Путь за горизонт

Глава 38. Дорога в прошлое.

Проходя через аллею Героев Республики, Алан с тоской взирал на разбитые витрины и выломанные двери магазинов, разграбленных мародерами. Жизнерадостная беззаботность молодежи и торопливая деловитость взрослых, казалось, навечно покинули даже самые многолюдные улицы столицы. Плакаты с лицами Михаэля Адриатиса и его сторонников были сорваны, а уличные агитационные экраны разбиты на осколки. На глаза ему больше не попадались ни призывы к освобождению чужих территорий, ни карикатурные изображения Остеррианского Союза.

По мере приближения к площади Единства гул нарастал, а число прохожих увеличивалось. Выйдя на открытое пространство, Алан заметил две толпы протестующих, отделенные кордоном полицейских и окруженные репортерами. Одни держали в руках плакаты «Негражданам не место в сердце Эллиада», «Столица для истинных граждан», «Это наш дом», «Сермонт — предатель Родины» и выкрикивали лозунги, призывающие негражданам убираться из Александрии. Вторые же занимали противоположную позицию и требовали призвать Михаэля Адриатиса и партию Национального Единства к ответу.

Сторонясь бурлящей народной массы, Алан размышлял, какую игру годами вело прежнее правительство. Очевидно, активная экспансия за пределы Эллиада не ослабевала до самой войны, а почва для крупномасштабного конфликта с Остеррианским Союзом подготавливалась заранее. Но как вооруженная до зубов Республика потерпела столь скоропостижное поражение? Сверхмощное дальнобойное электромагнитное орудие. Тогда почему оно стало сюрпризом для эллиадских властителей и военачальников и как оказалось так близко к границам государства? Остеррианцы настолько ловко скрывали туз в рукаве?

Он не знал ответов на возбуждающие его любопытство вопросы, но имел за пазухой несколько догадок. Содействие Коллиониса остеррианцам. Неужели ни у кого за три года не вызвал подозрений трехлетний мораторий на исследование Северо-западных нейтральных территорий? Или кому-то было выгодно закрывать на происходящее глаза? Возможно, руку приложила и третья сторона, другая страна, которой было выгодно ослабление Эллиада.

Но что если это соответствовало интересам правительства Адриатиса… Они желали сокрушить своего главного врага на севере, но по каким-то причинам не могли сами вторгнуться в Остеррианский Союз? Не лучшее финансовое положение, нарастающая политическая конкуренция? Война, да еще и на чужой территории, — баснословно дорогое мероприятие. Другое дело — заманить зверя в капкан, тяжело ранить, а затем пойти по кровавому следу и добить.

Если это то, о чем я думаю, то их план безумен. Большая игра, где на кону стоит судьба целой нации. Чтобы решиться на такое, нужно быть настоящим психопатом или жить в мире собственных иллюзий. Так или иначе, что-то явно пошло не так. Вопрос лишь в том, остался ли у игрока банк для продолжения игры или это для него конец?

Алан почесал затылок, минуя площадь. Через пять минут он свернул с аллеи в переулок, где вместе уединения и тишины, к своему удивлению, обнаружил целое столпотворение. Народ в разномастной поношенной одежде и солдаты в коричневой форме кучковались возле торговых рядов. Только вместо торговцев за уличными прилавками стояли люди в белых балахонах с символом солнца на груди, раздававшие еду, воду и вещи всем нуждающимся.

На электронных стендах Алан прочитал, что благотворительная акция проводится Коммуной Вечного Солнца, и сразу же ощутил на себе взгляды толпы. Как единственный человек в сине-серой форме граждан Республики, он не мог остаться незамеченным. Седая женщина из Коммуны Вечного Солнца поманила его рукой, но он лишь помотал головой и, преодолев еще две сотни метров, выдохнул с облегчением, когда свернул за угол, на улицу, ведущую к уютной обители его студенческих лет.

Алан замер, с досадой осознав, что в ближайшем будущем ему не суждено испить здешнего ароматного кофе, любуясь красотами соседнего парка. Над террасой кафе висела покосившаяся красная вывеска с названием «Счастливый день». Однако внутри уже не было места счастью. Все столики и стулья пропали, а по остаткам стекол ветвился узор из трещин. Мириады осколков тускло поблескивали под неустанным взором неба.

Он ощутил пустоту и уныние. На экране «Квадроса» всплыло сообщение от Миранды. Она попросила у него прощения и сказала, что задержится на полчаса из-за непредвиденных обстоятельств. Алан ответил, что будет ждать ее в парке, там, где они встретились впервые. Он бродил по выложенным плиткой дорожкам меж пересохших фонтанов и неухоженных садов, окрашенных всеми цветами радуги. Прогуливался по тоннелю из душистого лабурнума, длинные желтые кисти которого арками нависали над головой, вновь вышел под открытое небо прямо к скамье, изогнутой гребнем волны, и устроился на ней поудобнее. На этом самом месте он, притворившись, что вооружен пистолетом, спугнул двух мужчин, приставших к Миранде, но, опаздывая в общежитие, даже не удосужился спросить как ее зовут.

Алан сразу заподозрил неладное, когда увидел Миранду. Длинная юбка, блузка и туфли черного цвета, светлые волосы, заплетенные в косу, сдержанная улыбка и грустные глаза. В ее движениях не было привычной живости, словно ее сковала мрачная цепь жестоких перемен. Он поднялся со скамейки и шагнул ей навстречу.

Его опасения подтвердились. Миранда рассказала, что всю войну провела с матерью в столице, помогая раненым в госпитале на окраине города. Ее отец, получивший тяжелые ранения при обстреле Александрии, скончался два дня назад. Сегодня ей пришлось срочно решать вопросы, связанные с наследством, отчего она опоздала на встречу.

Алан понимал, что должен как-то ее утешить, заключить в объятья, подбодрить добрым словом, но в итоге лишь неловко простоял, выдавливая из себя банальные фразы, переполненный чувством собственного бессилия и раздраженный своим неумением вести нормальный человеческий диалог, особенно с той, кто нуждался в его помощи и был ему дорог. Миранда слегка толкнула его в грудь, как обычно делала, пытаясь его оживить или вернуть в реальности, когда он блуждал в недрах своего внутреннего мира.

— Алан, ты выяснил что-нибудь про Дина? Без допуска отца я могу лишь делать запросы в военное министерство, но ответа оттуда приходиться ждать по нескольку дней.

— Я дважды в сутки проверяю базу данных военнослужащих, к сожалению, ничего нового. В списке военнопленных его тоже нет. Он по-прежнему числится пропавшим без вести, — Алан потупил взор.

— Понятно. На что я надеялась… Везде так много погибших, стольких еще не опознали… — ее голос дрогнул.

Алан сделал шаг вперед.

— А кто-то жив и здоров, но мы об этом пока не знаем. В таком беспорядке любая информация может легко затеряться, — он протянул руку и дотронулся до ее плеча. — Дин точно не сдастся так просто, и мы не должны.

Блестящие глаза взглянули на него с благодарностью, за которой скрывались сомнение и страх. Затем она попросила его по порядку рассказать про то, что случилось с ним за время экспедиции. Они сели на скамейку. Миранда выслушала его с серьезным видом, и только когда он замолчал, ее губы тронула легкая улыбка:

— Теперь, когда Юный Мудрец стал еще и Юным Героем, он наконец-то сбросит оковы принуждения и расправит крылья на свободе?

— Даже без оков, боюсь, моя клетка настолько велика, что мне не убежать. Да и не знаю, стоит ли, если я всех оставлю позади…

— Не приноси себя в жертву ради других. Ты заслуживаешь лучшего.

Алан ощущал себя так, будто его нутро разрывает пополам:

— Если я уйду, то потеряю доступ к военной базе данных и засекреченной информации, а значит, и возможность искать Дина…

— Продолжим делать запросы, как все остальные люди. Это долго, но… Алан, послушай, Дин всегда восхищался тобой и, как друг, желал, чтобы ты наконец обрел жизнь, о которой всегда мечтал. Ты сделал достаточно.

Так ли это? Я мог бы сделать больше...

Их разговор продлился еще десять минут, за которые они обсудили состояние дел в Республике и жизнь в столице. На прощание Миранда сказала:

— Когда станешь вольной птицей и сможешь лететь, куда пожелаешь, пожалуйста, не забывай: не все, что тебя связывает, — оковы. Ничто не мешает нам время от времени встретиться и поговорить, почти как в старые добрые времена.

— Благодаря тебе и Дину даже такой затворник, как я, понял, что мир вокруг — больше, чем просто темница, из которой мне нужно сбежать. Миранда, береги себя и отдыхай почаще. Я обязательно напишу тебе завтра.

Направляясь к Военной Академии, Алан думал, как должен поступить. Стоит ли принять предложение Годвина? Так будет лучше для Дина и Миранды, а может быть, и для других… Если он оставит военную службу, то чем тогда займется? Попробует поступить в университет и получит второе образование в области нейронаук, как отец, или выберет любимую им историю, или же что-то иное… Алан блистал сразу во многих дисциплинах, но в то же время не был самой яркой звездой ни в одной из них по отдельности. Наряду с его непрактичностью и неприспособленностью к жизни это еще сильнее сбивало его с толку.

Алан запустил ладонь в густые черные волосы. Почему выбор дается ему так тяжело? Размышляя над решением, он отбросил личные мотивы и обратился к своим убеждениям.

Получив тяжелые увечья и потеряв много крови, Республика стала свободнее, сделала рывок навстречу равенству и, возможно, находится на пути к истинной демократии, где судьба нации и благополучие граждан определяется народом. Разве он считает, что общество, которое придерживается таких идеалов, не достойно того, чтобы его защищали? Достойно. И благо его друзей, и благо общества указывают в направлении одного решения. Принять его должно быть так просто… Почему же он колеблется? Все дело в его природе или же это печать, наложенная опытом?

Алан рыскал в дебрях памяти, пытаясь найти там фрагменты, которые приведут его к ответу.

Ему четыре года. Темный контейнер на судне, которое должно было отчалить к берегам Вестландского Альянса. Все словно в темном тумане. Двери контейнера со скрежетом открываются. В глаза бьет свет. Родителей вместе с ним уводят люди в тускло-синей форме с красной нашивкой на рукаве. Прощание с мамой, которую высылают на восток Эллиада… Он брел по тропе воспоминаний дальше, пока, кажется, не наткнулся на то, что искал. Его разум наводнили ясные, словно вчерашний день, слова отца, сказанные сыну в последний раз. Тогда ему уже исполнилось одиннадцать лет, на улице стояла теплая майская погода, к вечеру сменявшаяся освежающей прохладой. В тот день Клемент Верро вернулся домой намного раньше обычного и ошарашил Алана тем, что впервые за несколько лет позвал его на прогулку. Отец привел его в парк, на который смотрели окна их четырехкомнатной квартиры. Этот причудливый уголок природы, окруженный царством камня, всегда казался Алану чем-то вроде сказочного леса, загадочного и полного чудес.

Выложенные разноцветными каменными плитами дорожки освещали уличные фонари в форме животных, где, точно в зоопарке, жирафы и страусы соседствовали с медведями и волками. Вместе с вечерней тьмой, жуткими тенями качающихся на ветру деревьев, шелестом листвы и зловещим карканьем птиц это сеяло в сердце одиннадцатилетнего Алана ощущение мистического ужаса.

Вскоре отец и сын выбрались из рукотворной чащи и, купив горячей уличной еды, устроились на скамейке возле пруда. По водной глади грациозно скользили два белых лебедя, рядом с ними проплывал целый гусиный выводок, порождая рябь на зеркальной поверхности. Отец наконец отвлекся от молчаливого созерцания, развернулся к Алану и изрек первое за долгое время слово, оказавшееся и одним из последних. В уставшем голосе слышалась легкая дрожь. Клемент Верро был не только прославленным ученым, но и видным публичным деятелем, который в прошлом осмелился осудить враждебную внешнюю и неэффективную внутреннюю политику Эллиада. Тогда-то их семьей всерьез заинтересовалась военная полиция. Опасаясь за свои жизни, они пытались сбежать из страны, но это решение обернулось для них катастрофой. Семью Верро разлучили, а Клемент, оказавшийся в шаге от смертной казни и вынужденный работать на палачей своей жены, стал блеклой тенью самого себя.

Алан с тревогой внимал словам отца.

— Алан, прости, не повезло тебе с отцом. Я лишил тебя матери, а себя — жены. Я навлек на нас беду, украл у тебя свободу выбора. Ты ничем не заслужил такой судьбы. Всему виной мои тщеславие и эгоизм. Я жил в плену своих фантазий и наивно верил, что один человек может что-то изменить... Однако я заблуждался. К сожалению, за мои ошибки пришлось заплатить твоей матери и тебе… Мои дни уже сочтены, Алан. Береги свою жизнь, держись подальше от политики и старайся не иметь дел с государством. Под ликование толпы оно загубило несметное число жизней подобных нашим. Как же ужасны люди… так слепо верить сказанному свыше, раздражаться превосходством тех, кто стоит над ними, но при этом утешаться бедственным положением низших. Они неисправимы, а потому — обречены. Дни этой нации уже подходят к концу, не позволь ей похоронить и себя. Что же я такое говорю, ты ведь все еще ребенок… — отец покачал опущенной головой. — В конце концов дети должны быть свободны от проклятья отцов... Алан, просто будь счастлив и живи так, как пожелаешь. Я лишь надеюсь, что однажды ты простишь меня, поскольку сам я не смог…

Остаток вечера оказался еще более угрюмым, чем его начало. На следующий день отец погиб. Как несколько лет спустя Алану рассказал коллега отца, занимавшийся с ним разработкой «Голиафов» и нейроинтерфейсов М-линк, причиной смерти стал необъяснимый взрыв водородного аккумулятора в лаборатории.

Алану не было нужды прощать отца, потому что он никогда не держал на него зла.

«В конце концов дети должны быть свободны от проклятья отцов...» Но что если это уже проклятье детей?

Печаль, беспомощность и одиночество поначалу были верными компаньонами Алана, а затем стали с ним одним целым. Всю жизнь он бился головой о стену, пока не понял, что все его усилия тщетны. Он ни на что не сможет повлиять, и стараться не стоит. Остается только уйти в сторону при ближайшей возможности, жить самому по себе и оставить попытки изменить мир вокруг себя. Он никогда не жаждал одобрения общества, обладал тягой к познанию мира и чувствовал, что ему достаточно лишь себя одного... до тех пор, пока у него не появился друг. Тогда его жизнь наполнилась красками, которые он прежде и не смел вообразить. Он больше не мог смотреть на мир бесцветным взором и в глубине души осознавал, что ему уже не обрести покой, оставив дорогое сердцу позади. Друг всегда верил в него, может, стоит поверить и ему самому?

Алан поднял руку, посмотрел на ладонь и медленно сжал ее в кулак. Краем глаза он заметил по ту сторону дороги товарища, вышел из ступора и поспешил ему навстречу.