Рулевой. Книга 2. Испытание водой

Глава 3. Адвокат

Ночь ко мне в «Батырку» не пришла — она влилась в меня, как масло в воду. Или наоборот, это не имело особого значения — сон был не совместим с моим организмом. Меня бросало то в жар, то в холод. Простыня прилипала к спине, будто пыталась высосать из меня ночную тревожность.Сон был не обычным. Он скорее напоминал... проход сквозь какие-то слои.Я шёл по лесу. Он был чёрный, как будто выгоревший изнутри. Обугленные деревья стояли вкривь и вкось, их ветки словно скреблись о воздух. Где-то позади, недалеко, плескалась вода — но какая-то не реальная. Звук был...не знаю, как объяснить — как из старых фильмов о реке, не очень натуральный, будто искусственно наложенный.

Опустив голову вниз, я вдруг заметил, что шагаю по костям. Они белели, как галька, и шевелились под моими ногами. Один из черепов повернулся ко мне и, дребезжа сломанной челюстью, сказал:— Мы все здесь. Мы те, кто знал, но не смог сказать.Я хотел спросить — что именно? Но он исчез, растворившись, как дым.

Мгновение спустя я стоял у склона горы. Её вершину скрывал туман. Наверху был виден силуэт крупной, но расплывчатой фигуры с рогами. Он держал в руках зеркало, но вместо отражения в нём было окно в моё детство: я в мастерской деда, играю с железками, слышу его голос...— Если вода идёт вверх — иди вниз, Стас. Всегда вниз. Там начало.Я вскрикнул — и открыл глаза.

Проснулся я разбитым. Пот с лица давно высох, но ощущение сырости оставалось внутри — как будто ночь прошла в колодце. В камере напротив кто-то надсадно кашлял. Альберт сопел, свернувшись калачиком. Виктор Иванович сидел на шконке и тихо чистил ногти крышкой от зубной пасты.

— Проснулся? — спросил он, не глядя. — Крепко дрыхнешь — наверное, совесть чистая. Ничего не слышал? А сосед наш ночью пытался с лампочкой поговорить.

— Нет…как-то всё мимо меня прошло. Глаза закрыл и провалился, — пробормотал я, садясь.

Тут в дверном окошке лязгнул замок, и голос надзирателя сообщил:

— Каримов. Подъём. К тебе гости. Адвокат придёт. Через час будь готов.

— Всегда готов. — машинально ответил я, не понимая, откуда мог у меня появится адвокат.

— Ну что, братан, похоже вокруг тебя пахнет свободой, — прокомментировал Виктор Иванович с улыбкой на губах.

— Да не сглазьте, — буркнул Альберт, вытягиваясь на шконке.

Час прошёл быстро. Я успел привести себя в порядок, хотя «в порядок» в тюремной камере — это максимум чистые зубы и смоченные водой волосы. И вот за мной пришёл надзиратель.

Коридоры Батырки пахли сырой штукатуркой и государственным безразличием. Конвойный молчал. Он просто шёл, заполняя пространство тесного коридора вокруг себя запахом перегара и чеснока. Так же молча он остановился у крашеной синей двери с цифрой четыре. Открыл, заглянул внутрь, посмотрел на меня и молча мотнул головой. Я принял этот жест за приглашение.

Внутри оказался высокий мужчина примерно лет шестидесяти, с коротко остриженными седыми волосами, дорогим, но уже слегка потёртым костюмом. Его глубоко посаженные глаза прятались под густыми бровями.

— Каримов Станислав Маратович? — уточнил он, поднимаясь.

— Да.

— Игнатьев Александр Васильевич. Адвокат. Занимаюсь вашим делом по просьбе одной нашей с вами общей знакомой. Анастасии. Присаживайтесь.

Я занял место на неудобном стуле. Он сел за стол. Несколько секунд молча смотрел на меня, не оценивая, а скорее сверяя моё лицо со своими ожиданиями.

— Вы хорошо держитесь, — наконец проговорил он. — Это, поверьте, редкость в наше время.

— Спасибо. Хотя, честно — я так не думаю.

Он чуть улыбнулся.

— Я уже был у вашего следователя, Максимова. Изучил материалы дела, которое они пытаются шить. В вашем случае ситуация проще, чем кажется.

— Это вы мне сейчас надежду даёте?

— Я даю информацию. А вы сами решайте, что с ней делать. Фактически, никакого дела нет. То есть — дело открыто, зарегистрировано. Но заявлений о пропаже Никоновой Екатерины — нет. Никто не заявлял официально, что она исчезла. Ни родственники, ни знакомые.

Я молчал. Сердце тихо постукивало.

— Был анонимный свидетель. Кто-то позвонил в полицию, сообщил, что слышал громкий крик у вас в квартире. Потом вроде бы было что-то похожее на звук падения тела. Это все записано дежурным со слов неизвестного. Однако на контакт идти он, этот так называемый свидетель, категорически отказался. И всё. По своим же источникам я уточнил, что дело на вас попросили завести какие-то, давайте назовём их так — серьёзные люди. Ну хотя бы потому, что к несерьёзным в полиции прислушиваться не будут. Вы определённо перешли кому-то дорогу, Станислав Маратович. Но с этим разбираться будете потом сами. Самое главное на данный момент, что нет тела. Вообще. А без тела, как вы понимаете, нет дела. Нет никаких улик, орудия преступления и так далее. Нет доказательств по сто пятой статье, по которой они пытаются вас подтянуть. Скорее всего расчёт был на то, что вы по каким-то причинам сами начнёте давать признательные показания.

— То есть я…

— Вы скоро выходите. Скорее всего — уже сегодня. Я сейчас отправлюсь для оформления нужных бумаг. Через три, может четыре часа всё будет готово. Надеюсь, никаких дополнительных препятствий не возникнет.

Я промолчал. Просто кивнул. Игнатьев добавил:

— Настя настаивала, чтобы я всё сделал как можно быстрее. Часто звонила. Серьёзно за вас беспокоится.

— Спасибо, что не отказали ей.

Он встал, одёрнул пиджак.

— Так что не привыкайте к нарам. И... постарайтесь не делать глупостей в первые пару суток. Выход — не конец. Это всего лишь выход.

Он протянул руку. Я твёрдо пожал её. Игнатьев стукнул в дверь и вышел.

А я остался сидеть. Впервые за всё это время я вдохнул воздух полной грудью. Впервые за последние несколько месяцев я почувствовал надежду. Ту самую надежду, что возбуждает сильнее кофеина. Ту, что ускоряет сердечный ритм и частоту дыхания, поднимает кровяное давление, расширяет зрачки и обостряет слух и обоняние.

***

Меня провели обратно по тем же коридорам, только на этот раз шаги казались короче, а воздух — легче. Словно в самих стенах что-то изменилось: как будто тюрьма знала, что один из её неспокойных гостей собирается уйти, и заранее начинала скучать.

Когда дверь камеры шумно захлопнулась за моей спиной, я обнаружил Виктора Ивановича сидящим на том же месте, что и утром.

— Ну что там со светлым будущим? — спросил он, не поворачивая головы.

— Нормально вроде. Адвокат приходил. Говорит, что знакомился с делом. Нет там ни тела, ни заявлений. А потому есть вероятность, что ночевать сегодня буду в другом месте.

Виктор Иванович наконец взглянул на меня и, к моему удивлению, хлопнул в ладоши — тихо, как-то по стариковски что ли, с какой-то искренней теплотой.

— Ну вот и хорошо. Нет тела — нет дела. Классика. Везёт тебе, парень. Но хочу заметить: если тебя сюда подтянули — значит, это кому-то нужно. Есть мысли? Если есть — дам бесплатный совет: держи их при себе. — сказал он и с улыбкой подмигнул.

— Благодарю.

Альберт - Эйнар оживился на своей шконке:

— Так ты прямо сегодня отчалишь?

— Адвокат говорит, что займётся мной вплотную сейчас.

Альберт залез куда-то под подушку, долго там копался, потом вытащил маленький тонкий клочок кожи.

— На, держи. Это тебе, так сказать, символ. Я сам не до конца понимаю, откуда он. Но появился у меня после утисеты. Тот, кто знает, тот поймёт. Остальные просто не заметят. У меня таких два было. Один я себе оставил. А второй нужно передать в правильные руки. И эти руки, думаю, твои.

Я взял тонкий листок. На нём было что-то не совсем понятное. Если смотреть прямо — виден символ, похожий на тройной треугольник Валькнут. Если чуть повернуть — кажется, что там треугольник, вписанный в круг, с неровной линией, уходящей вниз. А ещё довольно странным был и сам способ изображения — как будто начертан не рукой, а когтем. Символ выглядел не случайным.

— Не знаю, что с этим делать, но спасибо.В глубине души я понимал, что в этом клочке кожи — не просто рисунок. Что-то в нём отзывалось во мне, хоть и тихо. Как будто он знал меня раньше, чем я его увидел.

— Ты ведь всё ещё не до конца понимаешь, что такое утисета? — тихо спросил Альберт, глядя на меня в упор.

— Да что там не совсем, — признался я. — Почти никак не понимаю.

— Утисета — это не просто тупо сидение в лесу. Это, как бы сказать, прощание с шумом. Поясню тебе ещё раз: ты уходишь туда, где нет звуков города, людей, даже твоих. Садишься. И сидишь. Пока не замолчишь. Не в смысле рот закрыл и доволен, можно уходить. Нет — замолчишь внутри. Когда внутри станет по-настоящему тихо — ты начнёшь слышать. Может быть только шорох. Или запах. Или звук шагов.

Он говорил спокойно, без пафоса, но с удивительной странной убеждённостью, которую невозможно подделать.

— У всех всё заканчивается по-разному. К одним приходит некто, к другим— нет. Иногда появляется совсем не то, что ты ожидал. Но если что-то появляется… — он показал на лист кожи, — …тогда вот такие штуки остаются рядом. Или имена. Или слова, которых ты раньше не знал. Но теперь знаешь, и знаешь, что они твои.

— Эйнар, твои загадки сегодня кажутся слишком сложными. Иногда приходят, иногда нет. Это же не лотерея спортлото. Если у меня шансов мало — нет смысла всё это затевать.

— Стас, ладно, скажу прямо. Утисета как ритуал помогает призвать твоего духа-хранителя. Или кого-то типа него. Зависит от того, во что ты веришь.— Ну вот ты сказал ритуал. А это значит нужна чёткая последовательность действий, а не пойди не знаю куда, принести то, не знаю что. — ответил я ему. Мутная беседа начала меня слегка напрягать. — Если есть что сказать конкретно — говори. На этом твоём важном листике инструкция не написана.Альберт некоторое время молча хлопал глазами, глядя на меня. Потом сказал:— Я, кажется, понял. Слушай, — и начал быстро шептать, наклонясь ближе к моему уху....Информация была дельной — если, конечно, я бы решился на эту сомнительную процедуру. В тоже время, с одной стороны я совершенно ничего не теряю, с другой — могу приобрести кое-что действительно важное.— Ладно, понял. — сказал я, выслушав пространные объяснения Эйнара. — Только вопрос у меня есть. Как твой дух-хранитель допустил, что ты оказался на этой шконке?— Он не только это допустил, он сюда и привёл. — серьёзно ответил Альберт. — Для того, чтобы передать тебе этот кусочек кожи. Я его, между прочим, за щекой пронёс.— Спасибо, — проговорил я не спеша. — что сообщил. Как только попаду домой — сразу же его постираю.Альберт так гулко и заразительно засмеялся, что я присоединился. Он успокоился, отдышался и тихо добавил:

— Я скоро тоже выйду. Надеюсь, что через пару дней. Вот мой номер. Есть чем записать? И свои цифры черкни. Я всегда на связи.

Кивнул в ответ. Удивительно, но я даже начал к нему привыкать. Обведя взглядом камеру, заметил, что Виктор Иванович внимательно на меня смотрит:

— Не забудь, Стас. Свобода — это не когда ты телом снаружи. Свобода — это то, что у тебя внутри. А если внутри тебя война — хоть три паспорта на руках имей, ты всё равно в клетке.

— Интересная теория. Постараюсь запомнить, — сказал я, убирая маленький листик кожи в карман.

— Ну, и смотри, — Виктор Иванович поднялся, потянулся, — если вдруг опять попадёшь в дурную компанию — сразу просись к нам. У нас всегда весело.Я усмехнулся.

— Учту. Но лучше уж вы к нам.

В этот момент замок в двери щёлкнул. Надзиратель заглянул внутрь.

— Каримов. С вещами на выход.

Я поднялся. В груди появилось странное чувство. Альберт встал, подошёл, неожиданно обнял на секунду. Пахнуло табаком и йодом.

— Будь. Просто будь.

Я кивнул. Виктор Иванович не обнимал. Только протянул руку — пожать. Крепко. Один раз.

— Желаю удачи, Стас. Заметь, не ума. Ум не дефицит — смотри какие мы тут все умные! А вот удачи как раз хватает не всем.

Меня повели по знакомым коридорам, но теперь идти было гораздо легче.В одной из камер, когда мы проходили мимо, кто-то надрывно тянул заунывную песню: «Каганка, все ночи полные огня! Каганка, за что сгубила ты меня!». Упоминания огня быстро привело меня в чувство, вырвав из мечтательных предвкушений свободы.

Дежурный стоял у стойки и копался в журнале.

— Так, Каримов, Станислав... ага. Вот. Значит, получаем обратно нажитое непосильным трудом.

Он вытянул из шкафа серый пластиковый лоток. Там были мой телефон, ключи от квартиры, кошелёк, записная книжка с телефонными номерами. И какая-то странная тряпка, похожая на портянку. Последняя, очевидно, не моя.

— Телефон разряжен. Проверяй, всё ли на месте.

Я стал проверять вещи. Всё вроде бы на месте. Дежурный тем временем что-то бубнил:

— Зря уходишь, конечно. Тут хорошо, уютно. Камера почти без сквозняков. Соседи культурные, авторитетные. Ну те, что ночью не орут. И шконка тёплая.

— Заманчиво, но, пожалуй, я лучше покину вас, — ответил ему.

Он хмыкнул. Подал мне ручку.

— Вот здесь распишись. Что имущество вручили, душу вернули, долгов не оставил.

Я взял ручку. В этот момент мимо проходил ещё один надзиратель и дверь за ним закрылась не до конца. На стене в той комнате висело зеркало. Я взглянул в него — и внутри всё сжалось. Холодком по позвоночнику прошёл кто-то, кого я не звал.

В отражении стоял я. А за моей спиной — кто-то ещё. Тень. Вытянутая. Очень тонкая. Почти прозрачная. Но необычная. Глаза я не разглядел — но ощутил взгляд. Я резко обернулся. Позади — пусто. Никого. Только дверной косяк с облупившейся краской. Вздрогнув, медленно повернулся к стойке и подписал журнал. Дежурный посмотрел на меня с лёгким прищуром.

— Что-то лишнее увидел?

— Наверное, — сказал я. — После ночи на шконке всякое со зрением может быть.

Он пожал плечами. Просмотрев свои документы с какой-то ленцой произнёс:

— Ну всё. Свободен, как ветер. Только не забывай — дверь всегда открывается в обе стороны. Приходи почаще, не забывай. У нас здесь уютно.

— Вы так здорово умеете уговаривать, — сказал я. — И что, многие соглашаются?— Ты не поверишь, Каримов, насколько велик процент возвращающихся.Я хмыкнул в ответ и прошёл по коридору вперёд. Двери с шумом открылись. Я оказался на улице.

Солнце ударило в лицо резко, как пощёчина. Не потому, что яркое — а потому, что настоящее. Воздух был свежим, с запахом пыли, бензина и глотком свободы.

На ступеньках стояла Настя. Волосы слегка растрепались, на носу — солнечные очки, в руках телефон, в который она только что кого-то торопливо уверяла, что у неё «всё под контролем». Когда она увидела меня, на её лице появилась улыбка — сначала растерянная, как будто она не сразу поверила, что это я. Потом — настоящая, тёплая, такая, словно меня не было лет десять.Я остановился, а она, не раздумывая, сделала несколько шагов навстречу — прямо в мои объятия.Я сжал её крепко, опасаясь, что всё это сейчас исчезнет, окажется сном или каким-то очередным обманом тени.

— Живой, — выдохнула она со всхлипом.

— Ага, вроде живой, а ещё невредимый — пробормотал я в её плечо.

Мы постояли так несколько секунд. Потом чуть отстранившись, посмотрел в глаза девушке.

— Настя… спасибо тебе. За всё. За то, что не испугалась, не исчезла, не сбежала. И за адвоката тоже. Где ты вообще его нашла? Это было прямо как в кино.

— Игнатьев? — усмехнулась она. — Это старый знакомый моего дяди. Он раньше кем-то в министерстве внутренних дел работал, потом ушёл в частную практику. У него связи в системе — к нему даже генералы обращаются. Я, честно говоря, думала, он откажется. А он — сразу: «Излагай, я разберусь».

— Он реально разобрался. Он мне в кабинете так спокойно сказал: «Фактически дела нет». А я... я даже не сразу поверил. До сих пор не верю, если честно.

— Я тебе говорила, что всё обойдётся, — мягко сказала Настя, и провела пальцами по моей щеке. — У тебя вид, как у человека, который уснул в такси, а проснулся в могиле.

— Очень точное сравнение. И да — в могиле спится лучше, чем в «Батырке».

— Там всё было так плохо?

Я вздохнул.

— Не столько плохо, сколько тесно. В голове. Но присутствовали и странные моменты. Камера у меня была своеобразная. Как и соседи. Один считал, что он перст Одина. Второй — авторитет без татуировок. А третий, — я замолчал, — третий бормотал ночью про огонь. Про кого-то по имени Азар. И звал его обратно.

Настя нахмурилась.

— Ты думаешь, это как-то связано?

— Всё связано, — сказал я, глядя ей в глаза. — Просто мы это понимаем не сразу.

— Ну, сегодня ты хотя бы не в тюрьме. Это уже хорошее начало.

— Начало, — повторил я. — И очень хочется, чтобы ты в этом новом начале была рядом.

Настя ласково улыбнулась, без намёков и осторожностей.

— Я уже рядом.

Мы спустились со ступенек, и я впервые за два дня почувствовал землю под ногами. Она не качалась. Не трещала. Она просто была.

Идя мимо припаркованной машины, я увидел в зеркале заднего вида движение, и на секунду мне вновь показалось, будто за моей спиной кто-то стоит. Я быстро оглянулся. Пусто. Никого. Только мы с Настей и весенний ветер, гоняющий по асфальту пыль и солнечных зайчиков.