Реинкарнация архимага 3

Глава 11

Жизнь помещика порой непредсказуема…

Степан свистнул двух своих подчинённых, отдал им тихий, но обстоятельный приказ. Те, кивнув, растворились в утренней дымке, словно призраки. План был прост: наблюдать за овином Гордеевых, не попадаясь на глаза.

— Ну, а мы, братцы, пойдём на прогулку, — сказал я, обращаясь к пятёрке. — Только чур, не зевать. Когда грянет пальба — вам в пляс пускаться.

Дорога до трактира была на удивление спокойной. Солнце почти скрылось, но в полях ещё звенели жаворонки, и никакой угрозы не чудилось. Я шёл не спеша, трость отбивала ритмичный стук по высохшей земле. Внутри всё было сжато в тугую пружину. Ожидание — всегда худшая пытка. Но до заветных дверей дошёл.

В трактире я заказал полуштоф водки, пару запечённых рябчиков и плошку солёных груздей. Даже не стал делать вид, что жду кого-то. Жду. Кого, и так всем понятно. Сел я за тот стол, который обычно братья Гордеевы занимают. Час прошёл в томительном безделье и неспешной «выпивке».

Никто из Гордеевых не пришёл. Вот я всё и выяснил. Не договоримся. Не готовы кулаки на сотрудничество. Значит и убивать меня будут не здесь и не сейчас, а на обратной дороге.

Через час, «допив» полуштоф, который я ещё в самом начале поменял на аналогичную бутыль с водой, я тяжело поднялся из-за стола, кинув деньги с лихвой, и изображая пьяного, поплёлся на выход. В тёмных сенях, которые отделяют выходные двери от зала, чуть задержался, чтобы принять пару зелий и накинуть на себя Щиты, и лишь после этого вышел на улицу.

От трактира до усадьбы и идти-то всего ничего. От силы шагов пятьсот.

Судя по всему, воздух свободы вскружил головы братьям Гордеевых, что не удивительно. Уже спустя три года после отмены крепостного права дворянство, кроме старой памяти, особых оснований претендовать на какое-то превосходство уже не имело. Права дворян были фактически уравнены с правами других сословий. Оттого и наглость хамоватых кулаков выросла до невероятных размеров. Чуть разбогатев и вогнав в долги значительную часть односельчан, они почувствовали себя хозяевами жизни. В селе никто им не указ, а с прошлым Главой они душа в душу жили, поддерживая его за ничтожную цену аренды самых лучших земельных угодий, покосов и пастбищ.

На сельских улицах темно, хоть глаз выколи. Мне даже эликсир ночного зрения не сильно помогает. Пасмурно сегодня, а так бы мне даже света звёзд хватило и слабого свечения ущербной Луны. Собственно, не переживаю. Заклинание Поисковой Сети мне уже показало, где меня ждут.

Тем не менее, бреду себе, с трудом различая натоптанную тропу вдоль изгородей, стараясь обходить лужи и усиленно изображаю походку пьяного человека.

Вот и развилка. Налево проулок, ведущий к усадьбе. Тут-то меня и поджидают.

Словно ничего не подозревая, сворачиваю в проулок, как слепой, постукивая тростью перед собой. Стоило мне пройти десяток шагов, как в мою сторону полетели два каких-то предмета, которые я чудом заметил. Уклонился, думая, что камни, но нет. Какие-то две непонятные лепёшки. И тут я почувствовал, что моя магия пошла в разнос…

Хех… Вот откуда крестьянам ведомо про негаторы магии? Неужели у них свой мастер по артефактам есть? Обязательно выясню, если живым останусь. Следом за негаторами в меня запустили вилы. Да так сильно, что я даже под эликсиром Ловкости с трудом успел отпрыгнуть. Но тут едва заметно мигнул Щит, давая понять, что на артефакты негатор не особо влияет, так как нацелен на магический конструкт мага.

Чтож, я и к такому повороту событий готов.

Револьвер в одну руку, трость, с высвобожденным клинком в другую, и вперёд!

Шесть выстрелов, из которых один промазал, так как кто-то из нападающих не вовремя поскользнулся, и я уже рядом с ними. Укол в правое плечо выжившему, чтобы оружие уронил, удар локтём в лицо и самое время заняться теми, кто сзади торопливо бежит, нещадно топоча сапогами.

Там четверо. Вот куда торопятся? Я же уже выбежал из зоны действия негаторов. Скорость-то у меня под эликсиром такая, что они мне все тут сонными мухами кажутся.

Оглушалка! И спустя несколько секунд, ещё одна! Прямо в поверженных первой. Надеюсь, барабанные перепонки у Гордеевых уцелели, и сами они лёгкой контузией обойдутся. А так — красиво лежат, кучно, пусть и слегка трепыхаются.

Спустя четверть часа, когда все, кто выжил были связаны, а раненым оказали первую помощь, настало время поговорить.

Собеседники, до поры до времени, выглядели неразговорчивыми.

Но вскоре молодёжь потекла, осознав, что сапоги отставников и их печень с почками — вовсе не друзья и тем более — не способствуют здоровью при близком знакомстве. А там и один из старших заговорил, стоило мне ему колено прострелить и во второе прицелиться.

Кстати, телегу со связанными плотовщиками пара моих бойцов задержала, вместе с теми двумя молодыми салабонами, которым была поручена их доставка. Тем юшки из разбитого носа хватило, чтобы они заговорили, подробно отвечая на вопросы.

— А что с нами будет? — хмуро спросила у меня старуха, когда старших Гордеевых мои бойцы выволакивали из дома.

— Бегите, — честно ответил я ей, — Может вас и не убьют, но тех ваших пацанят, что малолеток под старших братьев подкладывали, крестьяне точно не помилуют. Слишком много за ними грязи. И это я лишь про то говорю, что сам между делом успел узнать.

Откуда узнал? Так от отставников. Четверо из них уже плотно с местными вдовушками задружились, а у двух вдовушек как раз и были доченьки, которые к тому времени чуть ли ни со всем мужским контингентом Гордеевых успели крайне близко познакомиться, невзирая на свой юный возраст. Их не раз уже в общей бане Гордеевых к послушанию приучали, а начиналось всё с мелких. С тех самых пацанят, что у Гордеевых во внучатах.

Старуха лишь махнула рукой и, не сказав больше ни слова, побрела обратно в дом. Её мир рухнул, и она это понимала. Крестьяне не простят. Слишком много грехов за Гордеевыми накопилось.

Поспать мне удалось часа четыре. Лишь потом, едва начало рассветать, я направил посыльного с письмом к Файнштейну, а после завтрака, второго. К уездному уряднику полиции.

Решив узнать, что с допросами, спустился вниз, ко входу в подвальное помещение. Там было людно.

Я подошел к тому, кому недавно колено прострелил. Старший Гордеев, Игнат, стиснув зубы, смотрел на меня взглядом полным ненависти.

— Ну что, Игнат Петрович? — спокойно спросил я. — Хотелось же по-тихому, по-хорошему. Вы же сами напросились на грубость.

— Ты… ничего не докажешь, — прошипел он, сжимая окровавленную обмотку на колене. — Нападение… Разбой…

— Какое милое заблуждение, — усмехнулся я. — Я — новый владелец имения, со всеми вытекающими отсюда правами. А вы — банда, устроившая засаду на хозяина земель, да надумавшая совершить ещё и другие убийства при этом. Это называется — бунт. За такое в Сибирь этапом отправляют лет на десять. Или на виселицу.

Тут один из его сынков, парень лет восемнадцати, не выдержал. Его трясло от страха.

— Батя, он всё знает! Про девок, про баню… всё! — закричал он, глядя на отца полными ужаса глазами.

— Молчи, щенок! — рявкнул на него Игнат, морщась от боли, так как попытался повернуться.

— Нет, не молчи, — мягко сказал я, поворачиваясь к юнцу. — Говори, пока есть возможность. Как звать-то?

— Ми… Митяй…

— Так вот, Митяй, твой батя сейчас думает, что он крепкий орешек. Но он не понимает, что его уже сдали. Всех вас сдали. Тех двух салабонов, что будущие трупы сюда привезли, мы взяли ещё час назад. Они поют, как соловьи. Про негаторы, кстати, интересно узнать. Откуда?

Митяй, не в силах выдержать моего взгляда, залепетал:

— Дед один… странный… Гришка его звать… Он по лесам бродит, знается… Он бате за бутыль и продал… Говорил, против всякой нечисти сгодится…

— Вот оно что, — кивнул я. — Спасибо, Митяй. Ценную информацию сообщил. Значит, ещё один Гришка-самородок появился. Везёт мне на них. Обязательно с ним познакомлюсь.

В этот момент подошёл один из моих людей, Семён.

— Ваше благородие, телегу-то куда девать? Там двое возчиков было и трое этих… «плотовщиков». Их эти связали, чтобы потом порешить, а ваше убийство на них списать.

— И?

— Один из возничих, как его чуть прижали, сразу во всё сознался. Про то, что ваше тело в болоте утопить велели, но потом передумали. Второй, покруче нравом, принялся ножом махаться, но мы его урезонили.

Я снова посмотрел на Игната.

— Ну что, Игнат Петрович? Все ниточки ведут к вам. Ещё есть что сказать? Или будем оформлять протокол как «вооружённое сопротивление при задержании»?

Игнат Гордеев молчал, но по его лицу было видно — он сломлен. Он уже всё понял.

Рассвет уже вступал в свои права, разгоняя туман над селом. Самый тяжёлый этап остался позади. Допросить успели всех. Но я отлично понимал — настоящая битва за это село не закончилась. И кулаки — вовсе не тот самый страшный зверь, с каким мне доведётся встретиться в жизни.

Мой стряпчий Файнштейн примчался на четверть часа раньше, чем прибыл уездный урядник с командой. Зато представителей полиции было много: кроме самого урядника приехали двое дознавателей, врач и шестеро конвоиров. Меня мурыжили недолго. За час управились. Ещё пара часов ушла на опросы моих стражников и задержанных, опросили плотовщиков и лишь плотно отобедав, полиция нас покинула, увозя на трёх подводах задержанных, раненых и трупы тех, кого я пристрелил.

— Вашбродь, вы же не собираетесь сегодня здесь ночевать? — спросил у меня Степан, когда мы вышли на крыльцо, чтобы проводить взглядом полицейский обоз.

— Собираюсь, а что?

— Лучше бы вам в город уехать, — вильнул десятник взглядом.

— Это ещё почему?

— Село нехорошо гудит. Как бы ночью не пожгли Гордеевых. А если вас при этом не будет, то какие к вам потом вопросы, — с этакой крестьянской хитринкой заметил Степан.

— Ну, про их семейство я переживать не собираюсь, а вот животину всякую, как и плуги с телегами я собирался забрать в качестве виры.

— Так три целковых серебром дайте, и я вам это мигом организую. Прямо сейчас мужиков с парнями найму, и они к вечеру всё ценное к нам на хозяйственный двор перетащат и перегонят.

— Нет с собой серебра. Держи двадцать рублей ассигнациями. Ещё и угостишь в кабаке тех, кто мироеда мне поможет раскулачить, — передал я деньги десятнику.

— А и угощу, отчего бы нет, — правильно он понял мой намёк.

Ведро водки на ассигнации в кабаке чуть больше пятнадцати рублей стоит. Как раз хватит на разогрев тем, кто Гордеевых люто ненавидит. А ненавидеть их есть за что. За каждый рубль отданный перед посевной взаймы они после уборки урожая два требовали. Не сумел расплатиться — или корову со двора сведут, или лошадь-кормилицу. А молодые Гордеевы так и вовсе девок молодых из дома забирали, чтобы те служанками проценты отрабатывали. Только вот служанкам чаще подол задирали, чем они полы скребли, да за скотиной ухаживали.

— Попробуй всё-таки баб Гордеевских на переезд уговорить. Скажи, что я разрешил им одну подводу для переезда взять, — сделал я последнюю попытку спасти остатки обречённого семейства.

— Сказать-то скажу, только сдаётся мне, что далеко они не уедут, а скорей всего, так и вовсе останутся, — не стал скрывать Степан своего видения суровой сельской жизни.

На самом деле ничего меня в Петровском не держало, а вот в Саратове действительно дел хватало. Там у меня и эксперимент с сёстрами Янковскими идёт, и скоро встреча с генералом Березиным, и я жду жирных поклёвок на заказы. Не зря же я в благотворительном вечере поучаствовал одним из самых дорогих лотов, пожертвовав с его продажи все деньги на детский приют. Чую, должен такой шаг окупиться. А мне деньги, ой как нужны.

Казалось бы, жил я себе беззаботно, на существование с лихвой хватало, так нет же, завёл себе особняк в городе и имение. И вот предстоящие расходы на имение, которые я пока никак не могу свести в итоговую цифру, мне уже сильно не нравятся.

Чем больше дядюшку слушаю и задаю ему вопросов, тем неприглядней становится картина. Цифры такие вырисовываются, что мой энтузиазм периодически даёт сбой.

— Володя, — поучал меня профессор во время наших поездок, — Один мужик, при хорошей лошади и плуге, за день вспашет половину десятины земли. Её ещё называют — четверть.

— Эм-м… Как половина может быть четвертью? — задавал я вполне логичный вопрос.

— Разные методы измерения. На половину десятины идёт четверть зерна при посеве, — просвещал меня Александр Николаевич, — Оттого и называется — четверть.

— Хм, допустим, и что с того? — тихо охреневал я в ответ.

— Те мужики, у которых есть земля, лошадь, плуг и семена, к нам внаём не пойдут, даже за большие деньги. Они пока своё не засеют, даже разговаривать с тобой и со мной не станут. А значит что?

— Что? Своих лошадей с прочими прибамбасами придётся заводить? Кстати, а отчего так мало выходит? Половина десятины?

— Мало? А ты знаешь про то, что чтобы вспахать десятину крестьянину вслед за плугом надо сорок восемь вёрст по полю пройти?

— Ого! Это же сколько лошадей нам потребуется?

— Для начала, не меньше пятидесяти. Ориентируйся на весенние цены, по шестьдесят рублей за голову. Дешевле вряд ли получится. Лошадки нам справные нужны. Иначе нет смысла что-то серьёзное затевать. Причём, плуг стоит восемь рублей, борона пять, а хорошая телега все пятнадцать. Сеялки и косилки тоже потребуются, но в меньшем количестве. Я ещё план севооборота не прикидывал. Только материал для изучения начал собирать. Могу сразу сказать — с теми же арендаторами давно пора порядок наводить. Иначе они окончательно твои земли истощат.

Мда… Вот такие у нас беседы выходят с профессором. И он, зараза такая, всегда аргументы убойные приводит, видимо, чтобы мне жизнь мёдом не казалась. И это мы только начали. К более точным расчётам профессор пока не приступал, но планируемый мной бюджет в десять тысяч рублей на первый год мне уже кажется недостаточным.

Чтож, пора плотно приступать к охмурению… э-э, к ознакомлению саратовского дворянства и купечества с достижениями артефактного искусства и искать возможности ещё на чём-то заработать.

Кое-какие заготовки и образцы артефактов я привёз, но этого явно недостаточно. Собственно, и задачи такой нет, чтобы разом требовалось выложить большую сумму. Так что — побарахтаемся!

В моём саратовском особняке меня ждала почта.

Два приглашения на ужин, не понять, с какой целью, но с высокой вероятностью того, что меня с какой-то потенциальной невестой собираются знакомить. Одно приглашение в вечерний салон, где я должен буду отыгрывать роль редкой зверушки. Приглашение на выставку картин, что само по себе изрядная скукотища, и все приглашённые с одухотворёнными лицами будут стараться понять, какой посыл хотел донести потомкам очередной художник. И — бинго! Просьба о встрече для консультации по проклятию! Подписано — дочь купца второй гильдии Корбутовская А. Н. Ждёт меня в любое время в своём доме по адресу Соборная шестнадцать.

Размышлял я недолго. Отправил быстроногого Миколку с запиской к Янковским. Паренёк мухой подорвался. Ещё бы. Я его приодел и дал денег, чтобы ему приличные ботинки справили. От такого внимания он по моим поручениям раза в два быстрей бегать стал. В итоге и четверти часа не прошло, как мы с Ларисой Адольфовной и парой её дочерей уселись пить чай, под принесённые мной пирожные.

Про купцов моя ходячая энциклопедия, в лице Ларисы Адольфовны, знала не так уж и много, но мне хватило. Оказывается, купец Корбутовский частенько торгует зерном и мукой, но его главным направлением выбрано цветочное и семенное дело.

О, как совпало! Еду, без сомнения еду!

Ехать пришлось не так далеко. Дом купца был в четырёх кварталах от моего особняка.

— Доложи барышне Корбутовской, что по её приглашению прибыл барон Энгельгардт, — приказал я сиволапому мужику, который на мой настойчивый стук примчался к воротам.

Не прошло и трёх минут, как ворота нам открыли.

— Ваше благородие? — поднялась с места худенькая девушка, когда меня сопроводили в гостиную.

— Для вас — просто Владимир. Если желаете официоз — Владимир Васильевич.

— А я Анна.

— Рад знакомству. Что вас надоумило прислать мне письмо?

— Подозреваю, что меня прокляли.

— Какие на то основания?

— Волосы, кожа, ногти. У меня таких никогда не было. А ещё я сильно похудела.

— Может вы просто заболели чем-то?

— Отец уже трёх докторов и двух целителей вызывал. Все клянутся, что у меня со здоровьем всё в порядке, но какие-то лекарства каждый пытался назначить. Я пробовала пить — не помогают. Одна надежда на вас осталась.

— Аннушка, кто этот молодой человек? — торопливо зашёл в боковые двери мужчина лет сорока, одетый по-домашнему.

— Батюшка, я же вам всё рассказывала, но вы, как всегда, слушали меня в одно ухо! — всплеснула девушка руками.

— М-м-м, ну да, есть такое… — вынужденно признал отец девушки, — На то и маменька твоя постоянно жаловалась. Но что поделать, у меня же голова торговлей занята. Ты уж будь любезна, повтори мне ещё раз, что я недослышал.

— Владимир… Владимир Васильевич снял проклятия с сестёр Янковских, а на днях презентовал оберег от проклятий на благотворительный вечер губернатора, — отрекомендовала меня Анна своему отцу.

— Хм… И что?

— Я хочу узнать, не связаны ли изменения с моим внешним видом с проклятиями.

— Ты в них действительно веришь?

— Да, батюшка.

— А вот я, представь себе, нет, — отрубил купец.

— Зря, — равнодушно произнёс я, разглядывая аляповатую люстру в гостиной.

— Можете меня переубедить? — с нахрапом поинтересовался отец девушки.

— Заикайся! — махнул я в его сторону рукой, а потом спросил у девушки, — Пока он приходит в себя, может мы кофе выпьем?

— А что вы сделали?

— Как малефик, я без особого опыта, — чистосердечно соврал я, — Но на несколько минут наслать заикание, недержание мочи или громкий выпуск газов могу запросто.

— К-к-к…

— Как? Да вот так. Запросто. И да — это проклятие. Очень помогает дать понять особо упёртым баранам, что проклятия существуют, — дождался я, пока Анна выйдет за двери, чтобы организовать нам кофе, — Если и дальше не верите, то давайте я два других наложу. Пердеть и ссаться будете дальше, чем видите.

— С-с-с…

— Снять? Не, проклятья я снимаю только за деньги. Но в вашем случае этого не нужно. Пока мы с Анной кофе допьём, оно само пройдёт. Я, знаете ли, за ничтожные услуги денег брать не намерен. Только за реальную работу.

Сказать честно — кофе был плохой. Но пить мне его пришлось долго, пока с купца не спало проклятие.

— Ну так что? Вам полегчало? Могу обследование вашей дочери провести. Понятное дело — не бесплатно. Сто рублей готовы заплатить?

— Да, — проверил купец свой голос.

— Анна, позвольте вашу руку, — протянул я свою, и когда она накрыла её своей ладошкой, вошёл в контакт.

— Два раздельных проклятия. Одно на кожу, оно более раннее, а второе на волосы и ногти. По сложности работы — средненькие. Такие я и за двести рублей каждое могу снять, но это не всё.

— А что ещё? — спросила моя пациентка.

— Ни то, ни другое проклятие вашу худобу не объясняет. Должно быть что-то другое. Покажите мне ваши украшения, хотя бы те, которые вы часто используете. Я попробую их проверить на проклятия, но это вам встанет ещё в сто рублей, — заранее предупредил я, поглядев на купца.

— И что будет, если вы ничего не найдёте? — скептически поинтересовался он в ответ.

— Значит мы отвергнем одно из направлений поиска, а дальше вам придётся искать, чем же вашу дочь травят, — флегматично пожал я плечами.

— Я согласен.

Горничная принесла две шкатулки. А я высыпал всё их содержимое на обеденный стол.

— Вот, — щелбаном отщёлкнул я брошь с короткой тонкой цепочкой, — Эта вещь проклята. Можете просто вынести её подальше из дома, а лучше всего, сожгите её в кузнечном горне, но посоветуйте всем в это время держаться от него подальше.

— Агнесса! Вот жеж крыса! — оценила Анна моё указание на конкретную вещь.

— Николай Павлович, — обратился я к купцу, когда он старательно выписывал мне чек на шестьсот рублей, — А моя фамилия вам случайно не знакома?

— Знакома, но возраст у вас не тот, — посыпал купец чек песком.

— Знаете что, а давайте-ка я вас к себе в гости приглашу. Прямо сейчас. Я от вас не так далеко живу — всего в четырёх кварталах.

— Это ещё зачем? — недоуменно уставился на меня Корбутовский.

— Сдаётся мне, что вы с моим дядюшкой, профессором Энгельгардтом, да под коньячок, до утра проговорите. К общей радости. Вы же семенами увлечённо занимаетесь… Вот и найдётся для вас родственная и понимающая душа.