Реинкарнация архимага 3

Глава 18 Сундук

Если судить объективно, то облажались мы лишь в силу обстоятельств.

Врагов оказалось в два с лишним раза больше, чем нас. У них был маг, Химера и стрелы — артефакты.

Но мы превозмогли в силу выучки и лучшего оружия и обратили их в бегство. Вот только все главнюки ушли.

Они оставили десяток кочевников с луками прикрывать их отход, а сами тем временем, добрались до лошадей. Когда я, изрядно под эликсирами, выскочил на вершину солончаковой дюны, они уже виделись точками на горизонте. Чисто на эмоциях запустил им вслед частицу проклятья из чёток. Может показалось, но меня чуть ли не чувством благодарности на какой-то миг одарили. Проклятье всё-таки живой организм? Или это какая-то особая магия?

Раздумывать я не стал. Некогда. Развернулся на месте и помчался на полной скорости обратно к своему десятку. Там у меня два или три раненых. Гадские кочевники умело использовали барханы и возможность луков стрелять навесом, вот и зацепили моих.

Скастовал два Средних Исцеления и одно Малое. Плюс на каждом бойце артефакт моей работы, с Исцелением. К вечеру раненые, как огурцы будут. Зелёненькие, но бодрые.

Мне ещё и одного из двух пленных кочевников пришлось лечить, чтоб кровью не истёк.

Успели мы вовремя, как бы не в самый последний момент. Пара вёрст иноземцам до Купола оставалось, и если бы не сломанная телега, которую они бросили в пяти верстах после Катриной заставы, то они бы точно успели допереть свой сундук, а мы — нет, уже бы не успели их перехватить.

Сундучище оказался тяжеленным. Этак, пудов на двадцать вышел, если не больше. На подводу мои бойцы грузили его вшестером, а им ещё и хозяйственники помогали затаскивать его по слегам с помощью верёвок. Но при помощи чьей-то матери и пердячего пара, справились.

Потом ко мне подрулил Василий, из старших в хозотделении, и пусть и коряво, но вполне здраво донёс, что быстро мы не поедем, равно, как и далеко. Нужна либо пароконная подвода, или решение командира, то есть меня, что мы выходим к Волге кратчайшим путём. Иначе ни лошадь не вытянет обратную дорогу, ни подвода.

И пусть лошадку мне жалко, но… Мне очень не нравится магический фон, идущий от сундука. Порой ощущение такое, что у нас в телеге добрая половина порохового запаса Российского Адмиралтейства болтается. Говоря попросту, если он долбанёт, то никому уже не о чем будет беспокоиться. Всех в пыль и хлам разнесёт!

Признаться, когда я первый раз это почувствовал, случайно обходя подводу со стороны обгоревшего угла, то первым решением было — оставить это чудо на Катринской заставе. Собственно, я и сейчас ещё от этой мысли не готов отказаться.

Пусть мы день потеряем, помогая восстановить те же ворота и что-нибудь ещё, но избавимся от смертельно опасного груза, который мы везём явно не на том транспортном средстве, которое долго сможет выносить его вес и разбитые дороги. Знаете, когда ты от каждой колдобины или ухаба ждёшь сюрприза, который будет выглядеть, как Большой Бадабум — это никак не способствует настроению. И пусть я перестроил нашу колонну так, что мы все вроде бы и в тридцати шагах от подводы, но отчего-то мне очень хочется увеличить эту дистанцию хотя бы раз в десять.

К сожалению, срок ремонта заставы хозяйственники оценили в три дня, при условии получения всех необходимых материалов. В первую очередь — досок, скоб и гвоздей. Я в ответ лишь руками развёл.

Тем не менее, подводу за время вынужденной остановки успели подшаманить, и мы медленно и печально продолжили свой путь к берегам Волги.

Путь к Волге стал для нас сущей пыткой. Каждый камень на дороге, каждая кочка отзывались в душе леденящим страхом. Я ехал в голове колонны, но все мои мысли были прикованы к той единственной подводе в арьергарде, которую окружала пустота в тридцать шагов. Магический фон от сундука не утихал, а лишь пульсировал, словно дремлющее сердце какого-то адского механизма. Иногда мне чудился тихий, едва уловимый шепот, исходящий от него. То ли игра сознания, то ли воображение нашёптывало.

— Ваше благородие, — голос Самойлова вырвал меня из тягостных раздумий. — Смотрите-ка, вон там, за излучиной. Дымок.

Я напряг зрение. Из-за поворота, там, где по карте должна быть небольшая рыбацкая деревушка, в небо поднимался не черный, как шёл от артефакта, а привычный, серый дымок печных труб.

— Похоже на Подлесье. Значит, и до Волги рукой подать.

Облегчение, которое я почувствовал, было физическим, словно с плеч свалилась та самая двадцатипудовая гиря. Вскоре мы подъехали к деревне — десяток изб, запах дыма и рыбы. Мужики на берегу чинили сети, но заметив нас, замерли.

— Свои! — крикнул я, поднимая руку. — Поручик Энгельгардт с Быковской заставы!

К нам подошел седой, коренастый мужик.

— Нежданные гости, — прищурился он. — Откуда Бог несёт?

— С Катриного острожка. Кстати, считай, что его уже нет, — ответил я, спрыгивая со второй подводы. — А у меня дело срочное, государственное. Нужен пароход, баржа, или лодка надежная, чтобы доставить тяжёлый груз к нам на заставу.

Староста кивнул в сторону широкой, могучей ленты Волги.

— Пароход лишь завтра к обеду будет. Помаячим, чтобы пристал.

Делать нечего. Пришлось смириться. Мы расположились на ночлег на окраине деревни. Сундук сгрузили с телеги и поставили в самом центре пустой луговины, в сотне шагов от ближайшего жилья. Я лично очертил вокруг него круги с защитными рунами — от невидимок, от случайной искры, от всего, что могло прийти в голову. Выставили круглосуточный караул из четырёх человек с приказом будить меня при малейшем подозрении.

Ночь прошла тревожно. Я спал урывками, и каждый раз, просыпаясь, первым делом смотрел в ту сторону. Сундук стоял, как стоял, его темный силуэт виднелся в лунном свете, но то самое ощущение тревоги и невообразимой мощи, казалось, лишь усиливалось.

Под утро мне приснился странный сон. Я стоял перед сундуком, а из щелей в его крышке струился не дым, а тот самый чёрный, концентрированный ужас, что я видел над солончаком. Он клубился, принимая формы — то искаженные лица, то когтистые лапы. А шёпот складывался в слова: «…освободи…»

Я проснулся в холодном поту. Рассвет только-только занимался.

Это не было проклятием. Это был голос. Голос того, что было заперто внутри.

И я понимал, что везу к своему начальству не просто артефакт. Я вёз пленника. Очень древнего, очень могущественного и очень, очень опасного. И вопрос был лишь в одном — что с ним собирались сделать?

Решение пришло само собой, холодное и тяжелое, как слиток свинца. Я не мог передать эту штуку штабным писакам. Они не поймут. Они либо взорвут его из предосторожности, унеся с собой в небытие пол-Царицына, либо, что хуже, попытаются изучить и выпустят джинна из бутылки. А тот «шёпот» не оставлял сомнений — внутри был именно джинн. Или нечто столь же разумное, чертовски опасное и жаждущее свободы. Мифическое существо, могущественный демон, возможно ифрит.

Мне нужен был специалист. Кто-то, кто понимает в запрещенных артефактах лучше меня. Память услужливо подсказала фамилию, пару раз мелькнувшую в разговорах наших офицеров: полковник Ардаматов, начальник Самарского отделения Тайной Службы. Человек с дурной репутацией, но именно его упоминали в связи с изъятием «нестандартных магических объектов» и отдавали должное тому, как он сумел докапываться до их сущности.

Проснулся я рано, как только начало светать. Дождался, когда на реке появится первый утренний пароход от «Самолёта» и выплыл на обычной рыбацкой лодке, но на её носу была водружена палка с белым полотенцем.

Чтобы меня уж точно заметили, издалека отправил Оглушалку. Этак метрах в пятнадцати перед носом парохода она сработала. Заклинание исправно сверкнуло и бахнуло, и через пару минут пароход молотил шлицами колёс по воде уже гораздо реже, подстраиваясь так, чтобы просто стоять на течении, не скатываясь вниз, но и не двигаясь вперёд.

— Кто тут хулиганит? — в весьма крупный рупор гаркнул мне кто-то с борта парохода.

— Поручик Энгельгардт. Пограничная служба. Имею при себе депешу государственной важности в адрес Саратовского Жандармского Управления. Примите и доставьте максимально быстро!

— Я не уполномочен оказывать вашей службе такие услуги, — донёс до меня жестяной голос из рупора.

— Слышишь, водоплавающий, а если через неделю аномалия всю Волгу перекроет, то ты тут кому-то станешь нужен, вместе со своим пароходом? — откликнулся я примерно так же громко, но без всякого рупора, усилив свой голос магией.

— Готов принять депешу, — последовал ответ, спустя полминуты, — Надеюсь, пароходству эта помощь зачтётся.

— Бог подаст, — хмыкнул я про себя, прежде, чем мы приступили к маневрированию.

Это только кажется, что к стоящему на течении пароходу, клацающему по воде плицами колёс, легко подойти на весельной лодке, где на вёслах обычный боец, а ни разу не речник.

Пароход мы задержали, как минимум на четверть часа, и когда конверт оказался в руках капитана, пароход выдал гудок, и шустро ринулся нагонять отставание.

Ладно. Один вопрос решил — как можно скорей известил кого надо. Теперь со вторым бы разобраться — как можно медленней сообщить о находках тем, кому это не нужно бы вообще знать. А именно — своему пограничному руководству.

То, что штабные офицеры в Царицыне однозначно мышей не ловят, я уже понял. Так похоже ещё, что в штабе «протекает».

В той же записке, что мне Удалов зачитал, про такое едва ли не прямо сказано. Но раз мер никаких принято не было, значит идёт игра. А в каких случаях контрразведка «играет» армию? Только тогда, когда засилье «кротов» становится явно избыточным и они за всеми не успевают следить. А так, две — три персоны, да под контролем и наблюдением — это классика. А если завербовать кого из «кротов» удачно удастся — так вообще высший уровень мастерства.

— Самойлов, подойди-ка ко мне, — окликнул я своего десятника.

— Да, вашбродь.

— Если мы сейчас подводу на заставу отправим, когда они до неё доберутся?

— Коли сильно поторапливаться будут, до пусть и по темноте, но доедут, — прикинул опытный фельдфебель.

— Тогда пускай подводу хорошенько осмотрят и в порядок приведут. Дорога-то непростая. А если что, то и переночуют по пути. Была же там какая-то деревенька или посёлок. А я пока донесение напишу для нашего ротмистра.

— Понял. Подводу подготовить. По пути переночевать на рыбацкой тоне, — уважительно кивнул десятник, не задав больше ни единого лишнего вопроса.

Золотой мужик! Понимающий… Пожалуй, правильней сказать — смекалистый. Сообразил, что я веду свою игру, о тонкостях которой не могу рассказать, но интуитивно он мне доверяет больше, чем любым остальным офицерам заставы.

Пока Самойлов занимался подводой, я вернулся к главной проблеме — сундуку. Мысль о новой тряске по разбитым дорогам вселяла в меня настоящий ужас. Нет, только не это. Только не очередные ухабы, от которых сжимается сердце в ожидании Большого Бадабума.

Я снова нашел старосту, каким себя назвал уже знакомый мне седой мужчина из местного поселения.

— Ждать мы не можем. Нужна баржа. Пусть небольшая, но крепкая, и буксир к ней. Сможете помочь?

Староста почесал затылок.

— Баржу найти можно, — медленно проговорил он. — У Гаврилы-бакенщика есть в затоне. Она хоть и старая, но надежная. А вот с буксиром сложнее… Разве что «Вихрь» попробовать уговорить. Они сейчас рядом встали. Но он частный, а капитан — человек крутой, цены ломит.

— Уговорите, — я достал портмоне. Казначейские ассигнации приятно зашелестели. — Могу дать двести рублей в качестве аванса.

— Думаю, он ещё столько же попросит добавить. Совсем нет совести у живодёра. Но уж если возьмётся, то дело сделает.

Сутки спустя я стоял на причале, глядя на «Вихрь». Небольшой, но юркий пароходик с высокими бортами и колёсами, мощными на вид. Его капитан, коренастый детина с окладистой бородой и хитрыми глазками, осмотрел наш сундук с видом знатока.

— Груз специфический, — сказал он, плюнув в воду. — И, я чую, неспокойный. Рисковать своим судном за обычную цену не стану. Утройте аванс и сговоримся.

Я оговорил суточную стоянку в Боровках, и лишь потом, не торгуясь, отсчитал нужную сумму. Капитан, немного удивленный такой легкостью, кивнул.

— Ладно. Грузитесь. До Саратова довезу. Но предупреждаю — если от вашей штуковины мое судно пострадает, вы мне новое купите. Я сейчас всё в Договоре ряда отмечу, а вы его подпишете.

Погрузка заняла полчаса. Мы использовали крепкие бревна как катки, а затем десяток бойцов, поднатужившись, нежно занесли сундук на борт баржи. Я снова очертил его защитными рунами, на этот раз более мощными, сдобренными щепоткой собственной крови для усиления связи. Шепоток изнутри на мгновение стих, словно прислушиваясь, а затем возобновился, но теперь в нем слышалась не злоба, а… любопытство.

«Вихрь» дал гудок. Мы отчалили. Баржу, нагруженную смертоносным грузом, буксир поволок вверх по течению, сначала к Боровкам, а потом, надеюсь, к Саратову. Я стоял на корме пароходика, глядя на баржу. Рядом со мной мялся Гринёв, которого десятник сюда поставил в роли часового.

— Ваше благородие, — тихо спросил он, — А что в нем, в этом ящике?

— Лучше тебе не знать, солдат, — честно ответил я. — Считай, что везем царскую казну. Так тебе будет спокойней.

— Так точно, — заторможено кивнул Гринёв, но его взгляд так и не оторвался от потемневшего борта баржи.

Путь по воде, несмотря на качку, был в тысячу раз спокойнее дороги. Ритмичный стук машины буксира, плеск волн… Я даже позволил себе расслабиться. Пока мы были на воде, сундук находился в относительной безопасности. И я был отделен от него почти сотней шагов, что тоже немного успокаивало.

Вечером мы причалили к небольшой пристани для ночевки. Капитан «Вихря» предпочел не рисковать и не искать фарватер в темноте. Я не стал его переубеждать. Еще одна ночь под звездами, в сотне шагов от спящего чудовища, меня не пугала. По крайней мере, теперь я знал, что оно не взорвется и не вырвется из-за случайного удара о камень.

Я сидел у небольшого костра, который мы с бойцами разожгли на берегу, и пил горячий чай. Шепот из сундука, доносившийся через воду, был едва слышен. Он словно убаюкивал сам себя, что-то нараспев нашептывая на забытом языке.

И в этой странной, тревожной идиллии меня осенила простая мысль. Враги, которые так хотели сначала использовать этот сундук, а потом его уничтожить, явно знали, что или кто там внутри. И они наверняка не отступят. Они будут искать его. А теперь, когда он плывет по Волге, мы как на ладони. А я даже толком не смогу защитить баржу, раз она тащиться достаточно далеко вслед за буксиром. Перейти на баржу?

— А зачем? — мысленно сам себе задал я вопрос, — Если погеройствовать, то оно мне никуда не упиралось. А поучаствовать в чужой войне… Нет, я ещё не настолько глубоко вжился в этот мир, чтобы рисковать непонятно за что.

Хех, тем не менее охота продолжается, но теперь роли снова поменялись. Теперь мы были не охотниками, а дичью, везущей при себе самую лакомую приманку.

Мысль о том, что мы — плавучая мишень, не давала мне покоя. Я приказал Гринёву и еще двоим бойцам, которых Самойлов оставил мне в помощь, держать винтовки наготове и не сводить глаз с баржи. Ночь на берегу прошла тревожно. Каждый шорох в камышах, каждый всплеск рыбы заставлял меня вздрагивать и запускать Поисковую Сеть. Но всё обошлось.

— Остап Осипович, — обратился я поутру к капитану, — Мы же можем не нашим берегом пойти, а к противоположному поближе прижаться?

— Только до линии бакенов. Дальше нет, не полезу, — довольно хмуро глянул на меня опытный речник, предполагая, что это каприз, но глянув повнимательней мне в глаза, поменял своё мнение, — Или нужда какая есть?

— Сон мне плохой приснился. Почти что вещий. Опасно нам вдоль левого берега идти, — выдохнул я в ответ.

— Так и знал, что на рискованные хлопоты подписываюсь, — цыкнул капитан сквозь зубы, словно уличный мальчишка, — Но будь по-вашему.

Наутро «Вихрь», пыхтя и извергая клубы дыма, поволок нас дальше. День выдался пасмурным, с низкой облачностью, что лишь усиливало гнетущее настроение. Я стоял на палубе, вглядываясь в оба берега. Местами лес или кустарник подходил к воде вплотную, образуя непролазные чащи — идеальное укрытие для засады.

Примерно к полудню мы миновали рыбацкий посёлок перед Боровками. Оставалось чуть-чуть. Впереди был недолгий, но самый опасный участок — примерно полтора часа пути до нашей пристани, где можно было бы сдать груз и скинуть с себя большую часть забот.

Именно тут я впервые почувствовал неладное. Не шепот сундука, а нечто иное. Слабый, но отчетливый след чужой магии, витавший в воздухе. Кто-то недалеко от реки применял заклинание. Не мощное, скорее разведывательное.

— Капитан! — крикнул я, подбегая к рубке. — Прибавьте ходу!

— Не могу, — уперся тот. — Баржа великовата, да и фарватер тут коварный. Сядем на мель — сами потом снимать будете.

Внезапно с левого берега, из зарослей ивняка, взметнулся сноп искр, и в небо, описывая дугу, взлетела огненная стрела. Она не была направлена в нас. Это был сигнал.

— Боевая тревога! — заорал я своим бойцам.

Едва прозвучали мои слова, как из-за поворота реки, нам наперерез, вышла рыбацкая лодка. В ней сидели пятеро. Четверо гребцов и один, стоя на носу, — в знакомом синем кафтане, с посохом в руке. Тот самый маг, что ушел от нас в солончаках.

— Приказываю отвернуть к берегу! — рявкнул я капитану.

— Да куда я отверну, на мель что ли? — взвыл тот в ответ, но руль все же переложил, сбрасывая ход.

Было уже поздно. Маг взмахнул посохом. Воздух перед баржой сгустился, почернел и с громким хлюпающим звуком превратился в огромную трясину, простирающуюся от берега до середины фарватера. «Вихрь», таща на буксире баржу, с размаху врезался в это чёрное месиво. Раздался скрежет, судно содрогнулось и замерло, его колеса молотили вязкую массу, но почти не могли сдвинуть пароход с места. Мы сели. Не на мель, а на магическую трясину.

Лодка с магом тем временем уверенно шла к нам, легко скользя по поверхности созданного им болота. Стрелять по ним оказалось бесполезно — обычные пули не пробивали их защиту.

— Гринёв, картечь! Остальные — огонь по готовности! — скомандовал я, отскакивая к борту, — Остап Осипович, делайте что хотите, но пароход постоянно должен быть между лодкой и баржей. Если мы баржу не прикроем, никто не выживет!

— Ты чего тут раскомандовался! — рявкнул в ответ капитан.

— Самойлов, обеспечь понимание, — бросил я через плечо.

Судя по тому, как спустя несколько секунд Остап Осипович охнул, скорей всего получив прикладом в пузо, взаимопонимание на пароходе достигнуто.

Мои бойцы дали залп. Пули ушли в никуда. Картечь с визгом ударила по невидимой преграде перед лодкой, оставив в воздухе рябь. Маг даже не дрогнул. Он поднял посох, готовясь к следующему заклинанию. Я видел его уверенную, презрительную улыбку. Он знал, что мы в ловушке. Серьёзный противник. Даже не берусь определить его уровень.

У меня было несколько секунд. Я рванулся не к барже, а обратно, к рубке капитана.

— Реверс! Полный назад! — закричал я.

— Да я и так пытаюсь! — Капитан бешено выпучил глаза. — Не идет!

— Сейчас пойдет! — Я вцепился пальцами в деревянную обшивку рубки, чувствуя, как моя мана устремляется в корпус судна. Это было отчаянное, интуитивное решение. Я не мог бороться с заклинанием мага, но я мог усилить то, что было у меня под рукой. Я послал импульс чистой, неоформленной силы в машину «Вихря», в его паровой котел, в гребные колеса.

Раздался оглушительный рев, из трубы повалил черный дым, смешанный с снопами искр. Колеса, буравя липкую массу, внезапно рванулись с нечеловеческой силой. Судно содрогнулось, деревянный корпус затрещал по швам, но мы сдвинулись! На шаг, на два, вырываясь из магических тисков.

Лицо мага исказилось от удивления и ярости. Его лодка, лишенная поддержки заклинания, которое он теперь направлял на удержание нас, резко замедлилась.

Это была наша шанс. Пока маг был дезориентирован, я развернулся и, не целясь, швырнул в него тем, что первое пришло в голову — сгустком дикого, не фильтрованного Хаоса, вырванным из самого сердца аномалии, что всегда клокотал во мне. Это не было заклинанием. Это был вопль ярости.

Сгусток, черный и бесформенный, прошил воздух и врезался в магический щит. Не пробил его, нет. Он… впитался. Щит вспыхнул грязно-багровым светом и замерцал, не выдерживая чужеродной энергии, разъедающей его изнутри.

А я добавил… Хорошая атака получилась. Противник едва успевал штопать свою защиту, а я наседал. И разок таки пробил её.

Маг отшатнулся, вскрикнув от боли и шока. В его глазах читался не просто испуг, а животный ужас. Он что-то крикнул гребцам, и те, отчаянно работая веслами, стали разворачивать лодку, чтобы скрыться.

«Вихрь» с глухим рокотом окончательно вырвался из трясины. Заклинание рассеялось, и перед нами снова была чистая вода.

— Преследуем их! — скомандовал я, переводя дух. — Не дать уйти! — подкачивал я себе ману из накопителя, так как был на ноле.

Но погоня была бессмысленна. Наша баржа и буксир были неповоротливыми гигантами, а их лодка — стрекозой. Они быстро скрылись в протоках прибрежных камышей, которых на Волге полным-полно.

Я облокотился на поручни, чувствуя, как дрожат ноги. Мы отбились. Чудом. Но они нашли нас. И теперь они знали, что мы идем в Боровки или Саратов.

Я посмотрел на баржу. Сундук стоял на месте, невредимый. И сквозь усталость и адреналин я снова уловил его шёпот. Теперь в нем слышались не злоба и не любопытство, а… одобрение.