Рулевой. Книга 2. Испытание водой

Глава 4. Распаковка

Стоянка, с которой нужно было забрать мою многострадальную «Калину», была недалеко от ОВД. Настя подвезла меня туда на своей машине. Почти всю дорогу мы молчали. Обычные слова после моей ночи в СИЗО казались какими-то фальшивыми. Наверное, нужно было немного времени, чтобы снова начать говорить свободно, а не как на допросе, обдумывая каждое слово и каждую фразу.

Когда мы свернули во двор с ржавыми воротами и табличкой «Штрафная стоянка», сердце немного ёкнуло. Моя машина стояла у самого забора.

— Подождёшь? — спросил я, уже открывая дверь.

— Конечно, — кивнула Настя. — Только если она заглохнет, я тебя на буксир не возьму.

— Будет время завтра с утра? — спросил я у неё.— Стас, для тебя — всегда! — ответила она. — Созвонимся.

Я усмехнулся, кивнул и пошёл к машине. Замок щёлкнул туго. Дверь открылась с хрустом, будто изнутри её держали. Запах — не тот, что я оставлял. Бензин, пыль, и слабый привкус чужих рук.

Внутри был хаос. Всё, что лежало в бардачке — раскидано. Кресла определённо поднимали. Коврик сдвинут, задний диван наполовину вывернут. Сразу видно — люди хорошо выполняли свою работу, копались на совесть, и с аккуратностью не заморачивались.

Я сел за руль, положил руки на него. Мгновение посидел в тишине, потом вздохнул.

— Ну, привет, старая. Жива?

Ключ в замке провернулся с трудом, но мотор загудел с первого раза. Машина встряхнулась, проснувшись от тревожного сна. Я медленно выехал со стоянки и остановился на соседней улице. Махнул по дороге Насте, показал ей большой палец. Она кивнула и покатила куда-то по своим делам. Я заглушил мотор. Навёл порядок. Вернул всё на места, вытряхнул коврик, поправил все сиденья. Телефон поставил на зарядку. Он моргнул и начал загружаться.

Вышел из машины, прошёлся по улице. Нашёл сетевую кофейню, взял стакан американо. Пока ждал, смотрел на небо. Оно было серым, но не угрюмым — скорее спокойным, как старый лен. Вернувшись к машине, поставил кофе в подстаканник, сел, закрыл дверь. В салоне было тихо.

Посмотрел направо — на переднее пассажирское сиденье. Оно было пустым.

— Ну что, Никак, — грустно пробормотал я. — Ты же лежал тут… всегда. Голова на лапах. Уши торчком. Смотрел в окно. Помнишь, как лаял на ту женщину в халате, которая переходила дорогу не по правилам?

Ответить было некому. Был только запах кофе и звуки города снаружи.

Я дотронулся до сиденья пальцами, потому что там была шерстинка. Но, нет, показалось. Только лёгкая вмятина на ткани, которую мог оставить кто угодно. Или никто. Сделал глоток. Напиток был горьким и крепким. Именно то, что сейчас мне было нужно. И всё-таки правильно люди говорят, что кофе — вода жизни, особенно после плохой ночи.

Посидев ещё немного, завёл двигатель и неспешно тронулся с места. Сомнений, куда ехать, не было — в квартиру деда. Подъезд встретил меня глухим звуком шагов по бетонным плитам и запахом жареной картошки. Всё как всегда. Дверь в квартиру открылась с первого раза. Замок не заедал, как будто ждал. Я вошёл и замер. В квартире было тихо. Всё, как и прежде, лежало и стояло на своих местах. Ботинки деда у двери. Книга на подлокотнике кресла. Тот же, родной, до боли знакомый запах — чуть-чуть табака, капля корвалола и немного старой древесины, которой пахнут антресоли.

Я прошёл по коридору. Заглянул в кухню. На столе — пустая кружка. В раковине — сухая ложка. Холодильник гудел, словно в обиде, что его забыли выключить. А потом двинулся в комнату деда. Остановился на пороге, не решаясь войти.

На стене у окна всё ещё виднелся черноватый след — пятно гари или копоти, которое не получилось оттереть до конца. Следствие тогда описало это как «повреждение от непотушенной свечи», но я знал, что здесь была схватка. Здесь дед встретил тех, кто хотел вытянуть из него нужную информацию.

На полке — старые книги. Некоторые в обложках из ткани, с непонятными надписями, похожими на старомонгольский язык. Были и книги без названий, с обугленными уголками страниц.

На полках между фолиантов — незнакомые фигурки. Одна — крошечный человек с длинными руками и вытянутым черепом. Другая — ящерица с человеческим лицом. На них лежал тонкий слой пыли, как на музейных экспонатах.

Я аккуратно снял с полки одну из тяжёлых резных шкатулок. Внутри оказалась связка сухих трав, перо и кусочек мела. Закрыл. Протёр пальцем пыль со статуэтки, сходил в кухню, вернулся с тряпкой и начал аккуратно, один за другим, вытирать каждый предмет.

И тут моё внимание привлекла старая толстая тетрадь, которая торчала в щели между книгами. Я протянул руку и вынул её. Она была потёртой, с обложкой цвета глины. Открыв свою находку, узнал почерк деда — размашистый и неразборчивый. Перед глазами заплясали какие-то странные схемы, какие-то строки, похожие на стихи. Или на заклинания. Пытался разобраться, но через пять минут понял, что это не так то просто. Слишком сложный текст, слишком много незнакомых слов.

— Ладно, потом разберусь, — сказал я сам себе вслух. — На это нужно время.

Оставил тетрадь на столе и решил сделать уборку. Вытер пыль с подоконников, перемыл посуду, разложил книги аккуратно. Разобрал завалы на комоде. В какой-то момент комната стала походить не на квартиру после разгрома, а на жилище, ждущее хозяина.

Подошёл к письменному столу. Старый дедовский стол был тяжёлым, с потёртой столешницей. Сел за него. Провёл рукой по поверхности. В углу царапина, оставленная когда-то моим ботинком. Тогда мне было лет восемь.

Открыл верхний ящик. Там оказались письма, маленькие свёртки, перочинный нож, какой-то высохший корень, запечатанный в целлофан. В другом ящике — ключ, чёрный камень с дыркой, монета с неизвестными символами.

Я не стал рыться. Просто закрыл всё обратно и подумал:

— Потом. Обязательно займусь. Но не сейчас.

Встал, обвёл взглядом комнату. Здесь было всё. Память. Боль. Сила. Я чувствовал это физически, словно вокруг замерли тени предков, наблюдая, как я делаю первый настоящий шаг. И мне показалось, будто комната одобрительно скрипнула паркетной доской.

***

Город жил своей жизнью, как будто ничего и не произошло. Начало лета в Москове — это особенное время. Асфальт горячий, как сковорода, уже ранним утром. Тротуары пестреют — кто-то в майке, кто-то в пальто — как всегда люди не могут определиться с погодой. Воздух вперемешку с бензином и запахом липы. Где-то за углом ремонтируют балкон, через дорогу — грузовик с фруктами, продавец кричит что-то в мегафон. Метро выплёвывает из своих недр людей десятками. Машины сигналят, словно спорят, кто главный на этой полосе.

Город, как живое существо, дышал — шумно, плотно, немного раздражённо. Он непрерывно атаковал все органы чувств — слишком много огней, людей, запахов, а о звуках и говорить нечего. Но за столько лет жизни я научился наслаждаться ощущением постоянно вибрирующей вокруг меня жизни.

Я ехал на север, вдоль шумного шоссе, стараясь не думать ни о Батырке, ни о Насте, ни даже о квартире деда. Просто катил машину, слушая, как мотор втягивает воздух, как колёса шуршат по асфальту. Через полчаса подъехал к тому самому перекрёстку.

Тот угол. Старый фонарь, под которым когда-то, словно в другой жизни, появился он. Мокрый. Тихий. С глазами, в которых не было собаки, но было что-то гораздо большее. Он сообщил, что его зовут Никак. Оглядевшись, пристроился между двумя припаркованными фурами. Поставил машину на ручник и просто смотрел.

Угол был тот же. Только теперь там никого не было. Пусто. Асфальт подсох, на стене здания свежая надпись: «СВОБОДУ ТЕМ, КТО В ТЕНИ». Интересно, что бы это значило? Вздохнув, протянул руку к телефону. Разблокировал экран. Приложения такси — зелёное и синее — были на месте. Запустил оба. Через пару секунд экран мигнул. Заказ. Подача: шестьсот метров. Врачебный проезд, дом четырнадцать, подъезд два. Клиент: «Игорь». Комментарий: «Немного подождать. Я выйду». Я посмотрел на карту. Рядом. Прямо через два квартала.

— Ну что, — сказал я себе. — Поехали.

Машина плавно тронулась. Шум двигателя был тихим, но уверенным. Так начинается рабочая смена.

Я подъехал к нужному адресу. Девятиэтажка, как и тысячи других — с облупленными балконами, пестрела криво повешенными кондиционерами и наверняка вечно неисправным домофоном. Стоял, ждал. В зеркале заднего вида мелькали прохожие, коляски, пластиковые пакеты. Через пару минут из подъезда вышел высокий мужчина в короткой кожаной куртке лет сорока, с небольшим рюкзаком в руке. Подошёл к машине, открыл дверь, сел рядом, на переднее сиденье.

— Добрый, — сказал он. — Поехали, я покажу короткий путь.

— Хорошо, — кивнул я, нажал на дисплее «в пути» и тронулся.

Пассажир сидел, смотрел в боковое окно. Пока выезжали на шоссе , пару минут, была тишина. Потом, вдруг:

— А вы верите в… как бы это сказать… странные штуки?

Я скосил на него глаза. Спокойный, выглядит трезвым. Говорит чётко. Нет никаких признаков изменённого состояния.

— А конкретнее?

— Ну… типа, когда вода... ведёт себя не так, как должна. Когда ты, например, смотришь в ванну, а тебе кажется, что из нее кто-то смотрит в ответ. Или когда из крана капает, а звук — не как привычная вода, а как будто... кто-то что-то шепчет. У вас такого не бывало?

— Знаете, — заговорил, аккуратно подбирая слова, — я за годы работы в такси слышал всякое. Ну, люди же разные встречались, рассказывали истории, но, правда, не настолько странное. У вас, похоже, такое случилось?

Он усмехнулся. Губы его странно скривились, совсем не весело.

— У моей бабки такое было. Конечно же, подумали сначала, что с ума сходит. Ну, или возрастное там, может давление, или типа того. А она всё твердила, мол вода её зовёт. Сначала у неё просто были какие-то странности. Говорила, что в кастрюле видна рябь, словно туда кто-то дышит. В ведре с тряпкой вода пузырится, как будто кипит, хотя наливала она туда холодную. А потом… бабулька перестала пить воду. Вообще. Только чай, и то — если кто-то другой заварит и нальёт.

— Да, это странно. А дальше что было?

— А дальше... она начала заклеивать краны. Лейкопластырем. Даже унитаз заклеила. Ванну закрыла какой-то доской. Сказала, что по ночам слышит, как её зовут. Вот, говорит ей голос: «Время твоё пришло. Ты одна. Иди».

— Это уже звучит серьёзно.

— Мы тоже так подумали. Обратились к врачу. Тот сказал: ну да, вполне вероятна деменция. Легкая. И выписал таблетки. А она их не пила. Говорит: «Мне нельзя. Они через воду придут, я их не пущу».

— И что в итоге?

— В итоге однажды мама пришла к ней — а бабульки нет, пропала, как сквозь землю провалилась. В квартире — тишина. Вода отключена. Все краны замотаны пластырем. А в ванной... — он запнулся, — ...в ванной, на дне, лежала её выцветшая кофта. Абсолютно сухая. Ни капли воды. Но на стенке ванной над ней было написано: «Я нашла вход».

— Может кто-то так пошутил? По-злому?

— Мы так и подумали. Только дверь была заперта изнутри. Все замки — целы. Ни следов, ни отпечатков. А потом... — он посмотрел на меня, — ...через месяц соседка из квартиры сверху тоже исчезла. И в её ванной — надпись. Такая же. Только добавлено: «И она нашла».

Я молчал. Дорога уходила под колёса, но внимание было приковано к разговору.

— И вы думаете, это как-то связано с…

— Не знаю, — пожал он плечами. — Но теперь я воду пить предпочитаю только бутилированную. В ванну не захожу. Моюсь в городской бане.

— И как это вам помогает?

Он повернул голову и впервые прямо посмотрел на меня.

— А вы вот едете со мной. И, скорее всего, думаете: «чокнутый». А может быть и нет. Но знаете, что самое странное?

— Что?

— Когда в приложении высветилось, что вы «в пути», вода в бутылке, которая у меня в рюкзаке, сжалась. Как будто её что-то напугало. А потом я вдруг почувствовал — этот водитель, он, похоже, знает. Он тоже что-то видел.

Мурашки пробежали по спине.

— Может, совпадение, — сказал я. — Ну мне пока вода вроде ещё ничего не шептала.

Мы доехали до нужного дома. Мужчина вышел, не попрощавшись. Только кивнул, будто нас теперь связывали невидимые нити.

Я посидел в машине ещё пару минут. Потом вздохнул и подтвердил следующий заказ, появившийся в приложении.

— Ну что ж, — пробормотал я. — И снова в бой.

* * *

К дому деда, а теперь к своему жилищу, подъехал уже на закате. Солнце уходило за пятиэтажки, оставляя на стенах длинные тени, вытянутые, как спящие великаны. В воздухе висел запах нагретого бетона и сырой пыли. Двор был пуст, только где-то вдали был слышен звук резинового мячика — дети резвились. Завидую им, они ещё не знают, что мир иногда сдвигается куда-то туда, где он уже перестаёт быть похожим на привычный.

Поднялся по лестнице. Когда открыл дверь, первое, что почувствовал — влажность. Какая-то неестественная, прилипчивая, как чужое дыхание на шее. Я прошёл в комнату и огляделся. Всё вроде на месте. Книги, тетрадь, статуэтки. Только воздух другой. Не такой, как утром. Плотнее. Словно в квартире дышал кто-то ещё.

— Это что, шутки такие? — спросил я, почти шёпотом. Голос прозвучал неожиданно громко.

Никто не ответил. Я снял куртку, бросил на стул, прошёл в кухню и включил свет. Лампочка мигнула, но зажглась. В раковине было пусто. Только на краю раковины, у самого слива — пару капель воды. Чистые. Я точно помнил, что хорошо закрыл кран. Но так бывает с сантехникой, подумалось мне. Я вытер её пальцем. Поднёс к носу. И почувствовал застойный запах пруда. Не хлорированной городской воды с привкусом ржавых труб. А как когда-то в детстве, в деревне, в мелком озерце с камышами.

— Угу, начинается, — пробормотал я. — А я ведь только зашёл.

Прошёлся по квартире, заглянув во все комнаты. Тишина. Покой. Всё на своих местах. Но где-то в глубине, то ли в стенах, то ли в воздухе, казалось что-то шелестит. Как будто это что-то расправляло себя. Потягивалось. Я вернулся в комнату, сел за стол деда. Включил ночник. Тусклый свет был жёлтым и тёплым. Взял в руки тетрадь. Открыл.

Строки на первой странице дрогнули в свете лампы: «Сначала приходит влага. Потом — имя. Потом — страх. Главное: не говорить, если оно в зеркале».

Замерев на мгновение, осторожно закрыл тетрадь. По-моему на сегодня с меня впечатлений достаточно. Встал. Посмотрел на зеркало в коридоре. Оно отражало только меня. Выключил свет и лёг спать.

Однако сон пришёл не сразу. Я долго ворочался, вспоминал события прошедшего дня, считал баранов и овец, пока не провалился в безмолвную тишину. Потом, будто издалека, послышалось приближение волны. Медленной, невидимой, но неуклонно приближающейся.

По ощущениям — я был уже не дома. Не в комнате, не в лесу, не в пещере. Реальность вокруг меня текла, словно вода под полиэтиленовой плёнкой. Пол — как кожа. Стены, как пепел, плывущий в темноте по течению. И сквозь это проскальзывали голоса. Они не говорили обычные слова, а передавали чувства, зашитые в звуки. Порывы ветра в ушах, стук сердец чужих людей, гудение земли. Сначала я пытался сопротивляться. Это напоминало сонный паралич: вроде двигаешься, в тоже время нет. Потом пришло понимание, что источник всех этих эффектов — я сам. Всё выходит из меня. Распаковывается. Словно огромный архив, находящийся в глубине подсознания, постепенно всплывает на поверхность. Пласты вековой памяти, которые дед не успел рассказать словами — он передал, когда умирал. Не мысли, а структуры. Схемы. Ритуалы. Вещи, которые невозможно объяснить простыми словами. Их можно только знать.

Где-то вокруг мелькали лица. А может быть, маски. Или духи. Я не успевал всматриваться — они менялись, как рисунки на воде. Один из них, с головой, похожей на песчаную дюну, сказал: — Имя её идёт за тобой.

Эта фраза будто заползла мне в ухо, оставив после себя туман. Я попытался отмахнуться, но ничего не получилось, лишь чаще забилось сердце.

— Скажешь его не в том месте — и место станет тобой.

Я не понял смысла этих слов. А тут уже другой голос шепчет:

— Огонь ушёл. Вода слушает. Смотри, как двигается круг.

И вновь — ощущение тяжести. Ощущение глубины. Ощущение, что моя голова — это не череп, имеющий конечный объём, а бездонный сосуд, который быстро наполняют. Заполняют знанием. Не человеческим, а тем, что старее всех алфавитов. Я попытался проснуться, но не смог. Не потому что спал. А потому что всю эту информацию нужно было принять. И как только это понял — меня тут же отпустило. Тело дёрнулось. Глаза открылись.

В комнате было темно. Только ночник продолжал тлеть жёлтым пятном у стола. За окном шелестела ночь. Я услышал, как где-то далеко капля упала в трубу. Лежал, тяжело дыша, будто пробежал десять километров. Во рту ощущался привкус железа. Я повернулся на бок. Закрыл глаза. Сон не шёл. Но пришло понимание:дед открыл не дверь. Он открыл доступ. И теперь я — не просто рулевой Стас. Я — носитель памяти.