Рулевой. Книга 2. Испытание водой

Глава 20. Серебристый свет

Телефон зазвонил в тот момент, как только я перелил заваренный кофе из турки в чашку. Не успел даже сделать первый глоток: Настя.

В ответ моё сердце ёкнуло и на душе стало тепло и радостно. Словно проснулся не я, а само утро.

— Алло? — ответил я почти шёпотом.

— Стас, ты не поверишь… — она почти смеялась, но в голосе были слёзы.

— Поверю, если скажешь, что Даша… — я замер.

— Да, — выдохнула Настя. — Она вернулась. Полностью. Не частично, не на минутку. С ней снова можно говорить. Она узнала меня с первого взгляда, схватила за руку, как будто боялась, что я исчезну.

Я закрыл глаза, прижал телефон плотнее.

— Я рад. Честно. Сложно описать простыми словами мою радость.

— Она… она спросила про тебя. «А где тот, кто меня звал?» — так и сказала. Как будто что-то знала.

— Может, и знала, — я улыбнулся. — В таких вещах не бывает случайностей.

— Говорит, что снилось, как кто-то держал её крепко и шептал сквозь стекло. Как будто мир за зеркалом дышал ею. А потом, в какой-то момент отпустил.

— Мир умеет отпускать, — пробормотал я. — Только не сразу.

— Стас, — Настя помолчала, — а ты сам-то как? Ты… ты вообще в порядке?

— Вроде да. Хожу, дышу, даже кофе вот сварил. Хотя, если честно, запах его почему-то не чувствую. И всё вокруг стало как-то на тон тише.

— Может, это просто усталость?

— Может. А может, я сам стал тише. Иногда мне кажется, что я больше не рулю этой жизнью, а просто дрейфую по течению, зажав в пальцах баранку, которая больше ничего не поворачивает. Только держусь из упрямства. Как будто сам себе шофёр судьбы, которой уже нет на карте.

— Не говори так, — она вдруг заговорила громче, как будто хотела меня убедить.

— Гони от себя эти глупые мысли. Слышишь меня? Ты ведь... один из тех, кто остаётся, даже если всё вокруг рушится.

Я молчал. Смотрел, как пар поднимается от чашки, и думал, что, может, она права. Но почему тогда кажется, что меня уже нет в этой комнате?

— Я рада, что у тебя получилось, — сказала Настя тише. — Что ты сделал это. Вернул её.

— Это не только я, — сказал в ответ. — Это… ну, не знаю. Иногда просто оказываешься в нужном месте. С нужным предметом в руке. С правильными словами.

— Ты всё шутишь. А я думала, ты скажешь, что это судьба.

— Нет, — покачал я головой, — я не верю в судьбу. Я верю в личный выбор.

Настя выдохнула.

— Если бы я выбирала… я бы выбрала остаться с тобой.

— Ты и так осталась. До самого конца.

— А разве это уже конец?

— Никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, когда именно настанет этот конец. А вдруг ещё встретимся в каком-нибудь странном месте и будет продолжение истории?

— Тогда я надеюсь, что там будет кофе. И твоя улыбка.

Я ничего не ответил. Настя тихо шепнула:

— Ты сегодня ещё позвонишь, Стас?

— Да, наверное, к вечеру. У меня ещё кое-что намечено на сегодня.

— Просто будь внимательнее. Чем бы ни занимался. Ладно?

— Хорошо.

Связь внезапно оборвалась. А я ещё минуту грустно смотрел на экран.

Не успел отложить телефон, как он снова завибрировал. Я в это время уже собирался натянуть носки и всё-таки выйти из квартиры. Номер не определился.

Я провёл пальцем по экрану в сторону зелёного круга.

— Алло?

— Воистину здравствуй, Станислав, укротитель водяных, — раздался знакомый баритон. — Говорит бывший Альберт. А теперь окончательно и бесповоротно Эйнар. Кстати, я сменил имя официально. В паспорте теперь так и записано — Эйнар Андреевич. Так что смени запись у себя в контактах. Я же есть у тебя в контактах вообще?

— Привет, Эйнар Андреевич, — хмыкнул я. — Не ожидал, что ты позвонишь. Хорошо, Альберт забыт как страшный сон. Окончательно и бесповоротно.

— Это отлично. Я рад, что ты проникся, — серьёзно подтвердил Альберт. — Я опять по делу — наш Хранитель очень настаивал, чтобы я тебя разыскал.

— Который на этот раз?

— Всё тот же. Четвёртый, — с достоинством ответил Альберт. — И ты, кажется, произвёл на него впечатление.

— И что хочет этот загадочный Хранитель?

— Встретиться. Лично. Сегодня. В удобное для тебя время. Место всё то же, сказал он.

— Прекрасно, — сказал я. — Обожаю секретные встречи с загадочными людьми. Это всегда бодрит. Передай ему, что через два часа буду на месте.

— Я прямо отсюда чувствую, как ты бодр и активен, — усмехнулся Альберт. — Передам, что придёшь. Набери как-нибудь меня, пересечёмся, вспомним юность за решёткой и небо в клетку.

— Эйнар, ты там сидел не больше недели.

— Этот период наложил неизгладимую печать страданий на моё чело. До встречи, Стас. Не пропадай.

Он отключился. Я посмотрел на часы и вышел.

Лето в Москове — это всегда обман. Сначала солнце, потом духота, потом ливень, потом снова солнце, как будто погода сама не помнит, какой прогноз давала вчера. Я ехал по внешней стороне Гадового кольца. Окно было приоткрыто, ветер гулял по салону и приносил запах липы и асфальта.

Я уже почти доехал до нужного поворота, когда экран телефона мигнул.Запущенное по привычке приложение для такси, о котором я даже забыл, подкинуло попутный вызов — буквально на пять минут в сторону. Точка высадки — в двух кварталах от «Луча».

Рука сама потянулась нажать «Принять». Иногда мне казалось, что приложение знает о моих планах даже больше, чем я.

На точке стояла девушка. Разноцветная — по другому не назовёшь. Яркие дреды до плеч. Льняное платье. На шее — деревянные бусины и что-то, похожее на амулет в форме глаза. На правом предплечье татуировка: плывущая по реке лодка без вёсел.

Она села на заднее сиденье и сразу сказала:

— О, у вас пахнет дымом и кофе. Это хороший знак. Можно не пристёгиваться?

— Если вы бессмертны — то конечно, — ответил я. — Остальным рекомендую следовать правилам.

Она хмыкнула.

— Бессмертие переоценено. А вы читали «Бардо Тодол»?

— Что-то знакомое. Это, кажется, тибетский путеводитель по посмертному опыту?

— Да. Очень практичная книжка, если правильно её понять. Там про то, как душа после смерти скитается между перерождениями. Видит образы. Свет. Демонов. Себя.

Я глянул в зеркало.

— Необычный выбор темы для беседы в пятницу.

— Просто иногда полезно поговорить о главном. Особенно с таксистами. У многих из вас всегда такое лицо, как будто вы уже всё видели.

— У меня это оттого, что я плохо сплю. И пью много кофе.

Она засмеялась. Весело, но не звонко, словно звук задерживался у неё внутри.

— А вы боитесь смерти?

Я замолчал на пару секунд. За окном мелькали цветные витрины и вечно спешащие люди.

— Думаю, как и все, — ответил я после некоторого раздумья. — Только у всех этот страх по-разному маскируется. Кто-то начинает бегать марафоны, кто-то открывает бизнес, кто-то разводится.

— А вы?

— А я отвечаю вопросом на вопрос. Это помогает жить.

Она кивнула.

— А если серьёзно?

Я вздохнул:

— Я её не жду. Но и не игнорирую. Знаете, как шумного соседа по лестничной клетке: редко видишь, но каждый день слышишь. Так и живёшь, думая, что в один день он обязательно позвонит в дверь.

Она прижала подбородок к груди.

— Вы интересный. Я думала, шаманы будут более мрачными. Вы же шаман?

— А вы экстрасенс?

— Иногда, — ответила она, даже не моргнув.

— Почему вы решили, что я шаман? — спросил я, свернув в переулок.

— По глазам, — пожала она плечами. — У вас взгляд не сюда. А туда. Куда-то за грань.

— Может, я просто дальнозоркий.

Она наклонилась вперёд, опершись локтями о переднее сиденье. В зеркале я увидел её лицо — юное, но с недетским взглядом. Возраст был всего лишь её маской.

— Знаете, что самое глупое в людях? — спросила она шёпотом.

— Оптимизм?

— Они думают, что время линейно. А оно как круг на воде. Ты по ней плывёшь, думая, что это путь вперёд. А на деле — это петля.

— Или лодка без вёсел, — заметил я, глянув на её предплечье.

Она усмехнулась.

— Именно.

Мы подъехали к нужному адресу — старой кирпичной пятиэтажке с заколоченными окнами на углу первого этажа.

— Ну вот и всё, — сказала она. — Спасибо за беседу.

Она уже открыла дверь, но задержалась на пороге.

— Вы спрашивали, почему мне в таком возрасте интересно про смерть.

— Да. Обычно люди начинают читать «Бардо Тодол» далеко за тридцать. Или после тяжёлых потерь.

Она посмотрела на меня в упор. Без улыбки. Её яркие дреды показались вдруг неуместными для этого дня.

— Потому что надо быть готовым всегда. Никто не может знать, что будет завтра. Будь хоть трижды таролог. Или оракул. И даже шаман.

— А вы кто?

Она чуть склонила голову.

— Сейчас я просто пассажир. А завтра… кто знает, может, встречусь с тобой снова. Но уже в другом месте. Или в другом теле.

И вышла, легко притворив за собой дверь. Ни звука шагов. Ни взгляда назад. Только лёгкий запах чего-то пряного, как сухая трава в поле, когда всё уже отцвело.

Я уставился в зеркало. На заднем сиденье было пусто. А на коврике осталась еле заметная бусина из дерева. Я поднял её, повертел в пальцах. Может, просто украшение. А может — точка отсчёта. Начало чего-то нового. Или напоминание: всё, что ты не понял вовремя, найдёт тебя позже.***

Кинотеатр «Луч» встретил запахом пыли, железа и летнего сырого тепла.

На возвышении, на месте бывшей когда-то сцены, сидел Четвёртый Хранитель.Или не сидел, кажется, я плохо понимаю как он фиксирует себя в пространстве. Его сучковатые сухие руки-ветви лежали на коленях. Я подошёл ближе.

— Присаживайся, — сказал он. Голос его сегодня был немного хриплым и звучал, как скрипучие сосновые доски. Я сел напротив на какой-то пустой ящик. Несколько секунд мы молчали.

— Лоскотуха ушла, — сказал я. — Разлом закрылся. Прохода в Навь в этом месте больше нет. А я чувствую пустоту внутри. Почему-то нет никакого облегчения.

— Потому что пустота может быть началом, — тихо ответил он. — Иногда это точка отсчёта. Как минус бесконечность. Помнишь, в школе проходили?

— Ну не самый любимый предмет, если честно. — ответил я уклончиво. — Мне кажется, что там, во время ритуала с Лоскотухой, что-то прошло не так.

— На самом деле, никто не знает, как должно быть с сущностями её уровня. Это ещё не считая того, что за последние лет сто пятьдесят никто не пытался пробиться оттуда к нам, в Явь.

— Тогда может быть, вы в курсе. Что со мной? Почему я не чувствую себя до конца собой?

Он поднял руку, которая напоминала корень, вытянутый из земли.

— Ты пересёк грань. Не ту, что между мирами. А ту, что у тебя внутри.Ты был человеком. Потом стал шаманом. Возможно, слишком быстро. Мне кажется, что теперь ты нечто другое.

— Очень это неприятно и непривычно. Я хочу быть просто собой.

— А кто ты сам?

— Рулевой Стас, — усмехнулся я.

— Но кто ты на самом деле?

Я не знал, что ответить. Мне казалось, что меня стало слишком много, и, одновременно, слишком мало. Как будто моя душа размывается дождём по лобовому стеклу.

— Всё, что ты потерял, — продолжил Хранитель, — ты отдал добровольно. Чтобы спасти других. Это делает тебя сильным. Но, в то же время уязвимым. Потому что теперь ты не в равновесии.

— Я не герой, — выдохнул я. — Я просто не мог иначе.

— Именно поэтому ты и нужен. Герои горят ярко и быстро гаснут. А ты как вода. Течёшь туда, где не ждут, и размываешь скалы. Ты не сражаешься — ты проникаешь.

Я сжал ладони.— И что теперь? Я буду медленно умирать? Исчезать?

Он покачал головой.— Ты не умираешь. Ты превращаешься. В то, что будет нужно Яви.Может быть в духа. А может, в того, кто слушает сны мира. Или в голос, который однажды услышит другой такой же, как ты.

— А если я не хочу? — спросил я и продолжил, не дожидаясь ответа — Я боюсь не смерти. Я боюсь раствориться, исчезнуть не телом, а самим собой. Боюсь исчезнуть так, что никто даже и не вспомнит, каким я был до этого и был ли вообще.

Он поднял на меня свои холодные зелёные глаза.— Это будет твой выбор. Тебя никто не заставит. И уж точно не Велесов Круг.

— Велесов Круг… — Я вскинул брови. — Вы же наблюдатели. Почему вы не вмешались раньше?

— Потому что иногда вмешательство рушит баланс сильнее, чем бездействие. Мы не стоим на стороне добра. Мы стоим на границе. И наблюдаем. Иногда помогаем. Но обычно просто запоминаем.

— А я теперь часть этой границы?

Он не ответил. Только слегка наклонил голову, словно слушал не мои слова, а моё молчание.

— Я чувствую, — сказал я. — Мне кажется, что изнутри меня на мир смотрит кто-то ещё. Но это не тот дух, что подселялся. И это не вода. Это что-то другое.

— И это хорошо, — мягко произнёс Четвёртый. — Значит, ты не пуст. Ты как сосуд. Но суть этого поймёшь немного позже. Ты пока не готов.

Я встал.— Спасибо. Ничего не понятно, но жутко интересно. Не знаю, что это всё значит.

— Всё путаное становится ясным, когда ты идёшь вперёд. Не оглядывайся. Просто иди.

Я уже хотел уйти, но обернулся.— А если я проснусь и не вспомню, кто я?

Он кивнул.— Ты всё равно останешься собой. Даже без имени. Даже без формы. Потому что ты будешь двигаться вперёд. А это — главное.

Я молча кивнул. Развернулся и пошёл к выходу.***

Вернулся в квартиру деда когда уже стемнело. Двор был давно знакомым, но почему-то казался выцветшим, как будто кто-то приглушил все краски, заменив летний июнь на серый фильтр. Даже листья деревьев шевелились неестественно.

Поднялся пешком, не дожидаясь лифта. Он всё равно давно напрягал меня тем, что долго думал перед тем, как открыться. Зашёл в квартиру и захлопнул за собой дверь. Постоял в прихожей. Тишина.

Прошёл в кухню, достал свой кофейный набор. Залил воду в турку, поставил на огонь. Пока кофе грелся, смотрел в окно.

На оконном стекле было моё отражение. Но оно казалось чужим. Немного размытым. Немного не моим.

Посмотрел в зеркало у холодильника и не сразу понял, кого там вижу. Лицо —моё, только очень уставшее. Тени под глазами, появившиеся то ли от недосыпа, то ли от долгого пребывания в месте, где не было солнца.Губы бледнее обычного. И какой-то странно ждущий взгляд.

Я сделал глоток кофе и не почувствовал вкуса. Сел за стол и положил руки на дерево. Пальцы дрожали. — Я тут, — сказал я себе вслух. Ответом, естественно, была тишина.

Допив кофе, сполоснул кружку и прошёл в комнату. В ней ничего не изменилось. Всё было как всегда.

Сел в кресло деда у стола и прикрыл глаза, всего на одну на секунду, чтобы не думать, что будет дальше, чтобы замолчать внутри. И вдруг наступила тишина.

Такая, какой не бывает в городе. Ни за окном, ни в голове. Будто выключили весь мир.

Через мгновение открыл глаза и понял, что свет вокруг изменился. Он не лился из окна. Не касался потолка. Он просто был. Мягкий, серебристый, как лунная дорожка на воде. Снова прикрыл глаза и кажется, даже задремал.

Пока не услышал знакомый топот и почувствовал движение. Кто-то заскрёбся лапами по моим ногам, потом покряхтев, запрыгнул на колени. И мягкие лапы опустились мне на грудь. Что-то влажное и тёплое лизнуло меня в нос. Глаза мои распахнулись.

— Никак? — прошептал я.

Он сидел на моих коленях. Как и раньше. Мордаха радостная, язык высунут, хвост мотается как вентилятор, уши приподняты. Глаза жёлтые, как август.

Он уткнулся лбом в мою щеку и заскулил. Не жалобно, нет. По-собачьи радостно.Как будто вернулся домой.

— Ты... ты же исчез, — выдохнул я, гладя его по загривку. — Я думал, ты ушёл. Навсегда.

Он отстранился, всего на секунду. Фыркнул, словно сказав: «Ну ты даёшь». Потом лизнул мне подбородок, снова заворчал, потянулся вперёд и начал крутиться, либо устраиваясь по-удобнее на моих коленях, либо… куда-то звать.

Я встал, бережно опустив Никака на пол. В этот момент вдруг почувствовал странную лёгкость — словно годы усталости стекали с меня, как дождевая вода со стекла «Калины» после мойки. Обернулся.

Там, в потрёпанном кресле, всё ещё сидел я. Тот самый усталый рулевой Стас. Он смотрел в пустоту глазами человека, повидавшего слишком много километров ночных дорог.

Никак ткнулся в мою ногу влажным носом. Его светлая шерсть светилась в полумраке, как тлеющие угли.

—Ты пришёл за мной, да?— спросил я и подхватил его на руки.

Он был не против. Просто положил свою мохнатую голову мне на грудь — точно так же, как в тот вечер, когда я подобрал его у киосков. Я обнял его, вдохнув знакомый запах собачьей шерсти, осенних листьев и чего-то вечного, что нельзя назвать словами. Его шерсть была тёплой, как печка в зимнем доме. И в этот миг я понял, что он — мой якорь. Мой путеводитель. Мой последний пассажир и... первый, настоящий, верный друг.

—Ну что, дружище... Кажется, нам пора.

Мы шагнули вперёд — не через дверь, не через тьму, а сквозь само пространство. Оно расступалось перед нами, как трасса в утреннем тумане, где ещё не видно поворотов, но уже ясно, что нужно и можно ехать.

Серебристый свет окутывал всё: оставленные на столе ключи от «Калины», недопитую чашку кофе, фотографию отца без тени... Каждая вещь вдруг обрела голос, шепча:

«Ты всё сделал правильно».

Я не оглядывался.Потому что зеркало заднего вида... для тех, кто всё ещё боится свернуть не туда.А мы с Никаком уже мчались по другой дороге, по той, где стрелка спидометра застыла на отметке «бесконечность».