Приз Гора

Глава 20 В караване

Эллен, задыхалась от пыли, поднятой когтистыми лапами встревоженного верхового тарлариона, который, возбужденно хрюкая и фыркая, то подходил к ней, то отходил. Мучимая жарой, щурясь от пыли и слепящего яркого солнца, палившего ее болевшую от ударов плети спину, заливаясь слезами, смешивающимися с пылью покрывавшей ее лицо, она опустилась на колени, а затем на четвереньки. Сзади послышался лязг цепи, и на ее шее сомкнулся тяжелый металлический ошейник. Цепь свисала с заднего кольца ошейника и шла к девушке, находившейся позади нее, а другая цепь соединяла кольцо спереди с задним кольцом того ошейника, который, мгновением спустя, был замкнут на прекрасной, тонкой шее рабыни стоявшей перед Эллен, и так далее, до самого начала каравана.

— Встать, шлюхи! — раздался грубый мужской голос, сопровождавшийся выстрелом плети.

Эллен, вместе со всеми остальными поднялась на ноги. Зазвенели цепи, и она почувствовала их натяжение на ошейнике. Как же сегодня пекло солнце! И как пыльно было вокруг! Настолько пыльно, что просто невозможно было дышать. Из-за яркого солнечного света девушка не могла открыть глаза.

Эллен чувствовала себя несчастной и сбитой с толку. Кружилась голова. Мелькали тарларионы. Кричали мужчины. Скрипели колеса телег. Звенели цепи. Она испугалась, что еще чуть-чуть и упадет в обморок. Эллен схватилась обеими руками за цепь перед нею. Какими маленькими и тонкими казались ее пальцы на тяжелых, беспощадных звеньях. Как надежно держат они рабынь, подумала девушка.

— Опусти руки, рабская девка, — услышал она тут же. — Смотри прямо перед собой, стой изящно.

— Да, Господин, — пролепетала Эллен.

Голос звучал очень знакомо. Похоже, она уже слышала его где-то, причем, совсем недавно. Рабыня почувствовала кожу плети под своим подбородком, вынуждавшую поднять его. И как только Эллен приподняла голову, давление плети исчезло. Конечно, она сохранила голову поднятой.

— Я так и думал, что Ты будешь отлично смотреться в караване, — сказал голос.

— Спасибо, Господин, — прошептала Эллен, так и не осмелившись повернуть голову.

— Возможно, Ты несколько моложе и тоньше, чем это требуется, — заметил он, — тем не менее, Ты изящно сложена. Я не сомневаюсь, что Ты принесешь хорошие деньги. На такие формы, как у тебя, всегда есть устойчивый спрос. Думаю также, что Ты умна для рабыни. У тебя красивое лицо, изящное, чувственное и женственное, хотя и грязное в данный момент. А еще превосходные волосы, длинные и прямые, пусть и нуждающиеся в мытье. Да, волосы, действительно, прекрасные, густые и мягкие.

Это он говорил, ощупывая ее волосы.

— У тебя хорошее горло, — оценил мужчина, — отличные плечи. Встань прямее. Да, и прекрасная грудь, узкая талия, замечательный животик, широкие бедра, красивое лоно, хорошие бока, симпатичная задница. Хм, интересно.

— Ой! — вскрикнула Эллен.

— Да, — удовлетворенно усмехнулся он, — Ты должна принести хорошие деньги.

Невыносимо пекло солнце.

— Быть может, я даже сам предложу за тебя цену, — сообщил ей мужчина.

Эллен была смущена и несчастна. Она оказалась в этом лагере вчера вечером.

— Твои бывшие владельцы были дураками, — усмехнулся голос. — Они решили, что смогут обмануть Кос. Но глаза и уши Коса есть всюду.

— Да, Господин, — прошептала Эллен.

— Возможно, тебе было бы любопытно узнать судьбу своих товарищей? — предположил он.

— Да, Господин! — быстро ответила девушка.

— Любопытство не подобает кейджере, — усмехнулся мужчина.

— Да, Господин, — всхлипнула Эллен.

— Опусти голову, — приказал он.

Она стояла в пыли, на солнцепеке, покорно склонив голову. Мужчина сместился, заняв позицию сбоку и немного впереди ее. Мимо простучали когти верхового тарлариона, спешившего куда-то своей прыгающей походкой. Откуда-то сзади доносилось хрюканье тяжелого тяглового тарлариона, по-видимому, запрягаемого. В нескольких ярдах левее ее, мужчины выдергивали из земли колышки и шесты палаток, расправляли, собирали и сворачивали сдувшуюся, раскрашенную полосами ткань. Сзади долетал скрежет и звон мисок и кастрюль.

Солнце немилосердно жгло ее. Эллен казалось, что еще немного, и она потеряет сознание от жары.

— Можешь посмотреть на меня, рабская девка, — сказал голос.

Эллен подняла голову. Перед ней стоял человек которого она видела на чердаке. Это был тот самый косианский подкапитан, изымавший документы Порта Каньо, люди которого обыскивали помещения чердака. Тот самый, кто конфисковал ее от имени Коса, привязав жетон к ее ошейнику.

— Ты ведь узнала меня, рабыня? — поинтересовался он.

— Да, Господин, — ответила Эллен.

Именно он предположил, что девушка будет хорошо выглядеть, прикованная цепью за шею к рабскому каравану.

Наконец, мужчина отвернулся.

«Что же сталось с Портом Каньо, Фелом Дороном и Терсием Майором? — задумалась она. — Были ли они в безопасности?»

Где-то в стороне переругивались мужчины. Кто-то, Эллен предположила, что это был маршал лагеря, прошел мимо нее. В руке он держал список. Она видела, как мужчина, идя вдоль колонны, периодически останавливался, чтобы перекинуться парой слов с офицерами и возницами. В обязанности маршала лагеря входил выбор местоположения лагеря, очередность его установки, размещения, сворачивания, порядок движения на марше, расстановку фургонов, всадников, припасов, охранников, разведчиков и так далее. Его решения, конечно, могут быть опровергнуты или пересмотрены, комендантом лагеря, высшим офицером на марше.

Некоторых рабынь, а фактически большинство из них, включая и Эллен, поставили в караван, как здесь говорят, «нанизали на ожерелье». Конечно, не все имевшиеся в наличии рабыни оказались в этом караване. Те кого к нему не приковали, по-видимому, были лагерными рабынями, прикрепленными к этому лагерю, собственностью косианской армии, или, возможно, частично ее офицеров. Присутствие таких женщин в лагере, как нетрудно догадаться, большое удобство для солдат. Они полезны в самых различных ситуациях, им можно поручить множество дел, таких как приготовление пищи, чистка, стирка, шитье и, естественно, более тонкие, интимные и радостные задачи рабыни, такие как «подача вина», и тому подобные. Эти рабыни были одеты в туники очень похожие на те, что носят большинство рабынь, короткие и откровенные, однако, при множестве расцветок, у всех в районе левого бедра, около кромки подола сбоку и чуть сзади был вшит маленький, вертикальный, серый прямоугольник. Именно этот цвет чаще всего используется для туник государственных рабынь. Эти невольницы смотрели на рабынь в караване с презрением. Насколько Эллен знала, все рабыни на марше обычно тоже заковывались в караван, кроме некоторых высоких кейджер, которых запирали в зарешеченные рабские фургоны. У Эллен не было ясного представления относительно того, сколько женщин было в этом караване. Она знала, что обычно на одной цепи могло находиться до десяти рабынь, однако цепи зачастую соединялись между собой замками, карабинами или иными способами. Эллен оценила примерное количество женщинами в ее караване, от двух с половиной до трех сотен. Она также знала, что встречаются караваны и более чем из тысячи женщин. Эллен стояла ближе к голове каравана, приблизительно двадцатой или тридцатой от начала. Любопытно, заметила она, что этот караван, в отличие от большинства небольших цепочек, формировался не по росту, а по привлекательности невольниц. Эллен уже знала, что самые красивые женщины стояли вначале, а наименее привлекательных разместили в конце. Порой девушки боролись за лучшее положение в караване, неистово пытаясь усилить свою привлекательность. В караване продаж преобладают две политики: иногда самых красивых убирают в его конец, что привело к появлению высказывания «достаточно богат, чтобы покупать у конца цепи», или, что чаще, девушек расставляют на цепи, держа в уме различные стратегии продаж, например, чередую различные цвета кожи, типы лица и так далее исходя их соображений эстетики, ставя девушку средней привлекательности между ее, еще менее привлекательными товарками, чтобы на их фоне поднять шансы ее выгодной продажи. У работорговцев хватает хитростей. Иногда положение на цепи и вовсе определяется беспорядочно или по жребию. Покупатели, кстати, более одобрительно относятся именно к этому варианту формирования каравана, поскольку в этом случае каждый мог бы предположить, что он совершил наиболее выгодную покупку, независимо от места девушки на цепи. Безусловно, все эти подходы, отходят на второй план, и это, вероятно, всем хорошо известно, когда в дело вступают очень личные факторы, если можно так выразиться, когда в данный вопрос вовлечена «химия» человеческих отношений. Девушка, одному мужчине кажущаяся ничем, может стать именно той рабыней, за которую другой мужчина будет готов отдать любые деньги, а ошеломительной красоты женщина, возможно цветок от сада удовольствий поверженного Убара, возможно даже его фаворитка, продаваемая в военном лагере, может не привлечь вниманья простого солдата.

Эллен задумалась, если караван был построен с точки зрения красоты, по крайней мере, с точки зрения некоторых мужчины, то значило ли это, что к ней отнеслись как ценному товару? Это льстило ей, и одновременно пугало. Впрочем, могло быть и так, что ее место было определено случайно. Тем более, что она не находилась в одном из зарешеченных рабских фургонов, а значит, до высокой рабыни ей еще было ой как далеко. Фактически она была всего лишь юной варваркой. Но все же поставленной ближе к голове каравана.

«Я несчастна. Мне жарко. Я едва могу дышать из-за пыли», — думала Эллен. Зажмурив глаза, она повернула лицо к солнцу, и внутренние поверхности ее век засветились горячей, яркой краснотой. Девушка опустила голову, и ей показалось, по краям области ее зрения начала разливаться чернота. «Только бы не потерять сознание, — мысленно простонала она. — Они изобьют меня за это. Я должна приложить все силы, чтобы остаться в сознании. Почему они не позволили нам сесть или лечь? Почему они приказали нам стоять? Я боюсь плети. Они заставили нас стоять. Боюсь, что скоро мы пойдем. Надо попытаться идти хорошо. Я не хочу, чтобы меня опять били плетью».

Четыре солдата верхом на тарларионах проскакали мимо. Грязь и мелкие камешки вылетали из-под лап животных, больно жаля скованных цепью девушек, вынуждая их шарахаться в сторону, прикрываясь руками. Многие заплакали. Поднятое плотное облако пыли, нагретой палящим солнцем, окутало колонну. Эллен, как и все остальные девушки, закашлялась, прищурила и прикрыла ладонью глаза, и отвернула голову в сторону.

Когда облако немного рассеялась, Эллен почувствовала, что ее лицо, ресницы, груди, да и все тело целиком покрыто пылью. Она догадывалась, что ее волосы, теперь были просто ужасно грязным.

Пыль покрывала ее губы, скрипела на зубах. Эллен казалось, что ее рот пересох и забит грязью. Голова болела нагретая жарким солнцем. Глаза горели от нестерпимо яркого света. Опустив голову, она попыталась протереть глаза, очистить их и веки от грязи и пыли, осевшей на них. Ей показалось, что она терла глаза наждачной бумагой. Пот со лба, стекавший на глаза добавлял неприятных ощущений. Глаза щипало и жгло. Все вокруг расплывалось, она почти ничего не видела.

«Они приказали нам встать, — снова подумала Эллен. — Наверное, это означает, что скоро мы должны начать движение. Только бы они не стали нас бить плетями».

Итак, она стояла, утопая по щиколотки в горячей пыли, толстым слоем покрывавшей землю, скованная цепью вместе с другими. Эллен чувствовала как ее тело охватывает слабость. «Я не должна упасть в обморок», — повторяла про себя девушка. Жара, казалось, обволакивала ее. Это было похоже на невидимый огонь. Эллен казалось, что у нее вот-вот закипит кровь. Она схватилась за цепь, свисавшую с ее шеи спереди и соединявшую с ошейником впередистоящей рабыни. Цепь накалилась так, что почти обжигала ее тонкие пальцы. Железный ошейник, около полудюйма толщиной, плотно прилегал к ее горлу. Он тоже здорово нагрелся. Легкий ошейник Порта, обычный, типичный для Гора рабский ошейник, был снят с нее вчера вечером, вместе с жетоном, к нему прикрепленным. Единственным ошейником, который она теперь носила, был тот, который держал ее в караване. Впрочем, клеймо с ее бедра, конечно, никуда не исчезло. Даже без ошейника рабовладельца, клеймо ясно отмечало ее как невольницу. Само собой, ошейник тоже отмечает девушку как рабыню и обычно идентифицирует ее владельца. Кроме того, он хорошо заметен. Клеймо отмечает ее как рабыню, но лишь как характерная эмблема неволи, вне зависимости от того или иного хозяина. Обычно оно прикрывается рабской туникой. Эллен услышала крики вдоль линии. «Может они собираются начать движение?» — спросила она сама себя. Сзади снова послышался тяжелый топот приближающегося тарлариона. Эллен зажмурилась и задержала дыхание, попытавшись не дышать как можно дольше. Ящер пробежал справа от нее, и его шаги быстро стихли впереди колонны. Опять их накрыло облако горячей, удушливой пыли. Наконец, кислород в легких иссяк и Эллен вынужденная сделать глубокий вдох, закашлялась. Из глаз снова брызнули слезы, которые она растерла по лицу. Откуда-то сзади донесся хлопок плети, и сразу женский крик боли. Чуть погодя Эллен поняла, что рядом с ней стоит мужчина. Она выправила тело и уставилась в затылок стоявшей впереди женщины.

Наконец, мужчина пошел дальше и Эллен облегченно вздохнула. В руке он нес плеть. Конечно, она была раздета догола, как и все остальные.

Ей вспомнилось, как косианский офицер размышлял о том, что она будет хорошо смотреться прикованной цепью за шею к каравану. И вот теперь она стояла здесь, где-то в нескольких днях пути от Ара, вместе со своими сестрами по цепи пассивно и покорно ожидая команды начать движение.

Эллен опустила голову, палимая беспощадным солнцем, покрытая с ног до головы пылью и мучимая жарой и жаждой.

На ее шее была цепь. Она была в караване.

Девушке вспомнилось, как Порт и его товарищи покинули Ар под покровом темноты. С наступлением утра следующего дня, они снизились и нашли убежище в роще ка-ла-на, где сели и разбили свой первый лагерь. Само собой, лагерь они замаскировали, и Порт запретил разводить огонь. Когда птицы, следовавшие за тарном Терсия Майора сели на землю, Фел Дорон, приземлившийся раньше, подошел к последней корзине, и вытащил из нее Эллен. Она, конечно, могла бы выкарабкаться оттуда и сама, но ей не давали разрешения. К тому же, от рабыни ожидают, что она знает о том, что мужчины хотят от них, ожидают и требуют, красоты, впечатления, подходящих движений и поведения. Они ожидают, что те не будут действовать как инертные, не пробужденные, не познавшие своего пола девчонки-сорванцы. Это — последнее, чем они могли бы быть. А покинуть такую корзину в тунике, не задрав подол и не представив себя растянувшейся рабыней весьма проблематично. У корзин сконструированных специально для путешествий свободных женщин, предусмотрена дверь, через которую они могут выйти, сохраняя подходящую скромность и должную элегантность. Корзина, в которой перевозили Эллен, была обычной глубокой грузовой корзиной. Оказавшись на твердой земле, девушка опустилась на колени перед Фелом Дороном, склонила голову и поцеловала его ноги, в знак уважения, подобающего рабыне.

Ей сразу были поручены небольшие работы по лагерю. Кстати, покидать заросли ка-ла-на ей было строго запрещено. В течение дня мужчины, скрываясь среди деревьев, сменяя друг друга, наблюдали за небом. Эллен закончив с порученными работами, заключавшимися в сборе травы для лежанок, приготовлении пищи и прислуживания мужчинам за обедом, была прикована цепью за лодыжку к дереву. Порт, прихватив арбалет, отправился на охоту и, углубившись в чащу, подстрелил небольшого табука, чье мясо пошло на корм тарнам. Эллен, проснувшись днем, около двенадцатого ана, отметила, что Терсия Майора не была в его месте, хотя была его очередь дежурить. С наступлением сумерек караван тарнов снова взлетел в небеса, увозя Эллен все дальше от Ара.

Вторая ночь, проведенная Эллен в полете понравилась ей еще больше, чем первая. Причиной тому было то, что многие из ее страхов рассеялись. Они пролетали над местностью изобиловавшей множеством озер. Часто луны отражались в водной поверхности внизу. На то, чтобы пересечь некоторые из этих водоемов требовалось несколько енов. А один раз, приблизительно ан спустя после их вылета Эллен с ужасом и одновременно с восхищением, увидела огромную тень, закрывшую от нее участок звездного неба. Это был гигантский дикий тарн, бесшумно пролетевший мимо них. Эллен любовалась расстилавшейся внизу, залитой лунным светом дикой местностью, расчерченной реками и ручьями, усыпанной пятнами больших и малых озер. На рассвете караван тарнов снова приземлился. На сей раз Порт выбрал место среди группы небольших холмов, покрытых хвойными вечнозелеными деревьями, обнаружив узкое ущелье, послужившее им убежищем. На этой стоянке, на талию Эллен, закончившую с порученными работами, к ее огорчению, надели цепь с прикрепленными к ней наручниками. В этом устройстве, если руки женщины скованы спереди, то свободные концы цепи соединены и заперты на замок сзади. Если же рабыне сковывают за спиной, то цепь запирается перед нею, на животе. Эллен достался второй вариант. Кроме того, ей заткнули рот, и, как и прежде, что было ожидаемо, на ее левую лодыжку надели браслет, посредством которого пристегнули цепью небольшому дереву.

Эллен пытаясь не заснуть, прислушивалась к разговору мужчин. Из-за узости защищенного участка ущелья, и его различных особенностей, вроде валунов и деревьев, они расположились в каких-то нескольких ярдах от нее. Но даже в этом случае девушка ничего не смогла разобрать из того, о чем они беседовали, настолько тихо говорили мужчины. Однако их поведение и напряженные голоса указывали на серьезность их ситуации. Единственное, что Эллен удалось вычленить из долетавшего до нее невнятного бормотания, было слово «рандеву». Из этого она заключила, что вероятно Порт может вскоре встретиться с неизвестными союзниками, чтобы привести в действие тот или иной план. О том, какую роль она могла играть в их плане или планах, ей так и не сообщили. Разумеется, Эллен даже не пыталась расспрашивать об этом, памятуя о поговорке «Любопытство не подобает кейджере», хотя само это высказывание, всегда казалось ей нелепым, потому что, она прекрасно знала, что среди таких нетерпеливых, умных и жизнелюбивых существ как рабыни, жадное любопытство было повсеместным. В конце концов, если бы Вы оказались на месте закованной в цепи рабыни, которую зачастую сознательно держат в неведении, разве Вы бы не стали рьяны в добывании хотя бы крох информации, малейших кусочков новостей, например, что вас ждет впереди, транспортировка, продажа или спаривание?

«Интересно, почему они заткнули мне рот? — задавалась вопросом Эллен. — Может, мы находимся в местности, которую они расценивают как враждебную, в которой они не хотели бы рисковать даже блеянием вера или вскриком рабыни?»

Она вздрогнула.

Некоторое время Эллен не могла уснуть, но позднее, согревшись на солнце, лучи которого проникали сквозь лапы деревьев, сон наконец сморил ее. Она проснулась лишь раз, услышав голос Порта спросившего Терсия Майора о том, где тот пропадал. Сквозь сон рабыня разобрала ответ молодого человека, что, дескать, он ходил за водой, после чего снова уснула.

В следующий раз Эллен проснулась, когда почувствовала, что кто-то перевернул ее на спину и отомкнул цепь на животе. Это был Порт. Девушка попыталась, извиваясь всем телом, немного стянуть тунику с талии, куда та сползла, пока она спала. Затем Эллен замерла, лежа неподвижно и глядя поверх кляпу на своего хозяина. Мужчина улыбнулся ей в полутьме и мягко провел рукой по ее телу. Она проскулила один раз, но, не дождавшись его реакции, проскулила снова, а затем приподняла тело к нему навстречу, в просительном жесте.

— Нет, маленькая рабская девка, — негромко сказал Порт и, перевернув ее на живот, освободил ее руки от браслетов.

После этого, как только он вытащил кляп, Эллен встала перед ним на колени, позаботившись о том, чтобы ее ноги были жалобно, просительно расставлены в стороны.

— Нет, — сновв вполголоса повторил ее хозяин. — Помоги остальным упаковать вещи.

И рабыне ничего не оставалось, кроме как, пусть и неохотно, подняться на ноги и идти помогать мужчинам. Конечно, за время ее пребывания в неволе, рабские огни успели поселиться в ее животе. Она больше не была тем существом, которым была на Земле. Теперь она нуждалась в сексе, так же отчаянно, часто и сильно, как она нуждалась в еде и воде. Это с ней сделали мужчины, освободив ее естественные сексуальные потребности, которым оставалось только расцвести и запылать, предъявляя ей свои непреклонные горячие требования. И, конечно, точно так же, как она зависела от господина в еде и воде, точно также она зависела от него в удовлетворении сексуальных потребностей, и только в его компетенции было решать, удовлетворять ли эти ее потребностей, эти глубокие сексуальные потребности рабыни.

Вскоре они уже снова летели. И снова их полет продолжался над районом усыпанным множеством водоемов.

Эллен попыталась презирать себя за свою слабость, за свое отвратительное поведения перед Портом Каньо. «Насколько Ты ужасна», — корила она себя. Однако девушка быстро поняла, что теперь она была, что теперь она стала мучимой потребностями рабыней, несмотря на то, чем она желала бы быть или считала надлежащим быть, несмотря на то, чего она могла бы желать быть. Теперь-то Эллен отлично понимала, почему некоторые из девушек в доме ее обучения так стенали по ночам и царапали пол в своих конурах, из-за чего они так тянули руки сквозь прутья решеток к проходившему мимо охраннику, просто ради того, чтобы прикоснуться к нему. Теперь она понимала, что заставляет закованную в цепи рабыню кричать о своих потребностях и выть на луны Гора. Она вспоминала нагую рабыню, виденную ею на крыше в Аре. «О, — подумала она про себя, — думаю, что над ней действительно хорошо доминируют».

Эллен заскрежетала зубами, отчаянно вцепившись в борт корзины, чувствую себя на грани безумия.

«Помни, — приказала она себе, — о чувстве собственного достоинства. Ты должна быть выше секса. Это для низких и вульгарных, для тех невеж, чье мировоззрение еще не исправлено. Нельзя идти на уступки этой вульгарной настойчивости, ее следует ограничивать и презирать насколько это возможно. Секс необходимо сохранять на его месте, которое должно быть очень небольшим. Его следует расценивать как, в лучшем случае, всего лишь маленькую и незначительную часть жизни». Но затем она горько рассмеялась. «Какая же я дура, — обругала она себя. — Какая я слепая, наивная, тупая дура!»

«Вспомни, Ты — учительница, — напомнила себе Эллен. — Ты — доктор философии!» И снова это закончилось надрывным смехом на свистящем ветру ночного полета. «Это — все теперь в прошлом, — ответила она себе. — Теперь я — только шлюха в ошейнике, пробужденная, полная потребностей, выпрашивающая ласки рабыня! Господа, пощадите меня! Я попытаюсь доставить вам удовольствие, Господам! Сжальтесь над своей рабыней!»

Внезапно, ее внимание привлекло нечто необычное впереди. Каким бы это ни показалось невероятным, но в третьей корзине, той из которой Терсий Майор правил своим тарном, мелькнул свет прикрытого шторкой фонаря. Огонек качнулся из стороны в сторону и погас. Эллен осмотрелась и заметила крошечную точку света вдали, в нескольких сотнях футов над землей, и в сотнях ярдов правее. А может ей только показалось, что она что-то заметила, уж слишком быстро все закончилось. А быть может, это была звезда, подумала девушка, теперь снова спрятавшаяся за облаками. Однако теперь Эллен не спускала глаз с той части неба. Конечно, было темно, но она не была уверена, что там были облака. Впрочем, в том, что она видела фонарь в третьей корзине, рабыня не сомневалась. Терсий Майор, должно быть, подавал сигнал Порту Каньо и Фелу Дорону, решила она. Но ведь они не могли его видеть, поскольку они были впереди. Быть может Терсий не хотел звать их голосом. Помнится, ей самой заткнули рот на их последнем привале. Как еще он мог бы подать им сигнал? Внезапно, к своему изумлению, она сначала ощутила, как что-то поменялось в поведении каравана тарнов, а потом и поняла, что трос, соединявший тарна Терсия Майора и следовавших за ним птиц, пропал, возможно, обрезан. Он висел под грудью четвертого тарна. Почувствовав свободу четвертый тарн, а вслед за ним и другие, начали поворачивать в сторону. Терсий Майор, направил свою птицу вправо и начал быстро удаляться. Два ведущих тарна, в корзинах которых сидели Порт Каньо и Фел Дорон, продолжали двигаться своим путем, очевидно не замечая, странного маневра Терсия Майора, бросившего караван.

«Что происходит», — закричала про себя Эллен, до белых суставов сжимая пальцы на бортах корзины.

Тарн, с сидящим в его корзине Терсием Майором, уходил вправо. Караван в первый момент тоже начал забирать правее, но через несколько инов замедлился и принялся кружить на одном месте. Тарны Порта Каньо и Фела Дорона удалялись, придерживаясь прежнего курса.

«Почему, — задумалась Эллен, — Терсий Майор, вдруг нарушил строй? Было ли это запланировано? Было ли это заранее оговорено с Портом Каньо и Фелом Дороном? Они, похоже, спокойно продолжали свой полет. Казалось, произошел некий обмен сигналами, по крайней мере, Терсий Майор сигнал подал. Но для кого был предназначен тот сигнал, для Порта Каньо, или для кого-то другого? Другим, конечно. Тогда, возможно Порт Каньо и Фел Дорон знали о сигнале, и это было частью их плана? Не об этом ли рандеву шла речь на последнем привале? Похоже, что она заметила ответный сигнал. Или, быть может, это была одна из нескольких точек рандеву? Так может Фел Дорон будет следующим, кому предстоит покинуть их караван? Но тогда почему Терсий Майор бросил тарнов вместе с грузом, фактически, на произвол судьбы?» Это казалось ей бессмысленным. Или он оставил караван из расчета, что позже его подберут союзники?

Пока эти мысли метались в голове Эллен, она краем глаза заметила, что слева, если смотреть из того положения в котором она находилась, и справа, если взять направление в котором летели тарны до того как остались без ведущего и принялись кружить на одном месте, подобно буре крыльев, приближается отряд из не меньше чем тридцати тарнов. То, что они не могли быть дикими тарнами, Эллен поняла по их четкому строю с выверенными интервалами между птицами. А не прошло и ена, как она рассмотрела блеск седел и щитов, шлемов и наконечников копий.

«Тарнсмэны», — осенило рабыню, и у нее перехватило дыхание. И это не была группа из неких нерегулярных войск или партизан, некий разномастный отряд непокорных, отчаянных, храбрых патриотов. Это не могли быть союзники Порта Каньо или его тарнстеры. Это были кадровые военные, одетые в форму, организованные, дисциплинированные и хорошо вооруженные.

Два тарнсмэна из этого отряда, отделились от общего строя, и направились к оставшейся без лидера колонне из шести тарнов, в корзине одного из которых находилась Эллен.

Эллен присела на корточки и, натянув на себя одеяло, припала к борту корзины, выглядывая в щель между прутьями.

Один из тарнсмэнов пролетел не дальше чем пятидесяти футах от нее. Девушка хорошо рассмотрела герб на его щите, но это не дало ей ровным счетом никакой информации. Это не был герб Коса, часто виденный ею в Аре. «Наемники, — поняла Эллен. — Не бандиты, но наемники! Но кто мог нанять наемников? Кос, — ответила она сама себе, — только Кос!»

И никаких признаков Терсия Майора.

Эллен переместилась в корзине и посмотрела вперед, снова выглядывая между прутьев. Первый из тарнсмэнов приблизился к головной птице снизу, и подхватил длинный трос, свисавший почти на сто футов с ее сбруи. Мужчина привязал веревку к луке седла и вывел свою птицу вверх и вперед, возглавив караван. Медленно караван растянулся в линию и последовал за ним. Переползя на другую сторону корзины, Эллен в щель увидела, что второй тарнсмэн пристроился за последним тарном колонны, держась приблизительно ярдах в пятидесяти — семидесяти позади. Первый тарнсмэн повернул караван на запад. В том направлении лежала Тасса, море, и, возможно город-порт Брундизиум.

Она села дно и схватила металлический жетон, привязанный к ее ошейнику. «Принадлежу ли я Косу, — спросила она сама себя. — Что сделают со мной? Не спасение ли это для меня? Нет! Нет здесь для меня никакого спасения. Я — гореанская рабыни. Я в ошейнике. На мне клеймо. Все что на мне надето — рабская туника. Меня выдает даже моя красота, подходящая красота для рабыни, а также множество тонких аспектов, которых я даже не замечаю, например, то, как я двигаюсь, говорю. Мне некуда здесь пойти, некуда бежать. Эта культура понимает и уважает институт рабства. Они признают его естественным и рационально обоснованным. Законность его признана, принята и не подвергается сомнению. А вот что будет подвергнуто сомнению, так это право такой как я быть свободной. Именно это было бы расценено как ненормальность и абсурд. Здесь, на Горе рабство четко институциализировано, культурно санкционировано, признано как определенная форма биологического дифференцирования, и это означает согласие и одобрение определенных биологических норм поведения и морали. Рабовладелец имеет право командовать и делает это, а у рабыни есть обязанность несомненного, абсолютного и мгновенного повиновения. Я люблю свой ошейник, но разве я не должна стремиться к тому, чтобы вернуться к моему законному Господину? Разве он не будет искать меня?»

Думая так, Эллен решила попытаться ускользнуть от ее нежданных похитителей. Она знала, что у нее не было никакой надежды на то, что в этом мире ей удастся избежать неволи, это было просто невозможно. Да она и не хотела этого в принципе, давно придя к пониманию того, что, независимо от других женщин, сама она принадлежала ошейнику. Ошейник был для нее удовольствием, мечтой и смыслом жизни. Эллен знала, что ее законное место находится у ног господина, место любящей и послушной рабыни. Гор научил ее этому, и она хорошо изучила его урок. С другой стороны, она не стремилась попасть в руки незнакомцев, для которых она будет не больше, чем оставшимся без хозяина верром или отбившейся от табуна кайилой.

«Итак, как только они приземлятся, — подумала Эллен, — я попытаюсь бежать». Правда, ей тут же пришло в голову, что они могут пойти на посадку уже после рассвета, при свете дня, а то и прямо посреди своего лагере, где ее немедленно обнаружат. Эллен закутавшись в одеяло, сидела на дне покачивающейся корзины. Была ли у нее хоть какая-то надежда? Могла ли быть надежда хоть у какой-нибудь гореанской рабыни?

— Прочь! — услышала она мужской крик. — Прочь!

Девушка метнулась к борту и выглянула наружу сквозь щели в плетении. Она разглядела огромную тень, следовавшую за караваном приблизительно в пятидесяти ярдах позади и справа, а также несколькими ярдами выше. Именно на нее кричал замыкающий тарнсмэн. Характер этой тени сложно было с чем-то перепутать. Огромный размах крыльев, злобно изогнутый клюв, гребень на голове. Это был тарн. Дикий тарн.

«Он следовал за нами, — подумала Эллен. — Это — тот же самый тарн, которого я видела вчера вечером!» Конечно, не было никаких подтверждений тому, что ее предположение было верно. Но он показался ей той же птицей, или, по крайней мере очень на ней похожим.

— Прочь! — выкрикивал тарнсмэн, размахивая копьем.

Эллен увидела, как из-под брюха дикого тарна внезапно показались лапы. Они выдвинулись вперед и вниз, а затем развернулись пальцы, продемонстрировав огромные изогнутые когти.

— Прочь! Убирайся! — кричал на него тарнсмэн.

Чаще всего дикого тарн охотится на табуков, это маленькие однорогие животные, обычно желтоватого окраса, похожие на земных газелей. Однако это не исключает того, они не нападут или не пробуют напасть и на других существ. Тарну по большому счету все равно, кто станет его добычей дикие тарски, верры или хурты, или их одомашненные сородичи. Точно так же, опасен он и для людей.

«Наверное, он голоден, — испугалась Эллен. — Но он вряд ли станет нападать на представителей своего вида. И что дальше? А может он является существом территориальным, и недоволен вторжением этих птиц на его охотничью территорию. А что если это — тот же самый тарн, которого я видела прошлой ночью? Тогда он точно голоден. Но ведь он не будет нападать на тарнов. На кого тогда?»

Тарн внезапно издал странный пронзительный звук и бросил тело к замыкающему тарнсмэну. В тот момент, когда его открытые когти уже были готовы схватить человека, тот, повернувшись в седле, резко ткнул копьем вверх, в накрывающую его оперенную тьму. Копье окрасилось кровью. Нападавший тарн, с ужасным криком завалился на одно крыло и ушел в сторону.

— Прочь! — крикнул на него воин.

— Он снова приближается! — заорал ведущий тарнсмэн и, сбросив веревку с луки седла, развернул своего тарна навстречу опасности.

Трос в очередной раз безвольно повис под брюхом первой птицы каравана. Эллен увидела, что тарнсмэн достал лук и наложил стрелу на тетиву. Это был маленький седельный лук, не слишком дальнобойный, зато удобный для использования с седла.

Тарн, с яростью, вероятно взбешенный причиненной ему болью, спикировал на замыкающего тарнсмэна. Копье пронзило его тело насквозь, высунувшись из спины. Но птица, в сравнении с которой это копье казалось соломинкой, ударила всадника и его тарна сразу и когтями и клювом. Щит тарнсмэна был сорван с его руки и, кувыркаясь, полетел вниз, растворившись в темноте ночи. Птица сомкнула лапу на теле мужчины, но не смогла выдернуть его из седла, ремни безопасности держали крепко. Воин что-то яростно кричал, пытаясь отбить клюв. Обе птицы, вертелись и кружили в воздухе, то падая, то взлетая ввысь, оглашая окрестности пронзительными криками. Птица тарнсмэна, несомненно, бывшая боевым, тренированным тарном, почуяв кровь и азарт сражения, происходившего прямо на ее спине, сразу ринулась в бой со своим диким собратом. Клювы, когти и крылья сошлись в ночном небе. Ведущий тарнсмэн, похоже, выпустивший в тело нападавшей птицы одну за другой все стрелы, выхватил меч, поскольку копья у него не было, и попытался приблизиться к этой летающей, вопящей, дерущейся путанице гнева, ярости и перьев, и ударить дикого тарна по шее. Другие тарны, связанные вместе, никем не управляемые и, похоже, ошеломленные происходящим, беспорядочно заметались. Смущенные и напуганные, они попытались броситься врассыпную. Тарны рвались в разных направлениях, но всякий раз короткие троса, связывавшие их друг с другом, рывком бросали их назад, птицы крутились в воздухе и отчаянно вопили. Гигантские перья, то кружась, то планируя, летели к земле. Корзину Эллен дико бросало из стороны в сторону. Девушка отчаянно, изо всех сил цеплялась за прутья. В конечном итоге, троса соединявшие птиц в караван перепутались, и вся группа, крича и беспорядочно размахивая крыльями, начала быстро снижаться. Крыло одной из птиц запуталось, оплетенное веревкой. Другой тарн ударил крылом по корзине, оказавшейся рядом, раскрошив ее в щепки. Третий, безумно мечась в воздухе, задел корзину Эллен, чуть не выбросив девушку из нее. Один из бортов был разорван в клочья, и корзина задергалась, оставшись висеть только на трех стропах. Четвертый строп болтался в воздухе вместе с куском вырванного борта. Земля внизу крутилась и летала из стороны в сторону. Мелькала то твердая поверхность, то вода. Запутавшиеся тарны уже металась почти у самой водной глади, взмахами своих мощных крыльев поднимая огромные темные волны, взрывавшиеся фонтанами брызг. Тарн, к сбруе которого была прикреплена полуразрушенная корзина Эллен, возможно, сведенный с ума страхом перед водой, которую тарны ненавидят, начал яростно рваться прочь от этого места, со страшной силой натягивая лини, связывавшие его с другими птицами, а когда у него ничего не получилось, в припадке паники или безумия, принялся рвать клювом те преграды и препятствия, что по его мнению держали его. Эллен отпрянула к борту, поскольку часть корзины была оторвана, улетев в недалекую уже воду. Перед ней, не далее чем в ярде, мелькнули горящие злобой глаза птицы и клюв, закусивший несколько оторванных от корзины прутьев. К ее облегчению, тарн отвернулся, попытавшись напасть на своего собрата. Эллен, с ужасом увидела, как вместе с куском борта исчезла последняя веревка, а затем, цепляясь за то, что осталось от корзины, оказалась в воде, встретившей ее темнотой и холодом. Плавать она не умела, и ей оставалось только испуганно цепляться за корзину, от которой осталось только дно и пара кусков борта. Девушка едва могла дышать, почти ничего не видела вокруг. Темнота, удары волн, плеск воды.

— Марш! — раздалась команда, сопровождаемая хлопком плети, внезапным и резким, как выстрел.

Эллен услышала сдавленные вскрики страха и тревоги, впереди и позади себя. И вдруг она поняла, что сама точно так же вскрикнула, негромко, непреднамеренно, рефлекторно, не в силах ничего с собой поделать. Этот звук, жестокий, резкий выстрел плети, слишком хорошо известен рабыням, так что не стоит нас осуждать за это. Мы слишком хорошо понимаем его значение.

Длинный караван пришел в движение.

Это был большой караван, состоявший из приблизительно двух с половиной — трех сотен женщин, раздетых и скованных цепью за шеи. Эллен находилась ближе к его началу, где-то в третьем десятке. Она не знала, что случилось с ее прежним хозяином и его товарищами. Она понятия не имела, куда ее ведут.

Конвой был огромен и в него входил не только их караван. Рядом построилась длинная колонна фургонов, частично запряженных босками, частично тарларионами. Некоторые из фургонов представляли собой клетки, в которых, возможно, перевозили высоких рабынь или женщин имевших политическую важность. Сквозь решетки отдельных фургонов можно было видеть рабынь, сидевших там. Все они были раздеты, точно так же, как и те, кому предстояло идти пешком. Быть может, для них, высоких рабынь это было оскорбительно. Однако, в конечном итоге, высокие рабыни не больше и не меньше рабыни, чем самая непритязательная девка чайника-и-циновки. На других фургонах клетки были задрапированы шелковыми тентами, сквозь которые проступали прутья решеток. Не исключено, что там внутри могли находиться одетые свободные женщины, которым было позволено ощупывать руками решетки по ту сторону шелка. Они были точно так же заключены в тюрьму, как и раздетые рабыни. Иногда захваченным свободным женщинам оставляют только один единственный легкий, похожий на ночную рубашку предмет одежды. Это смущает их до крайности.

Конвой сопровождался множеством солдат, как пеших, так и верховых на тарларионах. Похоже, для охраны привлекли целых три отряда, два пехотных и один кавалерийский. Помимо них при конвое имелось много верховых охранников. Вероятно, им предстояло исполнять обязанности разведчиков и дальнего охранения. Кроме того, часть из них, причем большая, держалась по бокам конвоя, всего в нескольких ярдах, по обе стороны. Им и девушкам запретили общаться, за исключением ситуаций, когда следовало отдать команду.

— Это — рабская девка, — послышался молодой мужской голос.

Эллен пошевелилась, приходя в себя. Она лежала на животе, наполовину в прибрежной грязи, наполовину в воде, среди зарослей тростника, все еще не в силах отпустить обломки корзины.

Их было двое, стоящих в воде, по обе стороны от нее. Эллен не открывала глаз, лишь, еще крепче сжала пальцы на остатках прутьев.

— Давай-ка посмотрим на нее, — услышала девушка.

Она почувствовала, как ее пальцы разжали, высвободив из них остатки корзины, которые, судя по плеску, столкнули в воду. Пальцы Эллен тут же сжались, зарывшись в мокрую грязь, окружавшую ее. Затем ее довольно бесцеремонно развернули, и перекатили на спину.

— Смазливая маленькая вуло, — заметил голос.

— С окруженной шеей и всеми вытекающими из этого последствиями, — одобрительно усмехнулся другой.

Теперь Эллен лежала в грязи, на наклонном берегу, спускавшемся к воде, головой вниз, к воде. Наконец, она решилась открыть глаза. Их действительно было только двое. Совсем еще юнцы.

— Ну что, попользуемся? — спросил один из них, присев рядом и задрав подол ее туники.

— Нет, — простонала Эллен, чувствуя, что они схватили ее за лодыжки и растянули ее ноги широко в стороны. — Нет, Господа, пожалуйста, не надо.

Этой ночью, очутившись в воде и совершенно не умея плавать, опасаясь за свою жизнь, слыша над собой взбесившихся, бьющихся в панике тарнов, Эллен в отчаянии уцепилась за обломок корзины. Освобожденный от сбруи он отлетел довольно далеко от птиц, а потом, понятыми их крыльями волнами, его отогнало еще дальше в темноту. Впрочем, и сама Эллен, перебирая в воде ногами, как она могла, помогала ему отплыть подальше от бурлящих в воздухе страстей. Но было темно, и она понятия не имела, в какой стороне мог находиться ближайший берег. Девушка смогла только наполовину заползти на плетеное днище, при попытке вскарабкаться на него полностью, оно тонуло в воде. Спустя несколько минут беспорядочных метаний, одни из тарнов тот, который изначально был ведущим в этой колонне, избавившись, оторвав или разбив, от корзины, отчаянно молотя крыльями воздух, смог поднять себя вверх, когда до воды ему оставалось всего несколько футов. Правда, порыв этого тарна был остановлен тросом, связывающим его с товарищами. Однако его действие послужило началом упорядочивания усилий остальных, придания им определенного направления. Следующий за первым тарн, попытался тянуть в том же направлении, что побудило того предпринять вторую попытку. Третьему тарну, крыло которого запуталось в веревке, рывок второго освободил крыло, стянув петлю, хотя и не без потери нескольких перьев. В результате, один за другим, все шесть птиц, постепенно выстраиваясь в некое подобие каравана, начали подниматься вверх, вслед за ведущим, которому и самому приходилось прикладывать все силы, чтобы удержаться в воздухе. Дело в том, что поднимая себя над поверхностью, неистово хлопая крыльями, порой макая их в воду, поднимая фонтаны брызг, он изрядно замочил перья, что отнюдь не способствовало устойчивому полету. Тем не менее, он летел, и его действиям подражали остальные. Наконец, поднявшись ярдов на сто, караван избавился от опасности снова оказаться поблизости от воды. Две птицы под которыми еще болтались ошметки грузовых корзин энергичными движениями лап избавились от них. Далеко в стороне от Эллен один за другим раздались два всплеска. А тарны постепенно, с каждым ударом крыльев начали набирать высоту.

Эллен, оставшись в полном одиночестве, в темноте, в холодной воде, начала грести в том направлении, в котором улетели тарны, предположив, что именно там должен быть самый близкий берег. Тарн не водоплавающая птица и сопротивляется, когда его полет направляют в сторону от видимой земли.

Что-то прикоснулось под водой к ее ноге, и Эллен, рефлекторно вскрикнув, попыталась взобраться на плетеную поверхность, но та тут же ушла под воду. Тогда она начала бешено грести в ту сторону, в которой исчезли тарны, и вскоре она смогла рассмотреть вдали скошенную темноту, казавшуюся темнее ночи. Судя по всему, это был холм, и дальше Эллен держала направление на него.

Берега она достигла только на рассвете, после чего потеряла сознание среди зарослей тростника.

Эллен почувствовала, как ее схватили за лодыжки и растянули ноги широко в стороны.

— Нет, Господа, пожалуйста, не надо, — простонала она.

К удивлению Эллен, ее щиколотки отпустили, и она быстро отползла назад, почти спустившись в воду, сжала ноги, пригладила тунику и, полусидя, полустоя на коленях, обхватив себя руками, испуганно уставилась на этих двух парней, немногим больше чем мальчишек, обнаруживших ее.

Хотя она и не была беглянкой, но страх того, что ее могут принять за таковую не оставлял рабыню.

— Красивая, — прокомментировал один из мальчишек.

— Но грязная, — заметил второй.

— Давай отведем ее в деревню и посадим на цепь вместе с деревенскими рабынями, — предложил первый.

— У меня уже есть хозяин! — быстро сказала Эллен. — Я не беглянка. Мой господин — Порт Каньо из Ара. Мы летели, а потом произошел несчастный случай.

— Мы нашли тебя, — заявил первый из парней.

— Спасибо за то, что нашли меня, — поблагодарила девушка. — Я хотела бы узнать, где я могу найти своего владельца и его товарищей, чтобы я могла вернуться к нему.

— Давай не поведем ее в деревню, — предложил первый. — Давай лучше оставим ее только для нас.

— Но я же слишком стара для вас, юные Господа, — попыталась образумить их Эллен.

— Не намного Ты нас и старше, — усмехнулся второй.

Эллен вынуждена было признать, что со своей точки зрения он был не так уж и не прав. Это для нее, как для женщины, два — три года на которые она выглядела старше их, казались значительной разницей. А они, по местным меркам уже были молодыми мужчинами, пусть их щеки только начали покрываться первым пухом.

— Конечно, если мы оставим ее себе, то будет трудно удержать это в тайне, — рассудительно заметил первый из них. — Можно, разумеется, держать ее где-нибудь в лесу, прикованной цепью к дереву, или в нашей секретной пещере, но ведь рано или поздно кто-нибудь что-нибудь да и заподозрит или просто наткнется на нее. А если мы отведем ее в деревню, то взрослые просто заберут ее у нас.

— Тогда может продать ее? — предложил второй. — А деньги за нее оставить себе и поделить.

— Пожалуйста, Господа, — жалобно попросила Эллен. — Помогите мне найти моего владельца. Верните меня ему. Конечно же он вознаградит вас за это.

— И где же твой владелец? — поинтересовался второй мальчишка.

— Я не знаю, — растерялась она.

— Значит, Ты — сбежала, — заявил первый.

— Нет! — воскликнула девушка.

— Будь благодарна, что мы еще не подрезали тебе сухожилия, — буркнул второй.

Эллен в ужасе уставилась на него.

— Ты ведь рабская девка, не так ли? — осведомился первый.

— Да, Господин, — ответила Эллен.

— А разве Ты не должна стоять на коленях, — спросил он, — находясь в присутствии свободных мужчин?

Эллен быстро встала на колени, держа их плотно сжатыми. Ей совсем не хотелось быть использованной мальчишками. Однако она знала, что любой из них мог легко преодолеть ее сопротивление. В конце концов, они же не могли знать, что она не была рабыней башни.

Однако тот из них, что выглядел постарше, подскочил к ней и наотмашь ударил ее по щеке тыльной стороной ладони, сбив с колен в грязь. Эллен чуть было не вскочила на ноги, в последний момент, успев остановить рефлекторное движение, и просто отползла назад на несколько футов назад, оказавшись в воде.

— Ты слишком соблазнительна для такой рабыни, — прорычал мальчишка. — Я бывал на ярмарках. Я видел, как они танцуют в кабинках. Я видел, как их водят на поводках. Ты думаешь, что я не узнаю рабскую шлюху с первого взгляда?

Эллен быстро вскарабкалась на колени, замерев перед ними прямо в воде. На этот раз ее колени были широко расставлены в стороны.

Глубина в том месте, куда она отползла, примерно в трех с небольшим ярдах от берега, была около восьми — десяти дюймов. Вода плескалось между бедер Эллен, заставляя ее дрожать от озноба. Она чувствовала, что дно под ее ногами покрыто слоем ила, скользкого и холодного. Не добавлял приятных ощущений и прохладный ветер, сквозивший над водой, шевеливший ее волосы, холодивший кожу и шелестевший в камышах.

Эллен не хотела получить еще одну оплеуху. Ей хватило одного раза, после которого ее щека все еще горела

Будь у них под рукой стрекало или плеть, и она ни сколько не сомневалась, что они тут же пустили бы их у ход. В конце концов, она была рабыней.

Эллен чувствовала себя несчастной и беспомощной. Она не была уверена, что смогла бы умиротворить их, или попытаться соблазнить их, использовать свою уязвимость и красоту, чтобы защитить себя, что могло бы сработать с полностью сформировавшимися мужчинами.

Это были всего лишь мальчишки. Что они могли знать об отношениях мужчин и их женщин в ошейниках?

Парень постарше жестом показал что, она должна приблизиться к нему, а затем, нетерпеливо махнув рукой, дал понять, чтобы она подползла еще ближе. В том месте, где Эллен замерла на коленях, воду было не больше пары дюймов. Теперь она чувствовала под ногами песок и гальку, немного прикрытые слоем тины. До края воды оставалось не больше четырех — пяти футов.

— Стяни тунику наверх, — приказал первый из них, сердитым голосом. — На спину. Разведи ноги!

— Пожалуйста, нет, Господин! — попросила Эллен, но его приказ выполнила в точности.

Теперь девушка лежала на спине в грязной воде, чувствуя, как она холодит ее тело и голову. Из-за наклона берега ее голова была ниже ног.

— Грязная, — прокомментировал тот, что помоложе.

— А мне нравится смотреть на них, когда они лежат вот так, — заявил его старший товарищ.

— Пожалуйста, не используйте меня, Господа, — взмолилась Эллен, покорно лежащая на спине в мелкой воде, плескавшейся вокруг нее. — Я не ваша! У вас нет разрешения моего господина! Я вам не принадлежу!

— Так никто же не узнает, — пожал плечами второй их мальчишек.

— Состояние моего тела укажет на то, что вы меня использовали, — предупредила его Эллен.

— Но Ты же могла утонуть в озере, — усмехнулся он.

— Тогда Вы не получите за меня никаких денег! — напомнила Эллен.

Два парня посмотрели друг на друга и рассмеялись, заставив девушку, наивную, легковерно попавшуюся на удочку их грубоватого юмора, густо покраснеть.

— Ну и глупая же Ты рабыня, — сказал второй, отсмеявшись.

У Эллен вырвался горестный стон. Она, действительно, чувствовала себя довольно глупо. Ну как могли гореанские мужчины, неважно какого возраста, впустую избавиться от столь прекрасной и полезной собственности как рабыня! Лучше, попользоваться ее тысячу раз, а затем, когда устанешь от нее, передать другому.

Один из парней, тот, что постарше, присев рядом, дотронулся до нее. Эллен вжалась в дно. Рабыня не может контролировать свою чувствительность. Она беспомощна.

Она принадлежит мужчинам. Мальчишка потрогал ее снова, отчего тело Эллен внезапно выгнуло дугой, и она отвернула голову в сторону, почувствовав грязную воду во рту.

— Видел? — спросил парень постарше, обращаясь к своему товарищу.

— Ага, — кивнул тот.

— Держи руки на тунике, — приказал первый, и Эллен ничего не оставалось кроме как сжать пальцами кромку подола туники, поднятой до ее талии.

Парень опять прикоснулся к ней, и она вскрикнула, негромко, нечаянно, неудержимо.

— Видел? — усмехнулся он.

— Ага, — повторил младший, заинтересованно разглядывая рабыню.

— Ой! — вскрикнула Эллен снова.

— Это — хорошая рабыня, — похвалил парень постарше.

— Точно, — поддержал его младший товарищ.

— Смотри, — сказал первый, — она уже готова.

— Нет! — всхлипнула Эллен.

— Здорово, — сказал младший.

— Пожалуйста, не надо меня использовать, Господин! — взмолилась Эллен, чем вызвала усмешки у этих двух парней. — Продайте меня за монеты!

— А почему мы не можем получить за тебя монеты, предварительно не использовав? — поинтересовался тот что постарше.

— Пожалуйста, не надо, Господин! — заплакала девушка.

— Ты что — девственница? — поинтересовался младший из них.

— Хорошенько подумай прежде, чем ответить, — предупредил ее первый мальчишка.

— Нет, Господин, — вздохнула она. — Я не девственница.

— Это видно по тому, как Ты двигаешься, рабыня, — усмехнулся старший. — Ни одна девственница не будет двигаться так, если только позже.

Сказав это, он опустился на колени подле нее и по-хозяйски положил правую руку на ее левую ногу чуть выше колена. Его младший товарищ, подошел поближе и встал в воде рядом с ее распростертым телом.

— Думаю, что мы получим удовольствие от тебя, смазливая шлюха, — заявил старший.

— Ага, — кивнул второй.

— Поберегитесь! — внезапно крикнула Эллен. — Я принадлежу Косу! Я — собственность Косианской империи!

Парни обменялись взглядами, в которых явно читалось беспокойство.

— Да, — закричала Эллен. — Да! Да! Берегитесь! Я принадлежу Косу!

— Лгунья, — бросил первый из мальчишек.

— Взгляните на мой ошейник! — предложила она. — Там жетон!

— Ты же сама говорила, что принадлежишь некому мужчине из Ара, — напомнил ей тот, что постарше.

— Ар далеко, — пожал плечами второй.

— Я принадлежала ему еще недавно, но теперь я конфискована, — объяснила она. — Поберегитесь, молодые Господа, я — теперь собственность Коса!

— Ты же умеешь читать, — намекнул молодой своему старшему товарищу.

— Только немного, — проворчал тот, и перевернул жетон, прикрепленный к ошейнику.

— Ну, что там написано? — нетерпеливо поинтересовался младший.

— Что-то — «от имени Коса», — ответил первый.

— Конфисковано, — сообщила Эллен.

— Ты умеешь читать? — уточнил парень.

— Нет, — вынуждена была признать она.

— Тогда откуда Ты знаешь, что тут написано? — осведомился он.

— Я слышала, как это прочитали, — объяснила Эллен.

— Мы же не хотим, чтобы они сожгли нашу деревню, — сказал младший из них.

— Принеси веревку из лодки, — велел ему тот, что постарше, и, запустив руку в волосы рабыни, раздраженно вздернул ее на ноги.

Затем, согнув ее в поясе и держа голову у своего бедра, вывел на берег, где и поставил на колени, спиной к себе.

— На живот, рабская девка, — бросил он, — скрести запястья на спине.

Эллен повиновалась немедленно и не задумываясь, как и положено рабыне.

Вскоре она услышала шлепающие по воде шаги второго мальчишки, пробиравшегося сквозь заросли камыша. Наконец, он оказался рядом, и ее руки были связаны за спиной. Веревка оказалась достаточно длинной, чтобы послужить поводком. Так что, спустя пару мгновений после того, как Эллен получила приказ встать на ноги, старший мальчишка протянул веревку от ее связанных запястий, накинул ее петлей ей на шею и завязал узлом на горле. Оставшийся свободным конец, приблизительно пять футов длине, превратился в поводок. Эллен знала, что иногда новообращенных рабынь, перед церемонией подчинения, водят на простой веревке по улицам, чтобы они лучше поняли свое положение и статус домашнего животного. Однако в ее случае веревка не несла на себе какого-либо символического подтекста, а была простым полезным устройством для удержания и контроля невольницы. Эллен, связанную, спотыкающуюся, дрожащую, провели на поводке сквозь камыши. Вскоре они добрели до спрятанной в зарослях маленькой плоскодонки, в которую девушку уложили на живот и прикрыли брезентом. В лодке стояли два широких, неглубоких деревянных ведра, наполовину заполненных влажно поблескивавшими пиявками, по-видимому, собранных на мелководье с корней водяных растений, вроде камышей или ренса.

Прежде, чем уложить Эллен на живот на дно лодки, ей стоявшей на коленях, почти под нос сунули эти два ведра, заполненные извивающимися, ползающими друг по дружке, кишащими пиявками, давая ей полюбоваться ими. Девушка отпрянула, сжалась, в ужасе попытавшись отстраниться насколько можно от этой жути.

Эти существа используются кастой врачей, но не для отсоса крови, как это делалось когда-то на Земле, а для получения определенных полезных химических и коагулирующих препаратов. Помимо этого пиявок могут использовать, и в менее мягких целях, для пыток, например, когда нужно получить некую информацию, для наказания и, в крайнем случае, для казни. «Смерть от пиявок» нельзя назвать приятной. Однако эти существ не следует путать растением-пиявкой, которое сочетает свойства фотосинтеза с возможностью подобно змее распрямляться и наносить удар по приближающимся к ним объектам. Это растение имеет парные, полые, изогнутые подобно клыкам шипы, связанные с пульсирующими напоминающими стручки пузырями. Такое растение-пиявка может очень быстро вытянуть из организма значительное количество крови. Они имеют тенденцию разрастаться, занимая большую площадь, но в целом не представляя большой опасности, при условии, что их успеешь оторвать от себя. Они не ядовиты, но порой бывает трудно выдернуть из тела присосавшиеся шипы, настолько крепко они сжимаются. И, конечно, совсем другое дело, если упасть среди них, или быть брошенным в из заросли голой и связанной. Понятно, что люди обычно всеми силами избавляются от такого соседства, выпалывая малейшие ростки растений-пиявок в окрестностях от своего жилья, по обочинам дорог и в прочих местах.

Эллен лежала на животе на дне лодки с руками связанными за спиной и веревкой на шее.

— Ты не должна издавать ни звука, — предупредил ее старший из мальчишек, прежде чем накрыть брезентом, — за малейший шум мы положим тебя на спину, вставим палку между зубами, чтобы Ты не могли сжать челюсти и набьем твой рот пиявками.

— Да, Господин, — выдавила из себя испуганная Эллен.

— Тут примерно в десяти пасангах к западу расположился косианский конвой, — сказал старший из мальчишек, работая кормовым веслом. — Их фуражиры вчера заглядывали в деревню. Мы сможем либо найти их лагерь, либо догнать конвой на марше. С фонарем мы пройдем по следами верра, которого они взяли в деревне, даже в темноте. Ее до сумерек спрячем в лесу, в нашей пещере, а сами пока вернемся домой. Вечером сядем в телегу, подберем девку, и отвезем ее в их лагерь. А к утру, мы вернемся, и никто не узнает, что у нас будут монеты.

Эллен, укрытая брезентом, лежала молча и, не шевелясь, прислушивалась к размышлениям мальчишки. И в целом, все произошло именно так, как он и предполагал.

Один раз за время их путешествия по озеру их окликнули, очевидно, с другой лодки.

— Ну как удачно сходили? — услышала Эллен голос мужчины, несомненно, из их деревни, которая, должно быть, находилась где-то поблизости.

— Да, — отозвался старший из мальчишек. — Удачный был день!

Эллен, под брезентом, оставаясь абсолютно неподвижной, не издала ни звука.

Мальчишки приткнули лодку к берегу и, сбегав на разведку и осмотрев местность, вернулись за своим трофеем. Девушку забрали из лодки и повели среди деревьев. Их путь закончился в небольшой пещерке, в которую Эллен с трудом протиснулась. Внутри стоял полумрак, немного света проникало в полость только через узкий вход. Парень развязал узел на горле рабыни, уложил ее на землю, и веревкой снятой с шеи связал ее скрещенные лодыжки. Мальчишки принесли с собой еще одну веревку, которой связали рабыню далее, затянув по несколько петель на ее ногах, выше и ниже коленей, и на животе, плотно притянув ее связанные руки к туловищу. Эллен за время своего обучения хорошо изучила, что ее тело, впрочем, как и тело любой женщины, прекрасно подходило для связывания похитителями. Расширение бедер, узость талии и выпуклые прелести ее груди, словно приглашали положить веревку выше грудей и под подмышками, под грудями и вокруг талии. Это было тело, которое, казалось, было создано для веревок. Эллен порой размышляла, не стали ли такие тела результатом естественного отбора, происходившего на протяжении десятков тысячелетий эволюции от самки примата к человеческой женщине. Быть может даже во времена межплеменных войн палеолита женщины, наряду с охотничьими угодьями, становились военными трофеями. На основе таких мелочей, а также других более глубоких вещей, связанных с собственностью, захватом, трудом, рабством, любовью и размножением, думала Эллен, рождалась и развивалась современная женщина, развивалась, чтобы служить и нравиться мужчинам. Так может, нет ничего странного в том, что женщины хотят владельцев, что они жаждут любить и служить, отдавать себя господину, что в сердце они желают и ищут настоящего господина. А от тех, кто не подходили под эти критерии, скорее всего, избавлялись или с такими не спаривались, оставив без потомства. В то же время те женщины, которые становились на колени, пусть даже с плетеной кожаной веревкой на шее, находя удовольствие и смысл в подчинении, рабстве, любви, в принадлежности более сильному, победителю, господину, сохранялись, разыскивались, покупались и продавались, давали потомство, копировавшее их гены. «Я стала результатом эволюции, думала Эллен, вершившейся среди прерий, лесов, в пещерах и шатрах, на протяжении тысячелетий, я и мои сестры».

Закончив с веревками, мальчишки посадили Эллен, прислонив ее спиной к стене пещеры, и оставили рабыню в одиночестве. Уходя, они замаскировали вход ветками. Стало совсем темно. Сквозь ветки в пещеру попадало совсем немного света. Веревки были грубыми, колкими, вызывали зуд, но Эллен практически не могла в них пошевелиться. Она лишь немного поерзала, проверяя их на плотность и прочность. Петли были туги, а узлы умело завязаны. Гореанских мальчишек, насколько она знала, особенно деревенских, учили вязать рабынь. Это был тот навык, которым они, как предполагалось, должны были владеть в совершенстве. Для практики у них были под рукой деревенские рабыни, узлы на которых осматривались и одобрялись или корректировались их отцами или старшими товарищами. И хотя Эллен в тот момент была молодой женщиной, а они немногим больше чем мальчики, связали они ее на славу. Рабыня чувствовала себя совершенно беспомощной. «Они — мужчины, подумала Эллен, — а мужчины по своей природе наши законные владельцы».

Пока она, связанная, вначале сидела, а потом лежала в пещере, в ожидании возвращения своих молодых похитителей, Эллен внезапно почувствовала беспокойство, потом смущение и в конце разгоравшийся огонь потребностей. В памяти всплыли умелые прикосновения старшего из этих двух молодых парней. Она сердито застонала, разозленная своими рабскими потребностями, но, также, ей отчаянно хотелось умиротворить их, получить восторженное облегчение, которое только и могло на время ослабить их. Кроме того, веревки, и Эллен это уже хорошо знала, усиливали возбуждение у женщин. У них была, помимо своих очевидных практических аспектов, таких как безопасность и контроль, еще и символическая и психологическая функция имевшая связь к отношениям господства и подчинения в органической жизни. Точно так же, связывание и заковывание в цепи, что она уже успела испытать на собственном опыте, увеличивали частоту и интенсивность женских оргазмов. Как у рабыни у нее не осталось никаких сомнений в этом. Конечно, ведь сколько раз она брыкалась, плакала, извивалась и умоляла о большем в путах и узах. В конце концов, Эллен начала кататься, метаться и стонать на пыльном дне пещеры, пока не успокоилась, утомленная, с покрасневшими от слез глазами, и не замерла, за исключением рефлекторных, еле заметных, жалобных движений, кажущийся результатом чего-то спрятавшегося где-то в глубинах ее тела, где-то внутри ее страдающего, горящего, измученного, просящего рабского живота.

«Ты никчемная, — обругала она себя. — У тебя живот рабыни».

«Конечно, у тебя рабский живот, — сердито ответила она сама себе. — А чего Ты ожидала, маленький дура? Ты — рабыня!»

В пещере, как и снаружи становилось все темнее.

Ближе к сумеркам вернулись мальчишки.

— Господа! — жалобно позвала их Эллен, которая к этому времени, несмотря на их юность, свое нежелание и гордость, уже была готова умолять об их прикосновении.

— Заткнись рабская девушка, — буркнул старший из них. — Помни о пиявках.

— Да, Господин, — прошептала девушка.

— Мы упакуем тебя в мешок, — сообщил ей старший.

Эллен немного приподняла живот к нему и проскулила.

— Неси мешок, — велел он своему младшему товарищу и, заметив, что Эллен снова тянется к нему животом и хнычет, проворчал. — Ты что, думаешь, что мы хотим рисковать своей деревней? У нас в деревне хватает рабынь, которыми мы можем попользоваться, и многие из них попривлекательнее тебя будут.

Эллен, в рабском тщеславии, тут же задалась вопросом, могло ли быть верным его утверждение, и не могло ли быть так, что деревенские рабыни, доступные мальчишкам, на самом деле, были красивее ее. Все может быть, подумала она. Интересно, задумалась Эллен, смогла бы любая из ее земных сестер, принесенных, как и она на Гор, служить деревенским рабовладельцам, так же хорошо, как это делают прекрасные крестьянские домашние животные.

Ей вспомнилась аристократичная, умная, красивая, некогда богатая женщина «Эвелин», которой она прислуживала на ужине Мира. Несомненно, она теперь тоже была в ошейнике, превратившись в не более чем клейменое движимое имущество. Эллен задумалась, не оказалась ли она в конечном итоге, в какой-нибудь крестьянской деревне. Нет, решила девушка. Скорее ее оставил себе тот, мужчина, присутствовавший на ужине, Джеффри, по крайней мере, на какое-то время. Вот у его ног Эллен легко могла представить себе ту гордячку, или голой в ногах его кровати на мехах любви, прикованной к рабскому кольцу, лежащей ничком и дрожащей, ожидая, будет ли он ее пороть или ласкать, или с плетью в зубах, заглядывающей в его глаза в попытке прочитать его настроение.

Затем Эллен, как она была связанная, была ногами вперед засунута в длинный, грубый мешок из-под Са-тарны, горловину которого завязали над ее головой. Ткань мешка была соткана довольно свободно, так что рабыня через просветы в плетении до некоторой степени могла видеть, что происходит снаружи. Ее подняли и вытащили из пещеры, пронесли несколько ярдов, и забросили в телегу, дно которой было покрыто соломой. Этой же соломой мальчишки засыпали мешок, после чего, почти сразу, заскрипев колесами, телега стронулась с места. Судя по звукам, запряжен в оглобли был малый тягловый тарларион. Сквозь ткань мешка и солому, был виден свет фонаря. Иногда фургон останавливался, и один из мальчишек спускался на землю.

— Туда, — слышался в таких ситуациях молодой голос.

Потом парень некоторое время шел впереди, по-видимому, подсвечивая фонарем след, а затем, немного погодя, прямо на ходу, снова запрыгивал на телегу.

Ближе к полудню караван, вместе с остальным конвоем, остановили. Был объявлен привал и, к радости и облегчению Эллен и ее сестер по цепи, им разрешили опуститься на колени. Они должны были стоять, повернувшись вправо, широко расставив колени, положив руки на бедра, опустив голову вниз.

Эллен вдруг испугалась, что больше не сможет сделать ни шага. Ноги гудели. Мышцы болели. Голова горела. Все тело зудело от покрывавшей его пыли смешанной с потом.

Как она завидовала тем рабыням, что сидели в рабских фургонах!

Теперь, когда Эллен стояла на коленях, повернувшись вправо, цепи с ее ошейника тянулись влево и вправо, а не вперед и назад, как на ходу. Это — обычное положение каравана для того, чтобы накормить и напоить рабынь.

— Голову поднять, — услышала она, женский голос. — Рот открыть, руки держать на бедрах.

Эллен, подняв взгляд, обнаружила, что рядом с ней стоит одна из косианских лагерных рабынь. Это была восхитительная блондинка в короткой желтой тунике, с вшитым около левого бедра маленьким вертикальным прямоугольником серого цвета, аккуратной эмблемой государственной собственности. Большинство государственных рабынь в городах, как говорили Эллен, носили серые туники, что позволяло легко, с первого взгляда отличать государственных рабынь от частных. Как бы то ни было, по различным причинам, однообразный цвет для государственных рабынь, несомненно, был разумен. В любом случае это было обычной практикой во многих городах. Серый же был, вероятно, выбран потому, что он выглядит скромно, консервативно, неброско и серьезно. Он полностью подходит девушке, которая является простой рабыней города, и которой недостает мужчины, которого она могла бы назвать «мой Господин», ошейник которого она могла бы с гордостью носить, у чьего рабского кольца она могла бы встать на колени. Кроме того, серый хорошо сочетается почти с любым цветом глаз, волос и кожи. По другой версии серые одежды для государственных рабынь обычно выбираются в качестве уступки чувствительности свободных женщин, обычно склонных негодовать на рабынь из-за того эффекта, который они оказывают на свободных мужчин, и соответственно требуют от правительства ограничить или снизить привлекательность своих рабынь. С другой стороны такая хитрость, если в этом вообще есть какая-нибудь хитрость, почти повсеместно признана совершенно неэффективной. Красотка в рабской тунике, безразлично какого цвета может быть туника, все равно остается красоткой в рабской тунике. Государственные рабыни в конвое, как уже было отмечено, носили туники самых разных вариантов и расцветок, но их статус был четко отмечен простым маленьким, серым прямоугольником. Эллен сомневалась, что в конвое нашлось бы много свободных женщин, которые могли бы возразить против подобного разнообразия туалетов, предоставленного девушкам в государственных ошейниках. Разве что те, которые могли бы находиться за натянутыми тентами зарешеченных фургонов.

Эллен, конечно, не горела желанием стоять на коленях перед женщиной, хотя, следует признать, ей достаточно часто приходилось опускаться на колени перед свободными женщинами. Но это была рабыня. Безусловно, по сравнению с Эллен, она была более высокой рабыней. Например, эта блондинка не была прикована к каравану. Но у нее на голове даже не было талмита, ленточки, которая служит символом власти или положения среди рабынь, иногда в садах удовольствий и обычно в лагерях или сельских районах. Через правое плечо белокурой рабыни был переброшен матерчатый ремень, державший у ее левого бедра спереди холщевую сумку, наполненную булочками, одну из которых она втиснула в рот Эллен. Булка оказалась большой, черствой и сухой. Она заполнила всю ее ротовую полость.

— Голову вниз, жуй, — приказала блондинка, и продвинулась к следующей рабыне, стоявшей по правую руку от Эллен. — Голову поднять, рот открыть, руки держать на бедрах. Голову вниз, жуй.

Эллен, не получившая разрешения пользоваться руками, опустив голову пыталась расправиться с тем предметом, что заполнял ее рот. Какой же он был сухой и черствый! Она пыталась, переваливать его языком, крошить зубами, размачивать слюной. Нельзя отрывать руки от бедер. Нельзя выронить его. Ни в коем случае нельзя потерять его. Эллен попыталась проглотить отгрызенные кусочки и чуть не подавилась. Она начала задыхаться, но замерев, прекратив попытки сглотнуть и успокоившись, ее удалось отдышаться. Наконец, ей удалось размочить и измельчить кусочки в кашицу и пропихнуть ее в себя, потом еще. Постепенно кусок булки уменьшился, и есть стало легче. Несколькими девушками позади первой рабыни, разносившей булочки, шла вторая с ведром и ковшиком. Она приближалась, и Эллен, отчаянно, рискуя подавиться и задохнуться, торопилась поскорее прожевать и проглотить остаток пищи. В противном случае, она могла остаться без воды.

— Голову поднять, рот открыть, держать руки на бедрах, — услышала она команду и подняла голову.

Рабыня с ведром и ковшиком была одета в желтую тунику, с таким же, как и первой серым прямоугольником на подоле слева. Рабыня была брюнеткой с гладкими прямыми волосами. Эллен нисколько не сомневалась, что лагерные рабыни были отобраны исходя из самых разных вкусов и критериев, большинство из которых имели мало общего с требованиями, предъявляемыми к простым рабочим рабыням. Девушка с ведром была довольно миниатюрной особой, и для нее было трудно управляться с тяжелым ведром, особенно, пока оно еще было полным, и особенно в полуденную жару. Брюнетка скорее относилась к тому типу женщин, которые в колокольчиках и прозрачном шелке подают вино в палатке капитана и доставляют ему удовольствие. В нескольких футах позади нее возвышался охранник с плетью в руке. Эллен почувствовала металлический край ковша, прижатый к ее губам, и с благодарностью утолила жажду. Как быстро она убрала ковшик!

— Пожалуйста, Госпожа, еще! — попросила Эллен.

— Ты выпила по метку, — отрезала рабыня.

— Что тут происходит? — осведомился мужчина с плетью, подходя ближе.

— Просила меня о добавке, — объяснила девушка с ведром.

— Двигайся дальше, — приказал охранник рабыне, и та подошла к следующей девушке, справа от Эллен.

Мужчина открыл зажим и встряхнул ремни своей плети.

— Пожалуйста, нет, Господин! — взмолилась девушка, но уже через мгновенье корчилась в пыли, визжала, рыдала, дергалась, прижимая к груди колени и прикрывая голову и лицо руками. Плеть немилосердно жалила кожу. Наконец, ее тело перестало взрываться болью, и он продолжил путь, следуя за рабыней-водоноской. Эллен осталась лежать на боку, в пыли, страдая от боли и вздрагивая от рыданий.

— На колени, — послышался голос.

Женский голос. Эллен посмотрела вверх и увидела рабыню, длинноногую, длинноволосую блондинку, в короткой бежевой тунике, с непременной серой вставкой. Ее лоб пересекал талмит. А еще в руке она держала стрекало. Эллен вскрикнула, дернулась, дважды пораженная разрядом стрекала и больше не медля ни секунды, вскарабкалась на колени.

— Разведи колени, рабыня для удовольствий, — приказала ей кейджерона.

— Да, Госпожа, — всхлипнула девушка.

Когда рабыня с талмитом отошла от нее, Эллен приподнимала голову и украдкой посмотрела ей вслед. «Конечно, у тебя талмит и стрекало, — со злостью подумала Эллен, но разве Ты не такая же как и я рабыня для удовольствий? И разве мы все не рабыни для удовольствий? Ты, со своим стрекалом, можешь быть ужасом для нас, строгой к нам, иметь власть среди нас, простого рабского мяса скованного караванной цепью, но в палатке мужчины, в тени его плети, Ты будешь такой же женщиной, стоящей на коленях, дрожащей, скулящей и просящей разрешения служить!»

Вчера поздней ночью Эллен привезли в лагерь. Двое мальчишек, нашедших ее в озере, подошли к часовым и сообщили им о своем деле. При свете фонаря солома была отброшена с мешка, тесьму развязали и ткань стянули вниз, сначала так, чтобы можно было рассмотреть жетон на ошейнике Эллен, а потом еще ниже, поскольку часовых совершенно очевидно заинтересовала ее талия.

— Соблазнительно, — прокомментировал первый часовой.

— Это точно, — поддержал его второй.

— И она — товар Коса, — заметил первый.

— Откуда Ты знаешь? — спросил второй.

Эллен поняла, что они рассматривали вариант просто отобрать ее у мальчишек. У нее не было никаких сомнений, что они запросто могли бы это сделать.

— Там это ясно указано, — буркнул первый часовой, указывая на металлический жетон, прикрепленный к ошейнику Эллен, извещавший о конфискации.

— Эх, — разочарованно вздохнул его товарищ.

Похоже, только один из них умел читать, причем и он вовсе не казался слишком довольным тем, что он прочитал. Обычно часовых подбирают так, чтобы, по крайней мере, один из них было грамотен, особенно если поблизости нет дежурного офицера, который умел бы читать. Кто-то же в случае необходимости должен понимать письма, надписи на табличках и стенах, и так далее. Большинство часовых, конечно, оповещены о паролях и пропусках, которые часто меняются, как минимум, раз в день.

— Везите ее дальше, — велел первый часовой, — спросите там палатку маршала по рабыням.

— Эй, мы хотим получить монеты за нее, — смело заявил мальчишка постарше.

— Ну вот и спроси об этом у маршала, — отмахнулся от него часовой.

Мешок снова был натянут на голову Эллен и завязан. Немного позднее Эллен почувствовала, что ее подняли с телеги и уложили на землю, животом вниз. Повернув голову, рабыня сквозь мешковину рассмотрела свет двух факелов, очевидно, установленных по обе стороне от входа в большую палатку. Она лежала ближе к стойке правого факела, если смотреть на палатку. Таким образом, мешок был полностью освещен этим факелом. Телега стояла рядом, уже развернутая тарларионом на выход из лагеря. Эллен некоторое время пролежала в мешке в ожидании пока у мужчин не найдется время на нее. Наконец, она услышала, что мальчишки вернулись, очевидно, в сопровождении еще одного человека.

— Ну давайте посмотрим на нее, — услышала она мужской голос.

Горловину мешка развязали, и Эллен была извлечена из него.

— Развяжите ее, — приказал мужчина.

— Стой, не дергайся, — сказал ей старший из мальчишек, поддержав ее на мгновение.

Эллен качало из стороны в сторону, стоять ровно получалось с трудом.

— Какая она грязная, — услышала девушка комментарий в свой адрес.

Рука того, кто, как поняла Эллен, был маршалом по рабыням, то есть офицером, отвечавшим за рабынь в лагере, крупного бородатого мужчины, подняла и подержала жетон, свисавший с ее ошейника.

— Видите, она — собственность Коса, — подобострастно сказал мальчишка постарше.

Она почувствовала легкий удар по груди. Это офицер выпустил жетон, упавший на ее тело.

— Мы поймали ее на озере, — сообщил младший из них.

— Я не беглая, — прошептала испуганная Эллен, которая едва могла говорить перед мужчиной, казавшимся ей таким большим и жестоким.

Эллен не хотела, чтобы ее избили ни за что, или подрезали сухожилия, или скормили слинам.

— Мы летели. Это был несчастный случай, — попыталась объяснить она.

— И несомненно Ты торопилась в наш лагерь, — усмехнулся бородач.

Эллен замолкла. Она заметила, что около палатки, позади и по сторонам от нее, в темноте смутно виднеются белесые пятна. Присмотревшись, девушка смогла разобрать в полумраке левее палатки, фигуру женщины смотрящей на нее, привстав на четвереньки. На ее шее была цепь, и эта женщина была раздета. Эллен сообразила, что позади палатки и вокруг нее, некоторая площадь была занята рабынями, которых приковали цепями, к чему-то вроде столбов врытых глубоко в землю.

Эллен в ужасе отпрянула, увидев кривой нож, блеснувший в руке мужчины.

— Стой смирно, — приказал мужчина, успокаивающе. — Мы только посмотрим, что Ты из себя представляешь.

Нож наполовину разрезал, наполовину разорвал ткань, грязную и жесткую от высохшего ила, и, туника, разделенная пополам, соскользнула на землю.

— Мы хотели бы получить за нее монеты, — собравшись с духом, заявил паренек постарше. — Мы не оставили ее себе, а вернули.

— А вы, значит, задумывались о том, чтобы присвоить собственность Коса? — осведомился маршал.

— Нет, конечно, — поспешил заверить его мальчишка. — Но некоторые ведь могли.

— Некоторые не столь благодарные их благородным покровителям, некоторые менее лояльные к империи? — уточнил мужчина.

— Ну да, — кивнул старший из мальчишек.

— Это было бы воровством, — заметил маршал.

— Но мы же вернули ее, — указал паренек.

— Она — совсем молодая и дешевая рабыня, к тому же, если я не ошибаюсь, варварка, — пожал плечами мужчина. — Но, в любом случае, можете быть уверены, что Косианская империя благодарна вам.

— Все знают великодушие Коса, — заметил парень постарше.

— То есть вы хотите награду? — уточнил косианец. — За то, что просто исполнили свою обязанность?

Мальчишки стушевались и уставились в землю. Лицо рабского маршала казалось суровым.

— Служба Косу сама по себе достаточная награда, — наконец буркнул парень постарше.

— Подождите парни, — усмехнулся мужчина. — Мы ведь понимаем, что могут найтись и другие, менее честные, менее благородные и не столь верные империи как вы, а потому мы не хотели бы, чтобы у них были причины не возвращать потерянное имущество, вроде этого, его законным владельцам.

— Господин? — спросил старший из мальчишек, и в голосе его послышалась надежда.

— Девка, — обратился маршал к Эллен.

— Да, Господин? — испуганно отозвалась та.

— Тебе давали рабское вино? — поинтересовался он.

— Да, Господин, — ответила девушка.

— Обойди палатку слева, — приказал он. — Увидишь там козлы. Наклонись над ними и жди.

— Да, Господин, — всхлипнула Эллен.

— Вы пользовались рабыней? — строго спросил мальчишек косианец.

— Нет, Господин, — заверил его старший.

— Нет, Господин! — вторил ему второй.

— Она — собственность Коса, — напомнил мужчине первый.

— Я пойду в палатку, поищу для вас несколько монет, — сказал им маршал. — А вы тем временем примите благодарность Коса и воспользуйтесь его гостеприимством.

— Да здравствует Кос! — воскликнул парень постарше.

— Да здравствует Кос! — поддержал его младший товарищ.

— Там на козлах вы найдете шнуры, — сказал им офицер. — Свяжите ей левое запястье с левой лодыжкой, а правое с правой.

Маршал подошел к рабыне, стоящей перегнувшись через козлы, немного позже. Эллен, запястья которой были привязаны к лодыжкам, всхлипывала, чувствуя себя смущенной и совершенно беспомощной.

— Так значит, твоим хозяином был Порт Каньо из Ара? — уточнил он.

— Да, Господин, — подтвердила девушка.

Довольно трудно вести беседу, особенно пытаться при этом сохранить хоть какое-то достоинство, когда ты закреплена в подобной позе. Эллен предположила, что офицер прочитал ее ошейник, в тот момент, когда осматривал косианский жетон, прикрепленный к нему. Рабыня задумалась, не слышал ли он прежде имя Порта Каньо из Ара. То как он это произнес, наталкивало на мысль, что оно могло быть ему знакомо.

— Что не так, маленькая вуло? — поинтересовался мужчина.

— Ничего, Господин, — всхлипнула Эллен.

— Ты можешь говорить, — намекнул офицер.

— Вы отдали меня мальчишкам, Господин! — заплакала она. — Вы отдали меня мальчишкам!

— А Ты возражаешь? — спросил маршал.

— Нет, Господин! — быстро ответила рабыня.

— Похоже, они хорошие парни, — заметил он.

— Да, Господин, — не стала спорить Эллен. — Но разве я не слишком стара для них? Разве не было бы более подходяще отправить меня к взрослым мужчинам, Господин? Разве я не больше подхожу для мужчин, Господин?

— Ты подходишь для того, кого выберут рабовладельцы, — заметил офицер. — Но то, что Ты для мужчин — это верно. Ты — тот тип женщины, которая, очевидно и соответственно принадлежит мужчинам.

— Да, Господин! — согласилась она. — Но я не была удовлетворена.

— А кого заботит, удовлетворена ли рабыня? — усмехнулся мужчина.

— Они слишком быстро закончили со мной, Господин! — пожаловалась Эллен.

— Я буду еще быстрее, — предупредил он ее.

— Господин? — переспросила рабыня.

— А я пока не хочу твоего удовлетворения, — пояснил косианец. — Думаю, что будет лучше, если Ты немного попотеешь и несколько дней погреешь свои цепи. Подозреваю, что через день — два, Ты будешь кричать о мужчине. Ты выглядишь именно такой рабыней.

— Пожалуйста, Господин, пощадите, — взмолилась Эллен.

— Уверен, что отчаянно нуждаясь во владельце, Ты еще отчаяннее захочешь, чтобы тебя поскорее выставили на рынке. И разве после этого Ты не сможешь выступить жалостнее и лучше продемонстрировать свои потребности?

У Эллен вырвался горестный стон.

— Сегодня я пошлю за кузнецом, — сказал он, — и мы избавим твою шейку от этого ошейника и жетона. А позже, мы проконтролируем, что Ты посажена на цепь. Утром, перед выходом, тебя разместят в караване.

— В караване, Господин? — в ужасе всхлипнула Эллен и вдруг почувствовала, как его руки сдавили ее тело, удерживая на месте. — Ой! О-о-ох!

Он действительно очень быстро закончил с ней, не дав облегчения, а только добавив страдания.

Когда маршал отвернулся, она не выдержала и окликнула его:

— Господин, я могу говорить?

— Чего тебе? — спросил он.

— Вы ведь вознаградили мальчишек за то, что они доставили меня сюда, не так ли? — поинтересовалась рабыня.

— Молодым людям предоставили компенсацию, — признал офицер.

— А я могу узнать насколько большую, Господин? — полюбопытствовала Эллен.

— Значит, тебе захотелось получить подсказку относительно твоей ценности, так ведь, клейменая шлюха? — уточнил он.

— Да, Господин, — не стала отрицать девушка.

— Кос известен своей либеральностью и беспрецедентным великодушием, — усмехнулся косианец.

— Да, Господин, — согласилась Эллен.

— Пять медных тарсков каждому, — сообщил он ей.

— Спасибо, Господин! — поблагодарила его девушка.

— Все вы тщеславные самки уртов, — буркнул маршал, отворачиваясь.

— Да, Господин! — обрадовано крикнула ему вслед Эллен.

В большинстве городов это было что-то около целой сотни бит-тарсков. Почти по пятьдесят бит-тарсков на каждого мальчишку. Скорее всего, они не увидели бы таких денег до тех пор, пока им не выделили бы их собственные наделы земли, и они не начали бы продажу своего собственного урожая. Это было, как мы помним, именно той ценой, за которую Мир продал ее Тарго. Это конечно было не очень много, но это было той ценой, которую Тарго, профессиональный работорговец, заплатил за нее, причем рассчитывая получить прибыль от перепродажи целых пяти тарсков. Правда, Эллен так и не узнала, сколько отдал за нее Порт. Несколько раз в тот момент, когда хозяин, как ей казалось, был в хорошем настроении, она собиралась подползти к нему на животе, обхватить его щиколотки своими маленькими ладошками, и, целуя его ноги, попросить поделиться с ней этой информацией. Но, каждый раз, в последний момент ей не хватало духу. Порта нельзя было бы назвать терпеливым мужчиной. Кроме того, она помнила, что любопытство не подобает рабыне, по крайней мере, так предполагается. А быть наказанной ей совсем не хотелось. Но ее все равно мучило любопытство, мучило до крайности. Она не сомневалась, что за последнее время она сильно выросла в своей неволе, в красоте, походке, реакциях и даже в умениях в различных домашних работах предположительно подходящих для рабыни. Например, теперь у нее получались крошечные, красивые, ровные, аккуратные стежки. Безусловно, пойманные ею на себе на улицах Ара мужские взгляды не предполагали, что мужчины будут предлагать за нее цену исходя из ее навыков как поварихи или швеи. Фактически на улицах Ара ее принимали за простую, красивую гореанская кейджеру, одетую в короткую тунику, за не более, чем одну из гореанских рабских девок. А с другой стороны, что для нее могло быть в этом удивительного или неподходящего, если она теперь и была, всего лишь одной из гореанских рабынь! Надо признать, что в целом Эллен была довольным той компенсацией, что была предоставлена мальчишкам, и, признаться, она сильно сомневалась, что, когда дело касалось таких вопросов, косианцы были щедрее представителей любого другого города. Награда в десять медных тарсков казалась ей значительной. Очевидно, маршал расценил ее как приемлемое рабское мясо, возможно даже превосходное рабское мясо, годное для ошейника!

«Ну что, Селий Арконий, вот тебе снова», — подумала она. Однако Эллен особенно не рассчитывала, что когда-нибудь сможет дорасти до цены в серебряный тарск. «Но это было бы замечательно, если бы за меня кто-нибудь предложил столько», — размечталась рабыня. — «Сколь немногие из женщин оказавшись на рынке, уходили с него по той цене, какую они фактически стоили, по мнению мужчин!»

Свободные женщины думают, что они так высоки и драгоценны? Ну так давайте разденем их, выведем на сцену торгов и посмотрим, сколько за них предложат! Пусть они получат некоторое представление относительно того, чего они реально стоят!

Так что, очень немногие женщины, думала Эллен, стоя вниз головой, — имеют представление о том, сколько они фактически стоят, как женщины, как самки. Какова могла бы быть их стоимость в денежном эквиваленте на невольничьем рынке? Безусловно, об этом трудно судить наверняка, поскольку здесь присутствует слишком много переменных, влияющих на цену. Если рынок перенасыщен, самая лучшая красотка может пойти за бит-тарски, а если женщин недостаточно, то и за кувшинную девку могут не пожалеть серебряного тарска. А некоторые мужчины ради того, чтобы привести к своему рабскому кольцу особую женщину, готовы заплатить за ней любые деньги, и могут предлагать такую цену, которая будет непостижима для других.

В конечном итоге, можно сказать, что та или иная женщина может стоить столько, сколько тот или иной мужчина заплатит за нее.

Спустя несколько минут их темноты вынырнул человек в тунике черно-серого цвета касты Кузнецов. Он снял с девушки ошейник вместе с пристегнутым к нему жетоном, после чего по-быстрому использовал ее и отвязал от козел. Согнув Эллен в ведомое положение, удерживая голову у своего бедра, кузнец завел ее за палатку маршала и приковывал цепью на ночь.

После того, как их накормили и напоили, девушкам разрешили лечь прямо в пыль, и отдыхать. Конвой задержался в том месте примерно на ан. Босков и тарларионов тоже следовало кормить и поить, да и отдых тягловым животным тоже был необходим. Отдыхали и обедали солдаты. Некоторые возницы завалились в тени своих фургонов и похрапывали. Тело Эллен все еще горело от ударов плети и от двух укусов стрекала старшей рабыни. Лежа в пыли и размышляя, Эллен вынуждена была признать, что наказание она заслужила. Ей не стоило просить воды больше, чем положено, и после плети она должна была как можно быстрее встать на колени. Какой она была глупой рабыней! Тем не менее, Эллен была зла на женщину. В конце концов, одно дело, когда тебя наказывает мужчина, господин по праву своего пола, и совсем другое, знать, что тебя ударила женщина, причем такая же простая рабыня, как ты сама! «Разве не может быть так, что я могла бы стоить больше, чем она, — задумалась Эллен. — Разве меня не поставили ближе к голове каравана?»

Внезапно девушка, лежавшая на земле, прикрывая руками голову, чтобы защититься от солнца, обратила внимание на то, что слышит вокруг себя шепотки. Конечно, разговоры в караване запрещены, но если никого из мужчин рядом нет, если их представительницы, вроде той рабыни со стрекалом, пропали неизвестно куда, то почему бы не посплетничать? Шепот, казалось, становился все живее и нетерпеливее.

— Эй, рабыня, — услышала Эллен голос девушки, шедшей в караване перед ней.

Эллен поднялась на четвереньки и с тревогой осмотрелась вокруг.

Окликнувшая ее невольница тоже окинула взглядом окрестности, а затем подползла к Эллен и тихим радостным шепотом заговорила:

— Через три дня около Брундизиума будет разбит праздничный лагерь. Косу снова сопутствовал успех. Раскрыли какой-то заговор, а заговорщиков схватили. Победа Коса! Там будут пировать. Рабыни будут прислуживать и танцевать, а потом их распродадут! Передай другим!

Сердце Эллен ухнуло куда-то в пятки. Она испугалась, что эта информация была дурным предзнаменованием для Ара, а возможно, и для Порта с его товарищами.

— Расскажи другим! — потребовала девушка, снова обводя местность взглядом.

Эллен обернулась и прошептала новость рыжеволосой рабыне, стоявшей позади нее. У той от восхищения сначала перехватило дыхание, а потом она повернулась и передала сообщение дальше.

А Эллен снова легла на землю, глубоко встревоженная новостью о некой победе косианцев, хотя ее характер, признаться, казался ей сомнительным. Надо было успеть отдохнуть, насколько это было возможно. Однако уже слишком скоро, вызвав у нее, впрочем, как и у многих из ее сестер по цепи, горестный стон, вдоль каравана разнесся приказ подниматься, подчеркнутый резким хлопком рабской плети. Эллен заметила, что многие девушки в караване, словно воспрянули духом. Если охранники и отметили этот момент, то они не спешили выяснять его причины, а, фактически, возможно, они и сами хорошо знали эту причину. Эллен не исключала того, что кто-то из них мог, согласно распоряжению или по своей собственной инициативе, в беседе с товарищем, обронить эту новость поблизости от каравана, зная, что при первой же возможности она распространится вдоль цепи подобно пожару. Иногда мы думаем о себе, что мы умны. Но весьма часто оказывается, что рабовладельцы куда умнее любой из нас. Это заставляет нас чувствовать себя еще уязвимее. Но, в конечном итоге, мы ведь не больше, чем рабыни.

— Не хочу попасть на Кос или Тирос, — прошептала девушка позади Эллен. — Лучше быть проданной в Брундизиуме. Я постараюсь хорошо выступить! Как Ты думаешь, смогу я получить богатого господина?

— Конечно, — заверила ее Эллен, — Ты очень красива.

— Ты тоже очень красивая, — сказала рыжеволосая.

Очень красивая? Это поразило Эллен, которая, на самом деле, не думала о себе подобным образом, или, по крайней мере, не делала этого часто, и не до такой степени. Красивая — да. Возможно. Конечно, ее тщеславие заставляло надеяться на это. В конце концов, разве она не видела себя в зеркалах? Но очень красивая, да еще по гореанским меркам? Конечно, она не могла настолько измениться после того, как покинула полку Тарго на рынке в Аре. Так может она была не «красива на десять тарсков», а много больше? Возможно! А может ли она надеяться, что когда-нибудь будет стоить серебряный тарск?

Конечно, Эллен была убеждена, что была достаточно ценной и привлекательной рабыней. Она даже не сомневалась в этом. На это указывали взгляды мужчин, обжигавшие ее на улицах Ара. «Да, — решила Эллен, — думаю, что я красива! Возможно, даже очень красива! Безусловно, это дело мужчин, делать выводы относительно таких материй. Но я стою достаточно близко к голове каравана. Так может, неслучайно лагерные рабыни обращаются со мной с такой жестокостью. По крайней мере, мне так кажется. Может ли это говорить об их негодовании, вызванном моей красотой? Быть может, они ревнуют ко мне? Неужели я все-таки настолько изменилась, уйдя с полки Тарго?»

Однако стоит предоставить мужчинам, судить о красоте женщины. Именно в их руках плети и цепи. Именно они предлагают цену за нас, именно они надевают ошейники и клеймят нас, покупают и продают, ходят в набеги, ловят, вяжут, берут в плен, строят в караваны и ведут на рынки.

— Так что насчет тебя? — вывела Эллен из задумчивости девушка сзади. — Ты готова хорошо выступить?

— Не знаю, — ответила Эллен.

— Ты сделаешь это, рабыня, — тихонько засмеялась рыжеволосая за ее спиной. — Мужчины проследят за этим! А Ты — горячая рабыня?

— Не знаю, — растерялась она.

— Если нет, — заметила назойливая рабыня, — можешь не волноваться. Руки рабовладельцев научат тебя этому. Они проконтролируют, чтобы Ты научилась извиваться и умолять. Они зажгут рабский огонь в твоем животе!

— Возможно, — пожала плечами Эллен, попытавшись говорить безразлично и даже холодно и скептически.

Она не видела никакого смысла, информировать свою докучливую и любопытную сестру по неволе, что она, Эллен, несмотря на свою юность, вовсе не была незнакома с рабским огнем, как и о том, что огонь находящейся в собственности, доминируемой женщины, уже давно и часто бушевал в ее животе, заставляя ее жаждать прикосновений, ласки и объятий, в которых ей было отказано. Мужчины действительно научили ее извиваться и умолять. Но это не они создали ее сексуальные потребности, и ее сексуальную природу. По крайней мере, не эти мужчины. Ее природа формировалась, под влиянием потрясающей взаимозависимости и взаимодействия с мужчинами, в ходе эволюции человеческого рода, в течение бесчисленных тысячелетий завоеваний, покупок и продаж, обменов и дарений, господства и доминирования. А они просто развили заложенное в ней далее, деспотично, даже против ее желания, просто командую этим, просто высвобождая это. Только в неволе сексуальная природа человеческой женщины освобождается полностью. В своем порабощении она находит свою свободу. Это — парадокс ошейника.

Прозвучал приказ начать движение.

Солдаты подняли штандарты, вспыхнувшие в лучах солнца. Послышались крики возниц, понукавших своих животных, затрещали кнуты, заскрипели колеса фургонов, мерно затопали солдаты, с хрюканьем и ворчанием, подняв лапами облако пыли мимо пронеслись верховые тарларионы. Караван, звеня цепями, стронулся с места.

Конвой двигался уже где-то пару анов. Верховые тарларионы, как уже было отмечено, было привычным компонентом конвоя, как на марше, так и в лагере. Они довольно часто, пробегали вдоль каравана. Всадники выступали в роли курьеров, передавая приказы, нося сообщения и так далее. Кроме того, большинство офицеров, а также многие из гражданских, путешествовавших вместе с конвоем, предпочитали передвигаться верхом, а не идти пешком, или сидеть в фургонах. Пара всадников приблизилась и остановила своих тарларионов в нескольких ярдах от головы каравана. Мужчины, повернув беспокойных животных, и о чем-то беседовали друг с другом. Когда Эллен, шедшая на цепи вместе с другими, приблизилась к ним, ее затрясло от потрясения. Она узнала эти двух всадников, ни один из которых, казалось, не обращал никакого внимания на проходящий мимо караван. Одним из них был тот самый косианский подкапитан, который заявился на чердак Порта Каньо, во главе солдат, обыскивавших помещение, и который пристегнул жетон к ее ошейнику. Именно он говорил с ней этим утром. Опознала Эллен и второго мужчина, одетого в красочные одежды для верховой езды. Этот смеявшийся и шутивший мужчина оказался Терсием Майором.

Эллен, осознав все это, поскорее опустила голову и перебросила волосы вперед, прикрыв ими лицо. Таким образом, проходя мимо них, она надеялась, что осталась незамеченной, что на ней обратили не больше внимания, чем на любую другую рабыню в этом караване.

Миновав их, девушка услышала громкий смех, который начал быстро затихать позади нее. Обернувшись, и бросив назад взгляд сквозь вуаль волос, она увидела, что два тарлариона бежали вдоль каравана, удаляясь в направлении хвоста колонны.

Откуда-то издали прилетел выстрел плети, заставивший Эллен вздрогнуть. Она немедленно повернула голову вперед и продолжила путь.