Приз Гора

Глава 19 Происшествие на тарновом чердаке

— Магазин Бонто сожгли! Его самого схватили косианцы! — крикнул Фел Дорон, врываясь в центральный зал чердака из внутренней двери.

Порт, в этот момент заплетавший лозой разрыв в плетении одной из легких тарновых корзин, оторвался от работы и бросил на него дикий взгляд.

— Бонто ничего не знает, — сердито сказал Порт, вставая на ноги. — Он невиновен. Он не вовлечен.

— О чем Вы говорите? — поинтересовался Селий Арконий, выглядывая из-за седла, которое ремонтировал.

— Ты уверен, что твой Домашний Камень — это Домашний Камень Ара? — внезапно спросил его Порт, в голосе которого послышались нотки отчаяния.

— Ясное дело, — ответил Селий Арконий, явно озадаченный таким вопросом.

— Что случилось? — осведомился Терсий Майор, вышедший из темной морозильной кладовой, где хранились куски мяса, проложенные кусками льда и присыпанные опилками.

— Магазин Бонто сожгли, а его самого схватили, — передал ему новость Порт Каньо.

— Но за что? — удивился Терсий Майор. — Разве он не платил положенные налоги? Разве он не выказывал уважение к косианцам?

— Они прочесывают город, — сказал Фел Дорон. — Они арестовывают и жгут, по первому подозрению, почти по прихоти. Косианских слинов охватило безумие. Они ищут Бригаду Дельта!

— Нет никой Бригады, — отмахнулся Селий Арконий. — Это — миф.

Порт, Фел Дорон и Терсий Майор обменялись взглядами.

— Она существует, — наконец Порт Каньо, — но она неэффективна и медлительна. Мы должны действовать без оглядки от нее.

Вдруг тарн, один из нескольких находившихся в отгороженной решеткой зоне, закричал и расправил свои крылья.

Эллен мало что поняла из происходящего. В тот момент она была поблизости, в открытой, пустой клетке, где стоя на коленях рядом с ведром воды, елозила щеткой по настилу, оттирая грязь. Она прекрасно слышала голоса мужчин, а если бы оглянулась, то и увидела бы их сквозь прутья решетки. Рабыня была раздета догола, но не по причине наказания, а просто так было удобнее для той работы, которую ей поручили.

— В данный момент активные действия были бы преждевременны, — заметил Терсий Майор.

— Но что изменилось? Что могло подтолкнуть косианцев к таким действиям? — поинтересовался Порт Каньо.

— Никто ничего не знает, — раздраженно бросил Фел Дорон. — Ходят слухи, что что-то произошло во дворце.

— Выгляни на улицу! — велел Порт, обращаясь к Терсию Майору.

Тот поспешил к большим воротам, выскользнул на платформу, но уже через мгновение влетел обратно и сообщил:

— Внизу какое-то волнение. Беготня, крики.

— Слышал, что Мирон Полемаркос с Темоса, прибыл в город, — сказал Фел Дорон.

Мирон Полемаркос был командующим армии косианцев и их наемников оккупировавшей город. Обычно он жил в собственном лагере вне стен города. Говорили, что он приходился кузеном Луриусу из Джада, Убару Коса.

— С чем связано беспокойство внизу? — крикнул Порт Терсию, снова вышедшему на платформу.

— Ничего не разобрать, — отозвался Терсий.

— Талена обратится к горожанам из Центральной Башни, — сказал Селий Арконий. — Она успокоит людей.

— Талена! — не скрывая злобы, воскликнул Порт.

— Ну да, наша Убара, — кивнул Селий.

— Фальшивая Убара! — крикнул Порт в ярости.

— Эй, Порт! — позвал Терсий снаружи. — Гвардейцы на мостах! Они могут направляться сюда!

— Почему? — удивился Селий Арконий.

Порт заметно побледнел.

— Они могут направляться куда угодно! — попытался успокоить его Фел Дорон.

— Нет, — протянул Порту, посмотрев на Терсия, вернувшегося с платформы. — Не куда угодно. Тарны. Только они могут в любой момент покинуть город. — Все кто владеет тарнами — под подозрением. Нисколько не сомневаюсь, что они обыскивают все тарновые чердаки в городе.

— Зачем? — удивился Арконий.

— Думаю, что они обязательно придут сюда, — пошептал Терсий.

— Какое это имеет значение? — поинтересовался Арконий. — Нам-то чего бояться?

Порт, не говоря ни слова, бросился в свою контору, и вскоре вернулся, неся на плече тяжелый сверток, из которого явно слышалось бряканье металла. В руке он сжимал тарновое стрекало. Сбросив замок, мужчина вбежал в огромное отгороженное мощной решеткой пространство, в котором в данный момент находились несколько гигантских крылатых монстров. Изнутри тут же послышались его крики, треск электрических разрядов, замелькали яркие вспышки.

Птицы встревожились, сердито заклекотали, но перед стрекалом спасовали и расступились в стороны. Порт проскочил мимо них к дальней стене огромного сарая, и зарыл в соломе свой таинственный сверток. Закончив со своим делом, он, сердито покрикивая на птиц и дважды отбивая стрекалом их выпады в его сторону, вернулся в центральный зал и запер ворота. Стрекало тарнмейстер спрятал в нишу в стене, закрывавшуюся доской. Едва он успел закончить свои мероприятия, как кто-то, грубо и настойчиво забарабанил в двери лестничной площадки.

Эллен украдкой заглянула в огромный, зарешеченный тарновый загон, где Порт спрятал свой таинственный сверток. Два тарна подошли и склонили к тому месту свои клювы, однако сразу потеряли интерес и вернулись на насесты. Очевидно сверток не содержал ничего привлекательного для них.

— Продолжай работу, — прикрикнул на нее Порт, и девушка, покорно, опустила голову и принялась тереть щеткой с жесткой толстой упругой щетиной по влажному полу.

— Ах, Господа, добро пожаловать! — радушно пригласил посетителей Порт Каньо, открывая внутреннюю дверь.

Но через дверь буквально ворвались несколько гвардейцев с копьями наперевес. Шлемы всех венчали желтые гребни.

— Кто здесь тарнмейстер? — грубо поинтересовался лидер незваных гостей, офицер в звании лейтенанта, или, пожалуй, было бы правильнее перевести его чин, как подкапитан.

— Я, благородный Господин, — отозвался Порт.

— Остальные, — объявил офицер, указывая на Фела Дорона, Терсия Майора и Селия Аркония, — на колени. Вы в присутствии солдат Коса.

Все трое, один за другим, опустились на колени. Последним это сделал не скрывавший раздражения Селий Арконий.

— А Ты покажешь мне все договоры аренды и найма, записи всех прилетов и вылетов, отчеты обо всем бизнесе твоего предприятия за последний месяц.

— С удовольствием вам все покажу, — заверил его Порт Каньо.

— Сколько всего к тебя тарнов? — уточнил офицер.

— Восемнадцать, — ответил Порт. — В данный момент одиннадцать здесь.

— Ты можешь объяснить, где сейчас находятся остальные?

— Конечно, — кивнул хозяин Эллен и направился в свой кабинет.

Офицер повернулся к своим людям и бросил:

— Обыскать это место. Ищите тщательно.

Солдаты немедленно начали рыться в открытой зоне чердака, разбрасывая седла и сбруи, переворачивая тарновые корзины, вытряхивая на пол содержимое коробок и ящиков, расшвыривая солому по углам, тыкая в нее копьями. Они обыскали даже закуток Эллен. Девушка слышала, как наконечник копья отодвинул цепь, прикрепленную к тяжелому кольцу. Последнее время ее редко сажали на цепь, однако аксессуар по-прежнему оставался на своем месте, и она знала, что в любой момент тяжелый ошейник мог снова сомкнуться на ее шее, удерживая у кольца в ожидании решения мужчин.

Гвардейцы подвергли обыску также кухню и жилые комнаты Порта Каньо и его работников, вывалили содержимое сундуков, сбросили все вещи с полок. В кладовой они разрезали все мешки. Правда, ни один из них так и не зашел в зону занятую тарнами. Но пустые клетки они исследовали досконально. В том числе и ту клетку, в которой стоя на карачках и опустив голову, спрятав лицо за занавесом ниспадавших, волос трудилась Эллен. Она, выполняя ранее отданную ей команду, продолжала тщательно и методично водить щеткой вдоль волокон досок. Эллен понимала, что упавшие вниз волосы больше не скрывали замка ее ошейника, выставляя его напоказ перед мужчинами. Также с тревогой вспомнила то, что вид ошейника запертого на шее женщины, имеет тенденцию стимулировать мужчин сексуально. В конце концов, он указывает на то, что его носительница — рабыня, объявляя ее мужской собственностью со всеми вытекающими из этого последствиями, и со всем, что это может значить для похотливого, сильного, властного животного — мужчины.

— Нашли что-нибудь? — спросил офицер, появляясь из офиса Порта с пачкой бумаг в руках.

Несомненно, эти документы предстояло исследовать в другом месте и другими людьми. Он скатал бумаги в рулон, сунул в сумку, висевшую у него на боку.

— Ничего, — доложил ему капрал.

— Тут рабыня, — сообщил один из его мужчин, указывая на Эллен.

Офицер повернулся и окинул девушку оценивающим взглядом. Эллен, понимая, что оказалась под его пристальными глазами, оставила в покое щетку и встала на колени около ведра, лицом к нему, но, не поднимая головы. Колени она не забыла расставить максимально широко.

— Шлюха, — прошипел Селий Арконий, заслужив сердитый взгляд рабыни.

Он что, забыл, что она должна вставать на колени именно так? Она была тем видом рабыни, которой это предписывалось! Она же не хотела быть избитой. К тому же, не он ли сам частенько требовал от нее принять именно такое положение?

— На живот, — скомандовал ей офицер. — Ко мне, рабыня.

Эллен легла на живот и поползла, сначала по мокрым доскам пустой клетки, а потом, миновав открытые ворота, по сухому усыпанному соломой полу зала, к его ногам. Наконец, она вытянулась ничком у ног подкапитана, повернув голову вправо и прижав ладони согнутых в локтях рук к полу.

— Разве тебя не научили тому, что надо целовать ноги мужчины? — поинтересовался мужчина.

Эллен, ныне не более чем юная порабощенная красотка, для которой Земля, вместе с ее степенью доктора философии остались далеко позади, беспрекословно и послушно, как и положено рабыне, припала губами к его ногам.

— Шлюха, шлюха! — попытался оскорбить ее Селий Арконий.

— А что насчет тарнового загона? — осведомился офицер. — Его обыскали?

Его люди обменялись тревожными взглядами.

— Нет, — наконец ответил один из них.

— Ну так обыщите, — велел их командир.

— Но там же тарны, — напомнил ему его подчиненный.

— Дай сюда тарновое стрекало, — потребовал офицер, повернувшись к Порту Каньо.

Порт развел руками, словно сожаления, и сообщил:

— У нас здесь нет стрекал для тарнов.

Косианец вперил в него сердитый взгляд.

— Это же всего лишь грузовые тарны, — пояснил Порт, — медлительные и неуклюжие. Они довольно смирные птицы. Зачем нам иметь стрекало, работая с ними?

Подкапитан подошел к воротам клетки и, откинув щеколду, обеими руками схватился за створку и приоткрыл ее на фут. Это были большие, тяжелые и зарешеченные ворота высотой примерно четырнадцать — пятнадцать футов, и футов десять шириной. Тарн легко может преодолеть их шагом, но он не сможет расправить в их створе свои крылья, не говоря уже о том, чтобы пролететь сквозь них. Обычно птицу запрягают в клетке, а затем, за уздечку выводят из ворот. По возвращении на чердак из полета, их обычно распрягают снаружи, за исключением уздечки, посредством которой заводят внутрь и только там снимают и ее. Тарны немедленно, всполошились и уставились на незваного гостя немигающими глазами. Было заметно, что уверенность офицера пошла на убыль.

— Только трусы боятся тарнов, — пробурчал себе под нос Порт Каньо.

Наконец, офицер приоткрыл ворота еще чуть-чуть и попытался протиснуться внутрь. Вот только едва в загоне появилась фигура незнакомца, человека совершенно неизвестного тарнам, как одна из птиц слетела с насеста, и одним броском оказалась перед воротами. Косианец еле успел выскользнуть назад сквозь узкую щель, как в то место решетки, где только что была его рука, врезался желтый, похожий на ятаган клюв.

— Так значит, говоришь, смирные птички? — раздраженно прошипел офицер, поворачиваясь к Порту Каньо.

— Откуда мне знать, что с ними случилось? — развел руками тарнмейстер. — Может просто они вас не знают.

— Уже поздно, а нам надо еще несколько других мест проверить, — намекнул один из солдат.

— Точно, и не мало, — поддержал его капрал.

— Встать, — скомандовал офицер рабыне.

Эллен немедленно поднялась, повернулась к нему лицом и замерла.

Косианец скользя оценивающим взглядом по телу девушки, обошел вокруг нее. Остановился перед ней, с удовольствием пощупал и погладил ее грудь. У Эллен перехватило дыхание, и вырвался неожиданный негромкий возбужденный стон, но она не осмелилась сопротивляться или протестовать. Все же она была рабыней. Ее можно было ощупывать и трогать так, как хотелось мужчинам. Мужчина скользнул ладонью вниз по ее талии и сжал руку на левой ягодице. Девушка рефлекторно дернулась и отшатнулась от него. Офицер улыбнулся и, убрав руку, приказал:

— Открой рот.

Эллен широко открыла рот, и офицер, сунув пальцы, растянул ее челюсти еще шире, до болезненного стона, и осмотрел ротовую полость. Наконец, мужчина убрал руку, и она, закрыв рот, опустила голову.

— Варварка, — сообщил Порт.

— Видел, — кивнул подкапитан. — Кроме того, у нее на левом плече варварское клеймо.

Понятно, что под клеймом он подразумевал шрам от прививки.

— Она — варварка, — повторил Порт, с оттенком пренебрежения в голосе.

— Однако это, — пожал плечами косианец, — как и маленькие шрамы на плечах, как мне кажется, не уменьшает их ценности на рынках.

— Она — дешевый кусок варварского рабского мяса, — проворчал стоявший на коленях Селий Арконий.

— А я думаю, что она довольно привлекательная, — усмехнулся офицер. — На мой взгляд, она неплохо смотрелась бы, прикованная за шею цепью к рабскому каравану. И я не думаю, что она была бы худшей бусиной в ожерелье работорговца.

— Никчемная варварка, — пожал плечами Порт Каньо.

— Конечно, она никчемная, — согласился косианец, — хотя бы потому, что она рабыня, и в особенности потому, что она просто рабыня-варварка.

— Она — низкая, дешевая рабыня, — продолжил хулить ее тарнмейстер, — она хороша только для чистки клеток, насестов, разноски воды и мяса, замены соломы и прочих самых низких работ.

— Э нет, — протянул офицер. — Она вовсе не рабыня для переноски тяжестей. Вон она какая, маленькая красивая штучка! Она куда лучше подходит к более нежным, более женским задачам, вроде облизывания мужских ног.

— Уверен, Вы сами можете видеть, насколько она бедна как рабыня, — не унимался Порт, — насколько она никчемный и бедный товар.

— Признаться, как раз этого-то я в ней и не могу рассмотреть, — ухмыльнулся косианец.

— Я видывал жаб, которые были более привлекательны, — буркнул Селий Арконий.

«Насколько же Ты ненавистен мне, Селий Арконий», — подумала Эллен.

— Такие жабы как эта, прекрасно распродаются, — заметил офицер.

«Что, получил, Селий», — злорадно подумала девушка.

— Она простушка, — снова вставил слово молодой человек.

«Не настолько я проста, как кое-кто тут думает, — мысленно возмутилась Эллен. — Я вообще не проста!»

— К тому же, ее недолго отмыть и расчесать, — добавил офицер.

— Все равно, низкая рабыня, — пренебрежительно бросил Порт.

— Представь ее с колокольчиками и в прозрачном рабском шелке, — предложил подкапитан.

— В пага-таверне на Косе? — недовольно поинтересовался тарнмейстер.

— Почему нет? — пожал плечами косианец.

— Она слишком обыденная для этого, — снова влез со своим комментарием Селий Арконий.

«Вовсе нет, — подумала Эллен. — Я видела себя в зеркале!»

— Она, конечно, юна, — признал офицер, — но если кто-то думает, что она обыденная, то я подозреваю, что у него серьезные проблемы со зрением.

«Вот тебе, Селий Арконий», — мысленно усмехнулась она.

— Но Вы же не можете найти ее хоть немного интересной, — заметил молодой человек.

— У нее изящные черты лица и миниатюрная, но красивая фигура, — сказал офицер.

«Как мужчины могут думать и обсуждать меня при мне! — возмутилась девушка, а затем, остро ощутив ошейник на своей шее, подумала: — Но, с другой стороны, разве я не товар?»

— Она — ничто, — бросил Селий Арконий.

— Нет, — покачал головой косианец. — Ты неправ. Она — изысканно красивая рабыня.

— Ерунда, — буркнул молодой тарнстер.

«И совсем не ерунда, — подумала Эллен. — У кого-то уши заложило, и он не слышал оценку? Он — офицер. Можно не сомневаться, что ему приходилось оценивать многих женщин. Но не может ли быть так, что я красива, и даже, как он сказал, изысканно красива, только потому, что я рабыня?»

— Я конфискую ее от имени Коса, — заявил подкапитан.

— Нет! — крикнул Селий Арконий, и вскочил бы на ноги, если бы не торец копья, легший на его плечо и державший его на месте.

— Пожалуйста, нет, Господин! — взмолилась Эллен.

— Тебе дали разрешение говорить? — осведомился офицер.

— Нет, Господин, — всхлипнула рабыня. — Простите меня, Господин!

Но было поздно, косианец уже запустил левую руку в ее волосы и, крепко удерживая, наотмашь хлестнул по щекам, сначала по одной, потом по другой, сначала открытой ладонью, затем тыльной стороной правой руки. Эллен почувствовала во рту солоноватый вкус крови.

— Простите меня, Господин, — простонала она, опустив голову. — Пожалуйста, простите меня, Господин.

Мужчина открыл свой кошель и, вытащив из него небольшой, тонкий, прямоугольный металлический жетон, прикрепил к ее ошейнику. Эллен не сомневалась, что в его кошеле было много подобных жетонов.

— Сегодня вечером я пришлю сюда работорговца или помощника работорговца, чтобы забрать ее, — сообщил офицер Порту Каньо.

— Кос хорошо относится к своим союзникам, — с горечью проговорил тарнмейстер.

— Законы Коса идут на наконечниках копий Коса, — пожал плечами косианец и, повернувшись, направился к двери.

Его подчиненные повернулись вслед за ним.

— Сэр, — окликнул его Порт Каньо и, когда офицер обернулся, сказал: — Кажется, в городе, на улицах, происходят некоторые волнения. Что-то случилось?

— Ничего, — ответил косианец, и в сопровождении своих людей покинул чердак.

— Они могут вернуться позже с тарновыми стрекалами, — заметил Фел Дорон.

Но Порт, не обращая внимания на его предупреждение, подошел к Эллен, все еще неподвижно стоявшей на том же месте, и, повернув жетон, свисавший с ее ошейника, прочитал:

— Конфисковано от имени Коса.

— Вы должны отказаться от нее, Порт, — сказал Терсий.

— Нет! — воскликнул Селий Арконий.

Эллен пораженно уставилась на него. Не в его силах было предотвратить ее конфискацию, поскольку она была просто собственностью. Но тогда, почему он так кричит? Конечно, он не о ней же он заботится. Он был просто неспособен на такие чувства. Он был не больше, чем тщеславное, бесчувственное, высокомерное животное. Также, мужчины не задумываются о таких как она. Ведь она же не свободная, она всего лишь рабыня.

Однако Эллен вспомнила эффект, который она оказывала на него и, должно быть, оказывает и сейчас. Конечно, у него были причины кричать.

Ей также вспомнилось и то, как она его презирала и ненавидела. И как боялась того, что может принадлежать ему. Эллен знала, что он жаждал ее, как лев свежего теплого мяса. Она, бывшая женщина Земли, боялась, что было естественно и понятно, принадлежать гореанину. Мужчины ее мира не подготовили ее к такой судьбе. Ее пугала сама мысль о том, чтобы думать о себе, как о беспомощной рабыне, оказавшейся во власти таких мужчин, настоящих гореан, во власти таких мужественных, суровых, требовательных, диких, опасных хищников. Просто она понимала, что в том отчаянно затруднительном положении у нее не останется никакого выбора, абсолютно никакого, кроме как быть уязвимым, беспомощным объектом их неутолимой, бескомпромиссной, необузданной жажды, и что ей придется успокаивать эту жажду и служить им со всем своим порабощенным очарованием, немедленно, отлично, без сомнений.

«Как я ненавижу его, — подумала Эллен. — Ну ничего, скоро я избавлюсь от него! Замечательно! Меня теперь ждет новое рабство и новые рабовладельцы. Великолепно!»

И Эллен вспомнила, как рада она было держать его на расстоянии, как забавляло ее то, что он горел от потребностей, страдал от желания.

Ее глаза начали заполняться слезами.

Но вдруг она увидела, что он не отрывает глаз от нее и, самодовольно улыбнувшись, нахально вскинула голову. «Гори, — подумала Эллен, — пылай Селий Арконий! Я тебе никогда не достанусь! Страдай! Мучайся! Гори! Пылай!»

Она видела, какая ярость вспыхнула в глазах молодого человека. «Ха, я не твоя!» — внутренне усмехнулась она, и уверенная, что он смотрит на нее, улыбнулась и отвернула голову в сторону. Безусловно, ее жест мог бы быть несколько более эффектным, если бы на ней была ее туника.

— Боюсь, что Фел Дорон прав, — заметил Терсий Майор. — Они могут вернуться позже со стрекалами.

— Нас здесь уже не будет, — ответил Порт.

— Что? — опешил Фел Дорон.

— Подай сигнал, — приказал Порт Каньо.

— Но это преждевременно! Еще не время! — воскликнул Терсий Майор.

— Мы должны действовать, — заявил тарнмейстер. — Подавай сигнал.

Фел Дорон кивнул и засветил лампу. На мгновение он поднял лампу и окинул Эллен оценивающим взглядом. Девушка, поняв, что находится под наблюдением свободного мужчины, как и положено, опустилась на колени.

— Несомненно, заниматься конфискацией рабынь по ночам дело менее болезненное, — пробормотал Фел Дорон.

— Мы заберем ее с собой, — бросил Порт. — У нас есть планы на нее.

Это заявление поразило Эллен. Как они могли взять ее с собой? Разве она не была конфискована? Разве на ее шее не висел косианский жетон?

Фел Дорон с лампой в руке вышел наружу, но вернулся буквально через мгновение и доложил:

— Сделано.

— Собирайте свои вещи, какие сочтете необходимыми, — приказал Порт своим помощникам Фелу Дорону и Терсию Майору. — Этой ночью мы вылетаем.

— Эй, что здесь происходит? — спросил озадаченный Селий Арконий.

— Селий, займешься рабыней — велел ему Порт. — Накормить и напоить. Проконтролируй, чтобы она облегчилась.

— Хорошо, — растерянно кивнул Селий.

— Как закончишь с ней, — добавил тарнмейстер, — спустись вниз и попытайся выяснить, что творится на улицах.

— Все сделаю, — заверил его молодой человек.

Когда Эллен подняла взгляд, то различила в полумраке смутные очертания фигуры Селия Аркония, возвышавшегося над ней. Пожалуй, это было не то зрелище, которое она больше всего мечтала увидеть.

— Ой! — взвизгнула она от боли.

Молодой человек схватил ее за волосы и, рывком поставив на ноги, тут же согнул в поясе, удерживая голову девушки у своего бедра. Эллен вынуждена была торопливо переставлять ноги, чтобы не свалиться. Она попыталась ухватиться руками за его толстое запястье.

— Пожалуйста, Господин! — простонала рабыня. — Остановитесь! Вы делаете мне больно!

— Заткнись, шлюха, — буркнул он.

Селий притащил девушку на кухню и толкнул на пол, велев встать на колени, а сам взял миску и, бросив ее себе под ноги, пинком отправил к Эллен. Потом он поднял мешочек и вытряхнул из него в миску несколько кружков печенья, прогрохотавших по ее дну. Эллен в муке подняла на него взгляд. Но Селий снял крюка рабскую плеть и, качнув ею, приказал:

— Ешь!

Девушка немедленно склонила голову и, опустившись на четвереньки, занялась печеньем. Печенье было сухим, и есть его оказалось делом нелегким, и Эллен подняла голову и умоляюще посмотрела на мужчину. Однако тот лишь поднял руку с плетью. У нее не оставалось иного выбора, кроме как снова уткнуться миску. Возможно, Эллен была медлительной, а может, это он потерял терпение, но Селий схватил ее за волосы левой рукой и, поставив вертикально, достал из миски последние два куска печенья и сунул ей в рот. С запястья его руки свисала плеть, покачивавшаяся рядом с правой щекой Эллен. Она попыталась прожевать, испуганно косясь на плеть, но сухое печенье поддавалось плохо. Тогда Эллен, задыхаясь, принялась глотать толком непрожеванные комки, изо всех сил проталкивая их в горло. Она все еще пыталась перевести дух, когда Селий поставил перед ней миску с водой, к которой она, было, с благодарностью потянулась руками, но была остановлена, выставленной перед ней плетью. Девушка подняла жалобный взгляд на мужчину, но его глаза были строги.

— Как гладкая маленькая самка урта, — потребовал он.

Эллен опустила голову и припала губами к воде.

— Быстрее, шлюха! — рявкнул Селий.

Она плакала. Ее соленые слез смешивалась с водой. Губы и язык иногда касались бортов и дна миски, столь отчаянными были ее усилия. Пряди волосы упали в воду и намокли.

— Какая Ты медлительная, — проворчал он и, подняв миску с пола, приказал: — Выпрямись, открой рот, шлюха.

Затем, мужчина просто взял и одним махом влил воду ей прямо в горло. Она сразу же захлебнулась, закашлялась, и большая часть воды пролилась мимо, сбежав ручьями по ее подбородку и горлу на грудь и живот. Опустошенная миску прогрохотала по полу отброшенная мужской рукой. Девушка вздрогнула и зарыдала, но ее унижения еще не кончились. Селий Арконий снова вздернул ее на ноги и, согнув в ведомое положение, оттащила к ее закутку.

— Присаживайся, — прорычал он, указывая на горшок, — рабыня.

— Пожалуйста! — заплакала Эллен, но увидев, что Селий поднимает плеть, облегчилась прямо перед ним.

— Вытрись, — бросил мужчина, — грязнуля.

И она вытерлась горстью соломы, подобранной с пола, сунув ее в горшок. Эллен, вздрагивая от рыданий, чувствуя себя униженной и оскорбленной, встала перед ним на колени, и посмотрела на возвышающуюся над ней в полумраке фигуру.

— Теперь можешь говорить, — усмехнувшись, разрешил он.

— Я ненавижу Вас! Я ненавижу Вас! — выкрикнула рабыня.

— Тебя было бы нетрудно использовать, — заметил Селий, — прямо здесь на соломе.

Эллен испуганно отпрянула.

— Ты правда считаешь себя существом изо льда? — поинтересовался он.

— Да! — крикнула Эллен. — Если вас это так интересует!

— Значит, Ты все еще хочешь притворяться маленьким куском льда, из которого вырезали статуэтку рабской девки?

— Я — лед, — крикнула она. — Я — лед!

— Понимаю, — кивнул молодой человек. — То есть, Ты — холодная рабыня?

— Да, — ответила девушка, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. — Я — холодная! Я — холодная рабыня!

— Понятно, — усмехнулся он.

— Что Вы делаете? — вскрикнула Эллен, но тарнстер уже опрокинул ее животом в солому.

— Не бойся, маленькая сосулька, — успокоил ее Селий Арконий, быстро связав ей руки и ноги.

Девушка беспомощно задергалась в стянувших ее конечности путах. Конечно, это был бесполезный жест отчаяния.

— Что Вы собираетесь сделать со мной? — испуганно спросила она, когда Селий поднял ей на руки. — Куда Вы несете меня?

— Порт хочет, чтобы я сходил вниз и разведал, что там творится, — пояснил он.

— Положите меня! — крикнула Эллен.

— Через мгновение, — заверил ее мужчина.

— Нет! — в страхе воскликнула она. — Не делайте этого!

Но Селий Арконий уже открыл тяжелую дверь морозилки, действительно, через мгновение, несмотря не ее слабые протесты, попытку бороться, жалобные стоны и мольбы о милосердии, внес ее в кладовую, и, связанную, как она была, уложил на спину, прямо на куски льда, присыпанные опилками.

— Отличное место для маленьких сосулек, — заявил он.

— Не оставляйте меня здесь! — жалобно попросила рабыня.

Но, мгновением спустя, Селий Арконий, вышел, закрыв и заперев за собой, тяжелая, деревянную, крепкую дверь. Эллен к ее ужасу и страданию оказалась в кромешной темноте. Она закричала, но, похоже, Порту и другим мужчинам было абсолютно все равно, или они просто не слышали ее.

Вероятно, их сейчас занимали куда более серьезные вопросы. Она успела заметить, что они, в лихорадочной поспешности, собирали вещи. Так что ничего удивительного не было в том, что удобство рабыни, комфорт соблазнительной маленькой невольницы, в особенности справедливо наказанной, был для них далеко не на первом месте.

— Пожалуйста, Господа, освободите меня! — всхлипнула она. — Я буду хорошей рабыней! Я буду хорошей рабыней!

Она крутилась и корчилась на льду. Холодные опилки облепили ее лицо, запутались в волосах. Ее спину ломило от холода. Она попыталась изменить позу, но к ее груди, животу и передней части бедер лед оказался еще беспощаднее. Она приподняла ноги, пытаясь держать надо льдом. Рыдая в темноте, Эллен то лежала на спине, то перекатывалась с боку на бок.

— Я буду хорошей рабыней! — плакала она. — Я буду хорошей рабыней!

Эллен испугалась, что может сойти с ума от холода и темноты. Несомненно, она не так долго, пролежала в темноте, но в страдании быстро потеряла ощущение времени. Никогда прежде не доводилось ей замерзать настолько, как теперь. Металл ошейника напитался холодом и походил на плоское ледяное кольцо, замораживавшее ее шею. Даже шнуры, которыми она была связана, казалось, сократились от холода и все сильнее сжимали ее конечности. Эллен начала опасаться, что они, словно ледяные ножи, вот-вот отрежут ее кисти и стопы.

Прошло примерно полана или около того, прежде чем дверь в морозилку или ледяную кладовую, наконец, открылась, и в дверном проеме появился подсвеченный сзади силуэт Селия Аркония.

— Господин! — жалобно и умоляюще прорыдала Эллен.

— Ну что, Ты готова быть хорошей рабыней? — поинтересовался он.

— Да, Господин! Да, Господин! — закричала девушка.

Получив ответ, мужчина вошел в комнату, подхватив ее, перебросил замерзшее тело через левое плечо головой назад и, придерживая рукой, покинул морозилку, закрыв и заперев за собою дверь. Рабыня, которую несут таким образом, чувствует себя смущенной и запутанной, ведь она не знает куда и зачем ее несут. Трудно находясь в таком положении, не уяснить для себя, что ты товар.

«Что мужчины могут сделать нам! — думала Эллен, покачиваясь на плече. — Что мужчины могут сделать с нами! Они могут сделать с нами все, что захотят! Как повезло нам, что этот факт был скрыт от мужчин Земли, что они, возможно по своей простоте, или по нехватке воображения, или в своем наивно некритическом принятии наложенных на них пропагандистских штампов, не сознают этого! Горе нам, если они, наконец, решат осуществить свои прерогативы, свои права, записанные в законах природы! А с другой стороны, почему бы им опять не сделать нас своими рабынями?»

Селий снова принес ее на кухню и поставил, все еще связанную по рукам и ногам на колени перед собой.

Эллен, стоявшую на коленях, трясло от озноба.

— Итак, — усмехнулся мужчина, — Ты все еще утверждаешь, что Ты — холодная рабыня?

— Я замерзла! — стуча зубами, проговорила она.

— Холодная ли Ты рабыня? — повторил Селий свой вопрос.

— Нет, — внезапно выкрикнула девушка. — Я — горячая рабыня! Я — горячая рабыня!

— Тогда, — усмехнулся он, — возможно, Ты готова просить о разрешении служить мне в качестве горячей рабыни?

— Да, Господин! — заплакала Эллен.

Молодой человек поощрительно улыбнулся.

— Я прошу позволить мне служить вам в качестве горячей рабыни! — прорыдала она. — Я прошу позволить мне служить вам в качестве горячей рабыни!

— Вспоминай, — сказал мужчина, — когда окажешься у других рабовладельцев, о том как Ты просила только что. И помни, что Ты просила служить Селию Арконию из Ара. Просила жалобно и беспомощно. Просила служить ему, как горячая рабыня.

— Господин? — спросила она.

— И помни о том, что он отказал тебе в разрешении сделать это, — добавил Селий. — Помни, что он с презрением отказался от тебя, что он посчитал тебя неподходящей для себя и отверг, как дешевое рабское мясо.

Эллен, не веря своим ушам, уставилась на него.

Мужчина взял со стола ее тунику, которую он, очевидно, принес сюда заранее, перед тем, как забрать девушку из морозильной камеры, и, тщательно несколько раз сложив ткань, пока не получился маленький, толстый прямоугольник, запихнул ее между зубов Эллен.

— На твоем месте, я бы не стал выталкивать это, — намекнул он ей.

Затем, снова закинув рабыню на плечо, Селий перенес ее в открытый зал чердака и, не развязывая, уложил на спину, прямо на пол.

— Рабыня накормлена и напоена, как Вы приказали, Порт, — доложил молодой человек. — И я проследил, чтобы она облегчилась.

— Хорошо, — кивнул тарнмейстер. — Запрягай тарнов.

Фел Дорон, с ящиком в руках, прошел мимо Эллен, и уложил свою ношу в тарновую корзину.

— А где Терсий? — осведомился Порт Каньо.

— Здесь я, — отозвался Терсий, входя на чердак с внешней платформы, с лампой в руке.

— Ты чего там делал? — спросил Порт.

— Осматривался, — ответил Терсий.

— Скоро вылетаем, — предупредил его тарнмейстер.

— Так я готов, — пожал плечами его помощник.

— Иди, помоги Селию, — велел ему Порт, оглядываясь в сторону входной двери, словно опасаясь вот-вот услышать мужские крики, быстрый топот ног по лестнице и грубые, настойчивые удары копий в двери.

Терсий поставил маленькую лампу, заполненную тарларионовым жиром на полку и, поспешно собрав в охапку ремни сбруй, забежал в зону стойл.

Порт Каньо, вытащив из тайника тарновое стрекало, вошел вслед за ним, и вскоре вернулся с продолговатым свертком в руках. Это был тот самый таинственный сверток, который он закопал в солому перед самым визитом косианских солдат. Положив свою ношу на пол, неподалеку от Эллен, он развернул сверток. Зазвенел металл. Оказалось, что внутри были спрятаны несколько мечей, два боевых топора, несколько арбалетов, а также связки коротких стальных оперенных болтов для них.

Насколько знала Эллен, хранение таких вещей были строго запрещено законом принятым косианскими оккупационными силами. Тирания всегда пытается разоружить своих граждан, причем неизменно под предлогом того, что это делается для их блага, тем самым заставляя людей склонять свои головы, подставляя шеи под хомут государства.

Фел Дорон снова пробежал мимо лежавшей на полу рабыни, на сей раз, пронеся с кухни мешок, битком набитый продуктами. Он уложил мешок в соседнюю тарновую корзину, и выжидающе посмотрел на Порта Каньо.

— Вооружайся, — приказал тот.

Фел Дорон и подошедший в этот момент Терсий, занялись кучей оружия возвышающейся на полу. Каждый взял по мечу и арбалету, и по связке болтов к ним.

— Семь тарнов запряжены в качестве грузовых, — доложил Селий Арконий, выходя из жилой зоны тарнов, — два других без корзин, присоединены к ним и готовы к вылету. А теперь, хотелось бы знать, что все это значит.

Похоже, двух тарнов они собирались оставить здесь.

— Ты не хочешь вооружиться? — поинтересовался Порт.

— Уверен, Вы знаете, что это запрещено, — заметил Арконий.

Пожав плечами, тарнмейстер снова скатал одеяло, обвязал его веревкой и уложил в одну из семи корзин, стоявших около больших ворот.

— Вы улетаете? — спросил Селий. — Что вообще происходит?

— Ты слышал что-нибудь о Бригаде Дельта? — поинтересовался Порт.

— Это — миф, — пожал плечами молодой человек.

— Что Ты об этом знаешь? — уточнил Порт Каньо.

— Немногое, если не сказать ничего, — ответил Арконий.

— Это — организация, состоящая не целиком, но в основном, из ветеранов провальной операции в дельте Воска, — сообщил ему тарнмейстер, — где их предало их же собственное командование, бросив умирать без снабжения и связи. Это мужчины, выжившие в нечеловеческих условиях, которые пробившись из дельты и вернувшись домой, обнаружили, что превратились в объекты для презрения, оскорблений, насмешек и плевков в спину, от людей с которыми они делили Домашний Камень. Позже, как Ты знаешь, предатели во власти открыли ворота Ара перед косианцам и их союзниками, прикрыв это болтовней о дружбе и союзе.

— Этого бы никогда не случилось, — с горечью сказал Селий Арконий, — будь в городе Марленус, наш Убар, наш Убар Убаров.

— Вот мы и должны сделать все, что можем без него, — заметил Порт.

— О чем это Вы? — не понял его Арконий.

— Бригада Дельта вовсе не миф, как Ты только что предположил, — объяснил Порт Каньо. — Уж можешь мне поверить. Я, Терсий и Фел Дорон члены бригады. Но теперь мы оставляем ее. Эта организация слишком мала, медлительна и не готова к реальным действиям. Есть вещи, которые могут и должны быть сделаны уже теперь. И мы должны их сделать. Мы начинаем действовать независимо.

— Что Вы сможете сделать в одиночку? — полюбопытствовал Селий Арконий. — Заманите в засаду и убьете косианского часового? Так это приведет только к тому косианцы возьмут заложников и усилят репрессии? Они могут сжечь целые районы, убить тысячи горожан.

— Кое-что можно и должно сделать, — заявил Порт. — И мы не одиноки в этом. Есть и другие, также вышедшие из Бригады, кто чувствует то же, что и мы. Сегодня, пусть мы еще недостаточно готовы, на мы начнем действовать.

— Город должен подняться весь, — сказал Арконий

— Для этого пока нет никакой вдохновляющей идеи, — развел руками Порт.

— Тогда что Вы можете сделать? — поинтересовался Селий.

— Далеко не все оккупанты косианцы, — напомнил тарнмейстер. — Фактически, большая часть их армии — наемники, которые служат Косу за деньги. Их верность принадлежит не Домашним Камням Джада или Темоса, а кошельку их нанимателя, толстяка Луриуса из Джада. До сих пор их здесь, главным образом, держала возможность банального безнаказанного грабежа Ара. Но наемников много, и они нетерпеливы, а Ар становится все беднее, и в нем остается все меньше серебра, золота и женщин, которых можно было бы захватить и поделить.

— И что из того? — спросил Арконий.

— Кос в союзе с Ченбаром, Морским слином Убаром Тироса, расширяет свою гегемонию на материке. Они уже обложили данью больше дюжины больших городов.

— Ну и? — хмыкнул Селий Арконий.

— Часть этой дани должны доставить в Ар, чтобы оплатить услуги наемников, — намекнул Порт Каньо.

— Косианцы теперь сами смогут удержать город, — пожал плечами Арконий. — Они больше не нуждаются в своих союзниках. Они выиграли свою войну.

— Ты, правда, думаешь, что наемники и их капитаны просто так согласятся с тем, что их распускают по домам? — поинтересовался тарнмейстер. — Это все равно что выгнать ларлов на улицу. Кто знает, что они сделают, оставшись без средств? Они запросто могут повернуть свое оружие против Коса и Тироса.

— Это та проблема, которую я с радостью предоставил бы решать Косу, — усмехнулся Селий Арконий.

— Караван с золотом движется к Ару, — сказал Порт. — Он оставил Брундизиум в прошлом месяце. Это — плата наемникам, и, запланировано, что она будет предоставлена им на праздновании дня вступления Луриуса из Джада на престол Коса.

— До этого еще больше пятидесяти дней, — прикинул Селий.

— Однако флаги уже развешены, — с горечью сказал Фел Дорон, — как и плакаты, объявляющие о близости этого радостного события.

— Насколько я понимаю, — предположил Арконий, — ваш план состоит в том, чтобы помешать или задержать прибытие каравана с золотом.

Порт Каньо усмехнулся.

— Даже не пытайтесь делать это, — попытался образумить его молодой человек. — Прошу Вас. Каравану наверняка хорошо охраняется и готов к любым неожиданностям.

— Ты с нами? — спросил тарнмейстер.

— Это глупо, — покачал головой Арконий.

— Ты с нами? — повторил свой вопрос Порт Каньо.

— Нет, — ответил Селий Арконий.

— Ну, тогда желаю тебе всего хорошего, — вздохнул его работодатель, протягивая ему свою руку.

И двое мужчин сжали запястья друг друга. Это самая крепкая хватка из всех возможных. Когда руки сомкнуты таким способом, рука одного находится во власти другого, и даже если один из них разожмет руку, то другой его удержит. Это хватка характерная для моряков, и возможно, она пришла именно из морской практики. Это полезно в их опасной работе, где потеря контроля может стать предтечей катастрофы, например, падения с реи в холодные, бурные воды. Конечно, имеет это свою ценность и распространение среди тарнсмэнов, тарноводов и тарнстеров, кому порой приходится переходить с седла на седло, или из корзины в корзину прямо во время полета. Нормальное же гореанское рукопожатие, по крайней мере, имея в виду те случаи обмена им среди свободных мужчин, которые происходили на глазах рабыни, ничем не отличалось от того как это делается на Земле, откуда он, несомненно, пришло. Мужчины просто сжимают правые руки, тем самым как бы отдавая руку в которой могло бы быть оружие во власть другого, как предполагается, в знак уважения, доверия и дружбы.

— Я прошу вас передумать, — попросил Селий Арконий.

— Все уже решено, мы не отступим, — улыбнулся Порт.

— Вы — храбрые дураки, — вздохнул Селий. — И я желаю вам всего хорошего.

Тарны, что интересно, были выстроены внутри пространства чердака, а не как обычно, снаружи, на платформе. Порт, судя по всему, должен был вести первого тарна, управляя им из корзины. Тарн с корзиной Фела Дорона располагался вторым. Терсию Майору предстояло лететь в корзине третьего, но от упряжи его тарна, шел длинный линь к четвертой птице, потом к пятой, шестой и седьмой, формируя караван тарнов с грузовыми корзинами. Восьмой и девятый тарны также были присоединены к каравану тандемом, но без корзин. Таким образом, они вылетали на двух отдельных тарнах с корзинами, и с караваном из семи птиц, из которых пять были с грузом и две налегке. При этом двух из одиннадцати тарнов они оставили в их стойлах. По-видимому, за ними предстояло присматривать Селию Арконию, не захотевшему последовать за своими товарищами.

По-видимому, они решили, что косианцам могло бы показаться менее подозрительным, если несколько тарнов останутся в загоне. В конце концов, остальные могли отсутствовать по делам бизнеса. Конечно, могут возникнуть проблемы, когда придет работорговец или его агент, чтобы забрать рабыню. Селий Арконий, конечно, всего лишь простой наемный работник, и вполне ожидаемо, мало чем сможет помочь в таких вопросах. Опять же, как может поступить работорговец или его агент, когда он прибыв со своей плетью и поводком, не найдет искомый товар? Может, он отменил бы заказ, или потребовал бы передать Порту приказ доставить рабыню лично в некое определенное место. Довольно трудно строить версии, ничего не зная о таких вещах. Наверное, многое зависело от того, насколько учтиво поведет себя Селий.

Посреди этой суматохи внешне спокойной оставалась только Эллен, связанная по рукам и ногам, лежавшая голой на слегка присыпанных соломой досках, маленькая и казалась всеми позабытая. Зажатая между ее зубами сложенная в плотный комок туника, стала мокрой от ее слюны.

Порт перелез через борт первой корзины, а Фел Дорон и Терсий Майор заняли место в корзинах второго и третьего соответственно. Грузовыми тарнами обычно управляют из корзины, однако ими можно управлять и с седла. Эллен рискнула предположить, что перемещение тарнов такого вида, с тарнстерами в корзинах, могло бы обратить на себя меньше внимания, чем если бы мужчины сидели в седлах. Правда, это было слабой защитой от бродячего тарнсмэна, при встрече с которым разумнее всего сбросить корзины и улетать прочь, во избежание любых неприятностей, которые сулила такая встреча.

— Развяжи рабыню, — приказал Порт, обращаясь к Селию, — и посади ее в последнюю корзину.

Молодой человек перевернул Эллен на живот и, склонившись над ней, сначала освободил от тонких шнуров лодыжки, а затем, усевшись на ее бедра, распутал петли державшие запястья рабыни. Не получив разрешения выпустить тунику, девушка продолжала крепко сжимать ее зубами.

— Эллен! — позвал ее Порт Каньо.

Подняла голову, извернувшись, как могла, немного отжавшись от досок на локтях, чтобы увидеть своего хозяина. Для большего у нее не было возможности, поскольку ее тело по-прежнему оставалось придавленным к полу, сидевшим на ее бедрах Селием.

— Хотя твои руки будут свободны, — сказал ей Порт, — Ты будешь держать кляп во рту, пока мы не минуем стены города. Если, конечно, минуем.

Эллен кивнула, но ее глаза наполнились слезами от нехороших предчувствий. Что означала оговорка Порта «если минуем»? Что он мог подразумевать под этим? Это не на шутку напугало ее.

— Посади ее в последнюю корзину, — велел тарнмейстер.

Эллен, изо всех сил вцепилась зубами в собственную тунику, служившую ей кляпом, и в тревоге простонала. Ее пугали тарны, и она боялась высоты. А что если тонкие веревки, которыми корзина была прикреплена сбруе, порвутся? Конечно, Эллен не посмела протестовать, даже если бы ей разрешили говорить, она же не хотела быть избитой. Она, как рабыня, уже знала, что с ней будет сделано то, что захотят сделать рабовладельцы, точно так же, как это было бы сделано с верром или с мешком Са-тарны.

Селий легко подхватил ее с пола и, как обычно, перебросил через левое плечо головой назад. Эллен уже хорошо знала значение этого.

— Когда Порт обратился к тебе, — сказал Селий Арконий, — Ты покачала головой в знак понимания и подтверждения.

Эллен в отчаянии издала тихий стон.

— Ты, шлюха, конечно же, знаешь сигналы кляпа, — заметил он.

Девушка проскулила один раз.

— Ты хочешь, чтобы тебя сбросили с платформы? — осведомился Селий.

Эллен прохныкала дважды.

— Это хорошо, — усмехнулся мужчина.

Конечно, во время обучения Эллен научили сигналам кляпа. Маленькая туника, которую она теперь держала в зубах, была не типична для гореанских кляпов, которые чаще всего состоят из затычки и крепкой привязи, чтобы держать ее во рту. Поскольку девушке часто приходится ходить с завязанным ртом, то знать сигналы кляпа для нее важно. Затыкание рта полезно в качестве наказания, а также просто, чтобы напомнить ей, что она — рабыня. Кроме того, ей могут завязать глаза или надеть капюшон. Оказавшись в такой ситуации невольницы должны учиться реагировать на множество сигналов, например, простые прикосновения к руке, направляющие их, или, как альтернативу, на словесные команды, которым, даже притом, что они ничего не могут видеть, необходимо повиноваться немедленно. Малейшее колебание или неуверенность является поводом для наказания. Таким образом, можно провести испуганную, ничего невидящую рабыню даже по узким, извилистым, запутанным проходам в быстром темпе.

Наконец, тарнстер опустил Эллен в последнюю корзину, в которой было только одеяло, маленький ломоть хлеба, отрезанный от плоского круглого каравая, и маленький бурдюк, по-видимому, заполненный водой.

Эта корзина, футов пять в диаметре и четыре фута высотой, была чисто грузовой, а потому в ней не имелось ничего вроде сиденья или скамьи. Она была сплетена из крепких волокон порядка дюйма или около того толщиной. Эллен, схватившись за борт, встала внутри корзины и посмотрела на Селия Аркония. Слезы неудержимо потекли из ее глаз. Она хотела крикнуть ему, что любит его, что она хочет быть его рабыней, но у нее не было права говорить. Конечно, могло случиться так, что она никогда больше не увидит его, того, о чьем ошейнике жаждала попросить, того, у чьих ног она жаждала стоять на коленях, того, перед кем она мечтала упасть на живот и целовать его ноги, того, к чьей плети она стремилась с любовью прижаться губами, чьи сандалии она хотела покорно, на четвереньках, приносить в зубах, того, для кого она жаждала быть самой презренной и преданной из любящих рабынь.

«Свяжите и избейте меня, — хотела она крикнуть ему, нисколько не сомневаясь в том, что он был увлечен ею, что она была объектом его желания. — Свяжите меня и выпорите меня! Научите меня своей плетью тому, что я есть, и тому, что вам требуется от меня как, от вашей рабыни. Свяжите и накажите меня, чтобы я могла в экстазе кричать в своих путах, наконец-то сознавая себя вашей, полностью вашей, ваша законной рабыней!»

Но она ничего не могла ему сказать. Зато он мог сказать ей.

— Запомни, — бросил мужчина, — что Ты просила и была отвергнута, что тебя презирали, что от тебя отказались, как от дешевого рабского мяса.

Эллен жалобно проскулила один раз. В его глаза, она это видела, светилось только презрение и ненависть.

— Груз на месте, — доложил Селий, повернувшись к Порту.

Слезы брызнули из глаз Эллен. Она, что было сил, закусила затыкавшую ее рот тунику.

Тарнмейстер поднял руку, и Фел Дорон, а за ним Терсий Майор повторили этот сигнал.

— Селий! — позвал Порт Каньо.

Молодой человек отвел полный презрения, высокомерный взгляд от обезумевшей, отвергнутой, рыдающей рабыни и повернулся к своему начальнику.

— Порт? — спросил он.

— Ты был внизу, — вспомнил Порт. — Ты выяснил причину волнений в городе? Из-за чего там так раскричались?

— Да, — кивнул Селий Арконий. — Талена пропала из дворца.

Порт усмехнулся и, махнув рукой вперед, дернул за поводья, посылая своего тарна выйти из пространства чердака на платформу, а уже через мгновение тарн подпрыгнул в воздух, расправил крылья, на миг спустившись вниз, а затем, внезапным резким ударом своих могучих крыльев, послал себя ввысь. Тарновая корзина, прикрепленная к сбруе птицы, скользнула на своих подбитых кожей полозьях с платформы, и пугающе закачалась на веревках под птицей. Порт держал птицу довольно низко, относительную медленно пролетая между башен города. Через мгновение тарн Фела Дорона покинул платформу, утащив за собой корзину с седоком. Потом настала очередь каравана тарнов во главе птицей Терсия Майора. Все тарнстеры держали небольшую высоту, в полной тишине стремительно скользя сквозь лес высоких цилиндрических башен к стенам, оставляя за спиной три луны, а потому оставаясь для всех невидимыми.

Когда корзина Эллен стронулась с места, рабыня была почти сбита с ног, но устояла. Корзина заскользила из помещения чердака на платформу. Девушка жалобно протянула одну руку к Селию Арконию, быстро удаляясь от него. Некоторое время она могла видеть, его фигуру, смутно обрисованную светом маленькой лампы, стоявшей на полке позади него. Увы, его лицо оставалось в тени, так что прочитать его эмоции Эллен не могла.

Вдруг корзина резко ухнула вниз, сорвавшись с платформы. Кляп погасил рвавшийся наружу отчаянный крик. Для Эллен это был момент неконтролируемого ужаса, паники, головокружения, вызванных ощущением свободного падения. Она зажмурилась, ожидая, что через мгновение последует удар о камни мостовой. Однако вместо удара был рывок вверх, и корзина закачалась на натянутых веревках.

Когда Эллен смогла открыть глаза, страх никуда не исчез, но одновременно с ним ее охватил восторг. Ветер свистел в ушах, развевал ее волосы, пронизывал холодом до костей. У Эллен перехватило дыхание. Отчаянно цепляясь пальцами за лозу и изо всех сил пытаясь сохранить равновесие, она посмотрела вверх вдоль веревок и сбруи, на темную, величественную фигуру крылатого титана, скользившего в воздухе над ней. Стоять в раскачивающейся корзине было нелегко. Но, как бы ни было это трудно и страшно, Эллен, продолжая до побелевших пальцев цепляться в борт корзины, принялась зачарованно рассматривать расстилавшийся внизу и вокруг ней во всем своем блеске и необъятности город. Его башни светились множеством огней. Во многих окнах горели лампы, крошечные, мягко мерцающие лампы любви. За большинством из этих, предположила Эллен, находились свободные компаньоны, отложившие в сторону свои внешние одежды, но, несомненно, оставшись в одеждах скромности. Свободная спутница, предположительно, не показывала своего обнаженного тела своему возлюбленному, поскольку это не соответствовало бы ее достоинству. В конце концов, она свободна. Кроме того, он мог начать смотреть на нее как на рабыню, думать о ней как о рабыне, и обращаться с ней соответственно. Ни одна свободная женщина, естественно, не захочет рискнуть этим. Но, возможно, находились некоторые свободные спутницы, которые, оставшись наедине со своим возлюбленным, отгородившись от остального мира стенами своих жилищ, осмеливались показывать себя обнаженными. Насколько смелы они были. И как подходящи были такие женщины для ошейника! Быть может, они могли бы даже, скрываясь ото всех, отважиться надеть ожерелье или браслет, чтобы почувствовать некий кусочек металла на своей мягкой плоти, некий тонкий намек на символику неволи, хотя даже этот намек, несомненно, бешено отрицался бы ими. Конечно, вряд ли они надели бы ножной браслет, это было бы слишком рабски. Такой намек мог бы стать слишком опасными для свободной спутницы, мужчина которой, по-прежнему остается мужчиной, а они все же легковозбудимые животные. Даже лучшие из них могут оказаться недостаточно слабыми, недостаточно феминизированными, недостаточно прирученными и недостаточно сломленными в жерновах женских желаний. Однако за некоторыми из тех окон, предположила Эллен, находились не свободные компаньоны, а рабыни и их рабовладельцы. И в тех комнатах рабыни с любовью служили своим хозяевам. Отношения рабынь и их владельцев, конечно, совершенно отличаются от отношений свободных людей. В отношениях господин-рабыня, мужчина владеет женщиной, таким образом, он может получить от нее все, в любое время, в любом месте и любым способом, каким бы ему ни захотелось. И рабыни, в свой любви, сами не хотели бы ничего иного. Рабовладельцы, не идут на уловку отрицания войны полов. Скорее они, признавая факт ее существования, выигрывают в ней и порабощают своих противников, а побежденная рабыня служит победителю. Она принадлежит. Она горяча, предана, послушна и благодарна.

Посмотрев вниз, Эллен увидела проплывавшие широкие, освещенные факелами проспекты, некоторые из которых были разделены полосой деревьев. И хотя время было уже достаточно позднее, но улицы не пустовали. Кто-то спешил по делам, кто-то наоборот медленно прогуливался в одиночестве, погрузившись в свои мысли, кто-то вывел на поводке своих рабынь на вечерний променад, кого-то может мужчин, а может женщин, несли в паланкинах рабы, порой в сопровождении охраны, возможно они возвращались из поздних визитов. Девушка успела разглядеть стойку мелкого торговца, возможно, продававшего, отваренные в сиропе сулы или тасты. Другие улицы были погружены во мрак. Люди избегали появляться на них, в связи царившим в городе беззаконием, результатом оккупации. Многие наемники, особенно из небольших компаний, мало чем отличались от бандитов. Впрочем, даже в лучшие времена в Аре хватало мест, посещать которые после наступления темноты зачастую было не слишком разумно. На некоторых из этих улиц можно было заметить небольшие группы людей, с факелами. Другие районы практически полностью тонули в темноте, и лишь с трудом можно было различить узкие улочки, извивавшиеся среди беспорядочно разбросанных зданий, по большей части многоэтажных инсул. Кое-какие рынки еще были открыты, и освещенные факелами, маленькими островками мерцающего света выделялись на общем темном фоне. Там предлагались различные товары. На одном из этих рынок, что интересно, торговали тарларионами, но самых крупных животных туда могли доставить только после заката, когда улицы более или менее освобождались от прохожих. Пару раз они пролетали над рынками, на которых Эллен видела рабынь, частично выставленных на полках, как когда-то она сама, частично в маленьких клетках. В другом месте, внутри прямоугольника сформированного натянутыми холстами, на небольшой сцене, под музыка флейты и цехара, долетавшую даже сюда, она увидела выступающих акробатов, жонглеров и огнеглотателей. По другую сторону занавеса, она заметила одетых в шелк рабынь, несомненно, ожидавших, когда их вызовут танцевать для клиентов их господина. Весьма обычно держать лучших танцовщиц для заключительного акта представления.

Корзина покачивалась на длинных веревках. Эллен заставила себя разжать одну руку и потрогала натянутый трос, вокруг которого вились и трепетали ее волосы, развеваемые ветром. «Как здесь здорово, — думала она. — Но хочется надеяться, что эти веревки выдержат. Какими тонкими они кажутся! Как прекрасен этот мир! Как он естественен! Но как страшно быть женщиной и жить в этом мире, живущем по законам природы! И все же, я не хочу жить в каком-либо другом месте, кроме как в этом мире. Здесь есть мужчины, такие как Порт Каньо и Селий Арконий! Я даже представить себе не могла, что такие мужчины могут существовать. Здесь я — женщина.»

Эллен коснулась своего ошейника. «Чем еще могла бы быть женщина Земли перед такими мужчинами, кроме как рабыней? Но я все равно не хочу жить где бы то ни было, кроме этого мира. Я — женщина. Я узнала это на Горе. Мне преподали то, что это означает во всей истинности, глубине и изобилии этого. Лучше ошейник на Горе, чем трон на Земле! Как великолепно, быть женщиной и жить в мире со своей природой, на планете, на которой я должна занимать свое законное место согласно закону природы, место у ног мужчин!»

Тарн размеренно и плавно бил крыльями воздух над ее головой.

Впереди она уже могла разглядеть маяки, установленные на стенах Ара.

Мимо промелькнула крыша невысокой башни, на крыше которой, среди досок и каких-то обломков Эллен успела заметить голую рабыню, прикованную за запястья цепью к кольцу. Девушка смотрела вверх на проносившихся над ней тарнов.

«Полагаю, что над ней хорошо доминируют», — с усмешкой подумала Эллен.

Впереди она уже ясно видела стены, внутренняя была выше, но верхний край наружной стены был виден с высоты их полета. Караван в ночной тишине плавно приближался к ним.

В памяти Эллен вдруг снова всплыло замечание Порта, «если минуем», заставив ее задрожать от страха. Оставалось только надеяться, что он знал что делал, и что, то место стен, к которому они держали курс, было выбрано неслучайно.

Дело в том, что ночью в небе над городом могла быть натянута противотанрновая проволока, но пока не было никаких признаков таковой.

Кстати, пролетая над внутренней стеной, Эллен успела заметить на ней человека смотревшего вверх. Она решила, что это был гвардеец Ара. По крайней мере его униформа указывала именно на это. И он не сделал даже попытки дать сигнал на снижение каравану тарнов, как и не помчался поднимать тревогу.

Теперь стены Ара и его огни, остались позади. Караван по-прежнему держался на небольшой высоте, проносясь над открытой местностью. Временами Эллен видела огни каких-то разбросанных по округе деревень.

Ей вспомнился тот здоровяк крестьянин, один вид которого так взбудоражил Коринн, что она убежала с площадки прачечной, даже не закончив своей работы. Эллен ее поступок показался очень странным. Сама она, конечно, оставалась у корыта до тех пор пока не достирала все свое белье.

В тот день город был охвачен волнениями, связанными, по словам Селия Аркония с предполагаемым исчезновением из дворца Талены, самой Убары Ара. Быть может, она отбыла по некому секретному государственному делу, и к настоящему времени уже вернувшись во дворец, снова восседала на троне Ара. Скорее всего, дело было именно так. В конце концов, Убары, принимая во внимание стены, ворота, пароли, охранников, так просто не исчезают. Она вспоминала, разговоры о том, что Мирон, бывший Полемаркосом, командующим оккупационными силами, предположительно вошел в город. По-видимому, это было необычно. Эллен слышала, что Талена отдала ему прекрасную рабыню, которую звали Клодия, дочь бывшего администратора Ара.

Эллен, вспомнив о том, что стены Ара остались позади, вытащила изо рта свой кляп и, подставив лицо струям набегавшего ветра, глубоко и с благодарностью вдохнула свежий ночной воздух. Сжимая в руке сложенную влажную туника, она оглянулась назад, окинув взглядом панораму Ара.

Очевидно, мужчины не хотели, чтобы она кричала или вопила от ужаса, звала на помощь, или что-нибудь в этом роде, пока они благополучно не минуют стены города. Огни огромного города все еще были видны позади. Эллен не заметила никаких признаков преследования. Потом пришло ощущение холода, и она поняла, что здорово озябла. Опустившись на колени на дно корзины, девушка расстелила одеяло так, чтобы оно закрыло плетеный пол. Стопы ее ног саднило от стояния на ребристой поверхности, можно было не сомневаться, что на коже остался вдавленный узор плетения. Одеяло должно было защитить ее от неприятной необходимости стоять на такой поверхности. Эллен предположила, что далеко не всем рабыням и пленницам, предоставляют подобное снисхождение. Наверное, это было бы довольно мучительно, предположила Эллен, лежать на плетеном из лозы, ребристом дне корзины голой, связанной по рукам и ногам, возможно, с лодыжками, притянутыми вплотную к запястьям, что было весьма популярным, простым, но чрезвычайно эффективным и надежным способом связывания рабынь.

Девушка встряхнула свою короткую тунику, которая, после нетрадиционного использования была расчерчена линиями и складками, и покрыта влажными пятнами. Натянув тунику через голову, она стянула ее вниз насколько смогла, по большому счету, очень недалеко. «Ну вот, теперь, — восхищенно подумала Эллен, — я снова своя собственная женщина!» А затем, громко рассмеялась, завалившись на спину на дно качавшейся на ветру корзины. Она была своей собственной женщиной, ровно настолько, насколько могла быть своей собственной женщиной рабыня, которая таковой не была ни на йоту. Она была женщиной рабовладельца, его рабыней. Тем не менее, на ней теперь было, пусть и облегающее, и до смешного короткое, но прикрытие для ее порабощенной красоты, некий элемент защиты, тонкий слой почти ничего не скрывающей реповой ткани, разрезанной по бокам. Рабыни благодарны, даже за столь немногое. Конечно, туника, хотя мы, говоря о ней, упоминаем как «ее», была, как и она сама, собственностью рабовладельца. Ей не принадлежал даже ошейник, который она носила. Рабыням ничего не может принадлежать, наоборот, это именно они принадлежат.

Эллен села на дно корзины, и попыталась стянуть края разрезов туники. Она остро ощущала отсутствие у предмета одежды закрытия снизу. Впрочем, очень немногие предметы рабских одежд, как уже отмечалось прежде, имеют такое закрытие. Пожалуй, в голову приходит только турианский камиск. Неприкрытость снизу имеет тенденцию сексуально стимулировать женщину, в особенности это имеет место, когда одежда еще и коротка, и вдобавок требуема от нее мужчиной. Она натянула на себя одеяло, сразу почувствовав разливающееся по телу приятное тепло, и благодарность к Порту, своему хозяину, проявившему доброту к непритязательной варварке, простой рабыне с Земли.

Спустя примерно ан, Эллен снова поднялась на колени и, придерживая обмотанное вокруг себя одеяло, потянулась и подняла маленький круглый, плоский ломоть хлеба, лежавший на дне корзины рядом с небольшим бурдюком. Стоя на коленях, она откусывала маленькие кусочки хлеба. Не было ничего предосудительного или уникально для ее статуса рабыни в том, чтобы питаться на коленях. Впрочем, гореанских женщин в высоких городах и особенно представительницы высших каст, тоже обычно едят стоя таким же образом, или полулежа за низким столиком. В отличие от них гореанские мужчины в высоких городах обычно сидят за такими столами со скрещенными ногами, но, бывает и полулежа, как и свободные женщины. Безусловно, рабыне миску с едой чаще всего ставят на пол, а не на стол. Кроме того, ей могут запретить пользоваться руками, если того пожелает ее хозяин. В этом случае она должна, стоя на четвереньках, опускать голову и ловить пищу из миски прямо ртом, а также и пить прямо из кастрюли, стоящей на полу. А еще, иногда, господин может кормить ее с руки, опять же не разрешая ей пользоваться своими собственными руками. Конечно, в этом действии важен, прежде всего, символический аспект, и чаще всего это используется не больше, чем для первого кусочка или двух из всей еды. Это просто еще один способ напоминания рабыне о том, что она полностью зависит от рабовладельца, в том числе и в том, что касается ее питания. Кстати, фонтаны в общественных местах зачастую имеют чаши, установленные в несколько рядов, и всегда как минимум в два, причем нижняя чаша обычно устанавливается не больше, чем в нескольких дюймах от земли или тротуара, поскольку ожидается, что из нее будут пить веры, слин, а также и рабыни встав на четвереньки.

Эллен не стала съедать весь хлеб сразу, и отложила ломоть, откусив лишь несколько кусочков. Откуда ей было знать, сколько времени мог продлиться полет. К тому же ее недавно накормил, если это можно так назвать, жестокий, нетерпеливый красавчик Селий Арконий. «О, как я его ненавижу, — сжимая кулаки, подумала она. — О, как я хочу, чтобы он был моим господином!» Эллен сделала небольшой глоток из бурдюка, в котором, как она и предполагала, оказалась вода. Она опасалась, что туда могли подмешать что-нибудь вроде порошка тасса, который совершенно не имел вкуса, чтобы усыпить ее в корзине, однако никаких изменений в своем состоянии она не заметила. Это порадовало ее. С гневом и оскорбленным достоинством она вспомнила, с каким безразличным презрением поил ее Селий. А затем, окатив ее волной ярости, в память всплыл момент, когда он вынудил ее присесть перед ним на горшок и облегчиться. Конечно, она ведь была всего лишь рабыней. «Я ненавижу его, я ненавижу его, — твердила она про себя, сжимая кулаки. — Но сколько же в нем гореанства! Как не походит он на добрых, приятных, побежденных мужчин Земли! Он совсем не уважает женщин! Он обращается с нами без капли нежности и мягкости, он не позволяет нашим соблазнам взять верх над собой! Его не волнуют наши чувства! Он доминирует и господствует над нами! Он принадлежит к тому типу мужчин, которые смотрят на нас, как наездник смотрит на лошадь, через призму хлыста зажатого в его руке! И что остается нам, кроме как снять с себя одежду и, встав на колени, надеяться понравиться таким мужчинам».

Позднее Эллен снова встала и, как смогла, уложила часть одеяла под ноги, а остальное обернула вокруг себя, защищаясь от ветра и ночной прохлады.

Она подняла голову и полюбовалась висевшими в небе тремя лунами. «Как они прекрасны, — подумала Эллен. — И как прекрасен этот мир».

Стоя на ветру, свистящем в тросах и игравшем ее волосами, под мерными взмахами крыльев гигантской птицы, реявшей над ее головой, девушка почувствовала жетон, прикрепленный к ее ошейнику.

«Предположительно, теперь я принадлежу Косу, — подумала она. — Меня конфисковали. Но мой хозяин, или точнее тот, кто был моим хозяином, попросту утащил меня».

Эллен предположила, что теперь, по крайней мере, с точки зрения косианцев, являлась украденным имуществом. И это пугало ее.

«Почему Порт не передал меня солдатам Коса, или их представителю, — задумалась она. — В конце концов, за прошедшие месяцы в Аре были конфискованы тысячи рабынь, и на сотни свободных женщин надели ошейники. Думаю, что я ему нравлюсь, хотя, конечно, я не могу сказать, что он чрезмерно очарован своей юной варваркой рабыней. Конечно, он не любит меня так, как мужчина мог бы полюбить рабыню! Тогда почему он взял меня с собой? Почему он вообще купил меня? Только ли для самых непритязательных работ на своем чердаке, ну и, конечно, для обычных задач рабыни для удовольствий? Уверена, человек его достатка мог бы позволить себе купить куда лучше обученную, и более красивую женщину, гореанскую девку. Он сказал что я фигурировала в его планах. Интересно, что бы это могло означать?»

Внезапно холодная волна страха прокатилась по ее телу. А что если он купил меня для дела, в котором он не хотел бы подвергать риску гореанскую девушку!

Сразу вспомнились сообщения, которые она носила в своем теле, интриги и опасности теперешнего Ара. Так вот значит в чем дело, осенило ее. Ему нужен был дешевый расходной материал! Но затем ей пришло в голову, что это было бы слишком просто. Должно быть, ему также требовалась невежественная девка, совершенно несведущая в политике Ара, та, кто не в состоянии понять хоть что-то из происходящего, и для чего ее используют, та, которая даже под пыткой, когда ее плоть, корчащуюся на дыбе, будут жечь раскаленным добела железом, не сможет ничего рассказать о тех делах, в которых она невольно и покорно участвовала.

«Но все же для чего он собирается меня использовать», — задавалась вопросом Эллен.

Она не сомневалась в том, что Порт испытывал к ней что-то вроде привязанности. Однако она была уверена, что ценность ее была незначительна, впрочем, возможно, точно так же, как была незначительна для него ценность десятков свободных людей, по сравнению с некой целью, неким запланированным им проектом.

Что же случилось с Таленой? Почему Убара исчезла из дворца? А какое ей собственно до всего этого дело? «Не думаю, — внутренне усмехнулась Эллен, — что мне есть смысл о чем-то волноваться и чего-то бояться, фактически, не больше, чем лошади. Я — собственность, я — товар. В их делах я могу фигурировать лишь в качестве трофея, доставшегося той или иной стороне, носить цепь одних или других, однако я не думаю, что мне стоит бояться, как стоило бы бояться в этой ситуации свободным людям. Пожалуй, это Порт Каньо, мой хозяин, должен бояться, а вместе с ним Фел Дорон и Терсий Майор, его друзья и партнеры, поскольку они — свободные люди, и следовательно они считаются ответственными за свои действия, например, за кражу или измену. А я — рабыня».

Стоя в корзине, на ветру, держась одной рукой за борт корзины, а другой прижимая к себе одеяло, летя сквозь ночь, в свете гореанских лун, она почувствовала в себе рождение странных эмоций удовлетворенности и гордости.

«Я никогда не была так счастлива как на Горе, — думала Эллен. — Как я рада что меня перенесли сюда. Здесь я впервые стала чем-то, чем-то точным и реальным. Здесь у меня впервые появилось значение, статус, природа и идентичность, фактическая идентичность. Я впервые знаю то, что я есть, и чем я должна быть, и что я должна делать. А еще, здесь впервые я узнала, что мой пол что-то значит, что он является по-настоящему значимым. У меня впервые есть действительная стоимость. Свободные женщины могут быть бесценными, но это также означает, что они ничего не стоят. А у меня, как у той кем я являюсь, есть цена, и она определяется моей красотой, и у меня есть причина быть уверенной, что она значительна, желанием мужчин и состоянием рынка. В этом мире войны вспыхивали из-за рабынь. Мы очень ценны. И что бы там ни говорили мужчины, но я подозреваю, что в этом мире именно мы — самый ценный вид товаров. Фургоны золота, сотни тарнов — вот цена, которую они готовы платить за высоких рабынь. За некоторых рабынь жертвовали целыми городами. Даже рабыни средней стоимости являются важными статьями в экономике. Мужчины жаждут рабынь, и здесь они могут их иметь. Мужчины сражаются за рабынь. Мужчины за них убивают. Мы — сокровища, мы — призы. Нас разыскивают с рвением, с нетерпением, с энергией, с амбициями, со страстью и силой. Мужчины становятся великими, когда наши шеи оказываются в их ошейниках. У их ног мы находим нашу женственность. Природа подтверждена, усилена, исполнена и празднуется».

Ветер трепал ее волосы.

— Ты можешь отвергать меня, Селий Арконий, — с горечью сказала Эллен, — зато другие не сделают этого. Я знаю, что у меня есть ценность, что за меня дадут хорошую цену на нормальном рынке. Пусть я слишком молода, пусть я варварка, но я знаю, что я — красивая рабыня. Да, красивая рабыня! Посмотрим, что Ты скажешь, увидев на меня на сцене торгов, Селий Арконий, увидев, как я выступаю! Вот тогда Ты закричишь от гнева, страдания и потребностей, увидев, что Ты потерял!

— Ты потерял свой приз, Селий Арконий, — выкрикнула она в безразличную темной пустоту, расстилавшейся внизу местности. — Ты потерял свой приз!

Как прекрасны луны, думала Эллен, глотая слезы. Затем, не в силах унять рыданий, она легла на дно корзины, подтянула колени к груди и завернулась в одеяло.

«Я — рабская девка, — подумала она. — Интересно, чья цепь будет на моей шее следующей?»

Вскоре она провалилась в сон.