземелье каким-то слепящим, почти белым сиянием. Одновременно с этим мы все — и я, и Искра, и император, — ощутили мощнейший, но очень короткий энергетический импульс, который прошел сквозь нас, вызвав легкое головокружение и покалывание во всем теле. А затем в моем интерфейсе (и, как я потом узнал, в интерфейсах Искры и императора тоже, если они у них еще оставались) появилось официальное системное уведомление: «Протокол взаимодействия „Вежа-Носитель“ изменен. Активирован новый протокол „Вежа-Цивилизация“ на основе принятых Законов. Статус „Носитель“ аннулирован. Все активные навыки и ранги заморожены до особого распоряжения или деактивированы».

Это не подписание какого-то там документа на бумаге, которого у нас и не было. Это было нечто гораздо большее. Это было какое-то фундаментальное, необратимое изменение в самой структуре взаимодействия между Вежей и этим миром, зафиксированное на каком-то глубинном, энергетическом или информационном уровне. Старый порядок, основанный на тайном, неконтролируемом манипулировании носителями, на выкачивании из них «энергии влияния», на бесконечных войнах и конфликтах, уходил в прошлое. По крайней мере, я на это очень надеялся. Наступала новая эра — эра сосуществования, основанного на четких, хоть и выстраданных, вынужденных, но все же правилах.

Однако я прекрасно понимал, что принятие этих «Законов» — это только первый, пусть и очень важный, шаг. Гораздо сложнее будет обеспечить их реальное соблюдение со стороны такой хитрой и могущественной сущности, как Вежа. И еще сложнее будет справиться с теми последствиями, которые эти изменения, несомненно, повлекут за собой — и для меня лично, и для моей Империи, и для всего этого мира. Впереди нас ждало еще очень много работы. И очень много опасностей.

Одним из первых и, пожалуй, наиболее ощутимых для меня лично последствий принятия этих наших с Вежей «Законов Системы» стало изменение моей прямой, почти интимной связи с ней, которая на протяжении всего этого времени была для меня одновременно и спасением, и проклятием, и источником невероятных возможностей, и причиной постоянного напряжения.

В соответствии со Вторым Законом, который я отстоял с таким трудом и который, как мне казалось, был одним из ключевых в нашем договоре, Вежа должна была немедленно и навсегда прекратить свою порочную практику использования людей — любых людей, будь то я, или какой-нибудь завалящий староста из самой глухой деревни, — в качестве своих прямых биологических носителей, своих «батареек», своих каналов для сбора «энергии влияния» и прямого, неконтролируемого воздействия на мир.

Для старого византийского императора (который, по его словам, уже давно пытался избавиться от этой связи, но не мог) это означало кардинальные, почти революционные перемены. Привычный, ставший уже почти родным интерфейс Системы, который постоянно висел у меня перед глазами (вернее, в моем сознании), который давал мне подсказки, задания, информацию, который отображал мои очки влияния, мои ранги, мои навыки, — этот интерфейс начал трансформироваться прямо на моих глазах.

Он не исчез полностью, нет. Вежа, видимо, все еще нуждалась в каком-то канале связи со мной, как с представителем «человеческой цивилизации», с которым она заключила этот договор. Но его функционал резко, катастрофически сократился. Исчезла та самая заветная вкладка «Очки влияния», на которую я так часто заглядывал, подсчитывая свои «богатства» и прикидывая, на что бы их потратить. Исчезла возможность тратить эти очки на приобретение или улучшение моих сверхъестественных, системных навыков — на «Берсеркера», на «Регенерацию», на «Ауру Лидера» и прочие «плюшки», которые не раз спасали мне жизнь и помогали побеждать врагов. Исчезла возможность мгновенного исцеления ран, повышения физических характеристик, получения доступа к каким-то скрытым знаниям или технологиям. Все это было теперь недоступно.

Мои ранги носителя — «Староста», «Претор», «Легат», «Трибун», — которые так много значили в моей прежней, «системной» жизни, которые определяли мое место в невидимой иерархии Вежи, которые давали мне определенные преимущества и открывали новые возможности, — эти ранги были либо полностью аннулированы, либо, как гласило системное сообщение, «заморожены до особого распоряжения или полной деактивации». Они превратились в своего рода почетные, но уже не действующие титулы, как ордена и медали у отставного генерала. Я перестал быть активным генератором той самой «энергии влияния» для Вежи, перестал быть ее «батарейкой». Меня, так сказать, «отключили от матрицы».

Это было очень странное, двоякое ощущение. С одной стороны, я почувствовал невероятное облегчение, почти эйфорию. Как будто с моих плеч свалился огромный, невидимый, но очень тяжелый груз, который я тащил на себе все эти годы. Больше не нужно было постоянно гнаться за этими проклятыми очками, выполнять сомнительные, а порой и откровенно мерзкие задания Системы, чтобы получить очередную «дозу» или избежать «штрафа». Больше не нужно было жить в постоянном страхе перед ее наказанием, перед ее манипуляциями, перед ее непредсказуемыми и часто жестокими играми. Я снова стал… почти свободным человеком. Почти.

Но, с другой стороны, это означало и потерю. Потерю тех уникальных, почти божественных способностей, которые не раз спасали мне жизнь, которые помогали мне побеждать врагов, которые позволяли мне совершать то, что было недоступно простым смертным. Теперь я оставался просто человеком. Да, очень опытным, очень знающим (все те знания и навыки, которые я приобрел за время «носительства», Вежа, к счастью, у меня не отняла — по крайней мере, пока), очень закаленным в боях и интригах. Но все же — просто человеком. Смертным, уязвимым, подверженным болезням, старению, усталости. Как и все остальные. И это было немного… страшно. Я слишком привык к своей «избранности», к своей «суперсиле». А теперь мне предстояло учиться жить без нее.

Даже мой Ручной Сокол, этот пернатый аватар Вежи, который до этого момента был моим постоянным спутником и почти частью меня самого, изменился. Он не исчез, он все так же сидел у меня на плече или кружил надо мной. Но я чувствовал, что его связь со мной стала другой. Он перестал быть прямым продолжением воли Системы, перестал быть источником ее указаний или ментального воздействия на меня. Теперь он превратился скорее в сложный, высокотехнологичный, но все же инструмент, подчиненный в первую очередь мне, Царю Антону (в рамках тех самых принятых «Законов», конечно), и предназначенный для выполнения вполне конкретных, земных задач — разведки, связи, анализа данных, — но уже без возможности прямого вмешательства в мое сознание или мою волю. По крайней мере, я на это очень надеялся.

Это был болезненный, но, я понимал, абсолютно необходимый этап перехода к новому миропорядку, к новым отношениям с Вежей. Этап прощания со старыми иллюзиями и обретения новой, пусть и более трудной, но зато более честной свободы. Я еще не знал, чем все это обернется для меня и для моей Империи. Но я чувствовал, что мы стоим на пороге чего-то очень важного, чего-то, что может изменить судьбу всего этого мира. И я был готов к этому. Почти готов.

Древняя, черная, пульсирующая неземным светом стелла, этот главный ретранслятор Вежи, скрытый в самых глубоких подземельях Константинопольского дворца, также не осталась без изменений после принятия наших «Законов Системы». Она не была уничтожена, как изначально, в порыве отчаяния, предлагал старый византийский император. Я понимал, что такой шаг, даже если бы он был технически возможен (а я в этом очень сомневался, учитывая ту невероятную энергию, которая от нее исходила), мог бы привести к совершенно непредсказуемым и, скорее всего, катастрофическим последствиям для всей планеты, а может быть, и для самой ткани реальности. Мы не знали, что это за штуковина, как она работает, с чем она связана, и разрушать ее, не понимая последствий, было бы верхом глупости и безответственности. Это было все равно, что пытаться обезвредить атомную бомбу с помощью кувалды.

Вместо этого, в соответствии с принятыми нами «Законами» (особенно Третьим, который говорил о «контролируемом сотрудничестве»), функция этой стеллы должна была быть изменена. Она должна была перестать быть тайным, неконтролируемым узлом для сбора «энергии влияния» от ничего не подозревающих биологических носителей и для скрытого, манипулятивного управления ими. Теперь она должна была стать центральным, но уже известным и, по крайней мере, частично контролируемым нами элементом новой, легализованной инфраструктуры Вежи в этом мире. Инфраструктуры, работающей в рамках «Законов Системы» и предназначенной не для порабощения, а для сотрудничества с человечеством.

Как именно это изменение функции произошло, я, честно говоря, до конца не понял. Возможно, это потребовало каких-то сложных, почти магических манипуляций с самой стеллой, с ее энергетическими потоками, с теми неземными символами, которые покрывали ее поверхность. Эти манипуляции могли быть произведены либо самой Вежей (которая, подчиняясь новым правилам, сама перенастроила свой «ретранслятор»), либо при помощи тех знаний и инструкций, которые она предоставила мне и Искре через наши (теперь уже сильно урезанные) интерфейсы. Я помню, что мы провели несколько долгих, напряженных часов в этом подземном зале, выполняя какие-то странные, непонятные нам ритуалы или команды, которые транслировала Вежа. Были какие-то вспышки света, какие-то гулы, какие-то изменения в пульсации стеллы. В конце концов, Вежа сообщила нам, что «перенастройка завершена» и что «узел теперь функционирует в новом, безопасном режиме». Верить ей на слово было, конечно, рискованно, но другого выхода у нас не было. Мы могли только надеяться, что она не обманывает нас в очередной раз.

Теперь эта черная стелла, как я понял, должна была служить своего рода главным «сервером» или «ядром» для той части Системы «Вежа», которая официально взаимодействовала с человеческой цивилизацией через разрешенные, небиологические интерфейсы (такие, как мой Ручной Сокол, или будущие терминалы и сети, которые нам еще предстояло создать). Она должна была обеспечивать ее стабильную работу, хранение и обработку информации, связь с другими, возможно, существующими узлами Вежи в других частях мира или даже в других реальностях. Но все это — уже без возможности прямого, неконтролируемого, вредоносного вмешательства в нашу жизнь. По крайней мере, так было задумано. А как оно будет на самом деле — покажет только время.

Судьба самого византийского императора, этого старого, мудрого, но сломленного человека, который, как ни странно, сыграл ключевую, хоть и трагическую, роль во всех этих невероятных событиях, также была решена в эти дни. После того, как он перестал быть активным носителем Системы и, следовательно, перестал представлять для меня прямую угрозу (а может, даже стал своего рода союзником в нашей общей борьбе с Вежей), и после того, как он, пусть и скрепя сердце, но все же помог мне в выработке и принятии этих «Законов», его дальнейшее пребывание на императорском троне стало невозможным. Он был слишком тесно связан со старым, порочным, «системным» порядком. Он был символом той Византии, которую я только что победил. И он сам, я думаю, это прекрасно понимал.

Я, проявив, как мне кажется, великодушие победителя и некоторое уважение к его возрасту, его мудрости (пусть и обретенной через такие страдания) и его недавней помощи, не стал его казнить или подвергать каким-либо унижениям. Я предложил ему несколько вариантов его дальнейшей судьбы, и он выбрал тот, который, видимо, больше всего соответствовал его нынешнему душевному состоянию.

Он формально, перед лицом оставшихся в живых сенаторов, патриарха и высших сановников, отрекся от императорского престола в пользу того ставленника, которого я ему указал. Это был один из дальних родственников предыдущей династии, человек не слишком умный, не слишком амбициозный, но достаточно лояльный мне и готовый выполнять все условия нашего мирного договора. Этот новый император должен был обеспечить стабильность в том, что осталось от Византийской империи, и ее полную интеграцию в новую систему международных отношений, где доминирующую роль теперь играла моя Русская Империя.

Сам же старый император, сложив с себя все регалии и приняв монашеский постриг под именем брата Иоанна (в честь какого-то своего любимого святого, как он мне объяснил), удалился в один из самых отдаленных и уединенных монастырей где-то на Афоне или на одном из греческих островов. Там, как он сказал, он собирался провести остаток своих дней в молитвах, покаянии и размышлениях о бренности всего земного и о тайнах мироздания. Я не стал ему мешать. Возможно, там, в тишине и уединении, он действительно найдет тот покой, которого был лишен на протяжении всей своей долгой и мучительной жизни «носителя». Я даже распорядился, чтобы ему были созданы все условия для спокойной жизни и чтобы его никто не беспокоил. А перед отъездом он передал мне несколько старинных, полуистлевших свитков, исписанных мелким греческим убористым почерком.

— Это, Антон, — сказал он мне на прощание, и в его глазах я снова увидел ту странную, печальную усмешку, — это все, что мне удалось собрать за многие годы о Веже, о ее возможных истоках, о ее методах. Тут есть и мои собственные наблюдения, и выписки из древних текстов, и даже какие-то безумные теории. Возможно, это поможет тебе лучше понять, с кем ты имеешь дело. И, может быть, когда-нибудь, если тебе повезет больше, чем мне, ты сможешь найти способ окончательно избавиться от нее. Или, по крайней мере, сделать ее по-настоящему безопасной для человечества. Прощай, Царь всея Руси. И да хранят тебя твои боги. Если они, конечно, существуют.

С этими словами он ушел. А я остался один на один с поверженным Константинополем, с этой черной стеллой в подземелье, с моим Ручным Соколом на плече, и с этими загадочными свитками в руках. Впереди меня ждало еще очень много работы. И очень много неизвестности.

После того, как внутренний, так сказать, «системный» конфликт с Вежей был более-менее урегулирован (по крайней мере, я на это очень надеялся), и после того, как была решена судьба бывшего византийского императора и на его место был посажен мой, так сказать, «ручной» василевс, я приступил к формальному завершению войны с Византией и установлению нового миропорядка в этом регионе. Теперь, когда Константинополь, эта жемчужина мира, был в моих руках, когда их главный флот покоился на дне Эгейского моря, а их армия была разгромлена и деморализована, когда сама всемогущая (или уже не очень?) Система «Вежа» была связана по рукам и ногам моими «Законами», я мог диктовать условия мира с позиции неоспоримой, абсолютной силы.

Я не стал созывать какой-то там «мирный конгресс» или вести долгие и нудные дипломатические переговоры с остатками византийской элиты — сенаторами, высшими сановниками, военачальниками, которые еще сохраняли какое-то влияние в том, что осталось от их некогда великой империи. Зачем? Я просто объявил им свои условия. Условия полной и безоговорочной капитуляции. И они, поскрипев зубами, поплакав о былом величии, но прекрасно понимая, что выбора у них особо нет (альтернативой было только полное уничтожение и превращение Константинополя в груду дымящихся развалин, чего я, честно говоря, тоже не хотел), вынуждены были их принять.

Условия, которые я им продиктовал, были, конечно, суровыми, даже жестокими. Но, с другой стороны, они не были направлены на полное уничтожение Византии как государства или на геноцид ее населения. Я понимал, что это могло бы создать опасный вакуум власти в этом стратегически важном регионе, привести к новому хаосу, к появлению каких-нибудь новых, еще более агрессивных хищников, с которыми мне потом пришлось бы воевать. Поэтому мои условия были скорее прагматичными, направленными на то, чтобы максимально ослабить Византию, лишить ее возможности угрожать Руси в будущем, и, конечно же, получить максимальную выгоду для моей собственной, стремительно растущей Империи.

Во-первых, Византия (или то, что от нее осталось) официально, раз и навсегда, перед всем миром, признавала полную, неоспоримую и вечную власть Русской Империи над всем Крымским полуостровом, над Тмутараканью, над всеми другими землями в Северном Причерноморье и Приазовье, которые были завоеваны мной или моими предками. Все их исторические претензии на эти территории, все их грамоты и договоры аннулировались. Отныне это была русская земля, и точка.

Во-вторых, Византия обязывалась выплатить Русской Империи огромную, просто колоссальную контрибуцию золотом, серебром, драгоценными камнями, шелками, мехами, рабами (хотя от рабов я, по возможности, отказывался, предпочитая брать выкуп или использовать их на восстановительных работах) и другими ценностями. Эта контрибуция должна была не только компенсировать нам все расходы и ущерб, нанесенный во время этой долгой и кровопролитной войны, но и послужить своего рода «наказанием» за их прошлые агрессивные действия против Руси, за их коварство и высокомерие. А главное, она должна была серьезно пополнить мою имперскую казну и пойти на восстановление разрушенных войной земель (как наших, так и их, если они согласятся на мои условия), на дальнейшее развитие моей Империи, на строительство новых городов, дорог, флота, армии.

В-третьих, Византия передавала Руси значительную часть своего уцелевшего военного и торгового флота (а кое-что у них еще оставалось, особенно в других провинциях, не затронутых войной). А также предоставляла русским купцам исключительные, самые благоприятные торговые привилегии на всей своей территории, включая право беспошлинной или льготной торговли в самом Константинополе и во всех других ключевых портах их империи. Это должно было обеспечить экономическое доминирование Руси в Черноморском регионе и открыть для наших купцов новые, невероятно богатые рынки сбыта и источники товаров.

В-четвертых, и это было, пожалуй, самое унизительное для них условие, в Константинополе, на императорском троне, оставался тот самый мой ставленник, который присягнул мне на верность и обязался координировать всю свою внешнюю и внутреннюю политику с интересами Русской Империи. Фактически, он становился моим наместником, моим вассалом, а некогда великая Византийская империя превращалась в зависимое, марионеточное государство, полностью подчиненное моей воле. Возможно, для гарантии его лояльности и для поддержания порядка в этом все еще неспокойном городе, я даже оставил бы там на какое-то время небольшой русский гарнизон или, по крайней мере, своего военного советника с широкими полномочиями.

Эти условия, по сути, означали конец той Византии, которую знал мир на протяжении почти тысячи лет. На ее месте возникало нечто новое — слабое, урезанное, зависимое государство, которое отныне должно было служить интересам новой, восходящей звезды на геополитическом небосклоне — моей Русской Империи. Новая геополитическая реальность в Восточной Европе, в Средиземноморье, а может быть, и во всем мире, была установлена. Русь становилась доминирующей силой, а Константинополь — эта жемчужина мира, этот Второй Рим, — отныне должен был сверкать в короне ее первого Императора, то есть, меня.

Я понимал, что это был только начало. Что впереди еще много трудностей, много вызовов, много опасностей. Что византийцы так просто не смирятся со своим поражением и будут искать любой возможности для реванша. Что другие соседи, видя наше усиление, могут испугаться и попытаться объединиться против нас. Что сама Вежа, несмотря на все наши «Законы», может оказаться не таким уж предсказуемым и безопасным «партнером». Но я был готов к этому. Я чувствовал в себе силы, знания, волю. И я знал, что за мной — моя страна, мой народ, моя армия. И мы будем строить нашу Империю. Нашу Великую Русь. Несмотря ни на что.