Приз Гора

Глава 15 Она просит

Едва переступив через порог зала, Эллен почувствовала, что охранник выпустил ее руку и отстранился. Зал был тем же, что и в прошлые их встречи, за исключением того, что от двери к курульному креслу теперь вела длинная, узкая красная ковровая дорожка.

Подняв взгляд, Эллен задрожала всем телом. От вида ее господина у нее перехватило дыхание. Женщина замерла на месте, некоторое время ей понадобилось на то, чтобы вернуть контроль над собой и снова начать дышать. Она почувствовала слабость в ногах, и испугалась, что сейчас упадет. В руках именно этого человека была вся власть над ней. Именно ему она принадлежала.

— Рабыня Эллен, — объявил охранник из-за ее спины.

Наставницы в зал не вошли, оставшись в комнате подготовки. Эллен не знала, будут ли они ждать ее там или нет, но предположила, что женщины, скорее всего, должны возвратиться по своим камерам.

Мир, владелец Эллен, по-видимому, читал свиток. Или делал вид, что читал, растянув его между двух рук. Свет падал на него сзади, где по обе стороны от курульного кресла, возвышались две лампы. Слева от курульного кресла имелся небольшой столик, на котором стоял графин из цветного стекла и маленький стакан, того же цвета. А еще на столе лежала плеть, которая, как и цепь, является здесь символом доминирования.

Мир, оторвав взгляд от свитка, жестом указал, что рабыня может приблизиться.

Эллен, нетвердыми ногами переступая по длинному ковру, направилась к стулу. Она шла как рабыня. Она прикусила губу. Она видела, как чуть заметная улыбка растянула уголки его рта, однако не изменила свою походку. Она была рабыней.

— Стой, — скомандовал мужчина.

Эллен замерла, не дойдя нескольких футов до возвышения.

— Оставайся стоять, — остановил он ее порыв встать на колени.

Дело в том, что обычно, если девушка получила приказ остановиться, она опускается на колени. Это общепринято, когда рабыня находится в присутствии свободного человека.

— Повернись передо мной, — потребовал Мир. — Медленно.

Рабыня сделала медленный поворот перед ним.

Она была одета в рабскую тунику, ее запястья удерживались за спиной наручниками. Она была вымыта и причесана. От нее шел приятный аромат, конечно, это были рабские духи, подходящие для нее.

— Еще раз, — приказал мужчина, сидевший в курульном кресле, и его рабыня снова медленно повернулась перед ним.

Эллен не сомневалась, что мужчинам нравится смотреть, как женщина демонстрирует себя перед ними, особенно, когда ей приказывают это сделать это тем или иным способом. Хозяев охватывает похоть, когда они оценивают своих домашних животных, и рабыням остается только надеяться что ими останутся удовлетворены. Также, она не сомневалась, что таким мужчинам доставляло удовольствие видеть руки женщины, закованные в наручники за ее спиной. Это однозначно указывало на беспомощность женщины, и на то в какой их власти она была. Такие детали словно взывают к природной славе, смыслу их власти и удовольствия. И конечно, было бы поверхностно, не упомянуть эффект таких препон и на саму женщину, которые, как помада или тени для век, подчеркивают дихотомии природы, привлекают внимание к различиям радикального полового диморфизма, и очаровательно накладывают на нее почти ошеломляюще притягательный смысл ее собственного пола, во всей его желанности, красоте и слабости. Так что, стоит ли удивляться тому, что женщины приветствуют узы на своем теле, а так же ошейники, туники, камиски и так далее. В них они сильнее чувствуют мужчин, тем самым еще больше проникаясь чувством того, что они женщины. Такие вещи греют бедра и готовя их к объятиям владельцев.

Это — то, чего они хотят, быть настолько желанными, чтобы мужчины хотели сделать их своими рабынями.

Эллен знала, что у нее были соблазнительная фигура и прекрасные ноги. И туника, благодаря своей краткости, мало в чем могла скрыть ее очарование. Кроме того, для нее не было секретом, что лицо у нее прекрасное, чувственное, выразительное. А также, женщина не сомневалась в том, что была умна. По крайней мере, она надеялась на это.

Гореанские мужчины, насколько она уже поняла, высоко ценили в женщинах интеллект. И именно таких женщин они больше всего хотели видеть на коленях у своих ног. Не трудно понять причину этого. Ведь такие женщины склонны к рефлексии и самосозерцанию, и следовательно имеют тенденцию находиться в более близкой связи со своими потребностями, желаниями и эмоциями, по сравнению с женщинами попроще. Обычно они очень хорошо знают о живущей в них рабыне, и жаждут ее высвобождения. Таким образом большая часть работы рабовладельца бывает сделана даже до того, как их ноги будут окольцованы и их доставят на Гор. Неудивительно они так быстро изучают ошейник. Ведь они часто носили его в своих мечтах. В таких женщинах строптивость живет очень недолго, особенно после того, они узнают, что это им не разрешено, что, в конечном итоге, является именно тем, чего они сами желают. Кроме того, такие женщины зачастую привлекательны и, учитывая сложность и утонченность их нервной системф, легко воспламенимы, и могут быть очень быстро превращены в узниц своей страсти. Стоит ли, в таком случае, удивляться тому, что умных женщин разыскивают для ошейника особенно рьяно, и на рынке они уходят по самым высоким ценам. Также, с ними, прикованными к кольцу, всегда найдется о чем поговорить.

«Конечно, я приемлема как рабыня, — решила Эллен. — В некотором отношении, как минимум. По крайней мере, на это указывали оценивающие взгляды охранников. Я надеюсь, что Мир будет доволен мною».

— Подойди, — велел ее господин.

Перед постаментом, на котором возвышалось кресло, Эллен опустилась на колени и, прижавшись головой к ковру, исполнила почтение. При этом ее закованные в наручники руки поднялись высоко вверх. Женщина не сомневалась, что вид ее в позе почтения высоко поднятыми запястьями и поблескивающими браслетами на них, оказал определенный эффект на ее господина. Точнее, она не сомневалась в том, но что вид закованных в наручники женских запястий, что сзади, что спереди, оказывал свой эффект на всех мужчин, в том числе и на Мира. Однако, понимали ли мужчины, спрашивала она себя, какой эффект оказывало заковывание, его тактильное ощущение и вид, на саму женщину, как оно заставляло ее чувствовать свою беспомощность, женственность, рабство, желанность, красоту, готовность и потребность. Иногда простой шнур или наручники на запястьях женщины, даже той, что до сего момента сопротивляющейся или инертной, является всем, чего не хватало, чтобы освободить и зажечь спавшую в ней рабыню.

Но возможно мужчины и знают об этом, подумала Эллен, по крайней мере, мужчины этого мира.

— Ты надушена, — заметил Мир.

— Да, Господин, — отозвалась она.

Конечно, ему не трудно было определить это. Эллен продолжала стоять, низко клонившись перед ним.

— Превосходные духи, — похвалил мужчина и добавил: — Для шлюхи.

— Да, Господин. Спасибо, Господин.

Несомненно, он распознал и сами духи. С точки зрения Эллен, это был прекрасный запах, но не приходилось сомневаться, что здесь, на Горе, это был распространенный и дешевый парфюм. Это были рабские духи, как сообщили ей, и, несомненно, недорогие, те что могли бы подходить низким рабыням. Тем не менее, по ее мнению, в ее прежнем мире они могли бы стать весьма модными и дорогостоящим.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она, не поднимая головы.

Все это время охранник, зашедший в зал вместе с ней, стоял в паре шагов позади нее.

— Плеть, — сказал Мир, взяв орудие с маленького столика.

Рабыня изящно поднялась на ноги, взошла на возвышение и, встав на колени перед стулом, на несколько секунд прижалась губами к плети. Она делала бы это и дольше, но мужчина отодвинул плеть и, положив ее обратно на столик, указал своей собственности, что она может вернуться на прежнее место. Эллен встала, отступила от него вниз по лестнице, и снова опустилась на колени, заняв ту же, что и прежде почтительную позу.

— Ты привлекательно выглядишь в рабских наручниках, Эллен, — заметил Мир.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она.

— У тебя неплохо получается носить их, — добавил мужчина.

— Спасибо, Господин, — повторила Эллен.

— Ты носишь их так, словно родилась рабыней, — усмехнулся Мир и, не дождавшись ответа своей рабыни, заключил: — Впрочем, Ты ведь и так прирожденная рабыня, не так ли?

— Да, Господин, — признала Эллен. — Я — прирожденная рабыня.

— Просто теперь должным образом порабощенная? — уточнил он.

— Да, Господин.

— Сними с нее наручники, — велел Мир охраннику.

— Выпрямись на коленях, — скомандовал тот.

Эллен поднялась в основную позу, и ткань туники ниспала между ее широко расставленными бедрами. Охранник снял ключ с ее ошейника и, присев позади женщины, один за другим отомкнул браслеты. Как только ее руки освободились, Эллен, не дожидаясь приказа, приняла прежнее положение почтения, уперевшись головой в ковер, с той лишь разницей, что теперь ладони ее рук лежали по обе стороны от головы. Она услышала негромкий звон за своей спиной, это мужчина прибрал наручники и, по-видимому, ключ в свой кошель. Эллен предположила, что охранник, должно быть, получил некий сигнал от ее хозяина сделать это. А затем, мужчина, очевидно, получив очередной молчаливый приказ, покинул зал, а она осталась стоять на коленях в положении почтения, взволнованная, встревоженная, возбужденная наедине со своим господином.

— Позиция, — бросил Мир.

Женщина немедленно выпрямилась, встав перед ним на колени в первое положение рабыни для удовольствий. Их глаза встретились.

Некоторые гореанские рабовладельцы не позволяют, под страхом наказания, своим рабыням смотреть себе в глаза без разрешения или приказа поступить так, но это скорее редкость. Гораздо чаще для девушки наказанием может стать запрет встречаться с господином глазам, ведь это увеличивает ее опасения и, конечно, сильно ограничивает ее способность прочитать его желания и капризы. Это в чем-то аналогично отказу ей в еде, или в определенной еде, когда некие продукты изымаются из ее питания.

В стандартном первом положении гореанская рабыни стоит на коленях с поднятой головой, если это не запрещено особым приказом. Одно из самых больших удовольствий отношений в паре господин-рабыня это беспрецедентная близость, которая достигается между партнерами, близость, которая, как и следовало ожидать необыкновенно усилена способностью видеть выражение лица друг друга и реагировать на него, на язык тела и на малейшее отражение эмоций, мыслей и чувств. Мужчины желают владеть абсолютными рабынями, а это означает цельными, живыми, чувствующими, думающими женщинами у своих ног. Очевидно, что они хотят именно этого. Очень немногие мужчины, если таковые вообще найдутся, желают получить просто тело, марионетку, куклу, пустую рабыню. Ну кто мог бы удовлетвориться этим? А в чем же тогда будет триумф, удовольствие, ценность? Что за радость тогда, при таких обстоятельствах, рабовладельцу в обладании нами? Эллен говорили, что у нее были очень красивые глаза. Серые. Ее волосы были очень темными, с коричневым отливом. Волосы и глаза Мира, как и у большинства мужчин, были каштановыми.

Эллен посмотрела в глаза Мира и тут же отвела взгляд. Выражение лица господина было серьезным.

Одна из причин заглянуть в глаза рабыни состоит в том, чтобы прочитать, что у нее на душе. Скрывается ли там радушие и счастье, или ложь и лукавство, ожидание и застенчивость, или обман и страх, радость или смущение, неуверенность или предчувствия. Если нельзя изучить глаза рабыни, то, как можно прочитать ее, соответственно, как можно доминировать над ней? Безусловно, много информации можно получить, читая язык тела. Но, конечно, гораздо больше мужчина может узнать, из двух источников сразу, и от лица, и от тела. Да и со стороны рабыни, как она сможет доставить господину максимальное удовольствие, если ей нельзя видеть его?

Эллен даже не сомневалась, что ее владелец разглядел в ее глазах страх. Теперь она в испуге смотрела мимо стула.

— Тебе понравилось в прачечной? — поинтересовался Мир.

— Нет, Господин, — ответила она.

— А каково твое впечатление от Гарта? — уточнил господин.

— Он, тот кого Вы упомянули, наш надсмотрщик, — сказала Эллен, — очень квалифицирован. Он суров и тверд, но по-своему, как мне показалось, добр. Он хорошо относился ко мне.

— Ты не использовала его имя, — отметил мужчина.

— Это не подобает мне, — пожала она плечами. — Имя свободного человека не должно пачкаться языком рабыни.

— Умно, — кивнул он, и Эллен поняла, что это была очередная проверка. — Он наказывал тебя?

— Я четырежды чувствовала его плеть, каждый раз по одному удару, — сообщила она.

— Когда Ты манкировала своими обязанностями? — уточнил Мир.

— Да, Господин.

— Тогда было уместно, что тебя выпороли, не так ли?

— Да, Господин, — вынуждена было признать рабыня.

— Надеюсь, Ты удваивала свои усилия? — осведомился ее хозяин.

— Да, Господин.

Мир поднял свиток, который лежал на его коленях, и скатал оба рулона к центру, так чтобы он занимал меньше места.

— Это — Притион Клеркус с Коса, — сообщил Мир.

— Господин? — переспросила Эллен, поскольку его фраза ей была абсолютно не понятна.

— Тебя ведь не учили читать, не так ли? — осведомился он.

— Нет, Господин, — вздохнула женщина, понимая, что, конечно, он прекрасно знал об этом.

— Ты — неграмотная, — подытожил Мир.

— Да, Господин, — согласилась она.

— А Ты хотела бы научиться читать? — полюбопытствовал он.

— О да, Господин! — воскликнула Эллен.

— Надлежащий ответ в такой ситуации, — усмехнулся мужчина, — будет звучать: «Только если господину понравится».

— Да, Господин, — вздохнула женщина. — Простите меня, Господин.

Ее глаза начали заполняться слезами. По телу прокатилась холодная волна тревоги. Она не прошла этой проверки.

— Большинство земных женщин доставленных на Гору, не обучены чтению, — сообщил он.

— Для какой же цели большинство Земных женщин, доставляют на Гор? — вырвалось у нее.

— Уверен, Ты и сама можешь догадаться, — усмехнулся Мир.

— Да, Господин, — прошептала рабыня.

— Для ошейника, для рынков, — разъяснил он.

— Да, Господин, — повторила Эллен.

— Мы держим их, как самых низких рабынь, невежественными и неграмотными, подготовленных в лучшем случае для самых простых задач.

— Да, Господин.

— Учитывая их статус на Земле, их козни, интриги и прочие мерзости, это кажется мне и забавным, и соответствующим.

— Да, Господин.

— И именно такой я вижу тебя, — добавил Мир. — Самой низкой рабыней.

— Как Господин пожелает, — всхлипнула она.

— А Ты стремишься выше? — осведомился мужчина.

— Нет, Господин! — поспешила заверить его Эллен.

— Это хорошо, — кивнул он. — Это сделает твою жизнь легче.

Женщина не поняла эго замечания.

— Насколько я понимаю, — сказал ее господин, — теперь Ты готова просить.

Боюсь, что в тот момент Эллен побледнела.

— Прежде, чем Ты попросишь, если, конечно, действительно собираешься просить, не хотела бы Ты что-то сказать мне, или о чем-то спросить? — поинтересовался у нее Мир.

— Могу ли я говорить свободно, Господин? — уточнила она.

— В настоящий момент, — кивнул ее хозяин.

— Сначала, позвольте мне поблагодарить вас за то, что принесли меня в этот прекрасный мир, хотя и только для того, чтобы сделать меня своей рабыней. Спасибо, также, за то, что вернули мне мою юность, мою гибкость, мои потребности и мое здоровье.

— И твою рабскую красоту, — добавил он.

— Мою рабскую красоту? — переспросила женщина.

— Да.

— А я, правда, красива? — полюбопытствовала она.

— Разве я тебе не говорил об этом прежде? — уточнил Мир.

— Да, Господин. Простите меня, Господин.

— Однако есть многие, кто намного красивее тебя, — добавил он.

— Конечно, Господин, — не могла не согласиться Эллен, уже видевшая достаточно многих из обитавших здесь женщин в ошейниках.

— Я мог бы, конечно, — усмехнулся Мир, — принизить твою красоту, очернить, заставить тебя сомневаться в своей собственной ценности, принудить опасаться за свою ценность, но я этого не делаю.

— Спасибо, Господин.

— Я предпочитаю сообщить тебе, насколько Ты реально красива, но не для того, чтобы раздуть твое тщеславие, которое и без того уже несомненно чрезмерно, смазливая Ты шлюха, но для того, чтобы увеличить твое понимание своей уязвимости.

— Господин? — пролепетала Эллен.

— Я хочу, чтобы Ты, как гореанская рабская девка, награжденная редкой красотой, ясно понимала опасность, которой тебе может грозить.

— Опасность, Господин? — не поняла она.

— Конечно, — кивнул Мир. — Ты предстоит быть чем-то вроде горячего, свежего куска мяса, сочного и ароматного, брошенного в стаю голодных волков!

— И это — часть вашей мести мне, видеть, что я оказалась в таком положении, Господин? — дрогнувшим голосом спросила рабыня.

— Разумеется, — усмехнулся он.

— Меня это нисколько не волнует, Господин.

— А Ты представь себя на улице, босую, в ошейнике и тунике, в окружении не мужчин Земли, а среди гореанских самцов.

— Я надеюсь, что они останутся довольны мною, — пожала она плечами.

— Ты — рабская девка, — презрительно бросил Мир.

— Да, Господин, — не стала отрицать Эллен.

— Шлюха, — покачал головой мужчина, — шлюха.

— Да, Господин, — снова согласилась с ним она.

Мир окинул ее угрюмым взглядом и сказал:

— И надо признать, Ты стала еще красивее.

— Господин?

— Впрочем, в конечном итоге, может ли вообще какая-нибудь женщина быть действительно красивой, пока она не окажется в рабском ошейнике? — спросил он.

— Видимо, Господин, шутит надо мной.

— Ничуть, — заверил ее мужчина.

— Но разве я не была красива прежде, Господин, — спросила Эллен, — в то время, когда я была свободной женщиной?

— Уверяю тебя, моя дорогая, что теперь, с этим ошейником на твоей шее, Ты стала в тысячу раз красивее, чем когда-либо была, или могла быть, как свободная женщина.

— Господин!

— Конечно же, Ты понимаешь его значение.

— Да, Господин, — ответила Эллен. — Я думаю да, Господин.

— Тогда Ты можешь почувствовать, насколько в нем Ты стала более привлекательной.

— Я думаю да, Господин, — шепотом призналась она, уже давно начавшая ощущать то, что мужчины теперь могли смотреть на нее, как на рабыню.

— И это выходит далеко вне рамок простой эстетики ошейника, — заметил Мир. — В нем Ты не просто по-другому выглядишь, но отличаешься тысячей способов.

— Да, Господин, — согласилась женщина, чувствуя, насколько это было верно.

Разумеется, она сознавала потрясающее преобразование, которое произошло, и продолжало происходить внутри нее. Рабыня, знаете ли, это совсем не то же самое, что свободная женщина.

— Безусловно, Ты и раньше была очень красива, — признал ее господин, — но красота свободной женщины, и Ты должна это понимать, не больше, чем обещание, намек на то, чем ее красота может стать, будь она рабыней, ибо рабыня в тысячу раз красивее свободной женщины.

— И Вы, уже тогда, смотрели на меня как на рабыню, — заключила Эллен.

— Верно, — не стал отрицать он. — Но Ты и была рабыней. Это было очевидно, шлюха. Какой глупостью со стороны мужчин Земли было позволить тебе и другим тебе подобным обман свободы! Но теперь твое существование как свободной женщины осталось в прошлом. На Земле Ты была никчемной, ничего не стоящей. Здесь, Ты чего-то стоишь. Уверяю тебя, здесь на Горе Ты кое для чего сгодишься!

— Да, Господин, — вздохнула женщина.

— А вот теперь Ты можешь поблагодарить меня, за свою рабскую красоту, — заявил Мир.

— Спасибо, Господин, — сказала Эллен, — за мою красоту.

— За твою рабскую красоту, — поправил ее мужчина.

— Господин?

— Это не обычная красота, — напомнил он. — Это рабская красота.

— Да, — прошептала Эллен, — я благодарю вас, Господин, за мою красоту, пусть это всего лишь рабская красота.

Ей вспомнилось, как она увидела себя в большом зеркале, на следующее утро после клеймения и надевания ошейника. Насколько же она была ошеломлена увиденным. Из зеркала на нее смотрела поразительно изящная, красивая, юная рабыня. «Что будут готовы заплатить за меня мужчины», — задавалась она вопросом.

— Девушка благодарна, — проговорила Эллен, — за то, что ее господин находит ее красивой, хотя бы как рабыню.

На его лице появилась понимающая улыбка. Разве мог мужчина счесть женщину более красивой, чем рабыня?

— Спасибо, Господин, — поблагодарила она снова. — Спасибо, Господин.

Мир только пожал плечами. В конце концов, чем для него могла бы быть благодарность от девушки, к тому же, всего лишь рабыни?

Зато сама она ликовала. Господин признал, что нашел ее красивой, и пусть всего лишь как рабыню. Но разве могла бы быть какая-нибудь из женщин красивее, радостно спрашивала она себя, самого изящного, прекрасного и женственного из всех существ, рабыни?

— Вы дали мне шанс начать жизнь заново, — добавила Эллен.

Он снова пожал плечами, словно, это казалось ему не заслуживающим его внимания.

— Благодарю вас, — прошептала рабыня.

— Эти пустяки были всем, о чем Ты хотела поговорить? — уточнил Мир.

— Как это может быть пустяками, Господин, — удивилась она, — ведь я снова стала молодой женщиной!

— Не льсти себе, — усмехнулся ее хозяин. — Ты теперь не женщина. Ты — девка. Я проследил за этим. И на этом я потерял кое-какие деньги.

— Я не понимаю, — растерялась Эллен.

— Тем не менее, это развлечение того стоило, — заявил он.

— Господин?

— Ты ведь не могла ничего слышать о Притионе Клеркусе с Коса, не так ли? — осведомился Мир, перекладывая свиток на столик, стоявший по правую руку от него, рядом со стаканом и графином.

— Нет, Господин, — ответила она.

— Это знаменитый трактат, и вполне заслуженно надо признать, фактически один из многих, описывающий аспекты владения человеческой женщиной и доминирования над ней.

— Существуют даже руководства по таким вопросам? — спросила Эллен.

— Разумеется, — подтвердил он, — точно так же, как есть руководства для сельскохозяйственных работ, военной стратегии и тактики, картографии, навигации, каиссы и многого другого.

— Каисса? — переспросила женщина, услышав новое слово.

— Настольная игра, — пояснил Мир.

— А есть ли что-нибудь у этого Притиона, Господин, — полюбопытствовала Эллен, — имеющее отношение к такой женщине…, то есть девке, как я?

— А все вы одинаковы, — пожал он плечами.

— Ох, — вздохнула его рабыня.

— Прежде, чем тебе будет предоставлена возможность просить, есть ли у тебя что-либо еще, о чем бы Ты хотела бы поговорить? — осведомился он.

Мысли Эллен помчались вскачь. Может ли она рассказать этому мужчине о том, что пряталось в самых глубинах ее сердца? На ее бедре было выжжено клеймо. Ее горло окружал запертый ошейник. Его ошейник. Она хотела бы поведать ему, что она любила его, что сама стремилась быть его рабыней, причем с того самого раза, когда впервые увидела его очень много лет назад. Но как могла леди открыть свои самые интимные мысли и чувства, особенно если бы они были такого рода? Что он о ней подумает? Не будет ли он после этого презирать ее? Не потрясет ли его это до глубины души? Как он сможет уважать ее, если узнает, что она сама хотела встать на колени у его ног, и более того, ей нравилось быть беспомощной рабыней и стоять перед ним на коленях? Он ни за что не должен узнать об этом! Он ни за что не должен узнать, что она так беспомощна перед ним, что она любила свое клеймо, любила ощущать тяжесть его ошейника на своей шее, что она стремилась почувствовать свою беспомощность в его наручниках, что она хотела носить его кандалы, что она жаждала быть прикованной цепью за шею в ногах его постели, что она иногда надеялась даже на предостерегающий обжигающий укус его плети.

«Я люблю сильные эмоции, — думала Эллен. — И я теперь знаю, что они могут существовать. Я люблю быть женщиной. Я хочу принадлежать и быть доминируемой. Только здесь, в этом прекрасном мире, мире в котором главенствует природа, меня впервые смогли понять, мое тело, мой ум, мои чувства, самые глубины моего существа, мою самую душу, мой пол. Нет, я не могу даже намекнуть о таких вещах! Я не хочу потерять его навсегда. Я не могу показать ему, какая я женщина в действительности. Я не осмелюсь на это!».

— Итак? — подтолкнул ей он.

И она начала говорить. Правда сама с трудом могла понять то, что она говорила, настолько запутанной, настолько взвинченной она была. Казалось, что она слышала себя со стороны, словно это говорила не она сама, а кто-то другой.

— Я — ваша рабыня, — начала Эллен. — Вы можете сделать со мной все, что захотите. Вы можете приказать мне сделать все, что бы вам ни понравилось. Вы не забыли меня. Вы перенесли меня сюда. Вы вернули мне мою юность и мою красоту, если таковая у меня имеется. Вы снова сделали меня молодой. Вы дали мне второй шанс прожить жизнь. Почему? Я думаю, что нравлюсь вам! Я уверена, что Вы хотите меня. Разве Вы не говорили, что моя фигура представляет интерес? Возможно, Вы даже любите меня. Конечно, Вы страстно хотите меня. Вы дали мне прекрасное имя «Эллен». Вы надели на меня железный пояс, несомненно, сохраняя меня для себя. Признайтесь, что Вы любите меня! Вы сделали все это! Конечно, Вы любите меня! Несомненно, Вы любите меня!

— Не говори глупостей, — бросил Мир.

— Господин? — опешила Эллен.

— Не смей шутить со своим владельцем, — нахмурился он.

— Господин!

— Не советую тебе обольщаться, никчемная рабыня.

— Разве Вы не любите меня? — пролепетала женщина.

— «Разве Вы не любите меня» что? — переспросил он.

— Разве Вы не любите меня, Господин? — прошептала рабыня.

— Любовь? — спросил Мир. — Для рабыни?

— Да, Господин.

Мужчина запрокинул голову и затрясся от смеха, а она сжалась в смущении и тревоге.

— Ты бедный, маленький, глупый, самонадеянный кусок дрянной плоти, — обругал ее он, отсмеявшись.

Глаза Эллен мгновенно заволокло слезами.

— Простите меня, Господин, — выдавила она из себя.

Она больше не осмеливалась встречаться с ним взглядом, настолько жестокими вдруг стали его глаза.

— Нет ли чего-то, чего Вы боитесь, Господин? — спросила она.

— Что? — грозно насупился Мир.

— Вы боитесь меня, Господин? — прямо спросила она.

Мужчина уставился на нее злым взглядом.

— Конечно же, вам нечего меня бояться, Господин, — сказала Эллен, — полуголую, рабскую девку в ошейнике.

Его рука потянулась к плети, но, в последний момент Мир отдернул ее.

— Так может быть, Вы боитесь себя, Господин? — предположила она.

— Насколько я понимаю, Ты уже готова просить, — резко сменил тему ее хозяин.

— Разве мы не можем продолжить разговор, Господин? — спросила женщина.

Она хотела закричать о том, что она любит его со всего своего сердца, со всей беспомощностью и уязвимостью рабской любви, что она жаждет служить ему, любить его, жить для него. Но конечно она не осмелилась сделать этого. Как бы он тогда возненавидел ее! Как презирал бы ее, поняв каким жалким, низким, нуждающимся существом, она была!

Он посмеялся над ней. И какой нелепостью ей самой теперь казалась мысль о том, что какой-либо мужчина мог бы любить, такую как она, простую, никчемную, презренную рабыню!

Она не должна позволить ему узнать, что она была именно таким существом.

И все же она должна просить!

Или не должна?

«Нет только не снова в прачечную! — закричала она про себя. — А что если на этот раз это продлится не дней и недели, а месяцы или годы, или даже всю жизнь? Чего он хочет от меня? Я сама хочу дать все, чего бы он ни пожелал. Я — его рабыня! Он — мой Господин!»

— Готова ли Ты просить? — уточнил Мир.

— Конечно же, Вы не хотите, чтобы я просила об этом! — всхлипнула она.

— Ты можешь поступить так, как пожелаешь, — пожал плечами мужчина.

— Конечно же, Вы хотели бы меня как свободную женщину! — заплакала Эллен.

— Что заставляет тебя думать, что я мог бы хотеть тебя именно так? — поинтересовался он.

— Простите меня, Господин, — сказала женщина, глотая слезы.

— Мужчины, и Ты должна это понимать, являются похотливыми собственниками. Нравится тебе это или нет, но они именно таковы. Те из них, кто тебе таковым не кажется, или страдают от недостатка гормонов, и считать их мужчинами можно с большой натяжкой, или они обманщики и лицемеры. Любой мужчина, который действительно желает женщину, который действительно жаждет женщину, хочет ее в здоровом, энергичном изобилии мощного мужского желания, он хочет ее полностью, всю, хочет обладать ею тотально, хочет владеть ею, хочет иметь ее в буквальном смысле этого слова. Таким образом, если мужчина что и хочет от женщины, то, чтобы она была его самым драгоценным, желанным и хранимым имуществом — рабыней.

— Но ведь никто не осмелится высказать такое вслух, — испуганно прошептала она.

— Ты же уже не в своем прежнем мире лживости и условностей, — усмехнулся ее хозяин. — На этой планете правда может быть сказана.

— Я — рабыня, — сказала Эллен.

— И мне это известно, — заверил ее он.

— Как же Вы сможете меня уважать, если я — рабыня! — воскликнула она.

— Ты — товар, — напомнил ей мужчина. — Я не уважаю тебя.

— А если я не стану просить, что будет сделано со мной? — решилась прямо спросить Эллен.

— Вернешься в прачечную, — пожал он плечами.

— Пожалуйста, пожалуйста, нет, Господин! — заплакала женщина.

— Именно так, — отрезал ее господин.

— А если я попрошу?

— Тогда, Ты тоже можешь быть возвращена в прачечную, — предупредил Мир.

— Конечно, — выкрикнула Эллен, — все это будет, как решит Господин!

— Итак, Ты уверена, что готова просить? — уточнил он.

— Да, Господин, — шепотом ответила рабыня.

Мог ли он сначала так ее оскорбить, вынудив совершить этот позорный поступок, а затем, удовлетворившись этим, развлечения ради просто вернуть ее к ужасам прачечной? Да, он мог. Он был рабовладельцем.

«Но я люблю его, — думала Эллен. — Я люблю его! Но какой интерес или важность могла бы представлять глупая любовь беспомощной рабыни для такого как он?»

— Ты должна понимать, — сказал мужчина, — что эта просьба не имеет никакого отношения к тому, являетесь ли Ты рабыней или нет. Это — факт свершившийся и бесспорный. Кроме того, твой статус известен и определен, как в плане физиологическом, так и в психологическом. Ты — прирожденная рабыня.

— Да, Господин, — не стала отрицать она.

— Мне это стало очевидно с того самого момента, как я впервые увидел тебя, — заявил Мир.

— Да, Господин.

— И к настоящему времени Ты уже соответствующим образом порабощена.

— Да, Господин, — повторила Эллен.

— Данное прошение необходимо для твоей же пользы, рабская девка, — пояснил ее хозяин. — Это станет тебе уроком и предостережением. Тем не менее, мне будет забавно услышать, как Ты будешь об этом просить.

— В ваших руках полная власть надо мной! — всхлипнула она.

— Таковы отношения, в которых Ты теперь находишься, — напомнил ей Мир, — ибо Ты — рабыня.

— Разве это не просто способ для меня признаться в том, что я — сексуальное существо, что у меня есть сексуальные потребности, и… — здесь Эллен опустила голову, и понизила голос, — и что я желаю сексуального опыта?

— Ты еще даже не начинала понимать свою сексуальность, — усмехнулся мужчина.

— Да, Господин, — согласилась она.

— А Ты, малышка Эллен, желаешь сексуального опыта? — полюбопытствовал ее господин и, не дождавшись ответа своей испуганно затихшей собственности, прикрикнул: — Отвечай, сейчас же, громко и ясно!

— Да, Господин, — выкрикнула она. — Я желаю сексуального опыта!

И в этот момент ей показалось, словно какое-то огромное, тяжкое бремя свалилось с ее плеч. Она в ужасе уставилась на своего владельца.

— Тебе не стоит бояться, что останешься вне сексуального опыта, — усмехнулся Мир. — Ты — рабская девка на Горе.

— Не является ли это прошение своего рода тестом, Господин? — спросила Эллен.

— Возможно, в некотором смысле, — уклончиво ответил мужчина.

«Он хочет меня, — решила она. — Он хочет, чтобы я просила его, и затем, когда я буду настолько унижена, настолько оскорблена, опозорена и обесценена, он будет удовлетворен и оставит меня себе. Тогда он будет держать меня рабыней, которую он хочет, рабыней которой я давно должна была быть, никчемной, но беспомощно принадлежащей ему, беззаветно преданной, беспомощно любящей. Стоит только мне пройти эту проверку, и он оставить меня для себя, прикует меня к своему рабскому кольцу и будет владеть мной полностью. У его рабского кольца, прикованная к нему цепью за шею, я буду посвящена им в непредставимые измерения моего ошейника, и начну более полно постигать, что означает быть отдающейся, покоренной, беспомощной рабыней».

«Быть может, — внезапно мелькнула у Эллен дикая мысль, — я могла бы притвориться, что буду его рабыней. Я могла бы просто позволить ему думать, что он — мой господин! Разве я не смогу сохранять себя свободной женщиной, пусть и заклейменной, пусть и в ошейнике?»

Но уже в следующее мгновение она почти задохнулась от глупости, нелепости и бессмысленности этого. Насколько чуждой ее новой реальности была бы такая уловка, насколько неуместной в ней будет такая глупая внутренняя игра! Это была бы фальсификация правды. Кому интересно, притворяется собака или свинья, что она принадлежит или нет? Реальность-то остается неизменной. Кроме того, как постыдно отрицать правду! Как не достойно, как глупо перед лицом фактов лгать самой себе! Нет, она знала, что принадлежала, причем принадлежала фактически, принадлежала в прекрасном, ясном, бесспорном смысле. Это было то, чем она была — рабыней. Она знала, также и то, что именно этим она всегда хотела быть, хотела принадлежать и служить. Она признала, что была прирожденной рабыней, и что теперь она была, и на это недвусмысленно указал ее господин, подходящим образом порабощена. Тем более что она сама не предполагала, что смогла бы, даже если бы очень сильно пожелала, даже если это было возможно, даже если это было разрешено, оставить немного места для себя. Рабовладельцы, казалось, были способны видеть женщину, понимать ее даже лучше, чем она понимала себя сама. У них, казалось, имелось сверхъестественная способность проникать в ее эмоции, мысли и чувства. Неужели она ничего не могла спрятать от их пристального взгляда? Это было доведено до ее сведения еще во время обучения. Почему гореанские мужчины так не походили на мужчин Земли и не могли бы, глядя на женщину, фактически не видеть ее? Возможно, это было следствием того, что их женщины им принадлежали. Трудно спрятаться от мужчин, когда ты перед ними раздета и жестоко допрошена. Гореанские мужчины, казалось, были заинтересованы, в отличие мужчин Земли, в том, чтобы уделять больше внимания своим женщинам, проводить время с ними, выслушивать их, и в силу такой восхитительно длительной близости, вникая, изучая, узнавая их, они действительно поняли женщин, изучили и узнали их. Возможно, это следствие того, что женщины им принадлежат фактически, а небезызвестно, что мужчины склонны расточать свое внимание, заботу, и своего рода преданность на свое имущество. Да и кто не захочет узнать, побольше, если не все, о своей собственности, о своем сокровище? Кроме того, конечно, намного легче контролировать женщину, когда она — собственность. Опытный рабовладелец может прочитать женщину, как открытую книгу. Нет никакой возможности, что-либо скрыть от него. Порой кажется, что в душе женщины не найдется ни единого укромного уголка, ни одной трещинки, в которую не может проникнуть владелец с плетью в руке.

Они делают нас рабынями, но мы и есть рабыни.

Эллен, по любой причине, из-за ее интеллекта, или предрасположенности, или независимо от того, что это могло бы быть, перешла от свободы к рабству относительно непринужденно. Быть может, все дело было в том, что она, на неком уровне, уже начиная с созревания, чувствовала уместность рабства для себя. На Земле она, а фактически и бесчисленные другие, была рабыней без ошейника.

В некоторых женщинах, конечно, их рабство более подавлено, более осознанно скрыто, более отчаянно отрицаемо и спрятано, чем оно проявляется в других. Возможно, они более напуганы собой, и живут в большей идеологической и культурной неволе, чем женщина эмоционально более свободная, находящаяся в большем контакте со своим глубинным «Я», со своими чувствами. Но говорят, что даже у таких женщинах, в конце концов, в их неволе наступает момент, когда происходит эмоциональный катаклизм, когда свершается прорыв, когда глубины подсознательного открываются, когда бушующее, нарастающее землетрясение освобожденного духа шатает и рушит хрупкие, тонкие стены их психологических тюрем, когда пламя правды вспыхивает перед ними подобно восходящему солнцу, и они, дрожа и рыдая, с благодарностью и страданием, впервые в их жизнях осознают, что они — женщины, и что они принадлежат мужчинам, мужчинам, которые проследят за тем, чтобы они были верны своей природе. Они должны тогда принять то, чем они являются, со всей изумительностью, красотой и слабостью этого. Они не мужчины. Они очень отличаются, поразительно отличаются от них. Они больше не смогут прятаться, ни от себя, ни от других. Жаль только, что эта способность проникновения в суть вещей у некоторых женщин проявляется с некоторым опозданием, скажем, когда они, заливаясь слезами, лежат избитые, с запястьями, привязанными с кольцу для порки, вмурованному в каменный пол, или когда они лежат замерзшие и голодные, свернувшись в позу эмбриона и прижимая к себе крошечное одеяло в тесной конуре, или когда их, притащив за волосы, вытолкнули на аукционную площадку и демонстрируют как лот для продажи, перед беснующимися и предлагающими цену мужчинами.

— Итак, готова ли Ты просить, рабыня? — строго спросил мужчина.

— Да, Господин, — выдохнула Эллен.

Услышав ее подтверждение, он обернулся к узкой боковой двери, находившейся в нескольких ярдах от возвышения, и крикнул:

— Хо!

Через мгновение дверь распахнулась, и в зал вошли двое мужчин, одетых в синие одежды. Каждый из них имел при себе небольшую прямоугольную доску, на которой лежала стопка бумаг, и по небольшому ящичку, висевшему на ремне и содержавшему как минимум, перья и крошечный рожок, который, как позже поняла Эллен, был чернильницей. Эллен видела такие бумаги прежде, когда ее детально исследовали, очевидно, на предмет особых примет, подвергли многочисленным замерам, а также взяли отпечатки пальцев рук и ног. У нее не было никаких сомнений относительно того, что это были ее документы, как рабыни. Возможно, следовало бы упомянуть, что особой надобности в таких бумагах нет, и на подавляющее большинство рабынь их просто не оформляют. Однако такие бумаги могут быть полезны для покупателей и продавцов, поскольку они предоставляют много информации, относительно происхождения рассматриваемой рабыни, ее бывшей касты, образования, знания языков, уровня подготовки, физических описаний, размеров ошейника, браслетов для лодыжек и запястий, и так далее. Иногда проспекты и листы продаж для предварительной рекламы заполняются информацией выбранной из этих документов. Но, конечно, особую важность такие бумаги принимают в случае племенных рабынь или экзотиков. Родословные некоторых племенных рабынь отслеживают по несколько поколений. Коллекционеры также склонны интересоваться происхождением экзотиков, например, от кого они были рождены, где они были рождены и так далее.

У Эллен было едва ли мгновение на то, чтобы окинуть взглядом вошедших мужчин в синих одеждах, как ей было приказано принять положение почтения. Она снова, стоя на коленях на ковре перед возвышением, на котором возвышалось курульное кресло, опустила голову к полу, прижав по обе стороны от нее ладони рук.

— Желаешь ли Ты просить? — услышала она строгий голос своего господина.

Она уже было начала поднимать голову, но в последний момент не осмелились оторвать лоб от ковра. Ей всего лишь хотелось заглянуть в его глаза, но она так и не посмела сделать этого. Также она знала о двоих, одетых в синие одежды мужчинах, занявших позицию по левую руку от него, сидевшего в кресле.

— Да, Господин, — шепотом ответила женщина.

— Говори отчетливо, — потребовал Мир.

— Да, Господин! — повторила она громко.

— Ясно назови себя и своего владельца, а также определи, что Ты делаешь, — приказал один из вошедших мужчин.

— Я — кейджера Эллен. Мой владелец — Мир из Ара. Я стою на коленях перед ним. Я желаю просить.

— Ты можешь просить, — разрешил ее господин.

— Я — Эллен, — объявила она, — рабыня Мира из Ара. Я прошу позволить мне доставлять удовольствие мужчине. Любому мужчине.

Слезы хлынули из ее глаз. Она задрожала всем телом. Это произошло! Она попросила о службе мужчине, причем любому мужчине! Какой опозоренной она вдруг себя почувствовала, какой униженной и оскорбленной. Насколько никчемной она была. Кем она могла бы теперь быть в глазах ее господина, в глазах свидетелей, в ее собственных глазах, в глазах любого человека, кроме как самой низкой и самой никчемной из рабынь?

Она услышала скрип пера пробежавшего по бумаге. То, что она только что попросила, было зафиксировано в ее бумагах. Второй мужчина в синих одеждах добавил примечание, засвидетельствовал или подписал бумаги.

«Именно этого он и хотел, — сказала себе Эллен. — Чего же больше? Теперь Вы можете мною пренебрегать, Господин. Теперь, Вы можете держать меня в презрении такой степени, какая только могла бы вам прийти в голову. Что еще я могла бы сделать такого, чтобы Вы могли бы презирать меня еще больше? Вы сделали меня ничем! Ваша месть мне, мой Господин, если конечно это была месть, теперь исполнена!»

— Спасибо, — поблагодарил Мир, обращаясь к двум мужчинам, которые тут же покинули зал, и едва за ними захлопнулась дверь, послышалась команда: — Позиция!

Эллен быстро вернулась в вертикальное положение. Ее лицо было мокрым от слез, а плечи тряслись, словно в лихорадке. Она тут же закрыла лицо руками. Больше всего ей в тот момент хотелось броситься ничком на пол и прорыдаться.

«Первое положение, — вспомнила женщина. — Я должна держать голову поднятой. Он хочет видеть мое лицо. Но оно же, должно быть, красное и заплаканное! Понравится ли ему это?»

Она все же заставила себя посмотреть на своего хозяина. Его лица, казалось, ничего не выражало. Трудно было что-либо прочитать на нем.

— Я попросила, — всхлипнула Эллен.

— Как я и предполагал, рабская девка, — кивнул Мир.

— Пожалуйста, будьте добры к рабыне! — заплакала она.

— С чего бы это? — осведомился мужчина.

Тогда Эллен, проглотила слезы, постаралась взять себя в руки и подавить рыдания. Она уставилась мимо него, поверх его плеча, в стену, возвышавшуюся в нескольких ярдах позади курульного кресла.

— Я могу говорить, Господин? — подрагивающим голосом, поинтересовалась женщина.

— По крайней мере, в настоящий момент, — разрешил он.

— Я попросила, — сказала она. — Теперь я прошу позволить мне доставить удовольствие своему Господину.

— Каким образом? — полюбопытствовал тот.

— Любым, каким только он может пожелать, — заявила Эллен.

— О-о? — протянул ее господин заинтересованно.

— Я прошу разрешения войти в ваши руки.

— Значит, Ты хочешь ублажить меня сексуально? — уточнил Мир.

— Да, Господин, — признала она.

— Второе положение почтения, — бросил мужчина, и Эллен растянулась перед ним на животе, прижав ладони по обе стороны от головы. — Теперь можешь говорить. Только говорить ясно, рабская девка.

— Я — Эллен, рабская девка, — проговорила она. — Я принадлежу Миру из Ара. Я лежу на животе перед ним, перед моим господином. Я прошу позволить мне ублажить его сексуально.

— Но Ты девственница, — заметил Мир. — Это может понизить твою цену.

— Господин? — пораженно пролепетала Эллен.

— Безусловно, — продолжил он. — В действительности это выглядит немного глупо. И почему некоторым мужчинам так хочется быть первыми, кому предстоит открыть рабыню? Какое это имеет значение? Рабыни, вероятно, в первый раз мало что почувствует. Разве что ей будет больно. Это позже она будет подпрыгивать и сочиться, царапать пол и вымаливать хотя бы минимальной ласки. Почему кому-то хочется заплатить за это больше, чем за удовольствие намного более восхитительной, более беспомощной и нетерпеливой тасты, реакцию которой мужчина, замкнувший на ней свои цепи и толкнувший на меха, считает просто чем-то само собой разумеющимся и даже не задумывается об этом. Лично мне это всегда казалось очень странным.

— Господин? — спросила женщина.

— Между прочим, — хмыкнул Мир, — я и так уже потерял на тебе деньги. Ведь возвращенная к возрасту, скажем так, чуть за двадцать, Ты, несомненно, принесла бы большую прибыль. А теперь к тебе, вытолкнутой на сцену торгов в качестве куска рабского мяса, вряд ли кто-то отнесется сколь-нибудь серьезно.

— Пожалуйста, не говорите о рабыне так, — всхлипнула она.

— Но, кто тебя такую, восемнадцатилетнюю, сможет принять всерьез? Ты теперь для всех не больше чем смазливая девчонка.

— Но похоже, даже, несмотря на это, господин находит меня интересной, — заметила Эллен.

— Ого, Ты учишься быть рабыней, — проворчал мужчина.

— Простите меня, Господин, — тут же откликнулась женщина.

Ее вдруг испугало что-то прозвучавшее в его голосе. Те же нотки иногда появлялись в голосе Гарта, незадолго до того, как он грубо хватал и ставил над тазом, помещая для своего удовольствия, одну из своих подчиненных, чаще всего ныне похищенную Нельсу.

— Нет-нет, — усмехнулся Мир. — Учись. Это даже замечательно.

— Спасибо, Господин, — нерешительно сказала она.

Эллен еще во время своего обучения узнала, что возбуждала мужчин, только, насколько она поняла, они не были наделены правом схватить ее и использовать по своему усмотрению, тем самым успокоить страсть и снять напряжение, которое она, вероятно, в них пробудила. В результате им приходилось искать других рабынь, которые, кстати говоря, ничуть не возражали. Порой она даже спрашивала себя, смогла ли она когда-нибудь стать такой же как они, столь же благодарной мужчине за его прикосновение, даже если это не она была той, кто пробудил его страсть. Говорят, что молодые люди, очарованные свободной женщиной, возможно бросив взгляд на лодыжку, на кусочек горла или подбородка, в тот момент, когда нескромный ветер поднимал ее вуаль, порой были вынуждены искать девушек в пага-тавернах, чтобы те притушили их муки любви, уменьшили их страдания. Много раз схваченным, благодарным, задыхающимся рабыням доводилось слышать имена женщин, которых они не знали, выкрикнутые, когда свободные мужчины, использовавшие их, достигали момента кульминации своего удовольствия. Перед ее внутренним взглядом на мгновение мелькнул образ того тарнсмэна из Брундизиума, который, очевидно, будучи очарован свободной женщиной, предпринял различные действия, чтобы в конечном итоге, захватить эту женщину и сделать ее своей рабыней, чтобы она, перестав быть собой, возможно, стала для него не больше, чем пага-девка. А позже на нее, Эллен, пришлось даже надеть железный пояс, вероятно по причине прогресса в своих занятиях она стала, пусть пока только подсознательно и неочевидно, намного более желанной, гораздо более провоцирующей, женственной и чувственной. Конечно, она была рада узнать, хотя это ее немного пугало, что она оказывала такой эффект на мужчин. Но теперь она осталась наедине со своим владельцем, который вдруг перестал быть для нее защитой и щитом. И вокруг нет никого, кто мог бы защитить или оградить рабыню от ее хозяина. Она была абсолютно уязвима. С ней могло быть сделано все что угодно. Она принадлежала ему.

— Однако мне это доставило удовольствие, — заявил ее хозяин, — сделать тебя столь юной, дать тебе такой бессмысленный, незначительный возраст, сделав просто смазливой восемнадцатилетней девчонкой, пусть это и стоило мне потери нескольких монет в моем бизнесе. Это была особенно восхитительная часть моей мести тебе.

— Мести, Господин? — переспросила Эллен.

— Конечно, — кивнул он.

— Господин?

— Но с другой стороны, — задумчиво проговорил мужчина, словно рассматривая некий вопрос, — чем на этом фоне будет потеря еще пары монет?

— Я не понимаю, что Вы имеете в виду, Господин, — прошептала рабыня.

— Да, — решительно кивнул он, очевидно придя к некоторому решению. — Почему бы нет? Конечно, что такое пара монет по сравнению с удовольствием от того, чтобы еще раз показать тебе, кто Ты теперь есть, просто никчемная рабыня, от еще более поучительного унижения тебя, еще большим снижением твоей ценности даже на рынке. Это ли не будет еще более сладкая, достойная, восхитительная месть для тебя?

— Господин? — испуганно воскликнула рабыня.

— Повернись, — приказал Мир. — Стой на коленях спиной ко мне. Опусти голову на пол, руки сложи на затылке!

— Пожалуйста, нет, Господин! — заплакала женщина.

— Хорошо, — сказал он.

Эллен, отвернувшаяся от него и прижавшая голову к ковру, не видела его, но по звуку поняла, что мужчина встал с курульного кресла. Затем она услышала шуршание его снятой и упавшей на стул одежды, сначала тяжелой церемониальной, а затем почти неслышное падение легкой туники.

Мужчина присел позади нее, и Эллен почувствовала, как он поднял подол туники, потянул его вперед и вниз, в конечном итоге, накрыв ее голову сжатую ладонями.

— Пожалуйста, нет, Господин! — взмолилась она.

— Вот значит как, — усмехнулся Мир, — выглядит наша маленькая феминистка, готовая к проникновению ее хозяина.

— Я больше не феминистка! — заплакала Эллен. — Я уже узнала, что я — женщина!

— А может все-таки девушка? — уточнил он.

— Да, Господин, девушка! Девушка! Это Вы сделали меня такой!

— Итак, значит, здесь мы видим мою бывшую учительницу, — задумчиво проговорил он, — стоящую в соблазнительной позе. Ты хорошо смотришься, бывшая учительница. Ты мне нравишься в таком виде. Интересно, кто-нибудь из твоих бывших студентов отказался бы увидеть тебя в такой позе?

— Пожалуйста, будьте добры ко мне, Господин!

— Ах да, чуть не забыл, это же у нас здесь целая доктор философии, с ученой степенью в гендерных исследованиях, стоит на коленях, покорно ожидая проникновения своего хозяина. Интересно, а они учили тебя этому в своих гендерных исследованиях?

— Нет, Господин, — простонала женщина.

— Значит, эти исследования были неполными, не правда ли?

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— Ну и, конечно, — добавил Мир, — здесь у нас наша смазливая малышка рабыня.

Эллен почувствовала, что его руки обхватили ее талию. Он был необыкновенно силен, и женщина не сомневалась, что на ее теле, в тех местах, где легли его пальцы, останутся синяки.

— Пожалуйста, нет, Господин! — взмолилась она. — Не так, Господин! Я прошу Вас! Не надо так, мой Господин!

— А кто это у нам тут просит? — поинтересовался мужчина.

— Эллен! Рабыня Эллен просит! — прорыдала женщина.

— Чья Ты? — уточнил Мир.

— Ваша, Господин!

— Говорите яснее, — потребовал он.

— Эллен, рабыня, ваша рабыня, рабыня Мира из Ара, просит своего господина, просит вас, своего хозяина, Мира из Ара о милосердии! — выкрикнула она.

— А Ты знаешь, рабская девка, что у тебя соблазнительная задница? — осведомился мужчина.

— Пожалуйста, не говорите так, Господин!

— Между прочим, тебе только что сделали комплимент, — намекнул Мир.

— Спасибо, Господин, — всхлипнула Эллен.

Как ни странно, но она, действительно, никогда не думала о себе с такой стороны. Она была, конечно, рада, и возможно даже очень рада, тому, что ее новые формы, оказались столь изящными и соблазнительными. Но каким вульгарным казался ей комплимент мужчины. Безусловно, юные, соблазнительные контуры ее стройного тела были прекрасны и гармоничны, начиная от ее маленьких стоп и лодыжек, к ее икрам и бедрам, расширению ягодиц переходящему в узость талии и в новое обольстительное расширение груди, и далее к мягким белым плечам и прекрасному горлу. Все это складывалось в мелодию мягкости, контуров и линий, и конечно ни одна часть ее тела не осталась без ее роли и участия в новом изящном ансамбле ее тела. На мгновение ее вспомнились моды прошлых веков, когда одежда разрабатывалась специально, чтобы подчеркнуть и привлечь внимание к таким особенностям. Она вспомнила удовольствие, с которым она рассматривала себя в зеркале, любуясь аккуратностью и наслаждаясь привлекательностью своей фигуры.

Но насколько вульгарен был его комплимент!

И все же могла ли она отрицать, что ей это доставило удовольствие?

Но в какой позорной позе она при этом стояла!

Эллен вдруг сообразила, что эта оскорбительная поза была самым эффективным положением соитья многих животных. Но было ли это столь важно? Ведь она уже давно поняла, что теперь сама была не больше чем животным, рабыней, и привлекательной к тому же.

Но он же это все не серьезно! Что он задумал! Конечно, он не мог сделать этого с ней! Только не с ней! Не с ней!

Неужели он не имел к ней ни капли уважения? А как же ее достоинство? Он что, забыл, что он с Земли? Разве он не помнил Землю?

— Пожалуйста, Господин! — заплакала Эллен. — Не надо так! Только не так! Пожалуйста, нет! Мы же с вами оба с Земли! Мы оба земляне!

— Больше нет, — отрезал он.

— Пощадите, Господин! — взмолилась она.

— Тебе предстоит переодеться в красный шелк, девка, — усмехнулся мужчина.

— Не таким способом, Господин, — простонала Эллен. — Пожалуйста, нет! Не-е-ет! Только не так, не надо так! Пожалуйста, Господин, не так! О-о-о!

— Ну вот, теперь Ты — «красный шелк», — сообщал он ей.

— О-о-ох! — выдохнула рабыня.

— Не вздумай изменить позу, — предупредил ее Мир, продолжая удерживать ее талию, словно тисками.

Спустя некоторое время, лишившись поддержки его рук, Эллен завалилась на правый бок и, свернувшись калачиком у подножия возвышения, дала волю душившим ее рыданиям.

Ее господин натянул на себя тунику, и, не став облачаться в остальные одежды, сел в курульное кресло и уперся в нее взглядом.

— Ты — тугая, холодная, маленькая штучка, — буркнул он, разглядывая трясущееся от рыданий тело.

— Сними одежду, — потребовал Мир.

Не переставая плакать, она с трудом приняла сидячее положение и стянула через голову свою рабскую одежду, крошечную, разрезанную по бокам тунику и, положив ее рядом с собой, снова легла на бок и попыталась унять слезы. Внутренняя поверхность ее левого бедра была испачкана кровью.

— Попробуй на вкус свою девственную кровь, — приказал ее господин.

Эллен подняла на него свои красные от плача глаза, не в силах постичь того, что он от нее хочет. Вытащив из-за пазухи туники, возможно, из какого-то скрытого кармана, ленту и пару отрезков пенькового шнура дюймов по восемнадцать длиной, мужчина спустился с возвышения и присел подле нее.

Эллен съежилась еще сильнее.

— Ой! — всхлипнула она.

— Вот, — сказал Мир, поднеся два пальца к ее рту. — Попробуй это, кровь девственной рабыни.

Покорно, не переставая вздрагивать от рыданий, она сделала, как ей было приказано. Его пальцы были покрыты густой, липкой, теплой от ее тела, немного солоноватой жидкостью, несшей тонкий намек на привкус ее интимной смазки. Это был акт, которого она никогда не сможет забыть.

— Сядь, — приказал ее господин, и Эллен села перед ним.

Мир встал около нее на колени и продемонстрировал ей красную шелковую ленту около десяти дюймов длиной и примерно дюйм шириной.

— Ты взята, — сказал он, перейдя на английский, а затем добавил уже по-гореански: — Ты только что была открыта для использования мужчин, для удовольствий мужчин. Теперь Ты — девка красного шелка.

Затем мужчина сложил ленту вдвое, подсунул под ее ошейником и, сделав петлю, рывком затянул ее на стальной полосе. Было что-то категоричное с том, как он это сделал.

— Бара! — последовала отрывистая команда.

Тело Эллен отреагировало на эту команду именно так, как ее тренировали это делать, немедленно и быстро. Она вытянулась на животе, скрестив запястья за спиной. Ноги также были скрещены в лодыжках.

Едва она замерла в указанной позе, как почувствовала, что ее запястья стянула петля, а мгновением спустя, тоже самое было сделано и с ее лодыжками. Эллен, теперь девка красного шелка, лежала перед своим господином ничком, голая и связанная.

Закончив со связыванием, мужчина повернул ее на бок. Могло ли это быть сделано, чтобы доставить ему удовольствие? Конечно, он тщательно осмотрел ее, уделяя внимание каждой мелочи, словно оценивая. Несомненно, он отметил, что Эллен подтянула к груди колени и, вытянув пальцы ног, подчеркнула форму своих икр. Быть может, ему даже стало интересно, сделала ли она это осознанно. Но Эллен и не задумывалась об этом, по крайней мере, не в смысле того, что она тщательного планировала это, скорее это было сделано естественно, так же естественно, как это делает рабыня. На его губах зазмеилась понимающая улыбка, а на глаза женщины снова навернулись слезы. Но Эллен уже знала, чем она должна быть перед мужчиной, и чем от нее требуется быть перед мужчиной. Она была рабыней.

Мир поднял ее на руки и, занеся на постамент, аккуратно поставил на колени, слева от курульного кресла, если смотреть с самого кресла. Возможно, стоит упомянуть, что на маленьком столе справа от кресла стояли графин и маленький стаканчик из цветного стекла.

Мужчина вынул пробку из графина и плеснул немного содержавшейся в нем жидкости в стакан.

— Ты можешь говорить, — разрешил он.

— Что Вы сделали со мной! — всхлипнула Эллен.

— Ты не можешь жаловаться, — пожал плечами мужчина. — Ты — рабыня.

— Да, Господин, — вынуждена была признать она.

— Зато теперь Ты можешь поблагодарить меня за то, что я использовал тебя, — добавил Мир.

— Спасибо, Господин, — сказала она, проглотив слезы.

— За что? — уточнил он.

— За то, что использовали меня, Господин.

— Как кого? — снова потребовал он уточнения.

— Как рабыню, Господин, — ответила Эллен.

— Ты плачешь, — заметил он.

— Простите меня, Господин, — всхлипнула женщина.

— Возможно, теперь Ты еще немного лучше понимаешь то, чем должна быть рабыня?

— Да, Господин, — вздохнула она.

— Позже, когда Ты узнаешь о себе и о своей сексуальности больше, Ты сама будешь просить о таком использовании, — объяснил ее хозяин.

— Я сомневаюсь относительно этого, — покачала головой Эллен.

— Можешь не сомневаться, — заверил ее он. — Настанет время, когда Ты сама поползешь к своему владельцу, голая, скулящая, поднимая свои соблазнительные ягодицы, умоляя об этом.

Женщина ошеломленно уставилась на него. Могла ли она иметь в себе такие глубины? Это казалось ей невозможным. Но, что ни говори, она много раз слышала, как некоторые из девушек кричали, стенали и в отчаянии царапали пол в своих клетках и конурах. Эллен уже наслышана была о глубине и интенсивности «рабских потребностей».

Мир поднес стакан к ее губам, но женщина отпрянула и съежилась в своих путах.

— Что случилось? — удивился он.

— Это ведь не «противоядие», не так ли? — спросила рабыня.

— Нет, — улыбнулся мужчина. — Это — ка-ла-на.

«Рабское вино», вырабатываемое из корня сипа, произрастающего в Прериях, которое положено принимать рабыням, чтобы заблокировать возможность оплодотворения, ужасно горько на вкус. «Противоядие» же, аннулирующие эффект «рабского вина», наоборот, обычно делается сладким и приятным на вкус. Его обычно дают невольнице после того, как рабовладельцы согласовали вязку, и она должна быть оплодотворена.

— Ка-ла-на? — удивленно переспросила Эллен.

— Да, — кивнул он. — Это просто вино.

Есть много разных видов ка-ла-на, но то что было налито в стакан, если бы тот был прозрачным, было бы золотистого оттенка. Красноватый цвет стекла передавал содержимому свой цвет.

— Оно сделано из винных деревьев Гора, — пояснил Мир.

Женщина выпрямилась, настолько ровно, насколько смогла. Она знала, что была беспомощна. Мир надежно связал ее, точно так же, как сделал бы это любой гореанин, плотно, но не чрезмерно туго. При этом не возникало какой-либо опасности навредить рабыне, нанеся ей вред, например, прекратив кровообращение, или передавив нерв или ткань. Зато в психологическом плане оставалась достаточная широта, чтобы подразнить ее, намекнуть на возможность освободиться, заставляя ее бороться, чтобы затем, в конечном итоге расстроить, дав понять, что она была совершенно беспомощна, как и положено быть рабыне, связанной ее господином.

— Вы хотели бы, чтобы я выпила вино из стакана? — удивилась Эллен. — Но почему это не вода, влитая в миску на полу, которую я должна была бы лакать, оттуда без права касаться миски руками?

— Ты говоришь слишком смело, для голой, связанной рабыни, — заметил мужчина.

Эллен вскинула голову.

— У тебя есть дух, — усмехнулся он. — Но это может быть легко выбито из девки, стоит только захотеть.

Тогда Эллен придвинулась немного поближе к нему, а затем, внезапно для самой себя, просительно, импульсивно, едва ли сознавая, что она делает, повернув голову лицом к нему, прижалась левой щекой к его правому колену.

— Не то, чтобы я возражал против небольшого количества духа в рабыне, — заметил Мир. — Это даже делает более приятным тот момент, когда она снова падает перед тобой на живот, и ползет к твоим ногам, чтобы целовать их и умолять об использовании.

— Да, Господин, — негромко прошептала женщина.

— Но это ни в малейшей степени не должно выходить за рамки безукоризненной дисциплины, — добавил он.

— Да, Господин, — согласилась Эллен.

Она услышала негромкий стук, это мужчина поставил стаканчик в стол.

— Ты можешь говорить, — разрешил он.

— Я люблю Вас, мой Господин, — призналась рабыня.

— Вообще-то я принес тебя сюда, чтобы Ты ненавидела меня за то, что я с тобой сделал, — сказал Мир.

— Как я могу ненавидеть вас, Господин? — спросила она, продолжая прижиматься щекой к его колену. — Вы спасли меня. Вы сохранили меня. Вы дали мне мою законную неволю. Я всегда была рабыней, но теперь, наконец, Вы дали мне мое клеймо и мой ошейник. Вы отдали меня мне самой в мире, в котором я могу быть собой, где мне не нужно прятаться, даже от себя самой. Я непередаваемо благодарна вам, мой Господин.

Едва успев договорить, Эллен заскулила от боли. Рука мужчины сжалась в ее волосах. Она испугалась, что чем-то рассердила его.

— Продолжай говорить, — велел он, по-видимому, прилагая серьезные усилия к тому, чтобы его голос звучал спокойно.

Мир держал ее так, что она не могла поднять голову, чтобы взглянув в его глаза, попытаться понять, что его так рассердило. Эллен была в ужасе.

— Продолжай, — потребовал он, и на этот раз его голос звучал спокойно.

— Я захотела встать перед вами на колени, — сказала Эллен, — еще когда Вы были студентом. Я чувствовала в вас властность и мужество, бескомпромиссную мужественность, а также, как мне кажется, уже тогда ощутила в вас, конечно на неком подсознательном уровне, хотя тогда я этого толком не смогла понять этого, блеск и силу вашей власти надо мной. Понимаете ли Вы, как ошеломительно, как непреодолимо, как подавляюще действует это на женщину? Вы являли собой сам принцип мужественности, перед которым все женщины, в силу их принципа женственности, должны были уступать.

Его рука еще сильнее сжала ее волосы. Эллен задрожала.

— Я люблю вас, Господин, — сказала она. — И я хочу быть вашей рабыней. О-ой!

Крик боли непроизвольно вырвался у нее. Ей показалось, что еще немного и мужчина вырвет ей волосы.

— Конечно же, — всхлипнула она, по-прежнему не в силах поднять голову, безжалостно удерживаемую на месте, — у вас должны быть какие-то чувства ко мне. Вы помнили меня на протяжении стольких лет. Вы не забыли меня. Вы доставили меня сюда. Вы дали мне шанс прожить жизнь заново. Вы сохранили меня. Вы спасли меня. Вы вернули мне мою юность и красоту. Вы надели на меня железный пояс, чтобы я была защищена в доме, где мужчины могут сделать многое из того, что им нравятся делать с женщинами, где использование рабынь ни в чем не ограничено. Вы оставили меня для себя. Вы дали мне красивое имя. Вы даже устроили мне высокомерное и унизительное использование. Конечно, у вас должны быть чувства ко мне. Пусть Вы не любите меня, Господин, но разве я вам не нравлюсь я, хотя бы немного? Конечно, Вы, по крайней мере, могли бы найти меня интересной, как рабовладелец свою невольницу. Конечно, Вы должны хотеть меня. Конечно, Вы должны желать меня, хотя бы как объект для насилия, наказания и надругательства. Вы ведь могли бы найти интересным мое тело. Посмотрите на него, Господин. Оно принадлежит вам!

— Ты принадлежишь мне вся целиком, — проворчал он.

— Да, Господин, — выдохнула Эллен, задрожав.

Наконец, мужчина отпустил ее волосы, и она отстранилась, замерев перед ним на коленях. Она чувствовала, что ее волосы были взлахмочены и перепутаны, но не имела никакой возможности поправить их. Подняв глаза, Эллен заметила, как его глаза бродят по ее телу, то разглядывая ее волосы, то задерживаясь на ее лице, исследуя ее горло и плечи, оценивая грудь и талию, присматриваясь к ее бедрам.

Она встала еще прямее, отвела плечи немного назад, стремясь тем самым подчеркнуть линии своей фигуры.

Она даже немного повернулась вполоборота к нему и приподняла голову.

— Дерзкая рабыня, — прокомментировал Мир ее действия.

Эллен стояла на коленях, выпрямив насколько можно спину. Как остро она ощущала в этот момент стальное кольцо, сжимающее ее горло.

— Конечно, мои формы небезынтересны, Господин, — робко заявила женщина, немного поерзав своими руками в путах, что, конечно, было бесполезно.

— Это верно, рабская девка, твои формы представляют определенный интерес, — признал он.

— Спасибо, Господин, — не забыла поблагодарить Эллен.

— Ты — привлекательная рабыня, — добавил Мир.

— Спасибо, Господин!

— Но на рынках найдутся тысячи таких же привлекательных, или даже более красивых, чем Ты, — пожал он плечами.

— Да, Господин, — согласилась рабыня, нисколько не сомневаясь, что сказанное им было верно.

В действительности, она видела множество женщин, причем, даже не выходя из этого самого дома, красоту которых она не посмела бы даже начинать сравнивать со своей. Эллен почувствовала, как слезы снова заполняют ее глаза.

Мир протянул к ней руку и опять сгреб в кулак ее волосы.

— Пожалуйста, не причиняйте мне боль, — простонала она. — Я всего лишь связанная рабыня. На моей шее ваш ошейник. Пожалуйста, не надо снова причиняй мне боль!

Но он, не обращая внимания на ее мольбы, подтянул ее поближе к себе, пусть не безжалостно, но твердо. Затем, не отпуская ее волос из руки, мужчина поднял маленький стаканчик с ка-ла-на, и немного встряхнув его, поднес к своему носу, словно оценивая букет. Однако вместо того, чтобы выпить он сунул вино под нос Эллен.

— Оно прекрасно, Господин, — признала она, вдохнув аромат.

— Это — хороший ка-ла-на, — кивнул Мир, после чего, поднес края стакана к ее губам, и чуть наклонил, давая ей немного пригубить.

— Оно замечательно, Господин, — вздохнула женщина. — Вкус, аромат, букет, крепость.

— Я так и подумал, что тебе понравится, — сказал он.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила его Эллен.

«Он добр ко мне, — подумала она. — Он дает мне вино. Он нежен. Он благороден. Он любит меня! Мой Господин любит меня! Я хочу быть для него превосходной рабыней! Я хочу быть самой замечательной и любящей рабыней на всем Горе! Пусть он делает со мной все, что ему нравится. Пусть он пинает и бьет меня. Я буду рада! Я буду умолять позволить мне поцеловать ботинок, который пинает меня, я буду просить целовать руку, которая бьет меня! О, доминируйте надо мной, и владейте мной, мой Господин! Я ваша, мой Господин!»

Но внезапно она встретилась с ним глазами, и ей показалось, что кровь застыла в ее жилах.

— Господин? — растерянно пробормотала Эллен.

— Теперь Ты допьешь свою порцию ка-ла-на, — сообщил ей хозяин, и она почувствовала, что его рука напряглась в ее волосах, потянула их вниз и назад, запрокидывая ей голову.

Женщина увидела крошечный стакан прямо перед собой. В глазах мужчины она не заметила ни искры тепла, ни капли мягкости. В них больше не было даже намека на доброту и нежность. В них осталась только серьезность и гнев, или скорее даже ярость.

— Господин? — испуганно прошептала она.

— Открой рот, — потребовал Мир. — Шире. Только попробуй пролить содержимое.

И он медленно вылил остаток ка-ла-на в ее покорно поднятый и открытый рот.

— Глотай, — приказал он. — Глотай все. Глотай.

Наконец, хозяин выпустил ее волосы и поставил стаканчик на стол. Эллен, удивленно глядя на него, провел языком по губам. Во рту все еще стоял вкус ка-ла-на. Ей даже показалось, что она начала чувствовать легкое опьянение от него.

Мир сидел в курульном кресле, не сводя с нее своих задумчивых глаз.

— Господин? — позвала его она.

— Признаться, я думал, — сказал он, с нотками обиды в голосе, — что тебе могут потребоваться годы и сотни рабовладельцев, чтобы изучить свое рабство, моя маленькая идеолог феминизма. Я думал, что Ты, в течение многих лет в своих цепях и ошейниках, будешь кричать и беситься, вспоминая обо мне, о том, что я с тобой сделал. Какое удовольствие доставили бы мне твои гнев и ненависть, твои страдания и унижение. Разумеется, в конечном итоге, возможно спустя годы, в руках некого господина, кожевника, крестьянина или заводчика слинов, последняя твоя психологическая преграда должна была рухнуть, освободив твою женственность, кричащую, утверждающую и унижающую тебя до долгожданного, покорного, презренного и правильного для тебя упивания своим полом. Однако вместо этого, спустя какой-то момент, я вижу перед собой изысканный кусок рабского мяса в ошейнике, согласный на все, довольный жизнью, послушный маленький кусочек дрянной плоти, ничем не отличающийся от тысяч других бессмысленных, мягких самок урта. Ты уже готова пресмыкаться по щелчку пальцев. Ты уже облизываешь и целуешь плеть не только с умением, но с рвением. Ты почти немедленно начала двигаться как настоящая рабская девка. Уже сейчас от одного твоего вида охранники кричат от раздражения и потребностей. Ты уже стоишь на колени с совершенством и стала мучительно, чрезмерно, невыносимо, поразительно женственной.

— Но я и есть рабыня, Господин, — прошептала Эллен.

Она вдруг почувствовала, что стоит на коленях как-то немного неустойчиво и даже помотала головой, пытаясь отогнать наваждение. Ей показалось, что вокруг ламп появились мерцающие, дымчатые ореолы.

— Возможно, Ты потому и обратилась к своей идеологии, что хотела скрыть от самой себя свои самые глубокие чувства и потребности. В конце концов, эта идеология представляет собой своеобразный защитный механизм, некое выражение истеричного опровержения подсознательно ощущаемых биоистин.

— Я не знаю, Господин, — смущенно сказала она. — Я чувствую слабость, Господин.

— Ты можешь сменить позу, — разрешил ей Мир, а когда женщина опустилась на бок перед курульным креслом, объяснил: — Дело в том, что то, что Ты выпила, не было простым ка-ла-на. В него был подмешан порошок тасса. Ты уже имела возможность познакомиться с его действием на Земле несколько недель назад.

Эллен потрясла головой, отчаянно пытаясь удержаться в сознании, и сквозь слезы, опять заполнившие ее глаза, посмотрела на него.

— Ты часто задавалась вопросом, зачем я перенес тебя на Гор, — продолжил он. — Так я скажу тебе. Я доставил тебя сюда, потому что презираю, потому что мне показалось забавным привезти тебя сюда и сделать никчемной юной рабыней. Уверен, что Ты в кандалах и цепях сможешь оценить, насколько забавным кажется это мне, особенно учитывая твой предмет, твое образование, публикации и идеологию. Здесь, в ошейнике, Ты наконец-то сможешь по-настоящему узнать кое-что о мужчинах и женщинах. Ты сможешь узнать свое надлежащее место в природе. Только изучать это тебе предстоит с клеймом на бедре и ошейником на горле, стоя на коленях перед рабовладельцами.

— Неужели Вы совсем не любите меня, Господин? — всхлипнула Эллен.

— Нет, конечно, — усмехнулся он.

— Вы ненавидите меня? — глотая слезы, спросила она, заметив, что границы ее поля зрения потемнели.

— Нет, — отмахнулся мужчина. — Ты не стоишь того, чтобы тебя ненавидеть.

— Я люблю Вас! — заплакала рабыня.

— Лживая шлюха! — бросил Мир, перейдя на английский, и резко вскочив с кресла и, обутой в высокие сандалии, ногой столкнул женщину в возвышения.

Эллен, несколько раз перекувырнувшись с бока на бок, скатилась вниз по ступеням и замерла на ковре у подножия постамента.

Мир спустился следом за ней, и, казалось, уже готов был пнуть ее снова.

Однако женщина перевернулась на бок и, как смогла, собрав все оставшиеся силы, извиваясь всем телом, подползла к его ногам, и прижалась губами к его сандалии, которая только что толкнула ее.

Затем, подняв голову, она сквозь слезы посмотрела на него и заплетающимся языком спросила:

— Что Вы собираетесь сделать со мной?

— Что я собираюсь сделать с тобой, что? — буркнул Мир.

— Что Вы собираетесь сделать со мной, Господин? — прошептала она.

— То, что я запланировал сделать с тобой изначально, — ответил мужчина.

— Господин?

— Завершить свою месть тебе.

— Господин? — простонала она.

— Разве Ты еще не догадалась? — поинтересовался Мир.

Голова Эллен бессильно опустилась на ковер. Она еще смогла немного покрутить руками, сделав последнюю, слабую и бесполезную попытку выпутаться из веревок, после чего потеряла сознание.