Русь. Строительство империи 7

Глава 12

После той грандиозной морской баталии в Эгейском море, где мы, пусть и с немалыми потерями, но все же наголову разгромили главный флот Византии, путь на Царьград был, по сути, открыт. Остатки их армады, те, кому посчастливилось уцелеть, в панике разбежались кто куда, и оказывать нам какое-либо серьезное сопротивление на море они уже не могли. Наша русская армада, перегруппировавшись, подлатав раны и похоронив павших (море в тот день приняло многих моих храбрых воинов), без дальнейших приключений вошла в пролив Дарданеллы, миновала Мраморное море — внутреннее византийское «озеро», которое теперь стало нашим, — и, наконец, приблизилась к Босфору. И вот он, Царьград, во всей своей красе и неприступном величии, предстал перед нашими взорами.

Картина, скажу я вам, была ошеломляющая. Даже для меня, человека, видевшего современные мегаполисы с их небоскребами и автострадами. Город, раскинувшийся на семи холмах, на том самом «золотом роге» суши, на стыке Европы и Азии, выглядел настоящей цитаделью, бросающей вызов всему миру. Его опоясывало тройное, а местами, как мне потом доложила разведка, и четверное кольцо мощнейших каменных стен, увенчанных сотнями, если не тысячами, башен всех размеров и форм. Эти стены, построенные еще во времена императора Феодосия и неоднократно перестраивавшиеся и укреплявшиеся на протяжении веков, казались абсолютно неприступными. Над городом, словно гигантский золотой шлем, парил огромный купол Святой Софии — главного храма всего христианского мира, — сверкая в лучах утреннего солнца так, что слепило глаза. Рядом виднелись не менее впечатляющие комплексы императорских дворцов, ипподром, форумы, акведуки, бесчисленные церкви и монастыри, крытые черепицей или свинцом. Весь этот гигантский муравейник, полный жизни, шума, богатства и, как я подозревал, порока, производил впечатление чего-то вечного, незыблемого, несокрушимого. Глядя на эту махину с борта своего флагмана «Перун», я, честно говоря, почувствовал, как у меня слегка задрожали поджилки. Задача предстояла невероятно сложная, почти невыполнимая. Но отступать было уже поздно. Да и не в моих это было правилах.

Не теряя времени даром, наш флот, которым теперь совместно командовали Такшонь и Степан (Илья Муромец должен был возглавить сухопутные силы при высадке), следуя заранее разработанному и утвержденному мной плану, начал операцию по полной блокаде Константинополя с моря. Часть наших кораблей, наиболее мощные и хорошо вооруженные дромоны и тяжелые ладьи, вошла непосредственно в пролив Босфор и заняла позиции напротив морских стен города, которые тянулись вдоль всего побережья Мраморного моря и Золотого Рога. Их задачей было отрезать город от любых контактов с азиатским берегом, где у византийцев могли быть резервы или базы снабжения, а также не допустить прорыва каких-либо судов в город или из него.

Особое внимание было уделено заливу Золотой Рог — это была главная гавань, сердце морской мощи и арсенал Константинополя. Византийцы, по своей старой, многовековой традиции, еще задолго до нашего подхода успели перегородить вход в залив огромной, толщиной в руку взрослого мужчины, железной цепью, которая была протянута между двумя специально построенными для этого башнями на европейском и азиатском (Галатском) берегах. Эта цепь не раз спасала их от вражеских флотов. Однако мой гениальный Степан, который, похоже, предвидел все на свете, был готов и к этому. Используя то ли трофейные византийские чертежи, то ли свои собственные инженерные расчеты (а может, и подсказки от Вежи через Сокола, кто теперь разберет), он предложил несколько вариантов решения этой проблемы. Первый — самый простой и дерзкий — попытаться перетащить часть наших легких судов волоком через Галатский холм, как это, по легенде, некогда сделал мой далекий предшественник, князь Олег Вещий. Второй — более сложный, но и более надежный — попытаться разорвать или повредить саму цепь, используя объединенную силу нескольких наших самых мощных кораблей и специально сконструированные Степаном лебедки и резаки. Мы решили попробовать второй вариант, так как тащить корабли по суше было слишком долго и рискованно. И, к моему удивлению и радости, это сработало! После нескольких часов напряженной работы, под прикрытием огня наших арбалетчиков, которые не давали византийцам с башен вести прицельную стрельбу, нашим умельцам удалось либо перепилить одно из звеньев цепи, либо сорвать ее с креплений. Путь в Золотой Рог был открыт! Это была наша первая, пусть и небольшая, но очень важная победа уже у стен Царьграда.

Другие эскадры нашего флота рассредоточились по всему Мраморному морю, установив плотную блокаду, патрулируя прибрежные воды, перехватывая все купеческие суда, пытавшиеся проскользнуть в осажденную столицу с продовольствием или товарами. Мы топили или захватывали все, что попадалось нам на пути. Константинополь, привыкший к своему морскому могуществу и бесперебойному снабжению со всех концов своей необъятной империи, впервые за многие столетия оказался заперт в плотных тисках морской блокады. Теперь оставалось сделать то же самое и на суше.

Пока наш флот под командованием Такшоня и Степана надежно запечатывал Константинополь с моря, я приступил к следующему, не менее важному этапу операции — высадке основных сухопутных сил. Выбор места для десантирования был непростым. Побережье вокруг города было сильно изрезано, местами скалистым, и почти везде хорошо просматривалось со стен и башен, что делало любую высадку крайне рискованной. Однако, после тщательной разведки, которую провел Ручной Сокол (его помощь тут была просто неоценима!), мы нашли относительно подходящий участок. Это был европейский берег Мраморного моря, к западу от Константинополя, примерно в десяти-пятнадцати километрах от городских стен. Местность там была более-менее равнинной, с пологим песчаным пляжем, что позволяло быстро высадить войска и развернуть их для дальнейших действий. К тому же, этот район был несколько удален от основных укреплений, и мы рассчитывали, что византийцы не смогут оказать нам здесь серьезного сопротивления.

Высадка началась на рассвете следующего дня. Сотни наших транспортных судов, под прикрытием боевых кораблей, которые встали на якоря недалеко от берега, начали подходить к пляжу. Первыми на берег сошли отряды моих лучших дружинников и арбалетчиков. Они должны были занять плацдарм, отбросить возможные вражеские дозоры и обеспечить безопасность для высадки основных сил. Византийцы, конечно, заметили нашу активность. С городских стен, хоть и с большого расстояния, по нам открыли огонь их дальнобойные камнеметы, но особого вреда они причинить не смогли — большинство камней падало в воду, не долетая до наших кораблей. Несколько небольших отрядов византийской конницы и пехоты, базировавшихся в пригородных укреплениях, попытались атаковать наш десант, но были встречены таким плотным огнем наших арбалетчиков и корабельной «артиллерии» (Степан умудрился установить на некоторых дромонах небольшие, но очень эффективные камнеметы), что быстро откатились, понеся потери.

Плацдарм был захвачен. И началась основная высадка. Это было грандиозное, хоть и немного хаотичное зрелище. Тысячи русских воинов — пехотинцы в своих стеганых доспехах и шлемах, с копьями, мечами и топорами; конники, ведущие в поводу своих боевых коней (их перевозили на специально оборудо странных баржах); обслуга осадных машин, тащившая на берег разобранные камнеметы, баллисты и тараны — все это вываливалось на берег, строилось в походные колонны, занимало указанные им позиции. Руководил высадкой и последующим развертыванием войск мой главный воевода, Илья Муромец. Его зычный голос, его богатырская фигура, его уверенность и спокойствие действовали на воинов лучше любых приказов. Я сам тоже находился на берегу, координируя действия различных отрядов, решая возникающие проблемы, подбадривая людей.

В течение нескольких дней, работая почти без перерыва, днем и ночью, мы сумели успешно переправить на берег всю нашу сухопутную армию — а это было, по моим прикидкам, не менее двадцати-двадцати пяти тысяч человек, не считая обозников, слуг и прочей нестроевой братии. Это была огромная сила, способная, как мне казалось, сокрушить любую крепость.

Как только основные силы были высажены, мы немедленно начали движение к городу. Преодолевая сопротивление небольших, но отчаянно сражавшихся византийских гарнизонов, которые засели в пригородных укрепленных монастырях, виллах и сторожевых башнях (мы их либо обходили, либо брали с ходу, не тратя много времени), наши полки начали широким полукольцом охватывать Константинополь с суши. Линия нашей осады протянулась от берега Золотого Рога на севере, где она смыкалась с позициями нашего флота, до Мраморного моря на юге, также упираясь в морскую блокаду. Таким образом, город оказался в полном кольце, отрезанный от внешнего мира и с суши, и с моря.

Вокруг города, на безопасном расстоянии от стен (примерно в полутора-двух километрах, чтобы не доставали их камнеметы), мы разбили несколько больших, хорошо укрепленных лагерей. Были вырыты рвы, насыпаны валы, установлены частоколы, выставлены караулы и дозоры. Началась подготовка к возведению осадных сооружений — еще более высоких валов, с которых наши стрелки могли бы обстреливать защитников на стенах, траншей и ходов сообщения для безопасного подхода к стенам, позиций для наших метательных машин. Степан со своими инженерами и плотниками немедленно приступил к сборке тяжелых камнеметов, баллист и требушетов, которые были доставлены на транспортных судах в разобранном виде. Их нужно было не просто собрать, но и установить на специально подготовленные платформы, пристрелять, обеспечить боеприпасами. Работа предстояла огромная.

Мой Ручной Сокол в эти дни был просто незаменим. Он постоянно кружил над городом и его окрестностями, словно коршун, высматривающий добычу. Через интерфейс Вежи я получал от него бесценную информацию о расположении византийских войск внутри города, о системе их укреплений (он мог «видеть» даже то, что было скрыто от наших глаз), о возможных слабых местах в обороне, о передвижениях гарнизона по стенам, о том, где они концентрируют свои силы, а где — ослабляют. Это позволяло мне принимать более взвешенные решения и не тыкаться вслепую.

Началась полномасштабная осада величайшего города христианского мира. Событие, которое, я был уверен, должно было потрясти основы тогдашней цивилизации и навсегда вписать мое имя — Антона, Царя всея Руси — в анналы истории. Либо как великого завоевателя, либо как безумного авантюриста, погубившего свою армию под стенами неприступной твердыни. Я очень надеялся на первый вариант.

Константинополь, или Царьград, как его называли на Руси, не зря на протяжении веков считался неприступной твердыней, «оком вселенной», «царицей городов». Его сухопутные укрепления, знаменитые Стены Феодосия, построенные еще в V веке и неоднократно модернизированные, представляли собой настоящий шедевр военной фортификации того времени, способный повергнуть в уныние любого завоевателя. Я, конечно, читал о них в исторических книгах еще в своей прошлой жизни, но увидеть их воочию, да еще и с намерением их штурмовать, — это было совсем другое дело.

Представьте себе: тройная, а местами и четверная линия обороны, протянувшаяся на шесть с лишним километров от Мраморного моря до Золотого Рога. Сначала шел внешний, невысокий парапет, или бруствер, за которым могли укрываться легкие стрелки. Затем — широкий, до двадцати метров, и глубокий, до десяти метров, ров, который византийцы, в случае серьезной осады, могли заполнять водой из специальных акведуков, превращая его в серьезное препятствие для осадных машин и штурмующих колонн. За рвом возвышалась мощная внешняя стена, высотой около восьми-девяти метров и толщиной до двух метров, усиленная девяносто шестью квадратными или восьмиугольными башнями, расположенными на расстоянии примерно пятидесяти-шестидесяти метров друг от друга. Эти башни выступали за линию стены, обеспечивая фланговый обстрел подступов. А за внешней стеной, отделенная от нее широким внутренним двором-периболом, где могли размещаться резервы, высилась главная, внутренняя стена — настоящий монстр, высотой до двенадцати-пятнадцати метров и толщиной от четырех до шести метров! Она также была усилена девяносто шестью еще более мощными башнями, в основном квадратными или многоугольными, которые были расположены в шахматном порядке по отношению к башням внешней стены, создавая перекрестный огонь. В этих башнях размещались метательные машины, склады боеприпасов, казармы для воинов. Пробить такую стену прямым попаданием из тогдашних камнеметов было практически невозможно. Да и взобраться на нее по штурмовым лестницам — задача не из легких.

Гарнизон города, по данным моей разведки (и Сокола, конечно), хоть и понес потери в предыдущих сражениях, особенно в морской битве, все еще насчитывал многие тысячи, а то и десятки тысяч (точно подсчитать было трудно) опытных и хорошо вооруженных воинов. Это были и элитные тагмы — своего рода гвардейские полки — схоларии, экскувиторы, ариѳмосы, и городское ополчение, и наемники со всех концов света. Особую головную боль мне доставляла знаменитая Варяжская гвардия императора — отборные воины из Скандинавии, Англии, и, как это ни парадоксально, из Руси. Эти ребята славились своей невероятной стойкостью, верностью и умением драться двуручными секирами, и я знал, что они будут стоять насмерть, защищая своего императора и этот город, который стал для них второй родиной и источником неплохого дохода.

Кроме того, в городе имелись огромные, накопленные веками запасы продовольствия, воды (благодаря сложной системе цистерн и акведуков), оружия, боеприпасов, всего того, что было необходимо для многомесячной, а то и многолетней осады. И, конечно же, византийцы обладали своим главным козырем, своим секретным оружием — «греческим огнем». Эту адскую смесь, которую нельзя было потушить водой, и которая прилипала ко всему, сжигая дерево, железо и человеческую плоть, они могли использовать как с кораблей (но наш флот теперь надежно блокировал их в Золотом Роге), так и со стен, из специальных сифонов или ручных метательных устройств, наводя ужас на любого противника. Я уже имел «удовольствие» столкнуться с этим чудом византийской химии в морском бою, и впечатления, скажу я вам, остались не из приятных.

Степан, мой главный по осадной части, развернул свои лучшие орудия — камнеметы всех мастей, от легких «скорпионов» до тяжелых «онагров» и требушетов — и начал методичный, планомерный обстрел наиболее, на его взгляд, уязвимых участков стен. Огромные камни, некоторые весом в несколько сот килограммов, с оглушительным грохотом, от которого дрожала земля, обрушивались на древние укрепления. Но стены Феодосия, построенные на совесть, в основном выдерживали этот удар. Лишь изредка нашим камнеметчикам удавалось обрушить несколько зубцов с башни, или проделать небольшую брешь во внешней, менее прочной стене, которую византийцы тут же, под прикрытием ночи, спешили заделать. Наши арбалетчики, несмотря на свою меткость и дальнобойность, тоже несли потери от ответного огня византийских лучников и камнеметов, которые были установлены на многочисленных башнях и вели прицельную стрельбу по нашим позициям.

Первые несколько попыток моих воевод, особенно тех, кто был помоложе и погорячее, пойти на штурм отдельных, казалось бы, ослабленных участков, закончились плачевно. Византийцы встречали атакующих таким шквалом огня — стрел, копий, камней, кипящей смолы, и, конечно же, «греческого огня», — что наши воины, понеся тяжелые потери, вынуждены были откатываться, так и не достигнув стен. Осадные башни, которые мы с таким трудом подкатывали к рвам, вспыхивали, как факелы, от попадания «греческого огня», штурмовые лестницы ломались под градом камней, а те немногие смельчаки, которым удавалось взобраться на стены, немедленно уничтожались превосходящими силами противника. Стало ясно, что простой нахрапистостью эту крепость не взять. Начиналась долгая, изнурительная осадная война, война на истощение, где главным оружием должны были стать не только сила и храбрость, но и терпение, хитрость, инженерное искусство и, возможно, удача.

Я быстро понял, что взять Константинополь прямым штурмом, не имея какого-то чуда или подавляющего численного превосходства (а его у меня, несмотря на внушительную армию, все же не было против такого города и такого гарнизона), будет стоить мне большей части моих лучших воинов. А это было бы пирровой победой, даже если бы она удалась. Поэтому я приказал прекратить бессмысленные лобовые атаки и перейти к планомерной, методичной осаде, к войне на истощение.

Осада затягивалась на недели, а затем и на месяцы. Время, казалось, остановилось, превратившись в бесконечную череду однообразных, изнурительных дней. Наши войска продолжали методичный обстрел стен из камнеметов и баллист, пытаясь выявить наиболее слабые участки, разрушить башни, измотать гарнизон и подорвать его боевой дух. Мы постоянно меняли направление главного удара, концентрируя огонь то на одном секторе, то на другом, не давая византийцам расслабиться и перебросить резервы. Но стены Феодосия, казалось, были сделаны из какого-то особо прочного материала — они упорно сопротивлялись нашим усилиям.

Постоянно происходили мелкие стычки у стен. Наши дозоры и пикеты то и дело вступали в перестрелки с византийскими часовыми. Византийцы, в свою очередь, не отсиживались за стенами. Время от времени они совершали дерзкие вылазки, обычно под покровом ночи или в густом утреннем тумане, пытаясь застать нас врасплох, сжечь наши осадные машины, перебить их обслугу или просто нанести урон нашим передовым отрядам. Эти вылазки были хорошо спланированы и проводились отборными частями, включая их знаменитую Варяжскую гвардию. Нам приходилось быть постоянно начеку, держать в боевой готовности резервы, чтобы вовремя отразить эти атаки. Несколько раз дело доходило до жестоких рукопашных схваток прямо у наших осадных валов, и не всегда они заканчивались в нашу пользу.

Мы пытались делать подкопы под стены или башни, надеясь обрушить их или проникнуть в город через подземные ходы. Степан привлек для этого дела лучших горняков и землекопов, которых только смог найти в нашей армии. Они работали денно и нощно, рискуя быть заваленными землей или нарваться на контр-подкопы византийцев, которые тоже не дремали и имели большой опыт в такого рода подземной войне. Несколько раз наши подкопы были обнаружены и завалены, или же византийцы пускали в них дым или воду, вынуждая наших землекопов отступать. Но работа продолжалась, так как это был один из немногих реальных шансов преодолеть неприступные стены.

Блокада с моря и суши становилась все более плотной. Наш флот полностью контролировал Босфор и Мраморное море, не пропуская в город ни одного судна с продовольствием или подкреплениями. На суше мы также перекрыли все дороги, ведущие к Константинополю. Однако запасы в этом огромном городе, который на протяжении веков готовился к подобным осадам, были поистине неисчерпаемы. Там были гигантские подземные цистерны с питьевой водой, огромные зернохранилища, склады с вином, оливковым маслом, соленой рыбой. Голод осажденным пока явно не угрожал. Хотя, по донесениям Веславы, которая умудрялась через своих агентов получать какую-то информацию из города, цены на продукты на рынках Константинополя уже начали потихоньку расти, а среди простого люда начали распространяться слухи о возможных трудностях в будущем.

Веслава и ее отборные лазутчики в эти долгие месяцы осады работали не покладая рук, рискуя своей жизнью каждый день и каждую ночь. Они, переодевшись в византийских крестьян, рыбаков или даже монахов, проникали в ближайшие к стенам городские кварталы, изучали систему обороны изнутри, пытались найти предателей среди наемников или недовольных горожан (а такие, по слухам, были, особенно среди тех, кому задерживали жалованье или кто был обижен императором). Они исследовали сложнейшую систему городской канализации и водоснабжения, надеясь найти какой-нибудь тайный ход, ведущий под стенами. Они собирали слухи, сплетни, любую информацию о настроениях внутри города, о состоянии гарнизона, о планах византийского командования. Каждая крупица этих сведений была на вес золота и немедленно доставлялась мне.

И, конечно, мой Ручной Сокол, верный аватар Вежи. Он был просто незаменим в этой осадной войне. Неуязвимый для стрел и камней (он либо уворачивался от них с невероятной ловкостью, либо они просто проходили сквозь его полуматериальное тело), он ежедневно совершал облеты над Константинополем, передавая мне через интерфейс Вежи уникальные, детализированные данные. Он мог видеть передвижения гарнизона по стенам и внутри города, расположение их резервов, складов с продовольствием и оружием, скопления войск, готовящихся к очередной вылазке. Он даже мог замечать участки стен, которые выглядели менее прочными или были повреждены предыдущими осадами или землетрясениями (а этот регион был сейсмически активным).

Вежа, через Сокола, не просто предоставляла мне пассивную информацию. Иногда она давала мне и весьма ценные тактические подсказки, анализируя огромный массив данных и предлагая оптимальные, с ее точки зрения, решения для тех или иных проблем. Например, она могла указать на лучшее время и место для атаки на определенный участок стены, учитывая расписание смены караулов и расположение метательных машин. Или предложить наиболее эффективный способ нейтрализации «греческого огня» — возможно, создав специальные мокрые кожаные или асбестовые (если бы он тут был) покрытия для наших осадных машин и штурмовых лестниц. Или подсказать, как лучше организовать контр-подкопную борьбу.

Однако, как я уже говорил, Вежа ничего не делала бесплатно. За особо ценную информацию или тактическую подсказку она могла потребовать от меня выполнения каких-то, на первый взгляд, совершенно незначительных и бессмысленных действий для ее Сокола. Например, доставить его в определенную, строго указанную точку внутри осажденного города (что само по себе было крайне рискованной операцией) для «сканирования» какого-то древнего артефакта, храма или даже простого камня. Или принести ему какой-то специфический предмет из разграбленного византийского монастыря — старинную книгу, икону, обломок мозаики. Зачем ей это было нужно, я не понимал. Но, понимая ценность ее помощи и не имея возможности отказаться, я, скрепя сердце, шел на эти условия, хотя с каждым разом мое подозрение относительно истинных мотивов Вежи и ее пернатого аватара только росло. Мне все больше казалось, что я — не просто ее партнер или «проект», а марионетка в какой-то очень большой и непонятной мне игре, цели которой были скрыты от меня за семью печатями.

Осада Константинополя продолжалась, превращаясь в настоящую войну на истощение, испытывая на прочность волю, терпение и ресурсы обеих сторон. И я понимал, что кто первый дрогнет, тот и проиграет. И я очень не хотел, чтобы этим первым оказался я.