Рулевой. Книга 2. Испытание водой

Глава 19. Лоскотуха

И вот я вновь стоял у кромки воды. Рядом угрюмо нависал мост. Стальные пролёты давно проржавели, бетон был покрыт крупными грязными трещинами. Под ногами лежали крупная галька и клочья ила. Солнце уже село. Осталась только мутноватая серая пелена над горизонтом, что бывает перед грозой.

Это место, кажется, не относилось ни к чему конкретному, находясь как бы между мирами, там, где отражение живёт своей жизнью, а звук глохнет в собственной тени.

Я поставил рюкзак на камень и расстегнул. Аккуратно достал из него флягу,костяной нож, и артефакт из логова Кикиморы — тёмный камень, покрытый слизью, который уже пару раз подёргивался у меня в руках, как мышца, сводимая судорогой.

Положил их рядом, не торопясь. Ритуалы вообще не терпят суеты. Как там говорил классик: поспешность нужна только при ловле блох? Или каких-то других надоедливых насекомых?

Присев на корточки, смотрел, как вода у берега дрожит от ветра. Только дрожь шла не от поверхности, а изнутри. Под водой кто-то дышал.

— Ну? — спросил я негромко в пространство. — Сейчас бы ты пригодился.

Долгая тишина. Потом — шорох. Вот и он... Шелест.

В этот раз он удивил тем, что не начинал никаких диалогов. В голове моей раздались чёткие строки. Появилось ощущение, что сам я когда-то их знал, но забыл.

Где лёд не тронут дуновеньем, Где отражения — как тень, Там позови её моленьем, Но помни: ночь сменяет день.

Я не спрашивал, что он имеет в виду. Почему-то сейчас это было понятно без комментариев. Молча встал и провёл старым костяным ножом по ладони. Разжал пальцы, посмотрел на выступившую кровь. Вытянул руку вперёд и далкаплям упасть в воду. Вода в месте контакта вскипела и расползлась чернильным пятном.

Следующим стал артефакт из логова Кикиморы. Не раздумывая, бросил его в центр этого пятна. Он ушёл под воду без всплеска, даже не упал, а скользнул вглубь.

Прошла секунда. Две. Пять.

Воздух сгустился. Я поднял взгляд и увидел, как вода чуть дальше начала вертикально изгибаться. Было впечатление, что кто-то за неё тянул снизу.

Над ней не было ничего. Под ней появилась тень. Человеческая. Она была длинной, слишком длинной, чтобы оказаться обычным человеком. Руки больше напоминали два рукава воды. Лица пока не было видно. Я поудобнее перехватил нож. Сжал так, что хрустнули пальцы. И прошептал:

— Я пришёл.

Из воды начал поднимался силуэт. Вначале показались волосы. Длинные, спутанные, как пряди бурых водорослей, свисающих с бревна. Потом бледный гладкий лоб. Щёки. Лицо, напоминающее отражение в мокром зеркале, по которому провели рукой и теперь видны только контуры. Без глаз. Без рта. Только неровная гладь.

Я молча стоял на берегу и ждал. Вокруг дрожала вода, тени на камнях застыли. Воздух уплотнился и стал желеобразным. Она поднималась не спеша. Не шла, а медленно вытекала, как капля крови из вены. Всё в ней было плавным, тяжёлым, женственным.... и в тоже время жутким.

Когда она ступила на берег, её ноги не касались земли. Между ними был слой воды. А потом она заговорила. Голос был не громкий, но звенел внутри черепа. И в нём было всё: и упрёк, и тоска, и муки тех, кто умирал по её желанию.

— Я ждала тебя, шаман.

Я попробовал кончик ножа пальцем левой руки и спросил:

— Надеялась, что я приду по первому зову?

Она чуть склонила голову и волосы её колыхнулись.

— Ты пришёл, значит знал, что вода не зовёт дважды.— Считай, что мне просто стало интересно на тебя посмотреть. — ответил я.— Не обманывай самого себя шаман. Ты пришёл на зов.Она провела пальцами по воздуху, и в нём тут же проявились детские ладошки, похожие на отпечатки на запотевшем стекле.

— Девочка и её память. Я вплела их в свой поток. Сделала каплями своей реки.— Она не капля. Она человек. И она не твоя.

Лоскотуха сделала шаг ближе. Вода за ней оставляла зеркальные следы, в каждом из которых виднелось моё отражение.

— Все вы так говорите. Пока не услышите, как вас призывают.— Ладно, зачем я тебе?

— Ты помнишь имена. У тебя внутри — грязный песок и крупная соль. И голоса тех, кто жил до тебя.Она указала пальцем на мой лоб, а потом на левую ладонь. Туда, где была метка.— Ты можешь попробовать закрыть дверь. Или открыть. Но если увидишь, что там, сам уйдёшь навсегда.

— Я не оставлю тебя в Яви. Если нужно, уйдём в Навь оба, — ответил я.

Она замерла. Вся гладь её бледной кожи чуть дрогнула, и на ней будто проступила улыбка, похожая на отражение.

— А если я скажу что твой отец теперь у меня?Я не ответил. Она шагнула ближе.

— Он шёл ко мне. И почти дошёл. Но передумал и остановился. Его душа застряла там, откуда самому не выбраться. Там же будет и твоя в скором времени.— Ты, как обычно лжёшь, Лоскотуха.

— Я вода. Я не лгу. Я показываю.Она вытянула руку и на её ладони, как в капле, зашевелилось до боли знакомое усталое лицо с морщинками в уголках глаз. Я узнал его черты.

— Давай меняться? — прошептала она. — Девочку на отца.— Нет.

— Тогда отдай свою метку.— Нет.

— Дай мне хоть что-то своё, самую маленькую капельку...— Ничего ты не получишь.

Она рассмеялась глухим смехом.

— Ну что ж. Не хочешь отдать немного? Тогда я заберу тебя целиком.

В этот момент вода за её спиной вскипела. Из неё начали выходить другие фигуры: сначала неясные, словно отражения, постепенно становясь чётче иувеличиваясь в размерах.

Она возвышалась передо мной в полный рост. Вся состоящая из водной плёнки, с мимикой живого человека. В её руке всё ещё отображалось мужское лицо. Отец или кто-то похожий на него, смотрел на меня оттуда, как из аквариума.В моей душе дёрнулась невидимая струна. Эта та самая штука, которую Шелест однажды назвал «чувство истинного». Эмпатия. И я всё понял.

— Это не он, — сказал я спокойным голосом.

Она чуть повела головой.

— Что?

— Ты показываешь мне иллюзию. У тебя нет его души. У тебя нет ничего.

Мужское лицо в её руке моргнуло, стало мутным и исчезло. Она медленно опустила ладонь.

— Ты сомневаешься в том, что видишь?

— Нет. Но я точно знаю, где он исчез. В горах. Среди камней. Не в реке. Не в болотах. Не в твоих топях. Его тело может и исчезло, но след — не в воде. Ты не чувствуешь его. А я точно знаю. Он не твой.

На секунду она замерла, а спустя мгновение вода вокруг неё пошла кольцами.

— Слова. — Голос стал хриплым. — Ты всё ещё держишься за слова.— А ты — за страх.

Она вскинула руку. Из-под её ногтей потекли тонкие струи воды.

Я крепче сжал нож.— Ты забрала чужое, Лоскотуха. Верни её.— Она была пустой.— Ты сделала её пустой.— Она меня звала сама.— Врёшь!

Мои слова резанули воздух. Лоскотуха вздрогнула. Её лицо исказилось — оно всё ещё не имело выраженных черт, но слегка треснуло, как стекло.

— Ты… смеешь… обвинять меня?

— Да. Потому что ты врёшь. Всё это твоя игра. Подмены. Иллюзии. Ты не вода — ты страх воды. Ты — то, что прячется за зеркалом.— Я — память.— Нет. Ты — обида.

Тишина, воцарившаяся после моих слов, вдруг треснула, как лёд под каблуком. Вода вспучилась за её спиной. И начали появляться они. Сначала руки. Затем плечи. Потом лица. Мои лица.

Первый был бледным, с потухшими глазами. Второй — с оскалом, кривой ухмылкой и длинным ножом в руке. Третий — закутанный в плащ, лицо чуть прикрыто капюшоном. Мои зеркальные двойники. Или зазеркальные?

— Встречай себя, шаман Станислав, — прошептала Лоскотуха. — Ты хотел истину? Теперь смотри, как ты выглядишь, когда никто не видит. Когда ты один. Когда тебе больно. Когда ты не герой.

Первый двойник шагнул вперёд — ссутуленный и дрожащий.— Я не смог спасти деда… Я оттолкнул Елену… Я хотел сбежать от всего…

Второй вышел следом за ним. Хищный, с блеском в глазах.— Зато я могу выжить. Я знаю, как убивать. Я не жалею. Просто делаю, что нужно.

Третий стоял молча. Но от него шёл холод, как от ледяной воды.

Я медленно отступил на шаг. Земля под ногами качнулась.Они шли ко мне, на меня. Я услышал, как кто-то изнутри шепчет: «Если хочешь идти дальше — пройди через себя.»

Первый удар пришёл изнутри. Когда я смотрел на этих троих, что медленно сжимали кольцо, у меня внутри всё сжалось. Это был не страх. Признание.Я знал их. Каждого. И не потому, что они похожи на меня. Потому что я и есть они. Просто вытесненные. Запертые. Оставленные в разных углах личности.Первый, самый слабый, говорил:— Тебе было страшно, когда дед уходил из этого мира. Ты молчал, пока всё рушилось. Ты не спас Катю. Ты не мог. Ты оттягивал все важные решения.Он не нападал. Он только обвинял.

Второй был жестоким. Он шёл на меня, поигрывая ножом:— А я бы мог. Я бы легко вскрыл ту тварь. Я бы сжёг всё, чтобы вернуть девушку. Ты просто жалок. Третий был молчаливым. Он стоял не шевелясь. Я подумал, что именно он моё будущее. Если я что-то сегодня сделаю не так, то лишусь всего человеческого и останется только он.Я сделал ещё один шаг назад. Дыхание сбилось. Пространство дрожало, как вода над кипящим котлом. И тут земля зашевелилась.Из зеркальных луж, которых я раньше не замечал, начали вылезать руки. Маленькие. Детские. С бледными пальцами, как у кукол. Они хватались за гальку, тянулись вверх. Один. Второй. Пятый... Дети. Их лица были расплывчаты, стёрты. Их чёрные, как у рыб глаза, смотрели на меня, а губы изгибались в немом крике.Я шагнул вбок, но одна из рук схватила меня за лодыжку.Сила была нечеловеческой. Я махнул костяным ножом и не почувствовал сопротивления. Послышался плеск и рука исчезла где-то под водой.В голове мелькнула мысль и я тут же воплотил её — сделал костяным ножом надрез точно по шраму на левой ладони. Потом присел на корточки и с размаху ударил окровавленной ладонью по ближайшей зеркальной луже. Неожиданный громкий сухой щелчок ударил по ушам после соприкосновения ладони с водой. По всем зеркальным лужам одновременно прошла волна. Дети мгновенно исчезли и лишь мокрые следы остались на гальке.Я выпрямился. А на меня уже шёл Жестокий Я. Его нож был гораздо длиннее моего. Я уклонился от его прямого выпада. Он ловко перекинул нож в левую руку обратным хватом и приготовился. Когда я увидел начало режущего удара, блокировал его и перехватил запястье.— Я не отказываюсь от тебя. Но ты не управляешь мной.Он злобно зашипел и распался, как пар. После него в воздухе остался запах крови.Слабый всё ещё стоял на месте и не нападал. Он дрожал.— Ты знаешь, что я останусь. Даже если ты победишь. Я приду, когда у тебя не будет сил. Когда умрёт ещё кто-то. Когда ты снова будешь в одиночестве.— Я знаю, — сказал я.— И что?— И всё равно, я принимаю тебя. Но ты не управляешь мной.Он шагнул ближе. И вдруг стал ребёнком. Таким, как я когда-то, в синей школьной форме. Маленький. На похоронах. Мама держит за руку. Я не понимаю, почему все плачут. Только чувствую, что внутри пусто.— Ты не плакал тогда. Потому что не знал, как.— Я учился. До сих пор.— А если снова всё потеряешь?— Значит, снова научусь.У него по лицу потекли слёзы. Он медленно растворился в воздухе. А у меня в голове что-то щёлкнуло, и кажется, наконец понял, что нужно сделать. Я упал на колени. Костяным ножом перед собой начал быстро рисовать угловатые знаки. Моё сердце гулко колотилось в груди. Было страшно. Её имя — это приговор. Для неё. Но, вполне возможно, и для меня.— Шелест, ты тут?Долгая пауза. Потом вздох: «Начинай. Уже поздно бояться. Говори.»Я кивнул сам себе.— Три имени ты носила: для людей ты была Лоскотуха, для богов — Велеслава, а для себя — Топя́ница. Кончилось теперь твоё время. Быстро надрезал свою левую многострадальную ладонь и брызнул кровью на выведенные на земле символы. Смочил кончик ножа в своей крови и с размаху воткнул в центр надписи.Мне показалось или мир и правда дёрнулся? Лоскотуха громко и страшно закричала. Её голос был женским, человеческим, настоящим. На бледном водянистом лице проступили черты. И оно на миг стало красивым, даже смутно знакомым. А через мгновение рассыпалось каплями. Место, где она стояла, начало затягиваться водой. Всё, что было вокруг — зеркальные лужи, отражения, всё утекало в центр.Вскоре всё исчезло. Но Лоскотуха частично всё ещё была здесь. Полупрозрачный силуэт, висящий над зеркальной гладью. Она была похожа на симпатичную женщину средних лет с невероятно ясным взглядом.— Ты назвал моё имя, — шёпотом сказала она. — Да, — кивнул я. — Иначе ты бы не ушла.— Я бы осталась. Но ты понял меня.

На миг мне показалось, что она улыбается. Очень даже по-человечески.— Он тоже когда-то назвал меня, — сказала она. — Седой старик. Он шёл по берегу с палкой. Но был уже сломан внутри. Он не знал, что я тогда была рядом, но у меня ещё не было сил говорить.— Ты про моего деда? — Я шагнул ближе.— Да. Он знал, что я пришла в Явь. Искал, но не нашёл. Ни меня, ни себя.

Она исчезла не сразу. Медленно. Как будто не хотела уходить. Мир вокруг меня закружился. Вода стянулась в узел, отразив в себе луну, которой в небе не было.Потом раздался громкий всплеск, а через мгновение всё стихло.

Я всё ещё сидел на коленях. Шрама на ладони почему-то не было. Не было порезов и боли. Кожа вообще казалась какой-то не родной.

Я вытер руки о мокрые джинсы. Вокруг была полная тишина, нарушал которую звук моего собственного дыхания и лёгкое жужжание в ушах. Сегодняшний бой закончился.

— Ну что, живы? — пробормотал я.В ответ — ничего. Я нахмурился.

— Шелест?

Сначала он молчал. Потом, где-то под грудиной, у диафрагмы, послышался шорох.

— Слушай, парнишка, тут такое дело… — голос звучал лениво, но с едва уловимой нотой беспокойства.

— Ты как будто извиняться собрался.

— Да нет. Я бы, может, и извинился, но у меня принципов нет никаких особо. Тем более в отношении людей. Хочу сказать, что мне теперь с тобой некомфортно.

— Что мешает?

— Ну, во-первых, камень. Этот, встроенный. Он постоянно звенит, как дверной звонок в хостеле. Не даёт спокойно проводить время. А во-вторых, появилось что-то новое. Не моё. Не твоё. Оно уже внутри, но пришло не так давно снаружи. Оно как будто прижилось без спроса.

Я замер.— То есть? Это ты про Лоскотуху?

— Не знаю. Может, она подсадила что-то. Может, это элемент воды. Может, ты сам изменился. Не могу разобраться, да и не хочу. Мне некомфортно. А я, как ты знаешь, люблю находиться только в приятных для себя условиях.

— То есть ты уходишь?

— Ага. Надоело мне быть в твоей голове. Слишком мокро стало. И шумно. Я подумываю перебраться куда-нибудь… Но ещё не придумал, куда. Я хмыкнул.

— А как же я? Так просто меня оставишь?

— Без моей болтовни ты легко проживёшь. У тебя и так теперь в голове полно всякого мусора.

— Я думал, тебе со мной интересно, — сказал я. — А ты сбегаешь.

— Интересно, — голос стал почти шепчущим, — страшно интересно.Причём страшно здесь как раз ключевое слово. Поэтому и ухожу. Я слишком ленив, чтобы развлекаться собственным страхом.

— Ты же дух. Ты не должен бояться.

— Не должен — не значит не умею.

Потом он помолчал. И вдруг добавил, почти неразборчиво:

— А вообще, ты стал другим, парнишка. Сидеть у тебя внутри, как отдыхать в пещере с водоворотом. Мне нужен покой. А у тебя штормит.

С этими словами он исчез. Без театральных прощаний и спецэффектов.Просто внутри стало тихо. И немного пусто.

Я медленно встал. Плечи вдруг стали тяжелее. И впервые за долгое время я почувствовал одиночество. Не то, что тянет, а то, что звенит пустотой. Сел на гальку. Прикрыл глаза и пытался услышать самого себя. Тишина. Только вода. Только шорох капель внутри черепа.

Я вспомнил Настю. Дашу. Вспомнил, как Никак совал свой мокрый нос мне в ладонь. Как дед молчал. И своим молчанием говорил.

— Что теперь? — спросил я вслух.И вдруг услышал: «Ты идёшь. Но не туда, где был. И не туда, где будешь.»

Я выдохнул. Не потому что понял, а потому что услышал.

Небо над головой дёрнулось, как будто стекло пошло трещиной. Я, пошатываясь, встал. Позади был запечатанный проход в Навь. Вода осела, камни вновь стали тёмными и сухими. Впереди был мост, ночь и город.

Я был уверен, что в этом городе уже не буду чувствовать себя как дома.