Приз Гора

Глава 29 Окрестности Виктель Арии

Они находились неподалеку от Венны.

Рабыня побежала вперед.

— Господа! — восхищенно воскликнула она, выйдя из-за деревьев.

Никогда прежде Эллен не видела такой дороги. Она была выложена большими, плотно подогнанными камнями. Насколько Эллен знала, камни уходили в глубину на несколько футов. Для создания такой дороги вырыта огромная траншея, в которую затем тщательно, как при строительстве стены, выкладывали камни. Фактически, эта дорога и была утопленной в грунт стеной, и такая дорога прослужит сотни, и даже тысячи лет, потребовав совсем небольшого ремонта. Как давно была построена эта дорога, Эллен понятия не имела, но прекрасно видела колеи, протертые в камне, по-видимому, след колес, проезжавших по ней сезон за сезоном, десятилетие за десятилетием телег и фургонов.

Эллен отступила назад, пропуская проходивший по дороге караван. Его движение сопровождалось перезвоном колокольчиков на сбруе кайил. Охранники, ехавшие верхом на флангах каравана, с праздным любопытством окидывали оценивающими взглядами ее лицо и фигуру, что делать не возбранялось, поскольку она носила ошейник. Эллен даже встала еще прямее, но не осмеливалась улыбаться из опасения, что тот или иной из всадников мог, поддавшись импульсу, сдернуть веревку с седла, пришпорить свое животное и через мгновение, не дав рабыне даже повернуться, чтобы убежать, набросить на нее петлю своего аркана. Но девушка действительно стояла прямо и красиво. Теперь, когда ее тело принадлежало, Эллен больше не стыдилась его и не смущалась им. Она любила и ценила его, она гордилась им. Но она знала и то, что принадлежало не только ее тело, но и вся она. Вся она была рабыней и принадлежала своему господину.

Караван был большим, состоящим из множества вьючных кайил, построенных в колонны и связанных вместе одна за другой, а также длинной вереницы фургонов открытого и закрытого типа. Сомнительно, чтобы караван такого размера, решила девушка, будет собственностью одного единственного торговца. Скорее, здесь имело место объединение нескольких торговцев, путешествовавших плотной группой в целях безопасности во времена неуверенности, опасности и смуты.

С луки седла одного из всадников, по-видимому, не из числа охраны, а скорее гражданского лица, например, агента торговца, сопровождающего караван, вниз спускалась легкая, изящная цепь, закрепленная на горле голой, белокурой рабыни. Как гордо она вышагивала! Какой красивой она была, не могла не признать Эллен. Их глаза на мгновение встретились, и блондинка вскинула голову, не уделив ей большего внимания. Это возмутило Эллен, и она, пробежав вперед и настигнув гордячку, сказала:

— Не тряси передо мной головой, рабыня! У меня есть туника! А Ты всего лишь нагая рабыня! Ты голая! Голая! Только голая рабыня, напоказ ведомая на цепи по общей дороге!

Рабыня обожгла Эллен полным ярости взглядом, однако мужчина, к луке седла которого она была прикована, запрокинул голову и громко засмеялся, а затем, немного, предостерегающе встряхнул цепь и приказал:

— Глаза вперед, Марга!

— Да, Господин, — отозвалась блондинка, явно напуганная, и тут же повернула голову вперед, держа ее строго, устойчиво, не опуская глаз и не глядя по сторонам.

Эллен была полностью удовлетворена этим. Она восхищенно рассмеялась, но только сделала это про себя.

«Она боится, — заключила девушка. — Она боится своего господина! Над ней хорошо доминируют! И пусть над ними всеми хорошо доминируют!»

Но тут один из охранников, по-видимому, просто хотевший попугать рабыню, повернул свою кайилу к ней, и Эллен поспешила отступить к деревьям у обочины дороги. Селий Арконий уже был там, обогнав фургон, после того как услышал ее крик.

— Дорога! Виктэль Ария, конечно, Господин! — сказала Эллен.

— Верно, — кивнул мужчина.

Кайилы и фургоны продолжали неспешно проплывать мимо.

— Ты расстроила ту рабыню, — заметил Селий.

— Да, Господин! — засмеялась Эллен, и не думая отрицать этого факта. — Она посмела задирать нос передо мной, так что мне пришлось догнать ее и привлечь внимание к своей тунике. Ведь я-то одета, пусть эта туника мало что скрывает, но она была вообще нагой, всего лишь голой рабыней, которую ведут на цепи по общей дороге, очевидно выставив напоказ всем прохожим.

— Но она была довольно красива, — признал Селий Арконий.

— Полагаю, что это было трудно не увидеть, Господин, — проворчала Эллен, — ведь она была на цепи и голая.

— Очень даже красива, — повторил он.

— Возможно, немного высоковата, Господин, — заметила Эллен.

— Не обязательно, — пожал тот плечами.

— Ох, — вздохнула Эллен, прикинувшая, что блондинка была выше ее ростом на пару дюймов.

— Это было весьма мудро со стороны ее владельца, продемонстрировать ее, — сказал Селий Арконий.

— Господин? — не поняла девушка.

— Да, — кивнул он. — Это было своего рода щедрого, желанного подарка его товарищам, спутникам и просто прохожим, способ облегчить трудности и невыносимую скуку долгих переходов. Вид, таких как она, знаешь ли, дает удовольствие, услаждает взгляд, скрашивает тяготы утомленных дальней дорогой путешественников, является неплохим стимулом прибавить шаг, и поскорее добраться до ближайшей пага-таверны.

— До пага-таверны, Господин? — переспросила рабыня.

— Да, — подтвердил он, — туда, где использование таких как она входит в цену напитка.

— Теперь понимаю, Господин, — вздохнула Эллен.

— Вот именно, — усмехнулся он.

— Возможно, Господин, прав, — тряхнула головой девушка. — Но мне кажется, я правильно сделала, унизив ее!

— Несомненно, — согласился с ней Селий Арконий.

— Ой, посмотрите, Господин! — воскликнула Эллен, указывая на только что увиденные ей вдали башни.

— Это Венна, — пояснил ее хозяин. — От Венны до Ара всего лишь два дня пути на юг. В действительности, многие граждане Ара держат виллы в окрестностях Венны, и развлекаются там, на тарларионовых бегах.

— Мы выйдем на дорогу, после того как пройдет караван, Господин? — полюбопытствовала Эллен.

— Скорее всего, завтра утром, на рассвете, — ответил Селий Арконий. — Сейчас уже слишком жарко. Порт Каньо и Фел Дорон уже распрягают тарлариона и разбивают лагерь.

— Я постою здесь еще немного и посмотрю, — сказала рабыня.

Селий Арконий молча повернулся и ушел назад, скрывшись за деревьями.

Эллен предположила, что ей все же стоило бы спросить разрешения остаться у дороги, но тут же выбросила эту мысль из головы. Она была уверена, что немного напористости с ее стороны, если таковая вообще была, ей не повредит. К тому же, она была не слишком довольна Селием Арконием из-за того, что во время их движения через степи он не уделял ей особого внимания, особенно она негодовала из-за того, что он не использовал ее как рабыню, как было бы подходяще для нее, и чего она, рабыня, откровенно жаждала. Фактически, некоторые из ее более ранних чувств и некой двусмысленности отношения к нему, начали находить свое подтверждение.

«Я полагаю, что должна ненавидеть его, — думала Эллен, — все же я — женщина Земли, а он надел на меня ошейник. Но почему-то я этого не делаю. Скорее наоборот. Я люблю его и люблю его всем сердцем. И я хочу любить его так глубоко, как только способна любить рабыня. Но я боюсь, что он — слабак».

Честно говоря, иногда поутру будучи раздраженной, после того как ночью, лежа на своем месте у его бедра она выпрашивала его внимания и не получала просимого, Эллен, почти так же, как в то утро перед нападением животных, бросала ему вызов, требуя доказать, что он действительно был ее господином, или отдать ее другому, тому, кто будет настоящим владельцем рабыни, жившей внутри нее, тому, кто станет ее любовником. Пребывая в расстройстве, она пыталась уязвить его, своим мелким способом. Безусловно, Эллен ничуть не хотела бы принадлежать кому-то другому, хотя она была уверена, что другой окажется не столь понимающим, терпеливым, добрым, скучным, небрежным и тривиальным с нею как Селий Арконий, а скорее проследит решительно, твердо и строго, если потребуется, то и с плетью в руке, чтобы ему было предоставлено самое прекрасное и полное обслуживание на какое только способны рабыни.

Девушка простояла у дороги, пока не прошел караван. Одной из повозок был стандартный рабский фургон с решетками. Большинство женщин в нем припали к днищу, прячась за низким, не более фута высотой, бортом, стараясь, чтобы их не было видно. Эллен предположила, что это, скорее всего, были захваченные свободные женщины или новообращенные рабыни. На время перевозки в таком фургоне женщин обычно держат раздетыми. Конечно, Эллен видела их обнаженные плечи. Видимо, они еще не успели растерять свою застенчивость, или их сильно смущал сам факт того, что их могут видеть в такой ситуации, лишенных даже насмешки пояса и рабской полосы. Однако одна женщина стояла, причем одетая, или точнее, частично одетая, если можно считать одеждой остатки того, что, вероятно, когда-то было предметами нательного белья, которые носят под тяжелыми одеждами сокрытия. Она обеими руками вцепилась в прутья решетки и в страдании и ужасе выглядывала наружу. Уж не думала ли она, что может найти помощь или спасение, вызвать жалость к себе, находясь за этими узкими, часто поставленными прутьями? Может она не поняла, что оказалась в рабском фургоне? Или она забыла, что живет на Горе? Неужели она не знала, что за мужчины окружали ее здесь? Эллен решила, что, скорее всего, эта женщина вызвала недовольство, и ей разрешили на какое-то время сохранить некое подобие одежды, чтобы передать право его удаления в руки похитителей или владельцев, чтобы этот момент стал для нее более значимым и шокирующим. Ее ноги, видимые из-под подола, прекрасно выглядели, как и ее обнаженное левое плечо. Можно было не сомневаться, что она скоро окажется в ошейнике. Вскоре мимо Эллен проехал последний фургон, за которым следовали охранники верхом на кайилах с пиками в руках. Еще несколько более мелких повозок, некоторые из которых тянулись вручную, спешили за главной колонной. Несомненно, эти путники не имели никакого отношения к каравану, а просто надеялись на его защиту в случае нападения разбойников.

Эллен предположила, что отсутствовала слишком долго, но не уделила этому вопросу особого внимания. Она даже улыбнулась про себе. К настоящему времени основные работы по благоустройству лагеря были уже завершены.

«Вот и замечательно», — подумала она.

Окинув взглядом далекие башни Венны, девушка снова вспомнила прежнюю Леди Меланию из Брундизиума, проданную в праздничном лагере, теперь несомненно превратившуюся в прекрасное, порабощенное, послушное движимое имущество, спрятанное за теми далекими стенами.

«Я хотела бы, чтобы у нее все было хорошо, — подумала Эллен. — И я надеюсь, что у нее теперь есть господин, который знает, как надо обращаться с нею!»

Девушка повернулась и направилась назад в рощу, где за деревьями мужчины разбивали лагерь.

«Селий Арконий слабак, — заключила она. — Большая часть работ уже сделана. Ну вот и хорошо!»

Когда она добралась до лагеря, мужчины уже ждали ее. Хотя Эллен оказалась в присутствии свободных людей она решила, что не будет опускаться на колени.

— Приветствую, Господа, — поздоровалась рабыня, решив, что было бы не слишком мудро пренебречь таким очевидным символом уважения как соответствующая форма приветствия.

— Сними-ка свою тунику, — велел ей Селий Арконий.

— Господин? — спросила она, и ее голос дрогнул.

Пристальный взгляд ее хозяина не предвещал ничего хорошего. Конечно, у нее не было ни малейшего желания ждать повторения команды, поскольку это само по себе частая причина для наказания. Эллен стянула тунику через голову, надеясь, что ее колебание не будет расценено, как слишком долгое.

Тут ей пришло в голову, что встать на колени будет хорошей идеей, и мгновением спустя так и поступила, широко расставив колени, немного подрагивая под их пристальными взглядами. Теперь Эллен уже сожалела о том, что не опустилась на колени, выйдя на поляну и оказавшись в их присутствии. Рабыне свойственно вставать на колени, когда она находится в присутствии свободного человека, не важно, она ли вошла в помещение, в котором находились мужчины, или они появились рядом с ней. Эллен отчаянно сжимала тунику в обеих руках, напуганная происходящим.

Селий Арконий приблизился к ней и, протянув руку, потребовал:

— Дай сюда.

Девушка подняла тунику и вложила в его руку.

— Сложи запястья перед собой, вена к вене, и плотно прижми одно к другому, — приказал он.

— Господин? — переспросила Эллен, но, не тратя времени попусту, сделала, как ей были приказано.

Не трудно догадаться, что ее запястья были тут же туго связаны, причем так, что остался еще приличный участок свободной веревки, за которую ее можно было бы вести за связанные запястья. Фактически получился своего рода поводок или привязь.

— Но я же не вызвала недовольство у господина? — осторожно поинтересовалась рабыня.

— Кажется, Ты упоминал, что поблизости есть какой-то заброшенный загон для тарсков? — не обращая внимания на Эллен, спросил Селий Арконий у Фела Дорона.

— Да, как я и говорил, — ответил тот. — Я уже принес кое-что оттуда на дрова.

— Тогда давай-ка покажем нашу маленькую тарскоматку, — мрачным голосом предложил Селий Арконий.

Эллен грубым рывком за привязь была поставлена на ноги. Она чуть не свалилась обратно на землю, почти потеряв равновесие. Затем ее, куда-то потащили. Рабыня, то и дела спотыкаясь, пытаясь не упасть, быстро переставляла ноги, влекомая за собой ее нетерпеливым, широко шагавшим хозяином.

Тарсковый загон и сарай пребывал в запустении и разрухе. Однако с одной стороны остался почти целым зарешеченный проход, огороженный горизонтальными жердями примерно четыре дюйма толщиной. Здесь Селий Арконий раздраженно, пинком ноги отшвырнул две нижних горизонтальных жерди, оставив на месте одну, прибитую на высоте фута четыре над покрытой сухими листьями, опилками, прелой соломой и торфом землей.

— Господин, пожалуйста! — взмолилась рабыня, но была брошена на колени перед жердью, лицом к нему и к внутреннему пространству загона.

Затем, через мгновение, ее запястья были подтянуты к жерди и накрепко привязаны к ней.

— Что Вы собираетесь делать, Господин? — всхлипнула Эллен.

Однако Селий Арконий, не обращая внимания на ее вопросы, слезы и испуг, ушел обратно к фургону. Там он, насколько рабыня могла рассмотреть, вывернув шею и выглядывая через правое плечо, начал рыться в своих вещах. Вскоре он вернулся туда, где оставил свою собственность, стоящей на коленях перед загоном и привязанной ограде за запястья. Порт Каньо и Фел Дорон держались поблизости.

— Господа? — спросила девушка.

Она была неспособна видеть того, что происходило за ее спиной, а именно с этого угла приблизился Селий Арконий. Соответственно Эллен понятия не имела о том, что он мог принести с собой, если он вообще, что-то принес, от фургона.

— Вот, — послышался голос Селия Аркония, — прикупил это в большом лагере под Брундизиумом.

— А что, превосходное приобретение, — похвалил Порт Каньо.

— Думаю, это то что нам нужно в данный момент, — заявил Селий Арконий.

— Что это, Господин? — спросила рабыня.

— Плеть, — ответил он. — Рабская плеть.

— Нет, Господин! — простонала девушка.

— Я так и думал, что мне она понадобится, — усмехнулся ее хозяин.

— Ты был прав как никогда, — кивнул Порт Каньо.

— Весьма полезный инструмент, — похвалил Фел Дорон. — Такую вещь всегда нужно держать под рукой. Кто может знать, когда она понадобится.

— Нет, Господин! — заплакала рабыня. — Пожалуйста, не надо, Господин!

Она вскарабкалась на ноги перед оградой, обернулась и дико задергала привязанными запястьями. Трудно было с чем-то перепутать предмет, сжатый в руке Селия Аркония. Как она могла не понять, как по-дурацки с ее стороны, что у него может быть такая вещь, что ему уже есть такая вещь.

— Вернись на колени, — приказали ей, и Эллен снова опустилась в прежнюю позу, лицом к жерди, глядя прямо перед собой.

— Что Вы собираетесь делать, Господин? — спросила она, дрожа всем телом.

— А как Ты думаешь, маленькая дурочка? — поинтересовался он.

— Господин? — всхлипнула Эллен.

— Пороть тебя буду, — сообщил мужчина.

— Нет, Господин! — закричала она в ужасе. — Не бейте меня!

— Приготовься к порке, — велел он.

Ее волосы были переброшены вперед, повиснув перед ее телом.

Обычно рабыни ходят с волосами, зачесанными за плечи, дабы не мешали рабовладельцам видеть свою собственность в наилучшем свете. Если женщина обнажена, ее волосы иногда укладываются спереди, чтобы господин при желании мог зачесать их назад, или приказать это сделать самой рабыне. Красота рабыни это, прежде всего, источник удовольствия ее владельца.

— Это — шутка, конечно же, шутка, Господин! — воскликнула Эллен. — Вы напугали меня! Я буду хорошей!

— Приготовься к порке, — раздраженно бросил он, — рабыня.

— Вы не можете пороть меня, Господин! — закричала девушка. — Я — женщина с Земли! Вы не можете бить земную женщину! Земных женщин никогда не бьют! Нас никогда не наказывают, что бы мы ни делали! Даже если мы рушим жизни мужчин и унижаем их, нас никогда не наказывают!

— Порабощенные женщины не портят жизнь мужчинам, и не унижают их, — усмехнулся Селий Арконий, и она услышала треск вытряхиваемой кожи.

— Я — земная женщина! — выкрикнула Эллен. — Нас никогда не наказывают! С земными женщинами такое не делают!

— А Ты теперь не на Земле, — напомнил гореанин, и она затряслась от рыданий. — Уверен, тебя уже били плетью, если не на Земле, где тебя следовало бы пороть и, возможно, часто, то уж на Горе точно.

— Да, Господин, — всхлипнув, признала девушка.

— Действительно ли это правда, — поинтересовался мужчина, — что на Земле женщин никогда не наказывают плетью?

— Я не знаю, — заплакала она.

— Если они свободны, тогда, конечно, было бы неуместно пороть их, — признал Селий.

— Да, Господин, — воскликнула рабыня.

— Но, несомненно и то, что хорошая порка пошла бы на польза некоторым из них, — заметил Порт Каньо.

— Кто бы сомневался, — засмеялся Фел Дорон.

— А что насчет тех женщин Земли, которые не свободны? — полюбопытствовал Селий Арконий.

— Все женщины Земли свободны!

— Это, конечно, ложное утверждение.

— Да, Господин, — всхлипнула бывшая землянка.

— Итак, как поступают с теми, кто не свободен?

— Если они не свободны, тогда они — объект для плети, — прошептала Эллен.

— Ты предполагаешь, что их нельзя наказывать? — спросил ее хозяин.

— Это дело их владельцев! — выдавила из себя рабыня.

— Ну а теперь ответь, как данный вопрос решается в отношении землянки, которая была перенесена на Гор и порабощена? — спросил Селий. — Каково твое мнение относительно этой ситуации? Нужно ли ее выпороть?

— Это дело ее владельца, — прошептала Эллен, глотая слезы.

— Совершенно верно, — согласился он.

— Что я такого сделала? Чем вызвала ваше недовольство, Господин? — закричала рабыня.

Этот вопрос был встречен молчанием, показавшимся ей еще более ужасным, чем ответ. Тысячи мелочей и страхов ворвались в ее мысли. Эллен вдруг вспомнила так много всего, большого и малого, что она могла бы сделать по-другому.

— В чем причина того, что Вы собираетесь наказать меня?

— Ты — рабыня, — напомнил ей Селий. — Я не нуждаюсь в какой-либо причине.

Девушка застонала и начала крутить руками в бесполезной попытке вытащить их из веревок, однако подняться с колен она больше не осмелилась. То, что он сказал было верно. Как рабыня она могла быть избита просто ради удовольствия рабовладельца, по любой причине или вообще без оной.

Она в дикой спешке, перебирала в уме варианты, в поисках некого способа смягчить его гнев, отвратить мужчину от его решения, избежать наказания, которое она заслужила, причем в глубине души она слишком хорошо знала, что это так.

Но вдруг отчаянная мысль пришла ей в голову.

Она обернулась и, просмотрев через плечо, улыбнулась настолько красиво и невинно, насколько смогла, учитывая сложившиеся обстоятельства.

— Неужели, я нечаянно, каким-то образом, вызвала ваше недовольство, Господин? — спросила она, причем, сделав это словно легкомысленно, небрежно и даже пренебрежительно.

Кроме того, Эллен постаралась, чтобы ее вопрос прозвучал немного насмешливо, словно она сама могла бы быть озадачена тем, чтобы оказалась на коленях, привязанной в жерди в таком месте.

— Если это так, то я надеюсь, что Господин простит меня.

Тем самым рабыня стремилась умалить или упростить, любые возможные недочеты в ее служении. Таким образом, она надеялась сбить Селия Аркония с его пути и отвести от себя его гнев.

— А она ловкая рабыня, — заметил Фел Дорон.

— Да уж, — протянул Порт Каньо. — Но я не думаю, что ловкость пойдет ей на пользу.

Само собой, Эллен не была очень обрадована услышанным комментарием товарищей своего господина. Она-то думала о себе как о хитроумной женщине. Однако они говорили так, словно вся ее хитрость, с которой она себя уже успела поздравить, была ничем иным, как очевидной уловкой невежественной, глупой рабыни, фактически, уловкой, которая в своей очевидности, прозрачности и мелкости, являлась оскорблением хозяина. Она дура что, решила, что он был настолько прост?

Но в его руках была рукоять строгого, корректирующего устройства.

— Господин был недоволен мной? — снова спросила она.

— Временами, — ответил Селий Арконий.

— Простите меня, Господин, — попросила Эллен.

— Не волнуйся, — сказал он. — Я выбью это из тебя.

— Господин? — спросила рабыня.

Это было, как если бы он был готов позволить ей полагать, что господин оказался настолько наивен, что принял ее собственную оценку ее проступков, облегченную и упрощенную, и, разумеется, абсурдную, как она теперь осознала. Но в то же самое время, он дал ей ясно понять кое-что, что она была обязана знать, что никакие упущения, уклонения, слабость, недостатки или оплошности вообще, даже самые крошечные и наиболее незначительные не были приемлемыми в той кем она была, в рабыне.

Таким образом, она была целиком и полностью побеждена своим господином, небрежно, по ее собственным правилам и на ее собственном поле.

Ее сердце ушло в пятки, поскольку до нее вдруг дошло, что она была не перед земным мужчиной. Она была у ног гореанина. А такой мужчина не склонен быть терпимым даже к незначительному и нечаянному несовершенству в обслуживании. Что интересно, как только рабыня осознает этот факт, просто удивительно, как скрупулезно она начинает относиться даже к самым мизерным деталям своего служения, своих взглядов, стояния на коленях, подачи блюд, целования сандалий и так далее.

И Эллен прекрасно поняла, к своему страданию, что ее собственные недочеты в служения, скорее можно было назвать нарушениями, далеко выходили за границы того, что можно было бы назвать небрежностью и случайностью.

Она должна попробовать еще раз!

— Господин добр! — внезапно крикнула рабыня. — Ведь после того танца в праздничном лагере, когда мне должны были дать пятнадцать плетей, десять за то, что не сообщила о своем мастерстве в рабском танце, и пять за то, что заговорила без разрешения, Господин, выкупил удары, заплатив по бит-тарску за каждый и спас меня от избиения! Как я тогда была благодарна я Господину за его великодушие, заботу и доброту! Он не стал бы меня бить. И конечно теперь, мне нечего бояться с его стороны!

— Ах, да, — протянул Селий Арконий. — Праздничный лагерь под Брундизиумом.

— Да, Господин! — воскликнула рабыня, с надеждой в голосе.

— Мне было приятно, — мечтательно проговорил Селий Арконий, — видеть, тебя танцующей как рабыня, которой Ты была всегда. И Ты хорошо извивалась порабощенная шлюха.

— Спасибо, Господин, — неуверенно сказала Эллен.

— Ты даже не представляешь того эффекта, который Ты можешь иметь на мужчин, мелкое, раздражающее существо! — бросил мужчина внезапно сердито. — Видеть твои лодыжки, изгиб икр, сладость рук, мягкость тонких плеч, сужение запястий, нежность ладоней, провоцирующий зов твоего лона, восторг твоей талии, созданной для рабской цепи, восхитительные холмики грудей, белизну твоего окруженного сталью горла, прелесть твоего лица, блеск глаз, дрожащую мягкость порабощенных губ! Ты можешь довести мужчину до безумия от страсти и желания! Это именно для таких женщин как Ты, были придуманы ошейники! Какой мужчина, видя тебя, не захотел бы владеть тобой!

— О, Господин! — воскликнула Эллен. — Я ваша рабыня!

— Но я не буду твоим рабом! — со злостью выплюнул он.

— Господин? — опешила девушка.

— Неужели Ты, действительно, не догадываешься, почему я купил те удары? — спросил он. — Ты думаешь, что я отдал бы тебя другой плети? Нет! Ты будешь под моей плетью! Под моей плетью! Ты — моя, и только я буду пороть тебя!

В голове Эллен метались тысячи отчаянных мыслей, относительно новой тактики, новой стратегии, новых планов спасения.

— Но Вы даже не любите меня, Господин! — выкрикнула Эллен.

Она должна была бросить вызов его привязанности, обратиться к его жалости, смутить его, вывести его из равновесия, вынудить его признать свои бесспорные чувства к ней. Конечно, это сможет остановить его руку! Эллен была уверена, что у него к ней были такие чувства, ведь он в течение прошлых нескольких дней спустил на тормозах множество случаев слабости в служении и недостаток уважения, позволил ей вести себя так, как рабыням просто немыслимо, уж конечно не перед сильными владельцами. Это, как ей казалось, станет последним усилием отвратить Селия от того, чего она боялась и верила, что этого удастся избежать, от его намерений. Эта хитрость, Эллен была уверена, сработает.

— Ты права, — сказал он.

— Господин! — воскликнула девушка.

— Кто может полюбить рабыню? — прорычал Селий Арконий.

— Господин! — опешила Эллен.

— Мужчины жаждут рабынь, хотят их, порой безумно, — заявил он. — Их заковывают в цепи, на них надевают ошейники, их используют, из ставят в позы, какие понравятся мужчинам, их связывают веревками и шнурами, их водят на поводке, заставляют служить, испуганно и покорно, облизывая и целуясь, стоя на коленях, ползая на животе, умоляя позволить доставить удовольствие! Это вселяет в мужчин самую могучую из всех страстей! Нет такого триумфа, который сравнился бы с обладанием женщиной! Когда видишь рабыню у своих ног, чувствуешь, что голова достает до звезд!

— Но ведь для женщины все точно так же, Господин! — всхлипнула Эллен. — Это наше место! Это наше место в природе! Мы тоже хотим быть на нашем месте в природе! Мы должны быть у ваших ног! Мы просим о наших ошейниках! Мы с благодарностью поднимаем и целуем наши цепи! Мы просим всего лишь позволить нам встать на колени, использоваться и служить!

— Но только не говори мне о любви! — заорал на нее Селий Арконий.

— А я говорю об этом, Господин! — крикнула в ответ Эллен.

— Нет! — рявкнул он.

— Я думаю, что Вы любите меня, Господин! — заплакала девушка. — Вы любите! Вы любите меня! Я уверена, что в этом, Господин! Вы должны любить! Вы должны любить, Господин!

— Нет! — в ярости выкрикнул мужчина.

— Да, да, Господин! — всхлипывала Эллен.

— Люблю я тебя или нет, — прорычал Селий, — Ты принадлежишь мне!

— Да, Господин! — выдохнула рабыня.

— И я собираюсь сделать тебя рабыней среди рабынь, — заявил он. — Я собираюсь властвовать над тобой, как властвуют над немногими из рабынь. Я собираюсь владеть тобой полностью, земная шлюха, каждыми волосом твоей головы, каждым дюймом твоего тела!

— Будьте милосердны!

— Ты осознаешь себя собственностью, — пообещал ее хозяин.

— Не бейте меня, Господин! — взмолилась Эллен.

— Понимаешь ли Ты, какая сила воли требовалась мне, днями и ночами, чтобы не схватить тебя, не бросить к своим ногам и не использовать тебя как рабыню снова и снова? Понимаешь ли Ты, каково это было, лежать в темноте с тобой у своего бедра, и не схватить тебя за волосы, как владелец хватает рабыню, чтобы поставить ее в известность о том, что сейчас она будет взята? Можешь ли Ты себе представить, каково было удержаться и не принудить тебя во всем твоем порабощенном очаровании и беспомощности служить моим самым жестоким удовольствиям, не сдавить тебя своими руками, чтобы обладать тобой. Да, обладать тобой, иметь тебя, мучительно красивую шлюху в ошейнике, со всей властью, силой и страстью, вынести которые — твоя судьба, как рабыни, а причинить — мое право как владельца?

— Я люблю Вас, Господин! — закричала рабыня. — Но Вы даже ни разу не тронули меня, Господин! Возьмите меня! Возьмите меня сейчас! Возьмите свою рабыню! Почему Вы не трогали меня, Господин? Почему?

— Это была проверка, рабская девка, — пояснил он, — которую Ты с треском провалила!

— Какая проверка, Господин?

— Я решил дать тебе некоторое послабление, чтобы посмотреть, как Ты сможешь распорядиться им, чтобы увидеть то, на что Ты на самом деле похожа. И я узнал! Ты — мерзкая, мелочная, мелкая и тщеславная дрянь!

— Нет, Господин! — попыталась протестовать рабыня.

— Ты попыталась управлять мной, своими жалкими женскими уловками, — обвинил ее Селий.

— Нет, Господин! — заплакала Эллен, сразу же вспомнив, к своему страданию, тысячу примеров упущений, пренебрежительного отношения и провокаций. Ей вспоминалось, как она бросала ему вызов, требовала оказаться от владения ею, продать или отдать ее другому, тому, кто мог бы стать для рабыни настоящим господином, владеть ей и быть любовником.

— И даже сегодня, — возмущенно добавил он, — Ты не спросила разрешения остаться у дороги, а просто объявила, что сделаешь это. Ты знаешь о наказании за такую дерзость? Ты воздерживалась от возвращения в лагерь, пока основные работы по его благоустройству не были выполнены. Ты представляешь, каково наказание за такое отлынивание от работы? Ты не встала на колени, оказавшись в нашем присутствии! Ты знаешь, какое наказание ждет за такую непочтительность? Тебя уже можно оставить в лесу на корм слинам! На дороге Ты побежала за рабыней и унизила ее, рискуя привлечь внимание вооруженных мужчин к тебе самой. Тебе очень сильно повезло, что охранники оказались дисциплинированы настолько, что не связали тебя, не избили и не взяли с собой, чтобы изнасиловать вечером.

— Но она нахально задрала нос передо мной, — попыталась оправдаться Эллен. — Она была надменной!

— Это, конечно, мелочь, — заметил Порт Каньо, — разборки среди рабынь, это не то, чем их владельцы должны интересоваться.

— Мне тоже, так кажется, — поддержал Фел Дорон.

— Да, Господа! Спасибо, Господа! — поблагодарила их не неожиданную поддержку Эллен.

— Но это, само собой, ничуть не умаляет остальных проступков, — осадил ее Порт Каньо.

— Я уверена, Вы любите меня, Господин! — крикнула Эллен.

— Ты никчемная, мелочная и мерзкая! — ответил Селий. — Ты заслуживаешь только плети и цепей.

— Но я сама хочу плеть и цепи, — внезапно выкрикнула девушка, сама поразившись этому своему заявлению, а потом, разрыдавшись, прошептала: — Как без этого, я смогу узнать, что я — женщина, и я — ваша?

Легкий ветерок прошуршал листьями в кронах деревьев. Эллен своей обнаженной спиной почувствовала его дуновение, напомнившее ей о том, что ее волосы были переброшены вперед.

Внезапно, в ужасе, она поняла значение этого.

Ничто, как бы незначительно оно ни было, не должно стоять между ее спиной и плетью.

— Но также я хочу любить! — добавила девушка.

Смех ее господина был сардоническим и скептическим.

— Это правда! — воскликнула Эллен. — И я люблю вас! Да, люблю! Я люблю вас, Господин! Я люблю вас, Господин! И я уверена, Вы тоже любите меня! Ну хотя бы немного?

— Нет, — отрезал мужчина, со злостью в голосе, — но я жажду тебя, и тебе предстоит хорошо изучить, что это означает в ногах моей постели!

— Конечно же, Вы любите меня, Господин!

— Нисколько, — заверил ее он.

— О, нет, нет, Господин! — заплакала Эллен.

Для того чтобы тебя любили, нужно очень постараться быть достойной этого, — сказал Порт Каньо. — Многие мужчины могут питать нежные чувства к кайиле или любимому слину, так почему они не могут так же относиться к рабыне? Тебе самой надо бороться со всей своей энергией, умом, рвением и усердием, со всей беспомощностью и уязвимостью, услужливостью и красотой, за малейшее прикосновение, за нежное слово и добрый взгляд.

— Ты готова к порке, рабская девка? — спросил Селий Арконий.

— Не бейте меня, Господин! — взмолилась Эллен.

— На тебе ошейник? — уточнил мужчина.

— Да, Господин!

— Это — рабский ошейник?

— Да, Господин!

— Значит Ты — рабыня?

— Да, Господин.

— Чей это ошейник?

— Ваш, Господин!

— Значит, чья Ты рабыня?

— Ваша, Господин!

— Итак, Ты готова к порке? — спросил ее хозяин.

— Подождите, Господин! — крикнула Эллен.

Удара плети не последовало.

— Пожалуйста, вспомните, что я с Земли, Господин! — всхлипнула рабыня. — Это другая культура, отличная от вашей. Женщины Земли, подавляющее большинство из них, не приучены к тому, чтобы быть рабынями. Они даже не понимают того, чем должна быть рабыня!

— Каждая женщина, понимает, что значит быть рабыней, — усмехнулся Селий Арконий.

— Но я не такая, как ваши гореанские женщины! — попыталась объяснить Эллен. — Я деликатнее, чувствительнее, тоньше! Ваша культура примитивна, в ней такая вещь как порка рабыни может быть чем-то само собой разумеющимся, но я не из этой культуры. Из уважения к моему прошлому, к моему воспитанию и образованию, это не должно быть сделано со мной! Это не для меня! Я выше этого! Я не должна быть подвергнута этому. Они не походят мне! Ваша культура — варварская. Вы — варвары! А я не варварка! Я

цивилизованная! Я — цивилизованная женщина!

— Девка, — поправил ее Селий Арконий.

— Да, Господин, — вынуждена была согласиться она.

— И это Ты здесь варварка, — с насмешкой добавил Порт Каньо.

— Это верно, Господин, — признала Эллен, — гореанский не является моим родным языком.

— Таким образом, — подытожил Порт Каньо, — Ты — варварка.

— Да, Господин, — согласилась Эллен, крутя связанными руками, — в этом смысле, да.

Основным критерием для определения варвара на Горе является знание гореанского языка, или, возможно лучше было бы сказать, является ли гореанский его родным языком. Эллен, к примеру, бегло говорящая по-гореански, продолжает считаться «варваркой».

— Гораздо больше чем только в этом смысле, — заявил Порт Каньо.

— Да, Господин, — не стала настаивать Эллен, понимая, что перенесенные на Гор с Земли также считались варварами, в некотором более широком смысле, чем с точки зрения одной только лингвистики, имеющем отношение к отдаленному и обычно малопонятному происхождению.

Многие гореане, кстати, полагают, что «Земля» — это такое очень далекое место или территория на их собственной планете.

— Говоря о себе, как о цивилизованной, — осведомился Порт Каньо, — Ты противопоставляешь себя гореанам?

— Да, — кивнула Эллен, не чувствуя в себе особой уверенности.

Довольно трудно поддерживать беседу, когда стоишь на коленях, привязанная голой к ограде, а за твоей спиной стоит кто-то с плетью в руке.

— То есть ваш мир считается цивилизованным? — заключил Порт Каньо.

— Да, Господин, — подтвердила девушка.

— За время нашего перехода мы, Мир и я, время от времени, — сообщил Порт Каньо, — коротали ан — другой в беседах.

— Да, Господин? — сказала Эллен, чувствуя, как ее охватывает страх.

— Ты же не забыла Мира? — уточнил он.

— Конечно, Господин, — ответила Эллен, на всякий случай добавив, — Господина Мира.

Теперь Эллен была предельно насторожена. Что если это была ловушка? Рабыни не обращаются к свободному человеку по имени, а будет использовать обращение «Господин» или «Госпожа», или, если они обращаются к своему владельцу, «мой Господин» или «моя Госпожа». Точно так же в обращении к свободному человеку, можно было бы использовать такие выражения, как «Господин Публий», «Госпожа Публия», и так далее. Будучи спрошенной, скажем, о ее владельце, рабыня может ответить: «Мой господин Селий Арконий из Ара», или что-то в этом роде.

— Так вот, я совсем не уверен, что ваш мир может считаться цивилизованным, — заявил Порт Каньо.

— Господин? — опешила Эллен.

— Из его рассказов я понял, что у вас есть мощные машины и много чего еще.

— Да, Господин.

— Однако, я пришел к выводу, что в вашем мире вообще нет Домашних Камней.

— Да, Господин, — признала девушка, — я полагаю, что их нет.

— Как же тогда он может быть цивилизованным?

Эллен промолчала, не зная, что можно ответить на такое заявление.

— Мир рассказывал мне об уродстве, о неразборчивой смерти, изобретенной безумными гениями, о столпотворении, манипуляциях, ненависти, загрязнении, болезнях и голоде. Он говорил об уничтожении озер и лесов, исчезновении форм жизни, отравляемом мире. Он говорил со мной о мире, в котором брат может убить своего брата, а друг своего друга, ради получения крупицы власти или прибыли, мир, в котором природа обезображена, изранена и предана, мир, в котором люди не знают друг друга и даже не хотят знать, мир, в котором презирается преданность, а над честью смеются.

Эллен ничего не смогла ему сказать.

— А наш мир, — продолжил Порт Каньо, — зелен, свеж, чист и честен. У него есть свои страхи и недостатки, но это — прекрасный мир, и это мир природы. Я не думаю, что он в чем-то ниже вашего.

— Это так, Господин, — вынуждена была признать Эллен.

— Не думаю, что я хотел бы жить в вашем мире, — покачал головой гореанин.

— Да, Господин, — вздохнула рабыня.

— И после этого Ты посмеешь называть свой мир цивилизованным? — осведомился он.

— Нет, Господин, — прошептала Эллен.

— Да ваш мир во многих отношениях в тысячу раз примитивнее нашего, — сказал Порт Каньо. — А Гор, по самым разным параметрам тысячекратно цивилизованнее вашего, неестественного морального варварства, породившего твои наклонности.

— Да, Господин.

— И Ты, самодовольный надменный продукт того мира, смеешь говорить о себе как о цивилизованной! Ты — всего лишь варварка, настоящая варварка. Интересно, достойны ли, такие как Ты того, чтобы быть перенесенными в наш мир, хотя бы в качестве рабынь.

— Простите меня, Господин, — всхлипнула Эллен.

— Итак, — хмыкнул Селий Арконий, — Ты отличаешься от гореанских женщин? Значит, Ты тоньше, чувствительнее и красивее!

— Простите меня, Господин! — выдавила Эллен.

— А может слабее? Грязнее? Мелочнее? Эгоистичнее?

— Господин?

— Никчемная, тщеславная, надменная, дешевая шлюха с Земли! — выплюнул он.

Тонкие руки Эллен задергались в веревках.

— Ты не достойна того, чтобы завязывать сандалии гореанской женщины, — презрительно бросил Селий Арконий.

— Да, Господин, — прорыдала Эллен.

— Зато, — усмехнулся ее хозяин, — у тебя хорошая фигура.

— Господин?

— И я не возражаю против того, что работорговцы привозят таких как Ты в наш мир.

— Спасибо, Господин.

— Я думаю, что мы сможем найти подходящее использование для тебя на Горе.

— Моя надежда только в том и состоит, чтобы мой господин был мною доволен, — заверила его Эллен.

— С этого момента, Ты больше не будешь говорить о своем жалком, несчастном, печальном мире, — предупредил Селий Арконий.

— Как Господин пожелает, — кивнула девушка.

— Ты теперь на Горе, земная шлюха, — сердито напомнил он. — И Ты здесь в ошейнике. В рабском ошейнике!

— Да, Господин!

— И я буду преподавать тебе твой ошейник таким способом, которого Ты никогда не сможешь забыть!

— Нет, Господин, пожалуйста, не надо, Господин, — разрыдалась рабыня.

— Ты больше не на Земле, — сказал он. — Пойми это, шлюха. Заруби себе это на носу. Запомни, что это теперь в прошлом! Ты не на Земле, теперь Ты на Горе. И вбей также в свою голову, что, несмотря на твое происхождение, моя очаровательная маленькая варварка, Ты больше не с Земли, а с Гора, и что теперь Ты — гореанская рабская девка, и только это, и сейчас тебе предстоит узнать, что Ты собственность.

— Да, Господин, — всхлипнула Эллен.

То, что должно было быть сделано с ней, разумеется, не было чем-то необычным или беспрецедентным. Она просто должна была стать выпоротой рабыней. И не было здесь никаких непонимающих, неосведомленных рыцарей, готовых примчаться на помощь и стать рукой правомерности и правосудия, никаких храбрых героев, которые по-дурацки бросятся спасать ее от последствий ее же собственных многочисленных ошибок, позволив ей дальше уклоняться от этих последствий, пребывая в безнаказанности. Нет здесь никого, кто проследил бы за тем, чтобы она снова и снова избегала заслуженного и весьма необходимого наказания, кто, возможно едва смея смотреть на ее наготу, предоставит ей скромные одежды, кто освободит смущенную ее и вернет, быстро и вежливо, к расстройствам, неудовлетворенности и бессмысленности ее прежней жизни. Нет. Такого не произойдет. Это был Гор. А она была рабыней. Никто из прохожих, если таковые найдутся, даже не вспомнит том, что здесь произошло.

— Пожалуйста, не бейте меня, Господин! — взмолилась рабыня.

Повисла напряженная тишина.

— Господин? — позвала Эллен. — Господин?

А затем плеть начала падать.