Настя ждала у входа в небольшое кафе недалеко от метро. На ней была лёгкая ветровка цвета кофе, волосы собраны в небрежный хвостик, на щеках — лёгкий румянец. Когда она увидела меня, лицо её оживилось, словно лампа в окне вспыхнула мягким светом.
Я прибавил шаг. Мы встретились взглядом. Не сказал ни слова. Просто подошёл и обнял. Не с жадностью, не с желанием удержать, а с благодарностью. Пальцы девушки сжали мою куртку. Её дыхание было тёплым и живым.
— Ну всё, всё, — пробормотала она, не отступая. — Ты вышел и сейчас ты здесь. Это главное. А то я уже начала подозревать, что ты сбежал в монастырь.
— Да, — выдохнул я. — Ты-то вообще как? Выглядишь отлично, но глаза очень усталые.
— А ты выглядишь так, будто отбился от армии зомби. Но стильно, надо признать. — Она приподняла брови и чуть отступила. — Щёки ввалились. Синяки под глазами. Но улыбаешься — это уже плюс.
— Пойдём, — сказал я. — Посидим. Я не ел ничего нормального два дня. А чифирь — это, оказывается, не эликсир богов, а чайный способ быстро умереть.
Она рассмеялась. Я открыл дверь кафе, пропустил её вперёд. Внутри было уютно: мягкий свет, деревянные столы, витрина с пирогами и каша в меню, которая почему-то пахла детством.
Мы сели у окна. Настя сняла куртку, поправила волосы, глянула в сторону подошедшей девушки в нарядном переднике:
— Я возьму омлет с зеленью и гренки. И кофе. С молоком.
— А я… — посмотрел на меню, пробежал глазами. — Гречка с тушёной говядиной и салат. И тоже кофе, чёрный, без сахара.
Официантка ушла. Мы остались вдвоём. Несколько секунд смотрели друг на друга молча. Я не мог оторваться от её лица — такого живого, простого, настоящего, до дрожи в пальцах.
— Ну что? — мягко спросила она. — Всё хорошо?
Я чуть кивнул, затем улыбнулся.
— Теперь — да. Пока был там, под железными замками, не верилось, что кто-то вообще меня помнит. А ты… ты вытащила меня на свободу. Спасибо тебе.
Она опустила глаза. Пальцами провела по краю салфетки.
— Я не могла иначе. Да и… — она чуть смутилась, — …если честно, я испугалась, что потеряю тебя ещё до того, как по-настоящему нашла.
Я дотронулся до её руки. Она не отдёрнулась. Наоборот — сжала мою в ответ.
— Игнатьев, — сказал я. — Он пришёл, сказал, что уголовного дела практически нет. Что всё, можно на собираться выход. Кто он? Как ты его нашла?
Настя чуть улыбнулась:
—Я же тебе рассказывала недавно — знакомый моего дяди. Я сначала растерялась, а потом вспомнила про него. Позвонила, объяснила ситуацию, он не отказал в помощи. Обычно его не вытащишь даже на семейные праздники, а тут прям… сам всё взял и провернул.
— Ну да, он так уверенно себя вёл. Как будто заранее знал, чем всё закончится.
— Знал, — кивнула она. — Он же с твоим следователем разговаривал. Тот, конечно, повыпендривался для вида, но Игнатьев его быстро размотал. Там же — ни тела, ни улик, ни заявлений.
Официантка вернулась, расставила блюда. Я вдохнул аромат гречки — простой, земной, как будто из детства.
— Боже, — сказал я. — Я знал, что ты чудо, но теперь ты — чудо с омлетом. Спасибо тебе, правда.
— Только не расплачься, — подмигнула Настя. — Тут, конечно, не мишленовский ресторан, но слёзы — явно специй не добавят.
Мы медленно и спокойно завтракали. Я чувствовал, как постепенно возвращаюсь в тело. В самого себя.
— Какие у тебя планы? — спросила Настя, спустя несколько минут.
— На ближайшее время — работать. Таксовать, как раньше. Плавный вход в прежнюю жизнь. Ну… если она ещё прежняя.
— Будь осторожнее, — сказала она, — твоя прежняя жизнь была как бы… немного странная.
— Да уж, — усмехнулся я. — Скажем так: я всё ещё разбираюсь, как мне жить дальше, какой моя жизнь будет теперь.
Она внимательно на меня посмотрела. В её взгляде было больше, чем просто участие. Там было что-то тёплое и немного тревожное. Как у человека, который действительно не хочет меня потерять.
— Я рядом, — тихо сказала она. — Просто помни об этом, ладно?
— Такое не забудешь.
Я отложил вилку, отпил кофе и снова посмотрел на Настю. Она как раз доедала гренку, небрежно подцепив её пальцами, и вытирала уголок рта салфеткой. Всё в ней было каким-то естественным, домашним. И в то же время — непривычно близким.
— Настя… — начал я. Голос немного охрип, и я откашлялся. — Спасибо тебе. Я серьёзно. За адвоката, за то, что не бросила, за то, что… вообще была рядом. Если бы не ты…
Она подняла на меня взгляд. Светлый, открытый, чуть насмешливый.
— То ты бы что? Устроил бунт в Батырке? Выкопал ложкой подземный ход и вырвался наружу?
Я усмехнулся.
— Скорее просто сломался бы. Сидеть в этом бетонном мешке, когда тебя гоняют из кабинета в камеру, и никто даже не говорит толком, за что — это не так весело, как в кино.
Настя потянулась к чашке, отпила кофе.
— Я знала, что ты не виноват. И знала, что ты держишься. Потому что такой ты и есть. Просто немного... зашёл не в ту дверь.
Я кивнул, провёл пальцами по краю стола.
— Меня не отпустили на похороны деда, — сказал я негромко. — Я просил. Говорил, что он был мне как отец. Максимов только хмыкнул и сказал: «И думать забудь. Не положено».
Настя нахмурилась. В глазах мелькнуло что-то резкое.
— Вот ведь какой...
— Ну да, — выдохнул я. — А дед... дед был круче большинства живых. Даже сейчас, когда его больше нет. А я понятия не имею, кто был на похоронах. Как всё прошло.
— Всё прошло нормально, — тихо сказала она. — Я... я постаралась, проконтролировала, чтобы всё было нормально организовано. Приехала туда. Там было несколько его знакомых. Соседи. Один старик даже приехал из другого района, сказал, что Исмагил когда-то спас его, правда не знаю от чего, не стала лезть в подробности. И если тебе вдруг интересно — Романа там не было.
Я внимательно смотрел на Настю. Она говорила просто, без пафоса. Казалось, что для неё это было само собой разумеющимся — взять и поехать, заняться похоронами чужого ей человека, позаботиться обо всём. А Роман... что ж, я не удивлён.
— Хочешь съездить к деду на могилу? — спросила она после паузы. — Можем вместе. Или я тебя отвезу.
— Я потом, — покачал я головой. — Сам. Просто… не сейчас. Пока не готов.
Настя кивнула, ничего не сказав. И это было самое правильное.
Мы помолчали. Потом она спросила что-то незначительное про машину, я — про её смену в грумерской, и разговор плавно перетёк в мелочи. Собаки, клиенты, дурные запахи, машинки, которые вечно ломаются. Она оживилась, рассказывала о кобеле по кличке Малыш, который обожает купаться, но ненавидит полотенца и фен. Я смеялся.
Слушая нежный девичий голос, я смутно осознавал, что влюбляюсь. Примерно как в последний кусок пиццы в студенчестве — жадно, глупо и с лёгким страхом, что кто-то другой его утащит. Постепенно, не торопясь. Влюбляюсь. И это не яркая вспышка и стрела Купидона прямо в сердце, а просыпающееся чувство, которое давно уже поселилось где-то внутри, просто я его не замечал. Или не хотел замечать.
Как я мог не видеть её раньше? Ведь она была рядом почти всегда. Пара слов — при встрече. Иногда кофе. Иногда короткая встреча взглядов. А теперь я смотрю — и вижу. Как она держит чашку. Как прищуривается, когда улыбается. Как не говорит ничего лишнего, но делает. Делает то, что важно.
Не кричит. Не требует. Просто остаётся рядом.
Настя заметила, что я замолчал, и приподняла бровь:
— Что? Я что-то ляпнула? Или ты задумал сделать предложение прямо в кафе?
— Нет, — ответил я. — Всё так.
Я поймал её взгляд. Он был тёплый. Мягкий. Без подвоха. Хотел дотронуться до её руки, но сдержался. Не стоит торопиться. Пусть всё идёт своим чередом.
Вдруг краем глаза увидел, как по её запястью, ползёт извивающаяся тень — тонкая, вытянутая, змееподобная. Она скользнула по коже и пропала под локтем. Я моргнул. Тень исчезла. Показалось?
Обернулся. За окном ничего особенного — обычные прохожие, велосипедист, светофор, деревья в дымке. Свет падал ровно. Ни один угол не мог так искривить тень. Я снова посмотрел на Настю. Та спокойно пила кофе, ничего не заметив.
— Так что ты говоришь, там у тебя на работе? — спросил я машинально. — Кстати, — кивнула она. — Я хотела бы тебя познакомить с Дашей. Потом. Она очень забавная. Немного с чуднинкой, но добрая. Мы с ней животными занимаемся уже третий год. Без неё я бы, наверное, не справилась со всем этим…
Тень. Я снова краем глаза уловил движение. Будто под столом что-то шевельнулось. Но когда склонился чуть ближе — ничего. Только пол. И женские ноги в ботинках. Настя посмотрела на меня внимательно.
— Ты в порядке?
— Да, — выдавил я. — Немного задумался.
Она не стала настаивать, а просто мягко улыбнулась:
— Ты скажи, если тебе надо побыть одному. Или если… если станет плохо. Я рядом, правда.
Я кивнул. Мы уже допивали второй кофе, тот самый, который заказывают не потому что хочется ещё , а потому что не хочется прощаться. Настя слегка наклонилась, уткнулась подбородком в ладонь и, покрутив в руке ложкой, спросила:
— Слушай, а ты не думал сменить свою «Калину»? Ну, без обид, но она ведь старая. Скрипит вся. И выглядит так, будто прошла курс выживания на свалке.
Я усмехнулся.
— Да, я иногда думаю об этом. И вроде бы мы прошли с ней много всякого, но в тоже время, моя она, родная. Хотя иногда мне кажется, что она ездит на одном упрямстве. Но пока держится. Даже после того, как менты её вверх дном перевернули.
— Я помню, ты говорил.
— Ага. Там внутри всё, как после монгольского нашествия. Честно говоря, я бы поменял. Думал как-то над вариантами. Хотелось бы что-то с коробкой-автоматом, чтобы не чувствовать себя трактористом в пробке.
Настя посмотрела с интересом:
— И что мешает?
Я чуть помедлил. Потом всё же сказал:
— Жена.
— А… — она опустила глаза. — Ты же говорил, что у вас всё напряжённо?
— Мы не общались больше месяца. А потом… — я провёл рукой по затылку, — она написала, что подаёт на развод. Назначила встречу в районном суде. Я приехал, а она не пришла.
Настя молчала. Смотрела в чашку, но слушала внимательно.
— Я ждал. Потом писал ей, звонил. Не ответила. Позвонил её родителям — они не в теме. Сказали, что редко с ней общаются.
— И что ты думаешь по этому поводу? Пропала?
— Я думаю, что это какая-то очередная мутная история вокруг меня. Но пока не будет понятно, где она и что с ней — я не могу ни машину сменить, ни жизнь.
— Понимаю, — сказала Настя. — И всё же…
— Что?
Она посмотрела на меня в упор тёплым взглядом:
— Всё же я надеюсь, что ты её сменишь. Машину. Когда будешь сам готов. На что-то посвежее. И, может быть на что-то, что будет связано уже с другим периодом твоей жизни.
Я кивнул.
— Когда станет понятно, куда всё идёт — однозначно. Тебя с собой возьму в салон. Составишь мне компанию? Чтобы цвет помогла выбрать. Только не красный, ладно?
Она рассмеялась.
— Ладно, хорошо с тобой Стас, но мне пора, — сказала она, вставая из-за стола. — У нас там к обеду шпиц записан. Предупредили, что агрессивный, как сам сатана. Ты на маршрут?
— Да. — улыбнулся я. — Надо покататься немного. А то скоро совсем город забуду.
Она рассмеялась, подошла ко мне и быстро поцеловала в щёку.
Мы вышли из кафе и не спеша подошли к моей машине.
— Созвонимся? — спросила она.
— Давай вечером, — ответил я. — Пока не знаю, как день пойдёт.
— Будь осторожен на поворотах, — сказала она, отступая на шаг. — Тебя всё время куда-то заносит.
Я проводил её взглядом, пока она не свернула за угол. Потом вздохнул, обернулся, сел в машину. Включил телефон. Экран мигнул. Запустил приложение — зелёный логотип загорелся привычным светом.
«В сети.» Спустя три секунды — маякнул сигнал. «Подача: улица Бажова, три. Клиент: Алексей. Комментарий: «Я буду стоять у мусорного контейнера. В синей куртке. Не подъезжайте — я сам подойду.» Я приподнял брови. Уточнение было необычным.
— Ну что, — пробормотал я, — поехали. Смена начинается.
Подъехал к указанному адресу, посмотрел на табличку на доме —все чётко: Бажова, три. Панельный дом с облупленным фасадом, зелёные мусорные баки у торца, как памятники унынию. Остановился метрах в двадцати от контейнеров, заглушил двигатель. Никого. Через минуту из-за угла вышел мужчина. Высокий, в синей куртке, капюшон надвинут, руки в карманах. Шёл медленно, походкой уверенного в себе человека. Сел на заднее сиденье, даже не взглянув в мою сторону.
— Алексей? — уточнил я, повернувшись.
— Да, — отозвался он. Голос глухой, будто простуженный. — Едем.
Я уточнил в приложении: конечный адрес — тупик у старого депо. Странное место. Почти промзона.
— Едем, — пожал я плечами и тронулся.
Минуту ехали молча. Потом он заговорил, сам:
— Вы же таксист… всякого наверняка наслушались в дороге, да?
— Да, бывало.
— Я просто не знаю, с кем ещё об этом говорить. Если психуешь, тебя отправляют к психологу, даже не выслушав. А иногда, может, надо, чтобы просто… ну, немного внимания уделили, что ли, участия там. Пусть даже и незнакомый человек.
Я молчал. Он продолжал.
— У меня брат пропал. Младший. Саша. Год назад. Был тихий, странный. Мог неделю не выходить из дома, потом появлялся с исписанным блокнотом. Там схемы какие-то, знаки, чертежи. Я его спрашивал: «Что за шифровки, брат?» А он — «Я просто фиксирую входы».
— Входы?
— Да. Говорил, что в городе есть точки, через которые люди уходят навсегда. Но не просто пропадают. А как будто вымываются. Как пятно, которое счищается не с поверхности, а из памяти. Он говорил: «Пропавший — это не человек. Это категория. Их становится больше».
Я невольно сбавил скорость.
— Он болен был?
— Не знаю. Никогда не ставили диагнозов. Работал на удалёнке, почти не общался с людьми. А потом — исчез. Оставил дверь открытой. Компьютер включён. Я когда приехал, на столе чай стоял ещё тёплый.
— Полиция что говорит?
— Ничего. Нет следов взлома. Камеры у подъезда сняли, как он выходил. Один. Но дальше следов нет. Никто его не видел. Нигде. И главное — я… я начал забывать, как он выглядел. Понимаете? Мой родной брат. На его фото смотрю, и не могу вспомнить голос. Смеялся ли он? Ел ли солёное? Фото есть, а образа нет. Понимаете?
— Жутковато.
— А потом я нашёл блокнот. В шкафу, за книгами. Он там, видимо, его хранил. Последняя запись была странной. Это даже не текст был, а рисунок. Если точнее, карта. Несколько точек в городе обведены. И одна подписана: «он ушёл тут». Это как раз контейнер, где вы меня забрали.
Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.
— И вы…
— Я прихожу туда почти каждый день. Стою. Смотрю. Иногда кажется — что-то движется. Как будто мусорная крышка… дышит. Или асфальт вибрирует. Один раз видел собаку. Она лаяла на точку между стеной и баком. Потом завыла и убежала. А пару дней назад — парень исчез. Камеры запечатлели, как он шёл туда. А потом — пусто. Пропал.
— Может, это совпадение?
Он посмотрел в зеркало. В мои глаза. И я понял — он в это верит.
— Вы ведь слышали про места, где граница тоньше? Где что-то… проникает. Сначала вода. Потом тень. А потом — пустота.
Я молча кивнул. Он вздохнул.
— Я не жду, что вы поверите. Просто иногда надо кому-то рассказать. Чтобы всё это перестало вариться внутри.
Машина затормозила у промзоны. Он вышел, а вместо прощания бросил:
— Если услышите, как кто-то зовёт вас по имени — оглянитесь вокруг. Точно ли зовут вас.
Он ушёл, растворился между зданиями. Я ещё немного посидел и завёл машину.***
Я только припарковался у магазина, собираясь зайти и выбрать перекус, когда в кармане завибрировал телефон. Посмотрел на экран — Настя. Ответил сразу.
— Алло?
— Стас… — её голос был тихий, в нём звенело напряжение, как в натянутой струне. — Прости, что внезапно. У тебя есть минутка?
— Конечно. Что случилось?
— Даша пропала.
Я замер. Опёрся о капот.
— В смысле — пропала?
— Утром у неё была съёмка. Она подрабатывала фотосессиями на природе. Звонили какие-то ребята, кажется, блогеры. Хотели кадры на Яузе, у моста. Она взяла свой фотоаппарат и ушла. Сказала, что вернётся к обеду. Но до сих пор её нет.
— А телефон?
— Недоступен. Сначала звонок проходил, просто трубку не брали. А теперь выключен. Уже два часа.
— Кто конкретно с ней был? Адрес съёмки есть?
— Я не знаю точно. Она говорила: «Набережная, под железной аркой, где трещины на плитке». Я не поняла, что за арка. Там их много. Я… я туда ездила уже. Ничего. Никаких следов. Только рюкзак её нашла — он заметный, розовый, там мишка плюшевый на ручке висит. Рюкзак пустым оказался.
— Настя, спокойно. — Я включил зажигание. — Где ты сейчас?
— В нашем салоне. Но я не могу сидеть тут. Я просто чувствую, что что-то не так. Она не могла просто взять и уйти. Это не в её правилах. Раньше она всегда предупреждала, если задерживалась. Я уверена, что-то не так.
Она замолчала на секунду. А потом добавила:
— Стас, я никогда раньше не боялась так. Это не паника и даже не обычная тревога. А, знаешь, как бывает, когда в комнате кто-то есть, но ты его не видишь? Вот так. Только хуже.
— Я сейчас к тебе приеду. Жди меня. Никуда не уходи.
— Хорошо. Только если вдруг со мной тоже что-то… Ты ведь…
— Настя, — перебил я, — с тобой всё будет хорошо. Я уже в пути.
В ответ трубка выдала тихое «угу», и гудки. Я завёл двигатель и тронулся с места. Высоко в небе всё ещё светило солнце, но мне показалось, что свет его слегка померк, стал чуть выцветшим.
Подъехав к знакомому зданию, заглушил машину. В окне отражалось блекнущее небо, с запоздалым закатом. Свет стекал по фасадам, как выдох.
В голове крутились слова Насти: «это не похоже на обычную тревогу». Я слышал в её голосе не страх, а что-то хуже — узнавание. Те же нотки, что были у деда, когда он говорил про Переход. Словно где-то, между мирами, треснуло стекло и через него уже сочится нечто... что-то древнее.
Я закрыл глаза, глубоко вдохнул. Перед глазами — контейнер. Змеиные тени. Человек без лица. Выдохнул. Мир был прежним. А я — нет.
Я понял, что больше не могу нащупать твёрдую почву. Подо мной — зыбь. Рядом уже нет деда. Никака больше нет. Только Настя и шрам, который снова зудит, зовёт меня, как компас, ведущий в темноту.
Мне нужно идти.
Не домой. Не за кофе. А туда, где ничего нет, и где, возможно, впервые кто-то посмотрит на меня из этой тьмы и скажет: «Я тебя вижу».
Утисета. Время смотреть в бездну. Смотреть до тех пор, пока она не моргнёт в ответ.