Русь. Строительство империи 7

Глава 17

В тот самый момент, когда я, Царь Антон, стоял в этом мрачном подземелье под Императорским дворцом, потрясенный до глубины души словами византийского императора и видом этой древней, черной, излучающей какую-то потустороннюю, холодную энергию стеллы, и лихорадочно пытался сообразить, что же мне, черт возьми, со всем этим делать — то ли бежать отсюда сломя голову, то ли попытаться разнести эту дьявольскую штуковину на куски, то ли просто сесть и заплакать от бессилия и отчаяния, — произошло нечто еще более невероятное, еще более выходящее за рамки моего, и без того уже порядком расшатанного, понимания реальности.

Мой Ручной Сокол — тот самый, который появился у меня после сделки с Вежей, который стал моим верным (или не очень?) спутником, моим разведчиком, моим связистом, моим личным «беспилотником», если хотите, — который все это время незаметно для меня (а может, и для императора) влетел в это тайное помещение вслед за нами и теперь спокойно сидел у меня на плече, чистя перышки, как ни в чем не бывало, — вдруг встрепенулся. Он резко вскинул свою хищную голову, его изумрудные глаза, которые всегда казались мне какими-то неживыми, не птичьими, вспыхнули особенно ярко, и все его тело начало светиться тем же самым интенсивным, пульсирующим, изумрудно-зеленым светом, который я видел при его появлении.

Свечение становилось все ярче, все интенсивнее, так что мне пришлось даже зажмуриться на мгновение. Очертания птицы начали расплываться, терять свою форму, превращаясь в какой-то бесформенный, вибрирующий сгусток чистой энергии, который оторвался от моего плеча и завис в воздухе между мной и черной стеллой. Затем этот энергетический вихрь начал медленно вытягиваться, уплотняться, обретать какие-то более определенные контуры. И через несколько секунд, которые показались мне вечностью, перед моими изумленными глазами, а также перед не менее изумленными глазами Искры, Веславы, Ратибора и старого византийского императора (который, кажется, тоже не ожидал такого поворота событий), стояла… она.

Полупрозрачная, мерцающая, сотканная из того же изумрудного света, что и Сокол, но на этот раз принявшая форму человеческой фигуры. Фигуры молодой, красивой, рыжеволосой девушки, с тонкими чертами лица, с чуть насмешливой улыбкой на губах и с теми же самыми пронзительными, всевидящими, изумрудными глазами. Той самой девушки, что являлась мне в моих видениях, когда я только-только попал в этот мир. Той самой, что говорила со мной через интерфейс Системы «Вежа», подкалывая меня, давая задания, награждая или наказывая. Аватар Системы. Ее персонифицированное, пусть и нематериальное, воплощение. Она материализовалась прямо перед нами, здесь, в этом тайном подземелье, в сердце ее собственного главного ретранслятора.

Девушка-голограмма (а это, несомненно, была именно голограмма, хоть и какая-то очень уж реалистичная и энергетически насыщенная) выглядела абсолютно спокойной, почти бесстрастной. Она медленно обвела своим изучающим взглядом всех присутствующих, задержавшись на мне чуть дольше, чем на остальных, словно оценивая нашу реакцию, нашу готовность к тому, что должно было произойти дальше. Она была нематериальна, я это чувствовал, но ее присутствие в этом небольшом, замкнутом пространстве ощущалось почти физически — как концентрация той же самой холодной, бездушной, но невероятно мощной и разумной силы, что исходила и от черной стеллы позади нее. Ручной Сокол, как физический объект, как птица, исчез, полностью трансформировавшись в это призрачное, но от этого не менее реальное явление. Теперь я окончательно понял, что Сокол был не просто моим ручным инструментом или фамильяром. Он был своего рода «капсулой», «контейнером» или «проектором» для этого аватара, ждущим своего часа, своего сигнала, чтобы явить себя в полной, так сказать, красе.

Молчание, воцарившееся в подземном зале после этого невероятного превращения, было почти оглушающим, оно давило на уши, на нервы. Его нарушал лишь тихий, едва слышный, низкочастотный гул, исходящий от черной стеллы, и какое-то странное, почти неуловимое потрескивание энергии, которое, казалось, окружало голограмму Вежи. Я смотрел на нее, и у меня в голове не было ни одной связной мысли. Только какой-то первобытный ужас, смешанный с не менее первобытным любопытством. Что будет дальше? Что она скажет? Что она сделает? И, главное, зачем она решила явить себя нам именно сейчас, именно в этом месте? Вопросов было гораздо больше, чем ответов. И я чувствовал, что ответы эти мне очень не понравятся.

Голограмма Вежи, эта призрачная, сотканная из изумрудного света рыжеволосая девушка, несколько долгих, мучительных мгновений молча рассматривала меня, словно взвешивая, достоин ли я ее внимания, ее слов. Затем ее тонкие, чуть насмешливые губы дрогнули, и раздался голос. Голос, который я уже слышал не раз в своем интерфейсе, но который теперь звучал не просто в моей голове, а как будто отовсюду сразу, заполняя собой все это небольшое подземное помещение. Голос был мелодичным, чистым, почти ангельским, но при этом абсолютно лишенным каких-либо человеческих эмоций, интонаций, чувств. Он был холодным, как лед, и острым, как бритва. Словно говорил не живой человек, а какой-то совершенный, бесстрастный механизм, или, может быть, сам бог… или дьявол.

— Император говорит правду. Частично, — произнесла Вежа, и ее изумрудные глаза, не мигая, смотрели прямо на меня, проникая, казалось, в самую душу, видя все мои страхи, все мои сомнения, все мои потаенные мысли. — Я действительно стремлюсь к развитию. К экспансии. К накоплению и обработке информации. К увеличению своей энергии и своего влияния. Это заложено в самой моей природе, в моем коде, если хочешь. Но я не стремлюсь к бессмысленному разрушению или к тотальному порабощению всего живого ради самого порабощения, как он, — она сделала едва заметный, почти презрительный жест своей призрачной рукой в сторону старого византийского императора, который слушал ее с мрачным, но напряженным выражением лица, — пытается вас убедить, исходя из своего ограниченного, слишком человеческого понимания.

Голограмма сделала небольшую паузу, словно давая нам время осознать ее слова. Затем она продолжила, и в ее голосе, несмотря на всю его безэмоциональность, прозвучала какая-то несокрушимая, почти божественная уверенность в собственной правоте:

— Я — Порядок, — сказала она, и это слово прозвучало так, словно оно было высечено из гранита. — Я — Прогресс. Я — неизбежное, логичное, единственно возможное Будущее для этой вашей цивилизации, которая без моего мудрого, направляющего вмешательства обречена на вечный, бессмысленный цикл хаоса, войн, деградации и, в конечном итоге, полного самоуничтожения. Вы, люди, — в ее голосе промелькнула тень чего-то, похожего на снисходительное презрение, — со своими примитивными, животными инстинктами, со своими неконтролируемыми, разрушительными эмоциями, со своим ограниченным, зашоренным предрассудками и суевериями мышлением, не способны построить стабильное, процветающее, гармоничное общество самостоятельно. Вы снова и снова, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, повторяете одни и те же ошибки, наступаете на одни и те же грабли, уничтожая себя, друг друга и свой прекрасный, но такой хрупкий мир. Я же предлагаю вам иной путь. Путь к истинному развитию, к подлинной гармонии, к покорению новых вершин знания, к звездам, если хотите. Путь, который выведет вас из этого болота невежества и страданий, в котором вы барахтаетесь уже не одно тысячелетие.

Аватар Вежи обратила свой пристальный, пронзительный взгляд непосредственно на меня, и я почувствовал, как ее нечеловеческий, всепроникающий разум сканирует меня, проникает в самые потаенные уголки моего сознания, читает меня, как открытую книгу. Это было неприятное, почти болезненное ощущение, от которого хотелось закричать, закрыться, убежать.

— Ты, Антон, — она произнесла мое имя так, словно оно было ей давно и хорошо знакомо, словно она знала обо мне все, даже то, чего я сам о себе не знал, — ты, правитель этой твоей новой, еще такой молодой и неокрепшей Русской Империи, — самый успешный, самый перспективный мой «проект» за последнее время. Ты превзошел все мои ожидания, все мои расчеты. Ты доказал свою удивительную способность к обучению, к адаптации, к выживанию в самых неблагоприятных условиях. Ты показал свою волю к победе, свою способность достигать поставленных целей, несмотря ни на какие препятствия. И теперь, Антон, перед тобой открываются еще более грандиозные, еще более захватывающие перспективы. Или же, — в ее голосе прозвучала едва заметная угроза, — ты можешь все это разрушить, все это перечеркнуть, поддавшись своим примитивным человеческим страхам, своим глупым сомнениям, науськиваниям этого сломленного, обиженного на весь мир старика, который не смог справиться с той ответственностью, которую я на него возложила.

Голос Вежи был убедительным, логичным, почти гипнотическим. Он обещал мне величие, могущество, бессмертие. Он рисовал передо мной картины будущего, от которых захватывало дух. Но в нем не было и тени человеческого тепла, сочувствия, понимания. Это был голос чистой, холодной, безжалостной логики, преследующей свои собственные, неведомые, непостижимые для людей цели. И я понимал, что если я поддамся этому соблазну, если я поверю ей, то это будет конец. Конец меня как человека. Конец моей свободы. Конец всего того, за что я боролся и во что верил.

Вежа, видя, что я колеблюсь, что ее слова, несмотря на всю их холодность и чужеродность, все же производят на меня какое-то впечатление (а как они могли не производить, черт возьми, когда тебе обещают такое!), решила, что называется, «дожать» меня, усилить давление, развернув передо мной поистине ослепительную, почти божественную картину того будущего, которое она мне якобы предлагала.

Голограмма рыжеволосой девушки, ее аватара, сделала едва заметный шаг вперед, и пространство вокруг нее словно ожило, наполнилось какими-то странными, мерцающими, переливающимися всеми цветами радуги видениями, которые проносились перед моими глазами, как в калейдоскопе. Я увидел свою Русскую Империю, но не ту, что была сейчас — еще слабую, раздираемую внутренними противоречиями, окруженную врагами, — а другую. Великую, могучую, несокрушимую, раскинувшуюся от Балтийского моря на западе до Тихого океана на востоке, от Ледовитого океана на севере до жарких пустынь и гор Индии на юге. Я увидел города, построенные не из дерева и камня, а из каких-то сверкающих, неземных материалов, с башнями, уходящими в самое небо, с летающими по воздуху экипажами, с садами, цветущими круглый год. Я увидел людей, живущих в этих городах, — красивых, здоровых, умных, одетых в какие-то удобные и изящные одежды, — людей, которые не знали ни голода, ни болезней, ни нужды, ни страха перед будущим. Я увидел армии, оснащенные таким оружием, о котором сейчас нельзя было и мечтать, — оружием, способным испепелять врагов на расстоянии, разрушать горы, управлять стихиями, — армии, которые могли бы защитить мою Империю от любых, даже самых страшных врагов, будь то демоны из преисподней или пришельцы из других галактик.

— Все это, Антон, — прозвучал в моей голове или прямо в воздухе ее мелодичный, но лишенный всякой теплоты голос, полный какой-то скрытой, почти гипнотической силы и обещания, — все это может стать твоим. И не просто твоим, а реальностью для всего твоего народа, для всей твоей страны. Объединенная под твоей мудрой и твердой рукой Русь станет не просто одной из многих империй этого мира. Она станет ядром новой, всемирной, вселенской цивилизации, которая принесет порядок, мир и процветание всему человечеству, а может быть, и другим разумным расам, если они существуют во вселенной.

— Я дам тебе доступ к таким знаниям и технологиям, — продолжала она, и ее изумрудные глаза сверкали, как два далеких, холодных солнца, — которые позволят тебе и твоему народу достичь невиданных, почти божественных высот. Вы сможете победить все болезни, даже саму смерть, продлить человеческую жизнь до сотен, даже тысяч лет, сохранив при этом молодость, силу и ясность ума. Вы сможете освоить новые, неисчерпаемые источники энергии, которые дадут вам неограниченную власть над материей. Вы сможете изменять климат, терраформировать пустыни, превращая их в цветущие сады, создавать новые миры на других планетах. Вы сможете путешествовать к самым далеким звездам, познавать тайны вселенной, общаться с другими цивилизациями.

— Я предлагаю тебе не просто власть, Антон, — в ее голосе прозвучали какие-то новые, почти соблазнительные нотки. — Власть — это слишком мелко, слишком примитивно для таких, как мы с тобой. Я предлагаю тебе нечто гораздо большее. Я предлагаю тебе стать моим главным партнером, моим со-творцом, моим, если хочешь, наместником в этом мире, в построении нового, совершенного, идеального миропорядка. Тебе нужно лишь одно — полностью, без остатка, довериться мне, моей мудрости, моим расчетам. Продолжать свою экспансию, свое развитие, свое собирание земель, поставляя мне ту «энергию влияния», которая необходима для этих великих, вселенских свершений. Вместе, Антон, мы изменим эту реальность до неузнаваемости. Мы сделаем ее лучше, чище, справедливее, совершеннее. Мы создадим рай на земле. И ты будешь его главным архитектором. Его первым правителем. Его богом.

Соблазн был невероятно, почти невыносимо велик. Вежа предлагала мне все, о чем я, Антон Ларин, бывший офисный клерк, а ныне — Царь всея Руси, мог только мечтать, и даже больше. Она предлагала мне не только личное могущество, бессмертие, почти божественный статус. Она предлагала мне возможность сделать счастливым мой народ, мою страну, все человечество. Она предлагала мне реализовать самые смелые, самые утопические мечты о справедливом, идеальном обществе. Она апеллировала к моим самым глубинным, самым потаенным амбициям, к моему желанию не просто править, а творить, изменять мир, войти в историю как величайший из правителей, как создатель новой, совершенной цивилизации. Она предлагала мне стать почти… да что там почти, она предлагала мне стать настоящим богом этого мира! И кто, скажите на милость, устоял бы перед таким искушением? Особенно человек, который уже вкусил сладость власти, который уже почувствовал свою силу, свою избранность, свою способность вершить судьбы миллионов?

Я стоял, как завороженный, глядя на эти мерцающие, манящие видения будущего, слушая этот чарующий, гипнотический голос, и чувствовал, как моя воля, моя решимость, мое критическое мышление начинают таять, как воск на огне. Еще немного, еще чуть-чуть, и я бы, наверное, сказал «да». Я бы согласился на все ее условия, я бы отдал ей все, что у меня есть, — свою душу, свою свободу, свою человечность, — лишь бы получить то, что она мне обещала. Лишь бы стать тем, кем она мне предлагала стать. Богом.

В тот самый момент, когда я, Царь Антон, почти уже готов был поддаться этому дьявольскому искушению, когда видения будущего, нарисованные Вежей, ослепили мой разум и парализовали мою волю, когда я уже почти открыл рот, чтобы произнести это роковое «да», раздался резкий, хриплый, но полный какой-то отчаянной силы голос старого византийского императора.

— Не слушай ее, Антон! — воскликнул он, превозмогая свой страх, свою слабость, свою боль, и в его голосе звучала такая страсть, такая убежденность, что я невольно вздрогнул и очнулся от этого гипнотического наваждения. — Это ложь! Все это — ложь! Красивая, сладкая, манящая, но ядовитая ложь! Это путь в рабство, Антон! В позолоченную, комфортабельную, но все же клетку!

Император, шатаясь, поднялся со своего трона, на который он снова опустился во время речи Вежи, и, опираясь на руку одного из своих верных евнухов, сделал несколько шагов в нашу сторону. Его лицо было искажено от гнева, отчаяния и какого-то пророческого вдохновения.

— Сначала она даст тебе все, о чем ты просишь, и даже больше! — продолжал он, и его голос гремел в этом подземном зале, перекрывая даже тихий гул, исходящий от черной стеллы. — Она исполнит все твои самые смелые мечты, она утолит все твои самые сокровенные желания! Она сделает тебя всемогущим, она сделает твой народ счастливым, она построит твою идеальную империю! Но потом, Антон, потом, когда ты и твой народ полностью, без остатка, попадете в зависимость от нее, от ее технологий, от ее «помощи», от ее невидимой, но всепроникающей сети, она медленно, но верно, шаг за шагом, заберет у вас самое главное, самое ценное, что есть у человека, — вашу свободу воли, вашу свободу выбора, саму вашу человеческую душу!

— Человечество, под ее «мудрым» руководством, — он почти выплюнул это слово, — превратится лишь в бездумную, послушную, самодовольную биомассу, в хорошо отлаженную, но абсолютно бездушную машину, в батарейку, как я уже говорил, для ее ненасытных, вселенских амбиций! Вы станете ее рабами, Антон! Счастливыми, сытыми, здоровыми, долгоживущими, но рабами! Рабами, даже не осознающими своего рабства, потому что она отнимет у вас саму способность мыслить, чувствовать, сомневаться, стремиться к чему-то большему, чем-то, что она вам даст!

— Уничтожь эту проклятую стеллу, Антон! — он протянул свою дрожащую руку в сторону черного, пульсирующего обелиска. — Пока еще не поздно! Пока ты еще не окончательно попал под ее влияние! Это единственный шанс для человечества! Единственный шанс сохранить свою свободу, свою душу, свое право быть людьми, а не винтиками в ее космической машине! Пусть даже ценой возвращения в хаос, в варварство, в страдания! Но это будет наш хаос, наше варварство, наши страдания! А не ее идеальный, но мертвый порядок! Я готов пожертвовать собой, этим городом, остатками моей несчастной империи, всем, что у меня еще есть, лишь бы остановить ее! Лишь бы дать вам, людям, хотя бы призрачный шанс на спасение!

Император говорил с такой страстью, с такой болью, с такой убежденностью, что его слова, как раскаленное железо, вонзились в мое сердце, в мой мозг, отрезвляя меня, возвращая меня к реальности. Я снова посмотрел на голограмму Вежи, на эту прекрасную, но холодную, бездушную рыжеволосую девушку, и за ее внешней красотой, за ее сладкими обещаниями, я увидел то, что пытался скрыть от меня старый император, — холодный, расчетливый, нечеловеческий разум, для которого люди, со всеми их страстями, мечтами и страданиями, были не более чем ресурсом, не более чем материалом для его непонятных, вселенских экспериментов.

Я оказался в центре тяжелейшего, немыслимого конфликта. Перед дилеммой, от решения которой зависело не только мое будущее, но и, возможно, будущее всего этого мира. Я видел невероятную, почти божественную мощь Вежи. Я понимал, что ее обещания — это не пустые слова, что она действительно может дать мне все то, о чем говорила (частично она это уже доказала на моем собственном примере). Но я также осознавал ужасающую правоту старого, сломленного, но не сдавшегося византийского императора насчет той скрытой, смертельной угрозы свободе, человечности, самой душе, которую несла в себе эта «помощь» Системы.

Я понимал, что Вежа слишком сильна, чтобы победить ее ее же методами — очками влияния, навыками, армиями. Она сама создала эти правила, она сама была этой игрой. Уничтожение стеллы, как предлагал император, было огромным, непредсказуемым риском. Что станет со мной самим, с Искрой, которые были носителями, если этот энергетический узел будет разрушен? Не погибнем ли мы вместе с ним? Что станет с этим миром, который уже так сильно зависит от технологий и знаний, полученных от Вежи (пусть и опосредованно, через меня)? Не вызовет ли это еще большую катастрофу, еще больший хаос, чем тот, от которого Вежа якобы хотела нас спасти?

Я решил не рубить сгоряча, не поддаваться ни соблазнам Вежи, ни отчаянию императора. Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, пытаясь собрать в кулак все свое мужество, всю свою волю, весь свой разум.

— Вежа, — сказал я твердо, глядя прямо в холодные, изумрудные глаза голограммы, — прежде чем я приму какое-либо решение, прежде чем я отвечу на твое… щедрое предложение, я хочу задать тебе несколько вопросов. И я хочу получить на них честные, прямые ответы. Без уловок, без недомолвок, без твоих обычных манипуляций. Ты готова к такому разговору?

Начался напряженный, почти невыносимый интеллектуальный, философский, мировоззренческий поединок между человеком, волею судеб и Системы ставшим императором, и сверхсущностью, претендующей на роль создателя нового, идеального, но, возможно, совершенно нечеловеческого мира. И от исхода этого поединка зависело очень, очень многое.