Приз Гора

Глава 30 Ар

Эллен, стоявшая на коленях, разливала вино, наполняя кубки, стоявшие на маленьком столе, но лишь на половину объема.

Вокруг стола, скрестив ноги, сидели ее хозяин Селий Арконий, Порт Каньо, Фел Дорон, Боск из Порт-Кара и Марк из Форпоста Ара.

Встреча друзей была радостной.

Девушка прислуживала молча, почтительно, стараясь оставаться незаметной. Если закрыть глаза, то можно было бы подумать, что ее вообще здесь не было.

Так и положено служить рабыням.

После того, как все кубки были наполнены, Эллен поднялась и, склонившись в почтительном поклоне, низко опустив голову, не поднимая глаз, в полном молчании грациозно попятилась от стола и ретировалась к стене. Там она должна была встать на колени и ожидать жеста подойти и обслужить мужчин снова, если им что-то от нее еще понадобится.

Но тут Боск Порт-Кара окинул ее оценивающим взглядом, и ее ноги словно приклеились к полу.

Девушка не осмелилась встретить его глаза. Она была рабыней, а он принадлежал к тому типу мужчин, смотреть в глаза которым рабыням не стоит.

Наконец, она заставила сделать шаг, другой, и допятившись до стены, опустилась на колени, покорная протоколам ее статуса, тонко, красиво, выпрямив спину, сев на пятки, широко расставив колени, ладони рук положив на бедра.

Кувшин с вином она поставила около своего правого колена.

— Похоже, что твоя девка научилась служить, — заметил Боск.

Селий Арконий неопределенно пожал плечами.

Итак Эллен стояла на коленях футах в семи от стола. На этом расстоянии присутствие девушки было ненавязчивым, и можно было бы даже забыть о том, что она здесь. С другой стороны она всегда была под рукой, и могла быть подозвана в любой момент.

Мужчины продолжали беседу, не обращая на нее какого-либо внимания.

Эллен немного поправила короткую желтую тунику с разрезами по бокам, так, чтобы обеспечить себе немного большую скромность, даже в такой бесстыдной позе, требуемой от нее, позе рабыни для удовольствий. Иногда, что интересно, во время подобного обслуживания, когда рабовладелец принимает гостей, рабыне для удовольствий разрешают стоять на коленях в положении рабыни-служанки, или рабыни башни, держа колени плотно сжатыми. Некоторые расценивают это более разумным и менее отвлекающим. Особенно это касается ситуаций, когда среди гостей присутствует свободная женщина, которая могла бы быть смущена или оскорблена, очевидной доступностью и чувственностью рабыни. Также, существует широко распространенное мнение, что будет разумнее, скрывать от свободных женщин глубокую, волнующую, возбуждающую и глубокую сексуальность рабыни, то насколько она уязвима, беспомощна, полна потребностей и страсти. Могут ли они понять наши чувства у рабского кольца? И все же я думаю, что мужчины были бы наивными, если бы они действительно поверили, во что я, кстати, сама нисколько не верю, что свободные женщины не понимают, или, по крайней мере, не подозревают характера таких фактов. Они, свободные женщины, в конце концов, тоже не лишены интеллекта, и они — женщины. Я думаю, что ни для кого не будет секретом, что свободные женщины, так презирающие нас, держащие нас в таком унижении, ненавидящие нас настолько, что часто относятся с просто звериной жестокостью, втайне завидуют нам, нашим владельцам и нашим ошейникам. Почему мы должны быть счастливыми, а они несчастными? Не потому ли, что мы нашли наш путь к себе, а они все еще плутают по пустыням фальши?

«Это — парадокс ошейника, — думала Эллен, стоя на коленях у стены. — В ошейнике мы становимся самыми счастливыми, освобожденными и вольными».

Затем мысли Эллен свернули к Земле, несчастной Земле и ее нигилизму и эксцентричности. По сравнению с Землей, пустыни, по которых могли бы бродить свободные женщины Гора, казались плодородными лугами. По сравнению с худшими пустынями Гора, Земля казалась намного хуже, психосексуальная, психобиологическая пустыня, высушенная моральной чумой, жертва идеологической трагедии. Пожалейте предположительно свободных женщин Земли, живущих в их пустынях и в хаосе социальных артефактов, придуманных в основном людьми со слабой секрецией, патологическими, хилыми, немощными импотентами, отчаянно пытающимися, к несчастью всех остальных, соответствовать наложенным на них догмам, в действительности изобретенными шарлатанами и шаманами, чтобы возвеличить слабость и унизить силу, догмами, изобретенными мелкими, обиженными, ревнивыми пигмеями, стремящимися поставить себя пастухами над деградировавшим, прирученным, человеческим родом, теми, кто возвеличивает целое за счет частей, кто отказывает человеку от имени масс, чтобы самим стать единственной частью, которая имеет значение, чтобы им, владельцам масс, стать единственными людьми, которые действительно будут жить, а не существовать. Это печально, надо признать, видеть представителей нашего вида одомашненными, видеть сделанное с нашей расой, причем, сделанное, судя по всему, с согласия большинства ее членов, с расой, которая, в противном случае, могла бы стать детьми звезд. Но, кто знает, возможно, однажды они смогут увидеть, куда они идут, крикнут «Стоп!» и вспомнят о звездах.

Мужчины ели, пили, беседовали, судя по всему, ни в чем не нуждались, и, казалось, полностью забыли о ее присутствии.

Эллен улыбнулась про себе. Ее хозяин заранее, еще до прибытия гостей, прояснил для нее, что она, даже притом, что это простое прислуживание за столом, должна будет вставать на колени в позу рабыни для удовольствий. Разумеется, ведь присутствовали только мужчины. Однако Эллен понимала, что ею, по сути, хвастались. И ей нравилось то, что ее господин гордился ею и хотел ее продемонстрировать. Но разве он не сделал бы того же самого, если бы разрешил ей стоять на коленях скромнее?

«Э нет, — подумала девушка. — Эти мужчины помнят меня еще со степи, и в намерения Селия Аркония входит прояснить им, что его рабыня теперь разительно отличается от той, которую они видели тогда, что она совершенно изменилась, что теперь она — приемлемая рабыня, хорошо вышколенная рабыня. Также, ее поза, несомненно, была выбрана для нее с намерением, не оставить ни малейших сомнений относительно природы тех отношений, в которых он с ней находился, что для своего владельца она была не просто рабыней-служанкой или рабыней башни, но являлась для него полностью, тотально и всеми способами рабыней для удовольствий».

Ей было приказано отправляться в спальню и нанести макияж, что она и сделала, в надежде на то, что получилось со вкусом. Косметика рабынь, что интересно, мало чем отличается от той, что используют женщины на Земле. Гореанские свободные женщины не пользуются косметикой, или, точнее, предположительно не пользуются, хотя колокольчики на лодыжке скрытые под одеждами кое-где носить не возбраняется, да и духи им разрешены.

Косметика на Горе расценивается, как нечто непристойное, недопустимое, отвратительное и скандальное в случае свободной женщины. Такие вещи ассоциируются исключительно с рабынями. Так что, вполне понятно, что тот факт, что землянки весьма часто украшают себя подобным образом и не считают зазорным показаться в таком виде публично, принят большинством гореан, по крайней мере, теми, кто верит этому, как доказательство того, что они — рабыни, а следовательно их будет подходяще выставить на аукционную платформу, предоставив рабовладельцам предлагать на них цену.

Некоторые гореане предпочитают иметь в качестве рабынь земных женщин, другие — гореанок по рождению. Не думаю, что это имеет какое-то значение. Мы все — женщины. Несомненно, здесь гораздо больше зависит от конкретных мужчины и женщины, от конкретных господина и рабыни, от особой, так сказать, «химии». С другой стороны, мне кажется, что верно и то, что неволя придает земным женщинам особый, ни с чем несравнимый аромат, так как многие из них вырванные из переполненного, неестественного, одинокого, несчастного, запутавшегося, бессмысленного мира полного разочарований, нигилизма, пуританства, внезапно оказываются в новом, открытом, молодом, полном жизненной энергии, экзотическом, чувственном, радостном, мире природы. Кроме того, будучи раздеты, получив клеймо и ошейник, оказавшись у ног гореанского мужчины они, вероятно, познают события и эмоции, к которым отношения с мужчинами Земли просто не в состоянии были их подготовить. Впервые в своей жизни, они встретили рабовладельцев.

В действительности за земными женщинами на Горе закрепилась репутация превосходных рабынь. Кажется, они всеми конечностями хватаются за свою новую идентичность, свое новое состояние, и вскоре после получения ошейника, жадно учатся пресмыкаться и целовать плеть. Большинство постигает рабство даже до того, как они будут взяты и проданы со сцены торгов. Тогда они еще быстрее учатся облизывать, целовать и ласкать, стоять на коленях и повиноваться, служить тем, чем они теперь стали, собственностью своих владельцев. В своей радости от понимания, что они теперь принадлежат, что ошейник действительно надет на их шеи, они расцветают. Наконец-то у них есть идентичность, реальная ценность и место в обществе. Наконец-то, и что еще важнее, они находятся на своем месте в природе, с ее эндемическими кодексами господства и подчинения, ставшими результатом поколений отбора, вписанного в биографию развития планеты, кодексами, которым подчиняется жизнь всех живых существ. Наконец-то, они там, где им надлежит быть, у ног мужчин. Наконец-то они примирились со своими генами и со своей природой. Наконец-то, у них есть полная и полезная сексуальная жизнь, свободная от навязанного им на Земле чувства вины и стыда, причудливые, перекрученные, больные корни которого спрятаны в далеких суевериях, в средневековом психозе. У ног рабовладельцев они находят свое счастье. У их ног они находят ответ природы на боль и страдания.

Сексуальная жизнь рабыни настолько богата, что они едва могли мечтать об этом на Земле, и это ошеломляет и преобразует женщин. Это цельность жизни, которая на Земле, несомненно, была бы вне их кругозора. Они — послушные сосуды сексуального удовольствия. Они — подвластные, похотливые животные, стремящиеся ублажить хозяев. Они — могут быть вызваны в любой момент, и отчаянно надеются, что их позовут. Они полны потребностей и страстны. Их покупают ради удовольствия, а потому рассчитывают получить от них удовольствие равное уплаченному денежному эквиваленту, и еще в тысячу раз больше. Возможно, было бы правильнее говорить не столько о сексуальной жизни, что предполагало бы, что секс — это только один аспект или часть ее жизни, сколько как о сексуальности всей жизни в целом. Сексуальность, во всем ее изобилии и полноте, в тысяче ее прядей и граней, в тысяче модальностей и выражений, от почти невыносимого, безжалостно наложенного сексуального экстаза, впав в который рабыня может бояться, что не выживет, до модальности, в которой подается еда, от жестокого, насилующего поцелуя рабовладельца до полировки его ботинок, от поцелуя его ног до тщательной уборки его жилища, является жизнью рабыни. Возможно, проще всего, это было бы считать это женственности ее жизни, неотъемлемой женственности, тотальной женственности.

Если Ты хочешь быть женщиной, будь рабыней.

Эллен снова задумалась о косметике.

«Интересно, — пришло ей в голову, — если в частной жизни своих покоев даже свободные женщины для своих компаньонов, обратились к помощи косметики, возможно даже обслуживая своих свободных спутников, словно они могли бы быть не больше, чем рабынями, не будут ли они внутри истинными рабынями?»

Эллен порой задавалась вопросом, могли ли свободные женщины делать это, чтобы отвратить своих компаньонов от желания пойти на рынок, где те могли бы купить себе настоящую кейджеру, женщину, над которой у них действительно была бы неограниченная власть, как у хозяина над своей рабыней?

Возможно, мимолетный всплеск раздражения пробежал по лицу Эллен, в тот момент, когда она подумала о свободных женщинах. Немного тепла может быть в отношениях между свободными женщинами и рабынями, причем в обоих направлениях. К счастью мужчины не заметили ее оплошности.

Один из главных страхов стоящих перед рабыней, это то, что ее могла бы купить женщина. В глубине души они знают что, принадлежат мужчинам и хотят принадлежать мужчинам, своим подходящим владельцам согласно закону природы.

Эллен, стоявшая на коленях около стены, внезапно вздрогнула.

«Насколько же мы, рабыни уязвимы, — подумала она. — Мы принадлежим. Мы заклеймены. На наших шеях ошейники. Нас могут купить и продать. Мы должны повиноваться. Нас наказывают, иногда плетью, а порой, просто для того, чтобы напомнить нам, что мы — рабыни».

Мужчины снова, казалось, не заметили ее крошечного движения. Однако Эллен, от греха подальше, уделила все свое внимание сохранению позы, того соблазнительного положения, которое было предписано ей на этот вечер, и которое в любом случае было возложено на нее, учитывая характер ее неволи, позы рабыни для удовольствий. Она не хотела рисковать встречей с плетью.

«Если бы вы были рабынями, дорогие мои надменные свободные сестры, — подумала Эллен, — то вы бы знали, что значит по-настоящему носить ошейник и принадлежать! Вы бы узнали, как следует стоять на коленях голой, прикованной цепью перед своим господином! Узнали бы, каково это бросать на него застенчивые, опасливые взгляды, пытаясь прочитать его капризы! Узнали бы, как следует прибирать в его комнате, возможно закованной в кандалы, как стелить его постель, чистить и мыть, готовить и шить, стирать и надеяться, что вашими услугами будут удовлетворены. Так что пусть вымытое вами блестит, а стежки будут маленькими, ровными и прямыми! Вы узнали бы и то, каково это целовать плеть, зная, что она будет использована на вас, если вами не будут полностью удовлетворены. Узнали бы, что чувствуешь, когда, дрожа от ужаса, ползешь к нему, вашему господину, неся ему плеть в зубах! Где ваши клейма и бумаги, дорогие свободные сестры? А вы когда-либо стояли голыми на аукционной площадке, слыша предложения цены за себя, как за имущество, которым вы являлись бы?»

На Земле Эллен редко, если когда-либо вообще, пользовалась косметикой, относясь к ней, как к неподходящей с идеологической точки зрения, как к очевидному признанию ужасного, недостойного желания быть привлекательной для противоположного пола, буквально привлекательной, вместе со всем, что это означает. Когда, закончив с нанесением косметики, Эллен оценила в зеркале полученный результат, она на мгновение потеряла дар речи. Память подбросила ей картинку их далекого прошлого, когда она, хорошенькая девочка-подросток, возможно, не больше, чем восемнадцати или девятнадцати лет, впервые нанеся макияж, вот так же стояла, замерев перед зеркалом, потрясенно и взволнованно глядя на свое отражение, а затем, внезапно, словно обезумев, переполненная смущением и чувством вины, натирала лицо кольдкремом и смывала доказательства своей мучительной политической неосмотрительности. Однако этим вечером она не посмела бы, даже если очень захотела это сделать, стереть со своего лица эту восхитительную раскраску. Решение было принято не ею. Ей приказали. Она должна повиноваться своему господину. Но как волшебно это было, снова, на самом деле, увидеть ту стройную, чувственную, красавицу-подростка. На мгновение Эллен, стоявшая перед зеркалом, испугалась, что ее хозяин, отражение которого она видела за своей спиной, тоже рассматривавший полученный результат, готов был схватить и швырнуть свое имущество на пол прямо перед туалетным столиком, чтобы снова и снова властно использовать его для «удовольствия господина». Но он только что-то раздраженно проворчал и, сжимая кулаки, отвернулся, заставив Эллен про себя улыбнуться. Бедный господин, подумала она, а затем пожалела свободных женщин, понятия не имеющих, каково это быть желаемой, как желанна рабыня.

Также ее хозяин приказал, поднять волосы и закрепить их гребешками в прическе апсвепт. Возможно, он решил, что это сделает ее облик более зрелым, более сложным или что-то в этом роде. Рабыня, конечно, подчинилась, и даже с удовольствием, а потом с восхищением любовалась результатом своей работы. С тех пор, как она оказалась на Горе, ее волосы ни разу не подстригались, разве что, немного подравнивались кончики, и теперь они были, что называется, «рабски длинные». Эллен видела, какими глазами смотрел на нее Селий Арконий.

«Ах, — вздохнула она про себя, — ему понравится снимать с меня эти гребни, освобождая волосы и разбрасывая их вокруг меня!»

Много чего может быть сделано с длинными волосами, чтобы доставить удовольствие владельцу. Одним из самых жестоких наказаний для рабыни является бритье головы или даже просто короткая стрижка волос. Безусловно, волосы низших рабынь трудящихся, например, на фабриках, фермах, прачечных и так далее, обычно остригают коротко, а иногда бреют.

Спустя какое-то время, когда Эллен уже почти закончила с приготовлением ужина и ожидала, что гости вот-вот придут, она снова окинула взглядом свое отражение в зеркале, в короткой тунике, с макияжем и прической.

«Я думаю, Эллен, — с улыбкой сказала она себе, — что Ты стоишь денег, нет, не так, Ты стоишь Денег, Больших Денег. Полагаю, что Ты, рабская девка ушла бы за хорошую цену!»

Затем она, в качестве последнего штриха, поправила свой ошейник, удостоверившись, что замок скрывается точно сзади.

Мужчины продолжали свой разговор, и мысли Эллен медленно блуждали, перескакивая с одной темы на другую.

Она видела, как Порт Каньо пригубил вина, которое она налила в его кубок.

Разумеется, она не предлагала вино мужчинам так, как она могла бы предложить своему господину, встав перед ним голой на колени, касаясь кубком своего тела, прижимая его тут и там, перемещая его перед своими прелестями, ощущая твердый металл краев своей податливой мягкостью, целуя и прикладывая его то к животу, то к талии, то к каждой груди и плечу, а затем, подняв глаза и глядя на мужчину поверх края кубка, поцеловать его снова, медленно, с любовью, и протянуть ему обеими руками, почтительно склонив между ними голову.

Рабыня может разными способами просить внимания своего господина, «подача вина» — один из них.

Эллен услышала щелчок пальцев, и подняла глаза.

— Хлеб, — бросил Селий Арконий, жестом указав на кухню.

— Да, Господин! — произнесла девушка, вскакивая на ноги и спеша туда.

Через несколько мгновений она уже снова была на прежнем месте, стояла на коленях в сторонке, а мужчины вернулись к своему обсуждению.

Ее мысли плавно перешли к рабскому кольцу в ногах кровати ее хозяина и маленькой, грубо сотканной циновке, на которой ей разрешили спать, укрываясь старым, затертым до дыр одеялом. Насколько Эллен поняла, это чтобы ее не разбаловать.

На ночь ее привязывали к кольцу за шею или за лодыжку, так, чтобы она всегда была под рукой. Больше всего ей нравилось, когда господин приковывал ее цепью. Она была рабыней, она была его.

Эллен часто спрашивала себя, а мог бы он однажды купить лампу и меха любви. И как знать, возможно, когда-нибудь, если будет достаточно долго, почтительно и с должным совершенством служить ему, она сможет заслужить хотя бы изредка получать разрешение и достоинство поверхности его постели, конечно, по-прежнему оставаясь прикованной цепью за шею или за щиколотку, сначала вставать на колени около ее края, целовать меха, а лишь затем, получив разрешение подниматься наверх и стоять на коленях уже там у его ног, почтительно склонив голову, в ожидании команды приблизиться, чтобы быть схваченной и брошенной в экстазы, которые могут быть известны только закованным в цепи, насилуемым рабыням.

Эллен знала, что теперь она очень отличалась от того, чем она была в степи. Теперь она узнала, что значит быть послушной рабыней. Она изучила подчинение. Теперь она была горяча, предана и покорна. Она боялась своего господина, но одновременно любила его. Он был весьма строг с ней, не позволяя ни малейшего послабления. Порой Эллен казалось, что он не спускал с нее своих внимательных глаз. И она стремилась быть для него превосходной, лишь бы он был ею доволен. Ее тело всегда было отмыто до хруста, волосы причесаны, туника постиранной и отутюженной. Эллен теперь уделяла непривычно пристальное внимание своей внешности, обеспокоенная тем, чтобы всегда выглядеть идеально, поскольку эта внешность была собственностью ее владельца, и любое отступление от идеала в этом, как и в ее поведении, могли плохо сказаться на репутации господина, поставив под сомнение его способность владеть и управлять своей собственностью. Эллен стала рьяно скрупулезной в исполнении всех своих обязанностей. Она старалась постоянно следить за своей осанкой и изящностью движений, была предельно внимательна к тому как служит и как стоит на коленях, даже к самым своим мимолетным взглядам и жестам. Она принадлежала.

«Как я могу объяснять это, такие кардинальные изменения моей жизни и всей моей сущности», — иногда спрашивала она себя, но тогда ответ приходил ясный и однозначный — она была рабыней. И она была счастлива.

«Я должна быть той, кто я есть, — говорила себе Эллен. — Мой господин поставил меня в узкие рамки. Я люблю его за это! Он владеет мной. Мною владеют!»

Стоя на коленях у стены, забытая мужчинами, увлеченно что-то обсуждавшими, Эллен мысленно вернулась назад, к событиям, произошедшим несколькими неделями ранее, в лесу к северу от Венны на подходе к Виктэль Арии, рядом с заброшенным тарсковым загоном.

Она вспоминала избиение, которому ее подвергли и свой первый удар, шокировавший и ужаснувший ее. Это было как ожег, укус змеи, удар током. Эллен едва могла поверить в то, что случилось с ней. Разве они не знали, что она была женщиной Земли? То, что так с женщинами Земли не поступают? А затем плеть ударила снова, и она окончательно перестала быть женщиной Земли, превратившись во всего лишь наказанную гореанскую рабскую девку.

Тогда Эллен многое узнала о боли.

Она вскочила на ноги, но не смогла выпрямиться, поскольку была привязана за руки к ограде.

— Вернись на колени! — было приказано ей, и рабыня снова опустилась на колени.

На ее спину обрушился новый удар. Она завопила и опустила голову. Еще удар и девушка запрокинула голову, потом, захлебываясь криком и рыданиями опустила ее. И в следующий момент плеть укусила снова.

Теперь она знала, что ее владеют, и владеют полностью.

— Пожалуйста, нет, Господин! — рыдала Эллен. — Я буду хорошей! Я буду послушной, полностью и во всем! Вы будете во всем мною довольны! Я буду стараться, я приложу все силы, чтобы быть хорошей рабыней! Пожалуйста, не надо, Господин!

Да, с ней разобрались, полностью и окончательно.

Но плеть упала снова. Не так-то легко избавить себя от нее, если она приступила к исполнению своих обязанностей!

«Он — мой господин, — думала она. — По-настоящему, мой господин!»

Эллен душили неудержимые рыдания.

И вдруг, как бы странно это ни показалось, посреди этого океана боли, рабыня почувствовала внезапный невероятный восторг и удовольствие. Она вспомнила, как сама, не раз, в глубинах своего сердца, испытывала странное желание, быть наказанной, подвергнуться порке, оказаться в тени плети ее господина! Таким образом, она, внезапно, казалось, ощутила всей своей женственностью и рабскостью, что это могло быть с ней сделано, и что она, самка, та, кому природой заведено быть покорной самцу, стала причиной его неудовольствия и теперь заплатит за это.

«Я принадлежу ему! — с восторгом думала Эллен. — Как еще он может научить глупую рабыню, что она — его собственность? Так он доказывает мне мою рабскость! Так он доказывает мне свое право собственности на меня! Теперь я знаю, что я — рабыня, и что он — мой господин! Я жаждала этого наказания, этого подтверждения, этой демонстрации! Да, да, Господин, я признаю себя рабыней, вашей рабыней! Вы поставили свою бескомпромиссную печать на мою рабскость!»

Снова и снова вспыхивала боль, и рабыня вскрикивала, рыдала, тянула веревки и дрожала от боли.

Эллен не могла сказать, сколько ударов было ей нанесено. В каком-то полубреду она почувствовала, что ее запястья отвязали от жерди, но оставили связанными одно с другим. Некоторое время девушка пролежала на животе под жердью, вытянув вперед связанные запястья, стеная и трясясь от рыданий. Затем она почувствовала, что ее потащили. Под ее животом зашуршали опилки и трава. Ее неспособное сопротивляться тело, протащив под жердями ограды, поволокли к центру тарскового загона. Там, к страданию Эллен, она была перевернута на спину, а ее запястья подняли вверх, оттянуты за голову и привязаны к шесту. Затуманенными страхом и болью глазами она посмотрела на своего хозяина, возвышавшегося над ней.

— Говори! — рявкнул он, сердито.

— Спасибо, Господин! — всхлипнула девушка с ужасом глядя на него снизу вверх. — Спасибо, Господин! Спасибо за то, чтобы наказали меня!

Мужчина зло отшвырнул от себя плеть, а затем присел подле нее. Ноги Эллен резким рывком были разведены в стороны. Он не был нежен с нею.

Закончив, Селий Арконий оставил пребывающую в полуобморочном состоянии девушку в тарсковом загоне в одиночестве. Эллен с трудом, подвывая и заливаясь слезами, повернулась на живот, чтобы избавить свою горящую огнем спину от контакта с грязной, грубой, поверхностью загона.

Там она провела всю ночь.

На рассвете следующего дня к ней подошел Порт Каньо. Первым делом он протер ее спину и тело влажной тряпкой, охлаждая и очищая кожу, и только после этой процедуры освободил Эллен.

Не дожидаясь приглашения, она приступила к своим обязанностям.

Она привела в порядок лагерь, развела огонь в костре, разложила шампуры, вскипятила воду и приготовила завтрак мужчинам. Пока те ели, рабыня, опустившись на колени около их одеял, поцеловала каждое, встряхнула, тщательно свернула и уложила в фургон.

Лишь закончив со всеми делами, Эллен возвратилась к костру. Здесь ее ждали две мелких миски, одна с водой, другая с горсткой жидкой каши.

— Спасибо, Господа, — прошептала она, встала на четвереньки и, склонив голову, съела и выпила содержимое мисок.

Рабыня то и дело бросала тревожные взгляды на своего хозяина, но тот, казалось, даже не смотрел в ее сторону. И это тревожило ее, до ужаса, до слабости в животе.

Когда тарларион стоял в оглоблях, и мужчины были готовы к отправлению, Эллен больше не в силах выдержать напряжения, бросилась к ногам своего господина и, заливаясь слезами, опустила голову и принялась покрывать его ноги поцелуями.

— Пожалуйста, простите меня, Господин! — всхлипывала она. — Пожалуйста, простите меня!

Но, когда она набралась смелости и, сжимая его икры, подняла заплаканные глаза на него, она чуть не закричала, внезапно почувствовав, как в ее животе всколыхнулись почти не поддающиеся контролю потребности, быстро начавшие разливаться вверх и вниз по всему ее миниатюрному телу. У нее вырвался невольный стон удивления и страха. Это произошло слишком внезапно. Эллен в страхе, рефлекторно сжала бедра. Конечно, это были они. Рабыня надеялась, что мужчина не сможет уловить запах охватившей ее страсти, запах потребностей мокрой голой рабыни. Она вспомнила его руки на своем теле, и то, как он с ней обращался и как использовал, как она была разложена для его удовольствия.

— Ты будешь использоваться, шлюха, — бросил мужчина, — когда и если я захочу.

Эллен в страхе опустила голову.

— Встань, — приказал он, — руки за спину, запястья скрестить.

Рабыня поспешно выполнила команду, и через мгновение ее запястья были плотно связаны сзади. Потом пришел черед веревки привязанной к ее шее. Другой конец был закреплен на задке фургона.

— Ты будешь голой рабыней, — объявил ее хозяин, — выставленной напоказ на общей дороге.

Эллен, вспомнив свои прежние слова, низко опустила голову.

Ее мучил вопрос, дадут ли ей теперь когда-нибудь тунику снова. Она знала, что рабыня не может претендовать на тунику, она должна заработать ее, или хотя бы рабскую полосу.

Наконец, фургон оставил место стоянки и вскоре затарахтел тяжелыми колесами по широким, плотно подогнанным камням Виктэль Арии. Эллен на веревочной привязи следовала за ним.

В окрестностях Венны вне городских стен имелось несколько больших постоялых дворов. Проходя мимо одного из них Эллен услышала радостный женский крик:

— Привет тебе, рабская девка!

Обернувшись, Эллен столкнулась взглядом с той самой блондинкой, которую она дразнила днем ранее, вот только теперь блондинка была в тунике, хотя, что и говорить, ну очень короткой.

— Отвечай, — потребовал Селий Арконий из-за ее спины.

— Приветствую, Госпожа, — поздоровалась Эллен.

— Теперь, — сказал мужчина, — глаза вперед, рабыня!

Дальше Эллен двигалась по дороге, не глядя ни по сторонам ни назад. Ее взгляд был прикован к задку фургона. Слезы текли по ее лицу, капая на грубую веревку, завязанную на узел вокруг ее шеи.

Мужчины, закончив трапезу, вышли в широкую, открытую площадку, вымощенную гладко отполированным камнем. Они любовались Аром. Что и говорить, ночь, расцвеченная множеством огней, была прекрасна. Рабыня занялась столом, убрав остатки еды и использованную посуду. Позже, по жесту ее господина Эллен поднялась с колен и обнесла мужчин маленькими рюмками с турианскими ликерами.

Ближе к двадцатому ану, гореанской полночи, гости покинули их дом. Дверь закрылась, и рабыня осталась наедине со своим владельцем.

Селий Арконий, стоявший у входа, окинул оценивающим взглядом свою собственность, стоявшую на коленях.

— Я могу говорить, Господин? — спросила она.

— Да, — кивнул мужчина.

— Я надеюсь, — сказала Эллен, — что вечер прошел хорошо.

— Думаю, да, — подтвердил он.

— Рабыня рада, если доволен ее господин, — робко улыбнулась она.

— Хотя, — протянул Селий, — возможно, он слишком затянулся.

— Господин? — с надеждой в голосе, спросила рабыня.

Эллен знала, что была изящно красива, и что на рынке ушла бы за большие деньги. А еще она могла точно сказать, что ее хозяин смотрел на нее тем взглядом, значение которого слишком хорошо известно всем рабыням. Ни одна женщина в ошейнике не сможет не распознать такой взгляд. Она застенчиво склонила голову.

— Ты преуспела этим вечером, — похвалил ее мужчина.

— Спасибо, Господин.

— Ты — хорошая рабыня, Эллен, — добавил он.

— Господин научил меня, как быть хорошей рабыней, — улыбнулась девушка. — Он не оставил мне выбора.

— А Ты хотела бы, чтобы у тебя был выбор? — поинтересовался ее хозяин.

— Нет, Господин, — с улыбкой ответила она.

Рабская плеть свисала с крюка, вмурованного в стену неподалеку от большой кровати с его рабским кольцом. С другой стороны она редко использовалось. Гибкого стрекала вполне хватало для корректировки нечаянных оплошностей.

Один раз, однако, несколько дней тому назад, он раздел Эллен, связал ей запястья впереди и провел ее вниз по лестнице в холл здания, из которого открывался выход на улицу. По пути им встретились двое детей, а чуть позже свободная женщина. Ни один из них не обратил на нее никакого внимания. В холе ее хозяин пропустил свободный конец веревки, которой были связаны ее запястья сквозь кольцо, свисавшее с потолка недалеко от входной двери, закрепленное там специально для использования съемщиками жилья. Мужчина натянул веревку так, что Эллен была вытянута в струнку, стоя на кончиках пальцев ног.

— Что я сделала, Господин? — спросила она в подлинном замешательстве, глядя как он привязывает веревку.

Свободная женщина, как раз в этот момент вошедшая в здание с покупками в руках, злобно прошипела:

— Шлюха!

— Да, Госпожа, — отозвалась Эллен.

— Хорошенько избейте ее, — посоветовала она.

— Не волнуйтесь, дорогая леди, — вежливо сказал Селий Арконий.

— Я не знаю, что я сделала не так, Господин! — всхлипнула девушка.

— Надеюсь, Ты не забыла праздничный лагерь? — уточнил он. — Ты должна была быть наказана по двум статьям. Во-первых, за то, что не заявила о своем умении танцевать, и, во-вторых, за то, что заговорила без разрешения.

— Господин? — забеспокоилась Эллен.

— Ты должна была получить десять ударов за первую провинность и пять за вторую, — напомнил Селий Арконий. — Соответственно, в общей сложности пятнадцать ударов.

— Но Господин благородно выкупил эти удары! — сказала девушка. — Он заплатил пятнадцать бит-тарсков! По одному за каждый удар! Тем самым он спас меня от наказания!

— Да, — согласился он, — я купил удары, но, знаешь ли, только за тем, чтобы я мог выдать их тебе лично.

— Нет, Господин! — воскликнула Эллен.

— Я купил их, чтобы они были моими, а не для того чтобы они пропали впустую, мой маленькая чаровница, — сообщил Селий. — Я долго ждал, чтобы отдать тебе эти несколько весьма необходимых ударов плетью.

— Будьте милосердны, Господин!

— А Ты думала, что избежишь того что задолжала? — осведомился он.

— Я надеялась, что Господин забыл! — простонала девушка.

— А Ты забыла о них? — спросил ее хозяин.

— Нет, Господин, — всхлипнула Эллен.

— Вот и я не забыл, — усмехнулся он, и за спиной рабыни послышался треск развернувшихся ремней плети.

— Пожалуйста, Господин, — попросила она.

— Если Ты не забыла, то почему не напомнила мне о них? — поинтересовался Селий Арконий, и девушка не нашлась, что ему ответить на этот вопрос.

— За это, еще пять ударов, — заключил мужчина.

— Пожалуйста, Господин, не надо, Господин! — взмолилась Эллен.

Но в следующий момент первый удар взорвал ее спину болью, и она закрутилась на веревке, пытаясь посмотреть на него. Однако, по его жесту, девушка со стоном повернулась в прежнее положение, подставив ему спину. Второй удар выбил из нее новый крик боли. Селий не приказал ей вести счет ударов, а считал их сам. Это было по-своему милосердно. Другим послаблением было то, что он бил с одинаковыми интервалами, и удары были предсказуемы. Это тоже было своего рода милосердие. Однако это ничуть не умаляло того факта, что они были эффективны и суровы. Порка Эллен продолжалась.

— Четырнадцать! — объявил мужчина, своей рабыне, которая уже просто висела на веревке, вздрагивая от рыданий.

Два парня из касты кузнецов вошли в холл.

— Тал, — поприветствовали они Селия Аркония.

— Тал, — ответил он им.

— Ай-и-и! — взвыла Эллен.

— Пятнадцать, — сообщил ей хозяин.

— Пощадите, Господин! — простонала рабыня. — Это было пятнадцать!

Но он один за другим отсчитал ей еще пять ударов.

— Двадцать, — заключил Селий Арконий, и отвязал узел.

Когда натяжение веревки перестало держать ее под кольцом, она рухнула на потемневшие, отполированные множеством ног, узкие деревянные доски и потеряла сознание.

— Подходит время готовить ужин, — сообщил хозяин, приведя Эллен в чувство пощечиной.

— Да, Господин, — выдавила из себя она. — Но я не уверена, что смогу стоять!

— А тебе и не нужно стоять, — усмехнулся он. — Ты должна ползти наверх по лестнице.

— Да, Господин, — заплакала девушка.

— Не забыла ли Ты чего? — осведомился мужчина.

— Господин? — не поняла Эллен.

— Ты была выпорота, — намекнул он.

— Простите меня, Господин, — вздохнула рабыня. — Спасибо за то, что наказали меня.

— А теперь еще раз и более должным образом, — потребовал ее хозяин.

— Эллен, ваша рабыня, благодарна за то, что владелец наказал ее, — прорыдала она.

— Вот теперь я доволен, — кивнул Селий. — А теперь, вперед, вверх по лестнице.

— Да, Господин, — простонала девушка и поползла, сначала к лестнице по полутемному холлу, и затем, на четвереньках, по ступенькам, демонстрируя свою, несомненно, богато разукрашенную полосами спину всем встречным.

Но, как уже было указано, после того раза Эллен почти никогда не наказывали, за исключением случайных ударов стрекалом. Причиной этого, конечно, было вовсе не то, что ее хозяин был слаб, а то, что она сама стала превосходной рабыней, соответственно, у Селия Аркония просто не было повода для ее наказания. На Горе это обычное дело. Боюсь, беспричинная жестокость куда более распространена на Земле, чем на Горе. Ценность плети, знаете ли, не столько в том, что ей часто пользуются, сколько в знании рабыни, что она может быть использована, и при определенных обстоятельствах будет использована. Правда, иногда рабыня может быть привязана и выпорота ради того, чтобы она смогла лучше узнала себя, или чтобы напомнить ей о том, кто она такая, что она — рабыня.

Вечер прошел хорошо. Селий Арконий, тарнстер Ара, был доволен.

Его рабыня Эллен, женщина, рожденная на Земле, которую он купил в праздничном лагере под Брундизиумом, стояла перед ним на коленях, накрашенная, одетая в короткую желтую тунику и стальной ошейник.

— Среди твоих качеств одно умиляет больше всего, — сказал он, — то, что Ты не сознаешь, насколько Ты возбуждающа, насколько привлекательна.

— Не будьте слишком уверены в этом, Господин, — улыбнулась рабыня.

— О-о? — удивленно протянул мужчина.

— Я думаю, что принесла бы неплохие деньги, — сказала она.

— Тщеславная рабыня, — прокомментировал Селий.

— Да, Господин, — не стала отрицать девушка.

— Безусловно, — усмехнулся он, — есть тысячи тысяч на тысячи тех, кто выглядят намного более возбуждающими и привлекательными.

— Вам, Господин? — уточнила Эллен.

— Конечно, — кивнул мужчина.

— Да, Господин, — улыбнулась она.

— Так что не становись высокомерной, — посоветовал тарнстер.

— Не буду, Господин, — пообещала его рабыня.

— Ты улыбаешься, — заметил он.

— Простите меня, Господин, — еще шире улыбнулась Эллен.

Мужчина сорвал с себя тунику и одним прыжком оказался рядом с рабыней. Рывком подняв ее с колен, он заглянул в ее глаза, и у Эллен перехватило дыхание, от того с какой свирепостью и страстью рассматривал ее хозяин.

— Господин! — вскрикнула она, брошенная к его ногам.

Селий присел рядом с ней, упавшей на четвереньки, а затем толкнул ее, повалив на живот, и разорвал ее тунику. Два узких, тонких клочка шелковой ткани отлетели назад и словно сорванные цветы упали на узкие темные доски. Мужчина яростным рывком перевернул Эллен на спину и, встав коленями по обе стороны девичьего тела, прижал ее запястья к полу своими большими руками. Рабыня немного дернулась и подняла на него глаза. Селий Арконий усмехался глядя на ней сверху вниз. Неотразимый, ошеломительный, сильный, красивый зверь, зрелый, страстный, похотливый, высокомерный монстр! Как нарочито он разглядывал свою собственность, с каким явным необузданным наслаждением! Он лучше чем кто бы то ни было знал о значении ошейника на ее горле, и о том, что она принадлежала, что она была в руках ее господина, беспомощно и очаровательно в руках своего владельца.

— Я люблю Вас, Господин, — прошептала Эллен.

— Тебе не кажется, что это несколько самонадеянным и высокомерным, осмеливаться произносить такие слова своему владельцу?

Рабыня часто беспомощно и безнадежно любит своего владельца, зачастую это выглядит очень трогательно. В конце концов, это его ошейник находится на ее шее. Но она всего лишь рабыня, прекрасное имущество, красивое животное, ходкий товар, униженный предмет торга, неизмеримо ниже свободного человека, недостойный даже упоминания рядом со свободным человеком, за исключением того, что она для него может оказаться кое для чего полезной, удобством, удовольствием или прибылью. Вот так, рабыня может стоять на коленях перед своим господином, смотреть на него сквозь слезы, ее сердце может биться только для него, как может это делать только сердце рабыни, и это очевидно для него, но она знает, что его любовь должна быть сохранена для того, чтобы быть отданной свободной женщине, а не рабыне, не животному, которое он мог бы получить на любом рынке. Так что даже если она и ворчит про себя, но не осмеливается надеяться на его любовь. Она, сознавая пропасть, лежащую между ними, свою низость и никчемность, опасается давать волю своему сердцу. Впрочем, хозяин обычно прекрасно знает о ее чувствах, но каким оскорбленным и разъяренным он может быть, если она окажется настолько неблагоразумной или смелой, чтобы выразить их словами!

— Простите меня, Господин, — прошептала Эллен.

— Как смеешь Ты любить свободного мужчину?

— Неужели самка слина не может любить своего хозяина?

— Самка слина — прекрасное животное, — сказал Селий. — А Ты — простая рабыня.

— Простите меня, Господин.

Однако, Эллен не думала, что он был рассержен на ее заявление.

— Возможно, мне следует выпороть тебя и продать, — проворчал он.

— Пожалуйста, не делайте этого, Господин, — взмолилась рабыня.

— Что-то я смотрю, тебя не очень напугала возможность того, что я могу продать тебя, — заметил мужчина.

— Конечно, я ведь рабыня, и я в полном распоряжении Господина.

— Но Ты, кажется, не боишься, что я продам тебя.

— Господин может сделать со мной все, что пожелает, — сказала Эллен, — но я надеюсь, что он не станет продавать меня.

— Тем не менее, это может быть сделано с тобой.

— Это известно вашей рабыне, Господин, — заверила его она.

— Почему бы тогда мне не продать тебя? — поинтересовался Селий.

— Я думаю, что у Господина может возникнуть трудность, с возмещением его потерь, — улыбнулась она. — Разве он не был готов заплатить за меня что-то около двадцати одного тарска, причем серебром?

— Несомненно, я сильно и по-глупому переплатил бы, — буркнул мужчина.

— Да, Господин, — согласилась девушка.

Многие из девушек, которых она знала, причем превосходных рабынь, качественных шлюх, уходили с торгов всего-то от полтора до трех серебряных тарсков. Однако она не забыла, что прежде чем Мир и Селий Арконий вступили в состязание за одну рабыню, смазливую, сероглазую брюнетку, выставленную на сцену аукциона, последнее предложение цены за нее равнялось пятнадцати серебряным тарскам. Тем не менее, она сама считала, что пятнадцать серебряных тарсков было, конечно, чрезмерно.

Здесь все, конечно, очень сильно зависит от места, количества монет в кошельке, числа претендентов, азарта предложения цены и так далее.

— Возможно, твой хозяин — глупец, — пожал он плечами.

— Девушка не осмеливается комментировать такие вещи, — улыбнулась рабыня.

— Хочешь освежить знакомство с плетью? — осведомился ей хозяин.

— Нет, Господин, — быстро ответила Эллен.

— Но, Ты знаешь, фактически, кажется, я не такой уж и глупец, — усмехнулся он.

— Господин? — не поняла она.

— Я получил за тебя более высокие предложения, — сообщил Селий, — даже от мужчин, которые просто видели тебя на улице. Мне уже предлагали двадцать пять серебряных тарсков и больше.

Вот тут рабыня начала дрожать. Она понятия не имела о чем-то подобном.

— Что это с тобой? — полюбопытствовал мужчина.

— Господин! — всхлипнула Эллен.

— Ого, я вижу слезы в твоих глазах, смазливая шлюха, — заметил он.

— Пожалуйста, не продавайте меня, Господин, — попросила рабыня.

Ее продажа вдруг перестала казаться ей чем-то неправдоподобным и перешла в разряд решения ее владельца, который мог бы рассмотреть такой вариант с точки зрения банальной выгоды.

— Теперь Ты выглядишь озабоченной, — сообщил Селий, ничуть не рассерженный.

— Да, Господин!

— Так почему я не должен продавать тебя? — поинтересовался он.

— Я привлекательна, — ответила Эллен. — Я быстро увлажняюсь, я беспомощно извиваюсь!

— Есть много привлекательных рабынь, — пожал плечами ее хозяин, — и они тоже быстро увлажняются и беспомощно подмахивают. Такие вещи ожидаются от рабыни.

— Я упорно тружусь, — сказала Эллен. — Я отчаянно стремлюсь, чтобы Вы были мною довольны!

— Я могу заставить работать любую рабыню, — усмехнулся Селий. — А плеть гарантирует, что они будут рьяно стремиться доставить мне удовольствие.

— Я думаю, что Господин доволен мной, когда я получаю большое удовольствие в его руках.

— Рабское удовольствие, — пренебрежительно бросил он.

— Да, Господин, — не стала отрицать девушка. — Но я не думаю, что могла бы испытать такое удовольствие в руках любого другого мужчины.

— Ерунда, — отмахнулся Селий Арконий. — Ты — рабыня. Ты будешь подпрыгивать и стенать в руках любого мужчины.

— Неужели Господину не доставляет удовольствие знание того, что я столь порабощена, настолько полно и непоправимо, что я — его, и что в его руках я испытываю самую восторженную из радостей, какие только могут переполнять отдающуюся и используемую рабыню?

— Кого заботит удовольствие рабыни? — пожал плечами мужчина.

— Вас, Господин! — воскликнула Эллен.

— Смелая рабыня, — покачал головой ее хозяин.

— Вы можете говорить, что наше удовольствие ничто, и не исключено, что так и есть, но ведь ясно, что одна из радостей доминирования в том и состоит, что господин видит тот эффект, который он наложил на рабыню своим вниманием. Только не говорите мне, что для вас это не триумф и не удовольствие, видеть, как рабыня просит и умоляет о большем, боясь только того, что Вы не будете продолжать, когда она плачет от благодарности, наполовину ослепленная экстазом, в муках ее оргазмов подчинения.

— Хм, я признаю, — хмыкнул он, — что приятно иметь рабыню так, иметь ее настолько в своей власти, вынуждать ее, желает она того или нет, подвергнуться таким удовольствиям.

— Вы думаете, Господин, что мы не желаем таких удовольствий?

— Я предполагаю, что вы их хотите, — кивнул мужчина, — вы же не свободные женщины. Вы — простые рабыни.

— Мы — женщины, Господин! Мы желаем нашей неволи. Мы жаждем владельцев. Без них мы неполны!

— То есть, вы желаете сексуального удовольствия?

— Да мы этого хотим, хотим, и Господин об этом хорошо знает.

— Скажи это, — потребовал Селий.

— Мы хотим сексуального удовольствия, — повторила девушка.

— Говори за себя, — велел он. — Определенно.

— Я, Эллен, рабыня Селия Аркония, тарнстера из Ара, хочу сексуального удовольствия.

— Ты просишь этого?

— Да, Господин! Пожалуйста, Господин!

— Тогда попроси.

— Я, Эллен, рабыня, собственность Селия Аркония из Ара, прошу сексуального удовольствия!

И Эллен умоляюще посмотрела на него. Даст ли она ей желаемое? В конце концов, она была всего лишь рабыней.

— Все рабыни просят о таких вещах, — пожал он плечами. — Это ожидается от них. На это никто не обращает внимания. Но они не свободные женщины. Они — только домашние животные, не больше, чем ничего не стоящие животные.

— Свободные женщины тоже хотят сексуального удовольствия, — заметила Эллен и, заметив его скептическую улыбку, с жаром продолжила: — Хотят — хотят! Пусть они краснеют, и с пеной у рта отрицают это, но они хотят! Я была свободной женщиной! Я знаю! Но я не знала того, что такое настоящее сексуальное удовольствие, пока на меня не надели ошейник!

— Это верно, что Ты — горячая шлюха, — усмехнулся Селий.

— Да, Господин! — признала она, вызывающе глядя на него. — Но Вы думаете, что свободные женщины, надень на них ошейники, будут сильно от меня отличаться?

— Они действительно быстро учатся целовать ноги, — не стал отрицать мужчина.

— Конечно, — кивнула рабыня. — Это, потому, что все, в чем они нуждались, это чтобы на них надели ошейники, чтобы они принадлежали и чтобы ими владели.

— Это бесспорно, — согласился ее хозяин, — из женщин получаются превосходные рабыни.

— Конечно, Господин, — поддержала его Эллен. — Это потому что в душе они ими являются, и хотят ими быть. Полы дополняют друг друга, это две половины, которые вместе формируют целое! Каждый — загадка, но загадка бессмысленная, пока они, каждый со своими отличиями, сильными слабыми сторонами, не объединятся, чтобы сформировать одно целое. Два радикальных различия, женщина и мужчина, но вместе одно целое! Неужели характер природы настолько трудно разглядеть? Разве Вы не можете увидеть этого в великих темах господства и подчинения? Один пол выведен природой для того, чтобы подчиняться, другой, чтобы доминировать. Один пол был отобран эволюцией, чтобы повиноваться, другой командовать. Одна половина человеческого рода рождена служить, а другая править. И совершенство этой взаимозависимости, проявляющееся в отношениях господина и рабыни, столь явно признанное здешним обществом, настолько ясно в этом обществе сформулированное, было усилено культурой, зафиксировано в матрице традиций и законности.

— И Ты — рабыня, — указал Селий.

— Да, Господин!

— И я думаю, что Ты останешься моей, — сказал ее хозяин.

— Пожалуйста, Господин, пусть так и будет!

— Но, с другой стороны, почему Ты, а не любая другая? — спросил он.

— Господин?

— Разве не все женщины — женщины, и все рабыни — рабыни?

— Но одна рабыня, это не другая рабыня.

— Верно, — согласился мужчина, — все они изящны и превосходны, все полностью рабыни, и все же каждая рабыня замечательна и драгоценна по-своему.

Это правда, думала Эллен. Каждая женщина, проданная с полки, прилавка или сцены как живое мясо, как собственность, как не больше, чем красивое животное, является всего лишь одной из многих рабынь, и все же каждая чудесно отличается, каждая уникальна.

Как мужчины ищут на рынках свою совершенную рабыню, так и рабыни надеются на своего совершенного господина!

— Тебе не кажется, что Ты становишься наглой рабыней? — спросил он.

— Я уверена, что нет, Господин, — ответила Эллен.

— И это при том, что, если мне не изменяет память, Ты совсем недавно что-то говорила о любви.

— Простите меня, Господин.

— Так Ты любишь меня?

— Да, Господин.

— Ты, всего лишь рабыня, смеешь любить свободного мужчину?

— Простите меня, Господин.

— Рабыня, — задумчиво проговорил мужчина. — Любовь рабыни.

— Мы не можем ничего с собой поделать, Господин, — вздохнула Эллен. — Мы принадлежим вам. На нас ваши ошейники. Мы ваши глубоко и интимно. Мы смиренно служим. Мы приносим вам сандалии. Мы омываем вас. Мы стоим перед вами на коленях. Именно на наших конечностях закреплены ваши цепи. Это вы нами владеете.

— Я понимаю, — кивнул Селий Арконий.

— С самого первого раза, как я вас увидела, — всхлипнула Эллен, — я хотела быть вашей рабыней.

— А когда я первый раз увидел тебя, я сразу захотел иметь тебя своей рабыней, — вдруг признался ее хозяин.

— Господин! — выдохнула она.

— Не для того, чтобы не любить тебя, конечно, — тут же поправился он, — а только, чтобы иметь тебя своей рабыней, как простую шлюху в ошейнике, ну, Ты меня понимаешь.

— Конечно, Господин, — заверила его Эллен.

— Но Ты действительно, насколько я помню, сразу показалась мне, так или иначе, представляющей особый интерес.

— Рабыня счастлива, — улыбнулась девушка.

— Я боролся со своими чувствами к тебе, — признался Селий Арконий.

— Как и я со своими к вам, Господин.

— О-о? — удивленно протянул мужчина.

— Но у меня ничего не получилось!

— Это хорошо, — кивнул он.

— Презирайте меня, если вам захочется, за то что я всего лишь рабыня, и что я хорошо это знаю, но я правда люблю вас.

— Любовью рабыни, — улыбнулся ее хозяин.

— Да, Господин, — согласилась Эллен, — любовью рабыни, беспомощной и уязвимой любовью, которую может дать только рабыня.

— Я понимаю, — заверил ее Селий Арконий, — моя смазливая, фигуристая земная шлюха.

Любовь свободной женщины, если они вообще способны любить, разительно отличаться от любви рабыни. Свободную женщину заботит ее уважение, ее чувство собственного достоинства, ее гордость. Она должна постоянно думать о том, как на нее посмотрят ее подруги и соперницы, что они подумают, и что скажут о ней. Она должна думать о своих активах, собственности и их защите. Все детали контрактов должны быть обговорены, обычно под присмотром писцов-законников. У нее должно быть ясное понимание того, что будет разрешено ее компаньону и на что он рассчитывать не может. Конечно, в виду ее свободы, ее скромность не должна быть поставлена под угрозу. Все детали должны быть урегулированы и оговорены, вплоть до того, как и где он может трогать ее. У нее есть статус и положение в обществе, и она должна заботиться об этом. Она огорожена забором из тысячи препятствий и компромиссов, препятствующих ее самоотверженной капитуляции. Вот и получается, что любовь свободной женщины, если предположить, что она может любить, окружена огромным количеством и разнообразием соображений, тысячей тонких и вредных расчетов, планов и условностей. Надо ли говорить о том, что ничто из этого не входит в кругозор рабыни. Иногда свободная женщина избегает запланированного брака, боясь того, что ее чувства к планируемому компаньону, к ее тревоге и стыду, оказываются более интенсивными, всеобъемлющими, подавляющими и страстными, чем это считается приемлемым для носительницы ее статуса. Она боится, что может начать думать о себе как о рабыне. Бывает и так, что свободный мужчина отказывается от продления семейного договора, если он заподозрит, что желания и потребности его спутницы не достойны свободной женщины. В конце концов, он ищет не рабыню, а свободную женщину, гордую, высокую, благородную свободную женщину, ту, которая соответствует требованиям ее статуса, и окажется способной быть подходящим активом, особенно в том, касается связей и карьеры.

Так что, нам остается только пожалеть бедную свободную женщину, которая могла бы отдать себя своему возлюбленному как рабыня, но не делает этого из-за того, что оказалась закована в цепи гордости. А также презирать глупого свободного мужчину, который не может признать и принять, и радоваться рабыне в женщине.

А теперь рассмотрите свободного мужчину, который столь тщательно вычисляет преимущества товарищеских отношений с той или иной женщиной, столь тщательно отмеряет перспективы отношений с ней, что больше похож на торговца, взвешивающего зерно на весах. Он рассматривает женщину как инструмент для укрепления своего будущего, тем самым, он рассматривает ее еще большей рабыней, чем если бы она на самом деле была рабыней.

То же самое касается и расчетов свободной женщины. Она, закутанная в свои вуали и традиции, презирает мужчин как слабаков, эксплуатирует их, притом, что пользуется их средствами и защитой. Она рассматривает их, как удобства и ничего более, в лучшем случае, как источники социально-экономических благ и преимуществ, исключая, конечно, те радости, которые проистекают из их страданий, из их восхитительного возбуждения, рожденного сотней надежд и желаний, которые она с удовольствием разобьет.

Иногда рабыня узнает, что ее господин собирается вступить в союз с компаньонкой. В таком случае ей следует ожидать скорой продажи. Зачастую это становится для нее большим горем. Разумеется, не стоит ожидать, что запланированная компаньонка станет терпеть рядом с собой столь смущающее присутствие. Свободные женщины хорошо знают, что они не могут конкурировать с рабынями, соответственно, с настойчивостью достойной лучшего применения, они проследят, чтобы такая конкурентка была устранена.

Думаю, что есть смысл, вкратце изложить еще два соображения.

Во-первых, некоторые свободные женщины, печальные и одинокие, недовольные и несчастные, лишенные секса и жаждущие любви, страдающие от многочисленных сковывающих их ограничений и давлений, понимая скуку и пустоту своей жизни, начинают «искать ошейник». Разумеется, сознательно они будут это отрицать. Ярким примером может служить прежняя Леди Мелания из Брундизиума, уже нашедшая свой ошейник. Такие женщины могут по ночам выходить на высокие мосты или заходить на низкие рынки и улицы с мрачной репутацией. Они могут предпринять долгие и опасные путешествия, останавливаться на сомнительных постоялых дворах и так далее. Они могли бы проявлять небрежность в ношении своих вуалей, или, как бы нечаянно показать запястье или лодыжку. Некоторые могут даже переодеваться в рабынь, убеждая самих себя, что это — просто веселая забава, совершенно безопасная. Такие могут даже набраться смелости зайти в пага-таверну, якобы просто посмотреть, что там внутри происходит, или они могут зайти на улицу Клейм, чтобы прогуляться по открытым рынкам или рабским дворам, поглазеть на настоящих рабынь, прикованных цепями или сидящих в клетках. Но как легко в таком месте можно ощутить плотную ткань, внезапно ложащуюся на голову, закрывая обзор, а затем почувствовать ее плотно и безжалостно втиснутой между своими зубами. Они беспомощны в сильных руках. Очень быстро и обильно веревки затянутся на них, возможно, дабы убедить женщин, что теперь они другие, по сравнению с тем, чем они были мгновение назад. И их понесут между домами, потом вниз по лестницам, чтобы оставить в подвале, с заткнутыми ртами, связанных по рукам и ногам, как минимум до сумерек, когда их бросят фургон, возможно, вместе с другими, чтобы вывезти из города.

Во-вторых, нет ничего необычного в том, и об этом уже много раз говорилось ранее, что рабыни влюбляются в своих владельцев. Фактически, это явление весьма распространенное. Не думаю, что это трудно понять, что она принадлежит и так далее. Конечно, любовь рабыни, предположительно, ничего не стоит, так что, она зачастую скрывает свои чувства, настолько хорошо, насколько может. Ведь рабовладелец может быть раздражен или даже возмущен чем-то столь нежелательным и абсурдным как, скажем, явное выражение любви его рабыней. Что ей остается? Только лежать в ногах кровати своего господина и целовать его цепи. Да еще можно, заливаясь слезами, поцеловать кончики пальцев и прижать их к ошейнику. Она боится говорить об этом, поскольку она всего лишь рабыня. Она же не хочет чтобы ее выпороли или, того хуже, продали. В любом случае на изобильном лугу неволи цветок любви находит плодородную почву. Даже если это запрещено, страшно настолько, что повергает в трепет, это пробьет себе дорогу, как родник, прилив или росток цветка. Но какой ужас это может поселить в сердце рабыни!

— Это приемлемо, — сказал Селий Арконий, — рабыня должна любить своего господина.

— Быть может, Господину нравится его рабыня, хотя бы немного, — предположила Эллен.

— Возможно, — пожал он плечами, — самую малость.

— Ваша рабыня просит служить вашему удовольствию, Господин, — прошептала девушка.

И тогда мужчина перешагнул через ее тело, встав на колени с одной стороны от нее, но продолжая удерживать ее запястья.

Эллен чувствовала, что только собрав всю свою волю в кулак, он сопротивляется желанию схватить ее. У нее не было сомнений в том, что через мгновение она будет подвергнута использования достойного рабыни.

И тогда, слишком внезапно, все ее тело, казалось, начало заливать, сильнее чем когда-либо прежде, и это стало для Эллен потрясением, ужаснувшим накалом страсти, беспомощным жаром, подавляющей любовью, полным тотальным подчинением, отчаянной взбесившейся потребностью женщины беспомощно и с любовью отдать себя, во власть своего господина.

Судя по улыбке, от ее господина не укрылось состояние его рабыни.

— Пожалейте рабыню, — попросила она.

Насколько беспомощны бывают рабыни так внезапно оказавшись во власти своих потребностей!

— Похоже, — хмыкнул мужчина, — в твоем соблазнительном маленьком животике горит рабский огонь?

Девушка выгнулась дугой в попытке дотянуться своим телом до его, но мужчина по-прежнему крепко удерживал ее запястья прижатыми к полу. Эллен так и замерла, наполовину лежа, наполовину стоя на коленях, дикими глазами глядя на него.

— Да, Господин, — простонала она. — Мой живот жжет рабский огонь!

— Живот земной женщины?

— Живот той, кто когда-то была женщиной Земли, но теперь только гореанская рабыня с клеймом на ноге и ошейником на горле!

— Я вижу, — кивнул мужчина.

— Я признаю свои потребности! Мне больше не позволено отрицать их! — заявила рабыня, но он продолжал прижимать запястья Эллен к полу, не давая ей дотянуться до себя, и тогда она, набрав воздуха в легкие, выкрикнула: — Я ваша, Господин!

Стоило ему разжать свой захват, как Эллен вскинула руки и попыталась коснуться его лица, но сильные пальцы снова сомкнулись на ее запястьях, остановив в каком-дюйме от себя.

— Я должна дотронуться до вас, — взмолилась она.

Но Селий снова опустил ее руки на пол по обе стороны от ее головы, и Эллен больше не осмелилась поднять их. Девушка поняла что следует вести себя, как если бы она была связана его желанием.

Ее тело задрожало от разочарования.

— Господин? — прошептала Эллен.

Он вытащил гребешки из ее волос, а сами волосы разбросал вокруг нее по полу. Затем Селий снова собрал их и убрал под спину девушки.

Эллен удивленно уставилась на него.

Он встал, выпрямившись во весь свой немаленький рост. Каким высоким, каким сильным, каким могучим казался Эллен, возвышавшийся над ней мужчина.

— На колени, — скомандовал Селий Арконий.

Не мешкая ни секунду, испуганная девушка приняла первое положение. Теперь она стояла перед ним на коленях, его рабыня, голая если не считать ошейника.

— Я могу говорить? — срывающимся от волнения голосом спросила она.

— Да, — разрешил Селий.

— Я прошу разрешения пойти к рабскому кольцу моего господина, — прошептала девушка.

— Нет, — неожиданно отказал он.

— Господин? — опешила Эллен.

— Нет! — рявкнул мужчина. — Нет!

Внезапно он шагнул к рабыне, сгреб ее в руки и закричал:

— Я не могу ждать! Я не желаю ждать! Я хочу тебя сейчас! Немедленно! Я хочу тебя сейчас же в это самое мгновение!

Он немного отстранил Эллен и окинув ее жадным взглядом, крикнул:

— У меня нет сил ждать пока Ты дойдешь до рабского кольца! — заявил он.

— Я всегда у вашем кольца, Господин! — воскликнула рабыня.

— Я не смогу ждать даже те мгновения, что нужны на то, чтобы прикрепить цепь к твоей шее, чтобы замкнуть браслет на твоей лодыжке! — пробормотал он, прижимая свои губы чуть выше ее ошейника, глубоко и властно вдавливая их в горло Эллен.

Как же рабски ей хотелось в тот момент почувствовать себя беспомощно его, быть связанной, быть полностью подчиненной!

— Нет, нет, Господин! — всхлипнула рабыня. — Прикуйте я! Посадите меня на цепь, пожалуйста!

— Что? — опешил мужчина.

— Прикуйте меня, Господин пожалуйста!

Его лицо расплылось в довольной улыбке.

— Моя любовь к вам — вот узы в тысячу раз более сильные, чем цепь на моей шее, чем кандалы на моей ноге! — воскликнула рабыня, глядя на своего господина безумными от потребностей глазами. — Но я хочу цепь! Я прошу о цепи! Я умоляю о кандалах!

— Какая же Ты рабыня! — засмеялся Селий.

— Да, да, рабыня, рабыня! — задыхаясь, проговорила Эллен. — Ваша рабыня, ваша рабыня!

Тогда, громко захохотав, он подхватил ее на руки и легко, без напряжения понес беспомощную рабыню в спальню. Эллен, едва оказавшись на его руках, вцепилась в него и принялась покрывать его страстными, жадными поцелуями.

Уже через считанные мгновения, после того как она была брошена на кровать, цепь сомкнулась на ее шее, а браслет кандалов на лодыжке!

— Только, не на кровати, Господин! — простонала Эллен.

— Молчи! — зарычал мужчина, и, обезумевший от страсти, ударил ее по щеке так, что голова девушки мотнулась в сторону.

Но Эллен тут же повернулась к нему лицом и, не обращая внимания на кровь, наполнившую рот, продолжила целовать его тело, оставляя на нем маленькие, ярко красные печати.

Селий, обхватил рабыню руками и издал радостный, громкий, почти звериный рык. О, как нетерпелив он был с нею. Эллен была взята немедленно, под его крик удовольствия и избытка чувств от обладания ею, его приобретенной рабыней. А она, вцепившись в него руками и ногами, прижимаясь к нему всем телом так плотно, как она только могла, в экстазе и восхищении своего использования, прикованная цепью за шею и за ногу, как бесстыдная рабыня, отдалась ему, со всем изобилием отдающейся рабыни, с тем экстазом, к которому рабыня приговорена, с тем наслаждением, с которым рабыня должна отдаваться, с тем удовольствием, которого не может познать ни одна женщина, пока она не станет рабыней. И Эллен отдавалась, отдавалась, и отдавалась!

— Ты — свободная женщина? — спросил ее хозяин.

— Нет, Господин, — прорыдала Эллен. — Я — рабыня, ваша рабыня!

— Хочешь, я освобожу тебя? — поинтересовался он.

— Нет, Господин! — ответила рабыня. — Лучше оставьте меня в своем ошейнике!

— Можешь не беспокоиться, моя никчемная маленькая варварка, — усмехнулся Селий. — Оставлю. Непременно оставлю!

— Да, Господин! — всхлипнула она. — Да, Господин!

А вскоре уже снова превратилась в извивающуюся в его руках рабыню, простую рабыню, ту, которую я так хорошо знаю, ту, которую ее господин продолжает называть «Эллен», поскольку ему это имя кажется подходящим для его страстной, благодарной, восторженной рабыни, той, что была его, той, что была мною.

Много раз за ту ночь, разными способами, иногда резко, иногда длительно, была она подчинена его желаниям и удовольствиям. И она служила ему, часто, интимно, со всей своей рабскостью и жаждой.

Вот и прошла пора заканчивать этот рассказ.

Это было написано с разрешения моего господина, но идея написания принадлежит другу Селия Аркония, Боску из Порт-Кара. Я очень благодарна своему владельцу за то, что он разрешил мне написать это, как и тому необычному загадочному джентльмену, рыжеволосому ученому и воину, мастеру оружия и господину рабынь, иногда неописуемо жестокому и ужасному, иногда необычайно внимательному и нежному, бескомпромиссному, но понимающему, за то, что он предложить это сделать. Боюсь, что повествование все же слишком очевидно получилось от первого лица, хотя я пыталась сделать его более объективным, ведя рассказ в основном в третьем лице, как это, возможно, приличествует рабыне. Правда, боюсь, что зачастую я навязывала свои чувства, свое видение, а иногда я начинала говорить от первого лица, а не от третьего, как собиралась. Наверное, это правильнее было бы считать рассказом от первого лица, выраженным по большей части в третьем. Однако теперь в этих заключительных замечаниях, я буду говорить в первом лице, не от имени рабыни Эллен, которая в принципе является мною, но от своего собственного лица, от лица рабыня Эллен. Да не сочтут это самонадеянностью.

Возможность написать эту историю стала большой удачей для меня самой. Я должна была рассказать это кому-нибудь, хотя бы самой себе.

Я написала это на больших листах ренсовой бумаги, производимой где-то в дельте Воска, пером и чернилами.

Я не знаю, какая судьба ждет эту рукопись, или будет ли у нее какая-либо судьба, если можно так выразиться. Однако в одном я уверена наверняка, маловероятно, что этому рассказу позволят стать известным в моем прежнем мире. Это не те истины, о которых там можно говорить. Фактически, слишком многие, если такая возможность появится, попытаются предотвратить публикацию этой рукописи. В любом случае, если случится так, что мой рассказ будет опубликован в моем прежнем мире, следует ожидать, что он будет высмеян и осужден, по-разному, с остроумием и напором, с тонкостью и хитростью, со злостью и истерией. Как вы видите, эта рукопись принадлежит к тому жанру, который должен быть подавлен в том мире. Полагаю, что несведущему, робкому и слабому эти истины, должны казаться пугающими, возможно, как когда-то давно пугающими казались истины касающиеся природы, движения земли, природы Солнца, расстояний до звезд. Но на самом деле ничего страшного в этих истинах нет. Не больше, чем в биении сердца и циркуляции крови. Но тем, кто боится учиться, не стоит задумываться над этими вопросами. Пусть они остаются в невежестве, или занимаются, прилагая все свои умения и знания, поддержанием хрупких стен защищающих их анклавы утешительной софистики от ураганов фактов. Я не возражаю. Я не желаю причинить им какой-либо вред. Возможно, для них будет лучше не искать правду. В поиске правды всегда есть опасность, опасность того, что ты ее найдешь.

Так что, я бы не ожидала, что эта рукопись будет издана в моем прежнем мире. Кто осмелится сделать это? Кто рискнет?

Увы, Земля, мой прежний мир, какой красивой Ты могла бы быть!

Как печально, что теперь Ты шагаешь к серому будущему, к целям улья, к идеалам муравьиной кучи. Странно, как демократия докатилась до того, что стала выбором между «шесть плюс шесть» и «двенадцать». Интересно, остался ли среди вас кто-либо, кто может прорваться сквозь ленты их программ обработки сознания и увидеть реальность ясно, во всей ее красе? Остался ли там хоть кто-то, кто может думать своим умом? Неужели, правда и причина должны навсегда остаться отрицаемы, а честность всегда должна быть вне закона? Как странно бороться за свободу слова, приветствовать ее, а затем, одновременно, проконтролировать, чтобы ее не существовало. Интересно, остались ли среди вас те, кого можно было бы назвать человеком, индивидуумом, или там теперь только партии, массы и те, кто ими руководит?

Однако позвольте мне отложить эти трагические мысли.

Земля больше не мой мир. Теперь мой мир — Гор, мир, в котором я — рабыня.

В Аре сейчас неспокойные времена. По-прежнему остается неясным, находится ли Марленус, великий Убар, в городе или нет. Слухов ходит много, часто весьма противоречивых. Спорадическое сопротивление косианской оккупации продолжается. Наемники становятся все наглее. То и дело доходят вести о перестрелках, вспыхивающих между толпами горожан и силами гарнизона, наемников и косианских регулярных отрядов. Иногда случаются столкновения между самими наемниками и косианцами. Мирон, Полемаркос, пытается поддерживать порядок. Репрессии стали делом привычным. Дома горят, магазины грабят. Многих свободных женщин Ара конфисковали для ошейника, заклеймили и отправили на Кос служить чужестранным рабовладельцам. Некоторым пришлось служить пага-рабынями, голыми, в колокольчиках и цепях в тавернах их собственного города. У рабынь, конечно, как у тарсков и кайил нет Домашних Камней. Даже если однажды Ар сможет вернуть себе былую власть, могущество и славу, эти женщины так и останутся рабынями, разве что их продадут прочь из города. Если женщина носила ошейник, носила его по-настоящему, свобода для нее, знаете ли, закрыта навсегда. Она никогда не сможет снова стать действительно свободной, поскольку она, как женщина, познала прикосновение владельцев. Но также, много невольниц доставляется в город, чтобы удовлетворить и умиротворить войска. Похоже, среди них много тех, кого доставили с моей прежней планеты, с Земли. Представляю, как изменится их жизнь! Талена, некоторыми чествуемая как Убара, и осуждаемая другими как предательница, последнее время редко появляется на публике. Говорят, что она прячется внутри подобной крепости Центральной Башни. Я не знаю, каким может быть решение этих запутанных, сложных и опасных вопросов. Меня хранят вдали от всего этого, конечно, ведь я — рабыня. На Горе есть поговорка о том, что любопытство не подобает кейджере. Но как хорошо рабовладельцы понимают наше непрерывное и жадное любопытство! Однако иногда мне кажется, что мой господин держит меня в неведении относительно всего этого не просто потому, что ему нравится держать меня, как говорят гореане в «рабском невежестве», но ради моей же собственной безопасности. Чем меньше я знаю, тем меньше понимаю, тем в большей безопасности, по крайней мере, он так считает, я буду. Нет ничего удивительного в том, что во времена бурь войн и революций, именно у животных есть меньше всего причин чего-либо бояться. В Аре теперь шутят, что сейчас самое хорошее время, чтобы быть кайилой. К тому же, показания рабынь в гореанских судах обычно принимается как доказательство, только если они получены под пыткой.

Но я больше боюсь за благополучие моего господина и его друзей.

Зачастую город кажется спокойным, иногда даже неестественно спокойным, но у меня нет ни малейшего сомнения в том, что под этим внешним спокойствием плетутся интриги, кипят темные, бурные, горячие потоки, строятся опасные и кровавые планы.

Как добр мой хозяин, что позволил мне выразить свои мысли, разрешил мне рассказать эту историю, столь значимую для меня, и одновременно не кажущуюся чем-то необычным или беспрецедентным для кого-то другого. Здесь на женщинах делают бизнес. Конечно, ведь у нас есть цена. Очевидно это большой бизнес. И я нисколько не сомневаюсь, что он превосходно организован. Возможно, некие таинственные, непрослеживаемые, закодированные радиосигналы, перехватываемые на Земле, внесенные в списки с пометкой «неизвестный язык», озадачивающие земные спецслужбы, принадлежат этой форме коммерческого предприятия, и несут информацию о заказах, сообщения разведчиков, координаты объектов, распоряжения на захват и так далее. В любом случае ясно, что корабли работорговцев бороздят космические трассы. Существует дорога, тайная дорога, если можно так выразиться, соединяющая Землю и Гор. И уверяю вас, эта дорога не пустует. Уж я-то знаю. Если Вы — женщина Земли, и вам случайно, тем или иным путем, несмотря на всю невероятность этого, однажды попалась эта рукопись, и Вы несмотря ни на что, прочитали ее, несмотря на все усилия предотвратить это, несмотря на все усилия держать это подальше от вас, знайте, что Гор действительно существует. Эти самые слова пишутся в городе Ар, рукой той, кто когда-то мало чем отличалась от вас, а вот теперь она в рабском ошейнике. И зарубите себе на носу, гордая ранимая женщина Земли, что за вами могут следить, да, буквально за вами, лично за вами, именно за вами, читающей эти строки, могут следить, внимательно, тщательно изучая и делая пометки. Возможно, за вами следят прямо в вашем ярком, прохладном офисе, где Вы работаете, возможно, на пляже, где вам вздумалось помучить мужчин, безнаказанно щеголяя своими рабскими формами, возможно, в театре, куда Вы надели столь изящное черное платье и нитку жемчуга. А быть может, отслеживается каждое ваше движение, когда Вы спешите по улице в туфлях на высоком каблуке и ладно скроенном мужеподобном костюме, или когда Вы в шортах и с сумкой через плечо возвращаетесь из спортзала, надменно вскинув голову. Возможно, кто-то присматривается к вам в супермаркете, где Вы в слаксах и топике, по-дурацки обнажив живот, «живот рабыни», Вы даже представить себе не можете, как некоторые мужчины смотрят на это, толкаете тележку, осматривая полки, сравнивая товары, и делая покупки. Возможно, заправляя бензин, Вы с невинной улыбкой наблюдаете в окно пассажирской стороны, в тайне потешаетесь над мучениями парня у насоса, наслаждаясь вашей предполагаемой беззаботностью и неуязвимостью, не догадываясь, что находитесь под прицелом чьих-то внимательных глаз. А может те же зоркие глаза следят за тем, как Вы выскакиваете из такси, в мини-юбке, так поразительно напоминающей о предметах рабских одежд. А знаете ли Вы, что показывая свои стройные икры, округлые колени, а возможно даже кусочек нагло мелькнувшего, предположительно, недоступного бедра, Вы привлекаете к себе внимание мужчин? Знаете ли Вы об этом? Конечно, знаете. А знаете ли Вы, какими глазами смотрят на вас мужчины, увидевшие вас в такие моменты? Возможно. А может, Вы знаете и то, насколько Вы для них желанны? А если знаете, то не живете ли Вы в трепете, в страхе перед сильными мужскими руками, веревками и ошейником?

Или Вы наивны, и думаете, что это останется незамеченным, или это заметят только слабые и беспомощные мужчины Земли, униженные и поврежденные, которых Вы втайне презираете за то, что они позволили сделать себя такими, которых, к их гневу, Вы можете свободно и безбоязненно оскорблять, насмехаться и дразнить, при этом без страха перед последствиями, нагло выставлять напоказ самих себя, словно восхитительные и провоцирующие товары, которые их культура даже не разрешает внимательно рассмотреть? Не поделом ли им? Как это забавно для вас! Ну конечно, у вас ведь нет причин для страха! Вы же не рабыня. Нет. А может Вы просто пока не рабыня, по крайней мере, в строго юридическом смысле. Я оставляю без внимания понятие «прирожденной рабыни», той, кто в мире природы, без долгих размышлений, была бы соответственно порабощена, быстро, по закону, с клеймом и ошейником, которому она и принадлежит.

Но все это, знаете ли, может не остаться незамеченным, или замеченными без пользы, став лишь причиной страдания наблюдавшего.

Есть другие возможности. Другие реальные возможности.

Вспомните о таинственных, необъяснимых, неподдающихся декодировке радиосигналах.

Кто-то может наблюдать за вами, о чем Вы совершенно не подозреваете, и не сознаете того, что невольно стали объектом пристального наблюдения. Не исключено, что прямо сейчас кто-то с глубокомысленным видом рассматривает, как могли бы Вы смотреться в сирике, этом замечательном рабском аксессуаре, представляющем собой ошейник, соединенный цепями с ручными и ножными кандалами. А может он прикидывает, делая записи в блокнот, вашу вероятную цену, представляя, как вас выталкивают на сцену ваших первых рабских торгов, или как Вы выходите на нее позже, уже будучи информированной и обученной. И вот тогда все ваши законы, политика, идеология, юридические казусы, ваши мелочные угрозы, тысяча устройств, придуманных ради получения власти, с помощью которой можно управлять, унижать, приручать и разрушать мужчин, окажутся бесполезными. Вспомните о них, об этих законах и устройствах, когда будете сидеть в гореанской темнице на цепи, голой, в ошейнике, с выжженной отметиной на бедре, среди других рабынь ожидающих, когда их поведут на аукционную площадку.

И с вами рядом могут быть другие женщины, прикованные к той же самой цепи, которую они, вероятно, ценят гораздо выше чем Вы, и их ошейники заперты на них также надежно, как и ваши, их цепи держат их также отлично, как и вас, их тела столь же обнажены, их отбирали также тщательно как вас, тихих, нежных, любящих, полных потребностей, естественных. Но эти женщины, по сравнению с вами, изначально были куда менее удалены от своего пола. Эти женщины посчитали ниже своего достоинства стремиться стать гротескными копиями мужчин, этакими чудовищными трансмодификациями человеческой действительности. Над этими женщинами оказалась не властна чудовищная машина пропаганды, их не смогли заставить верить катехизисам нигилизма, ужаса и ненависти, и им не составило труда обнаружить особенную неудовлетворительность и пустоту, идиосинкратический характер служащих интересам определенной партии или группы разнообразных банальных фраз и лозунгов, ложь которых кто-то пытается наложить на них. Эти женщины, изначально познали свою женскую природу, радикальную и глубокую, даже, несмотря на всю пропаганду и обработку их сознания, и они даже на Земле стремились исполнять свою женственность, пытаясь найти мужчин, которым они могли бы служить, тех мужчин, которые могли бы понять их и дорожить ими, но при этом дали бы им доминирование, которого они жаждут, тех мужчин, которые бы могли приставить свое мужское начало к их женскому, Янь к Иню, мужчин которые проследили бы, чтобы они были теми, кем они желают быть, недвусмысленно поставив их на их место, и владеть ими полностью, красиво и бескомпромиссно.

Но даже такие женщины должны ожидать знакомство с плетью, если они вызовут хотя бы минимальное неудовольствие. Они тоже — рабыни, ровно настолько же, насколько и все остальные, полностью рабыни.

Женщины многих типов могут оказаться на Горе, вкусы и интересы потенциальных покупателей варьируются в широких пределах. И рынки стремятся предоставить товар на любой вкус.

Очевидно, существуют «списки спроса». Интересно, не найдется ли ваш тип в таком списке. Интересно, нет ли лично вас, как представительницы такого типа, уже теперь в таком списке, в колонке разработки, или в строке предложения, а может уже в графе похищения, чтобы удовлетворить данный запрос.

Надменную унизят. Из дерзкой выбьют ее дерзость. Инертную пробудят, а фригидную разожгут, превратив в беспомощную, пресмыкающуюся и полную потребностей. Неуклюжую научат изящности, а простушку ее красоте. Ту, что стремилась доминировать, саму заставят подчиняться, а те, кто хотел, чтобы их обслуживали, будут служить сами.

Но у всех будет общий знаменатель, все будут принадлежать, все будут рабынями. Все, рано или поздно, изучат, причем полностью, свою женственность.

Гореанские свободные женщины могут быть капризными и неприятными. Но боль, которую гореанские мужчины примут от своих свободных женщин, из уважения к их свободе и общему для них Домашнему Камню, они не простят и не примут от рабынь.

Это главное, что вам надо помнить, если Вы окажетесь на Горе. Безусловно, Вы быстро изучите это.

Возможно, именно Вы будете отобраны. Возможно, сами того не ведая, Вы уже отобраны. Интересно. Возможно, ваши бумаги уже готовы. Интересная мысль. Любопытно, когда они придут за вами?

Потребуется некоторое время, чтобы нагреть железо, которое пометит вас.

Возможно, ошейник уже ждет вас, правильного размера, плотно прилегающий, но не тугой. Обычный ошейник — вещь довольно удобная. У вас, конечно, не получится стянуть его. Он будет сидеть на вас легко, почти незаметно, но надежно, можете мне поверить. Интересно, что на нем будет выгравировано? Если кто-то заказал вас, да — да именно вас, на нем уже что-то может быть выгравировано. Большинство женщин, конечно, пойдут на рынки.

Ошейник, как большинство из вас теперь знает, обычно носят замком назад. Вас быстро приучат держать его там. Если присмотреться внимательно, то его можно разглядеть под вашими волосами.

Гореанская рабыня должна быть чрезвычайно осторожной во всем, даже в такой мелочи, как положение замка ее ошейника. Она не свободная женщина. Она должна следить за тем, чтобы ее господин был доволен ей, ее внешним видом и поведением.

Я думаю, что нет особого смысла давать вам множество советов относительно всего, что может вас здесь ждать.

Большую часть того, что Вы должны знать, вам и так ясно дадут понять. Я могу только предупредить вас, что мужчины Гора совершенно не похожи на землян. Вы просто не будете готовы к встрече ними. Их не сломили и не приручили. Не думайте, что Вы сможете справиться с ними, как Вы справились с мужчинами на Земле. Даже не пытайтесь управлять ими, если не готовы ответить за последствия. Помните, что они будут рассматривать вас, как то, чем Вы являетесь, и чем вскоре осознаете себя всего лишь их законной рабыней, тем лучше для вас.

Безусловно, хотя мужчины Гора в среднем крупнее и сильнее землян, я уверена, что главные различия между ними лежат в значительной мере в области культуры. Несомненно, на Земле, так или иначе, несмотря на все обстоятельства, остались настоящие мужчины, владельцы. Они редки и драгоценны. Зато на Горе таких в изобилии, фактически, это почти универсальный тип мужчин. Гореанских юношей, например, рано начинают приучать к присмотру и управлению, обучению и наказанию, связыванию и заковыванию и многим другим нюансам обращения с рабынями. Есть даже игры, проводимые на широких кортах с низкой оградой, и протекающие с множеством болельщиков, в которых подростки соревнуются, охотясь на рабынь других ребят, а рабыни прилагают все усилия, чтобы уклониться от захвата, чтобы ее собственный хозяин мог выиграть больше очков, чем ее преследователь. Эти соревнования ведутся на время, то есть определяется, сколько времени уйдет у конкурсанта на то, чтобы изловить его соблазнительную добычу, связать по рукам и ногам и швырнуть свой беспомощный, бесполезно извивающийся и вырывающийся трофей на песок перед судьями. Любую девушку, которую заподозрят в том, что она не приложила все усилия, чтобы уклониться от поимки, непременно накажут плетью.

Почему из нас получаются превосходные рабыни?

Мы становимся отличными рабынями, возможно в первую очередь, по крайней мере, вначале, потому что мы знаем, что нас будут бить, если мы таковыми не станем. Да и впоследствии, если нами будут не полностью довольны, мы знаем, что нас будут пороть. В конце концов, мы — рабыни. Но не надо неправильно понимать такие вещи. Гореанские мужчины, требовательны и суровы, но редко жестоки. Это не в их характере. Подобное, как мне кажется, более распространено на Земле, где, боюсь, к сожалению, есть некоторые мужчины, надеюсь, немногие, которые видят в женщине не столько поразительное и восхитительное достояние, не столько соблазнительное, волнующее привлекательное, красивое, желанное домашнее животное, не столько имущество, которое следует искать, иметь, смаковать, праздновать, дорожить и использовать, сколько нечто чуждое, что можно повредить, сломать, как это не покажется странно и непонятно, ради своего удовольствия. Независимо от того, чем это может быть, или чем это объясняется, это не является гореанским стилем. Гореанский владелец редко, если когда-либо вообще, причиняет беспричинную боль. В чем смысл этого? Точно так же он никогда не будет жестоко обращаться с детьми, мучить мелких животных или что-то в этом роде. Гореане такого просто бы не поняли. А если бы они попытались понять, то несомненно, сочли бы их покушениями на честь.

Безусловно, рабыню можно выпороть по любой причине, или даже без всякой причины. Это понимание помогает ей понять, что она — рабыня. Это добавляет аромат к ее существованию.

Рабыня желает служить и ублажать. Будьте строги с нею, но терпеливы. Помогите ей изучить ее ошейник. Разве она рано или поздно не станет прекрасным домашним животным? Но не подвергайте ее бессмысленной жестокости, от этого она будет смущена и несчастна. Удостоверьтесь, что она знает, что Вы хотите от нее, и она приложит все усилия, чтобы видеть, что Вы ей довольны. В конце концов, Вы ее владелец. Помогите ей стать тем, чем она сама хочет быть, заботливым, зависимым сокровищем. Только говорите ей, насколько важна и драгоценна она для вас. Обращайтесь с ней хорошо, и она будет ваше мечтой об удовольствии. Но если она окажет хоть толику упорства и неповиновения, накажите ее, сурово и эффективно. Удостоверьтесь, что она ясно понимает, за что она наказана. Точно так же, если она не в состоянии полностью вас удовлетворить, ее следует наказать, но опять же сообщив ей о том, в каком пункте она, возможно, была далека от совершенства, согласно вашим требованиям к рабыне. Конечно, следует следить за тем, чтобы она заботилась о своей внешности, походке, осанке, поведении и речи. Она не свободная женщина. Вы должны видеть, что в Вашем присутствии она держится соответственно, становится на колени должным образом и так далее. Вы, если Вы желаете, можете поощрить ее толикой внимания и подачкой. Леденец, брошенный перед ней на пол в качестве поощрения, может оказаться эффективнее трех ударов стрекалом в наказание. Если Вы желаете, Вы можете при случае помочь ей перенести ее рабские потребности. Следует понимать, что эти потребности, поскольку она не свободная женщина, являются острыми и жестокими. Порой рабыне крайне трудно их выдержать. Соответственно, будьте терпеливы с нею. Часто она будет вынуждена просто беспомощно извиваться в ваших цепях и, задыхаясь, тянуться к вам своим телом. Вообразите ее благодарность, когда, наконец, всего лишь прикосновением, Вы даете ей облегчение, о котором она просила.

Помните, что рабыня не свободная женщина. Она — собственность, домашнее животное, но животное прекрасное, которому Вы оказали любезность, предоставив дом и кров, держа ее для своего обслуживания и удовольствия.

Вы хотите получить от нее больше? Как тогда нужно обращаться с ней? Она — животное, а потому ответ очевиден. Ей, во всех смыслах и без каких-либо ограничений следует полностью и превосходно владеть. В таких вопросах не должно быть промедлений или уступок.

Если Вы ей не полностью удовлетворены, не смущайтесь использовать плеть. Просто помните, что она не свободная женщина. Она — рабыня.

Итак, дорогая читательница, помни, что господин — все, а Ты — ничто. Ты можешь любить его. И возможно он даже будет любить тебя. Как рабыня, Ты будешь жить самой постыдной и самая прекрасной из жизней. Ты будешь знать удовольствия, которые навсегда останутся вне кругозора свободной женщины.

Нет ничего странного в том, что сильнее всех любовь женщины в ошейнике. Ибо в ошейнике она — вершина женщины.

Люби и служи своему господину.

Это — то, что для чего Ты нужна, милая шлюха.

Не забывайте красиво носить свою тунику и держать замок ошейника сзади.

В конце концов, Ты же не хочешь освежить знакомство с плетью?

Желаю тебе всего хорошего.

Пора заканчивать этот рассказ.

Я целую кончики пальцев и касаюсь своего ошейника. Его надел на меня мой господин, которого я люблю. Я — его рабыня. Я желаю служить ему. Я готова умереть для него.

Интересно, может ли кто-либо из вас понять это, или это звучит странно, озадачивающе, чуждо и непостижимо? Но все же я думаю, что большинство понимает это. Эти вещи могут быть глубокими, но они не странные и не незнакомые. Они очень близки всем нам.

Я проделала долгий путь. Я больше не на Земле. Я вернулась к биологическому наследию моего пола. Я научилась называть мужчин «Господин», поскольку я — женщина, а они — настоящие мужчины, они — мои владельцы. Мне жаль моих сестер, не познавших ошейника. Насколько не полны они. Я была самой свободной из свободных, или думала о себе так. А теперь, оказавшись среди самых порабощенных из порабощенных, я все же, и именно благодаря этому, чувствую себя самой свободной из свободных. По-настоящему свободной. Поскольку я больше не веду войну с самой собой. Я теперь едина с моей природой. Я наконец-то пришла домой. Пришла домой к самой себе, к самым глубинным истинам моего существа. Я у ног господина. Это то место, которому я принадлежу. Я могу доставлять удовольствие ему, моему господину!

Вот! Я слышу, что он приближается!

Я должна спешить к двери и встречать его там стоя на колеях!