Приз Гора

Глава 18 Интрига

— Эллен, — позвал Селий Арконий, который, покусывая соломинку, стоял, прислонившись к косяку больших ворот, ведших на платформу снаружи, — сними тунику. На пол! Рабские позы.

— Да, Господин! — обрадовано воскликнула Эллен.

Она поставила корзину, нагруженную кусками мяса и, с веселым смехом, быстро стянула через голову короткую коричневую тунику, которая была всем, что она носила, если, конечно, не считать рабского ошейника, и, не мешкая, опустилась на пол. Наполовину стоя на коленях, наполовину лежа, опираясь ладонями в пол, она с надеждой и нетерпеливостью рабыни посмотрела на Аркония, ожидая его команды. В одних случаях рабыне подают сигналы щелчками плети, а в других ей разрешают показать себя так, как ей хотелось бы самой. Изобретательность человеческой женщины в таких вопросах в рекламе не нуждается. Самое главное здесь, это то, что она осознает себя собственностью, причем очень привлекательной. Тогда она восторженно и вызывающе показывает с искусностью, которая могла бы посрамить даже танцовщицу, иногда с кажущейся робостью, застенчивостью, нежеланием или страхом, хорошо сложенный, соблазнительный товар, которым она и является. Она представляет себя так, как рекламируют товар, подчеркивая его лучшие стороны и преимущества. Это, прежде всего, в ее интересах, быть настолько красивой и возбуждающей, насколько она может. И она сама желает, в своем великолепном тщеславии, желает быть такой, привлекательной для мужчин, как, по большому счету, желают этого все гормонально достаточные женщины, хотя некоторые из них могут бояться этого чувства, бояться признать его очевидную, глубинную значимость. Впрочем, даже если бы она не хотела, она должна помнить о том, что она объект для наказания, и для нее всегда найдутся плеть, стрекало, отказ в еде, рабский капюшон, кляпы, веревки и цепи. Когда рабыней командуют, рабыня повинуется, и в этом нет ничего необычного, неправильного или удивительного. Она — рабыня.

— Господин? — спросила Эллен, с надеждой и восхищением глядя на мужчину.

Селий Арконий был помощником тарнмейстера. Он был молод, хорош собой и знал толк в обращении с хорошенькими рабынями. Ей уже не раз случалось извиваться в его руках, стонать, вскрикивать, задыхаться и просить в рабском восторге не останавливаться.

— Ну и чем мы здесь занимаемся? — раздался грубый голос.

В помещение вошел крупный бородатый мужчина в коричневой тунике, с крагами на запястьях и тарновым стрекалом, свисающим с его ремня.

— Оденься, шлюха, — бросил рабыне Порт Каньо, тарнмейстер Башни Корридон.

— Да, Господин! — отозвалась Эллен, вскакивая на ноги.

Девушка нырнула в свою тунику и даже, взявшись за кромку подола, посильнее стянула ее вниз, словно это могло бы хоть на толщину нити больше прикрыть ее обнаженные бедра. Обуваться ей не потребовалось, она была босой.

— Уверен, у тебя есть работа, шлюха, — проворчал Порт Каньо.

— Да, мой Господин, — ответила Эллен и, полуприсев, полунаклонившись, поскольку именно так нужно было двигаться в таком коротком предмете одежды как рабская туника, подняла тяжелую корзину с мясом.

На горле Эллен теперь красовался легкий, недорогой, металлический ошейник, на этот раз с замком, запертым и повернутым назад. Надпись, выгравированная на ошейнике, гласила: «Я — Эллен, рабыня Порта Каньо». Безусловно, читатель, знакомый с гореанскими реалиями, возможно, отметил, что Эллен, в ее понятном смущении, вызванном тем, что ее застали, пусть и без какой-либо очевидной вины с ее стороны, за тем, что могло бы показаться развлечением или пренебрежением своими обязанностями, ответила Каньо фразой «мой Господин». Рабыня должна, обращаясь ко всем свободным мужчинам, использовать форму «Господин», а ко всем свободным женщинам — «Госпожа». Обращение «мой Господин» обычно адресуется личному владельцу, хозяину. Точно так же, если рабыня принадлежит женщине, формула «моя Госпожа» обычно адресуется только фактической владелице рабыни. Безусловно, в повседневной жизни рабыня обращается к своему владельцу так же, как она обращается ко всем свободным мужчинам и женщинам вообще, а именно, просто как «Господин» или «Госпожа».

— Тебя как зовут? — спросил Порт Каньо, несколько недель назад, у Эллен, уже освобожденной от капюшона и стоявшей перед ним на коленях, опустив голову к полу, все еще оставаясь прикованной цепью за шею и закованной в наручники.

— Как понравится Господину, — ответила она, что было самым разумным ответом в данной ситуации, поскольку сама рабыня не имеет никакого права на имя, но может быть названа, как пожелает хозяин.

— Как тебя называли раньше? — поинтересовался Порт Каньо.

— Эллен, — сообщила девушка.

— Варварское имечко, — прокомментировал он. — Но симпатичное. Самая что ни на есть подходящая кличка для смазливой маленькой рабыни-варварки.

Эллен не посмела заговорить.

— Ладно, тогда Ты — Эллен, — решил мужчина. — Как тебя зовут?

— Эллен, Господин, — ответила она, теперь названная, снова получившая кличку, словно слин или кайила.

— Подними голову, — велел Порт Каньо.

Распрямившись, рабыня обнаружила плеть перед губами. Не дожидаясь приказа, она целовала и облизала плеть, почтительно, покорно, робко и нежно. Это продолжалось нескольких мгновений, после чего мужчина забрал плеть.

— Сейчас тебя накормят и напоят, — сообщил он ей. — А затем Ты получишь инструкции относительно своих обязанностей.

— Да, Господин, — сказала Эллен. — Спасибо, Господин.

Миски были поставлены на пол, и она, по-прежнему оставаясь прикованной цепью за шею и с закованными за спиной руками, вынуждена была согнуться, чтобы есть и пить без рук.

Закончив с едой, Эллен посмотрела на Порта Каньо, несомненно, ее нынешнего хозяина, правда в тот момент она еще не знала его имени. Это она узнала позднее и от других.

Эллен вздрогнула. Конечно, ей уже не раз приходилось целовать плеть прежде, ее даже обучали делать это, но на сей раз это показалось ей необычайно важным и значимым. Она стаяла на коленях перед могущественным мужчиной и целовала его плеть. Символизм этого акта, в котором она была перед ним на коленях, нагой и беспомощный, прикованной цепью, закованный в наручники, внезапно сокрушил ее. Никогда прежде, Эллен не чувствовала себя столь радикально, уязвимо, ранимо женственной. «Они — рабовладельцы, подумала она. — А мы подходящие для них рабыни».

— Хо! — буркнул Порт Каньо, поворачиваясь и упираясь взглядом в молодого Селия Аркония. — Ты что, уже всю сбрую отремонтировал? Работы нет?

— Есть, разумеется, Порт, — усмехался Селий.

— Я тебе плачу свои медяки не за развлечения с рабыней! — воскликнул бородач, и посмотрев на расплывшееся в усмешке лицо юноши, ворчливо добавил: — Посмотрим, как скоро ее пошлют на твое одеяло в следующий раз.

Эллен, поднимавшая в этот момент с пола тяжелую корзину мяса, улыбнулась замешательству молодого Селия.

Конечно, он — простой помощник, и должен быть более осмотрительным с имуществом своего работодателя. За прошлые недели она много чего узнала о своем, все возрастающем очаровании, хотя оно, конечно, было заключено в ошейник и принадлежало не ей. Она уже не была нечувствительна к тем смятению и потребностям, которые ее улыбка, взгляд, брошенный через плечо, движение точеной лодыжки, могли вызвать в молодом человеке, особенно в том, кому она не принадлежала. Как видите, рабыня тоже не лишена некоторой власти.

— Это не имеет значения, — пожал плечами Селий. — Таких как она в пага-тавернах сотни!

Конечно, Эллен, которая еще не ушла, не была рада услышать это заявление.

— Пага-таверны пустеют, — заметил Порт, — лучших девок отправляют на Кос и Тирос, в Брундизиум и в другие места.

Селий снова безразлично пожал плечами.

— Не был бы Ты одним из лучших тарнстеров в Аре, — проворчал Порт, — Я сбросил бы тебя с платформы.

Селий только рассмеялся и поинтересовался:

— А кто тогда будет ту кучу сбруи ремонтировать?

Порт только махнул рукой, отвернулся и покинул помещение, направившись в соседние комнаты.

Селий Арконий, как мы помним, отдавая команду юной рабыне, находился около больших ворот, ведущих наружу на длинную, выступавшую из стены и огибавшую башню платформу с несколькими насестами. Ну а по эту сторону ворот было то, что можно было бы назвать, «тарновыми стойлами» Порта Каньо. Фактически это было большое, высокое, похожее на сарай пространство. Налево, если смотреть из помещения на большие ворота, находилась отгороженная и закрытая решеткой область, в которой держали тарнов. Там располагались насесты, крюки для мяса, резервуары для воды, и прочие необходимые в таких мессах предметы. Поблизости от огороженной области имелось также несколько отдельных клеток. Иногда тарна приходится изолировать от его товарищей, особенно это касается самцов. Кроме того, такие отдельные клетки часто используются для содержания новых птиц, во время их приручения и приучения к седлу и использованию. Также они необходимы в случаях, когда надо выхаживать больных или раненных птиц. Обширное пространство непосредственно перед большими воротами, как нетрудно догадаться, служило для выхода и входа тарнов. И именно в этой зоне, вдоль стен располагалось несколько загородок, рабских пеналов, в одном из которых обычно, если только ее не отправляли к рабскому кольцу ее господина, спала Эллен, в последнее время уже не прикованная цепью. Это, кстати, был тот самый пенал, в который ее поместили в первый день ее здесь нахождения. Помимо загородок здесь имелось множество складских помещений. А еще у одной из стен возвышалась гора из сваленных тарновых корзин. Предприятие Порта в Башне Корридона было, если можно так выразиться, платной конюшней, и транспортной компанией. По большей части его тарны были грузовыми птицами, большими и относительно медленными, которыми управляли не из седла, а из тарновой корзины, куда были проведены поводья. Здесь можно было арендовать или купить птиц и корзины, а также нанять наездника или тарнстера. Также в этом обширном зале имелось несколько дверей, которые вели в многочисленные вспомогательные помещения, кухни, кладовые, жилые комнаты, мастерские, офис Порта Каньо и так далее.

На второй день ее нахождения в этом месте, еще до того, как ей разрешили одеваться, Эллен с криком бросилась от одной из птиц, когда та резко повернула голову и уставилась на ней немигающим взглядом. Она в панике, не разбирая дороги, бежала прочь от этого монстра, и в результате со всего разбега врезалась в Порта. Осознав, перед кем она находится, рабыня в ужасе грохнулась на колени.

— Не оставляйте меня с тарнами, Господин! — взмолилась она. — Я так боюсь их!

Не говоря ни слова, мужчина безжалостно схватил ее за волосы, рывком поднял на ноги, а потом согнул в поясе, удерживая ее голову у своего бедра, что было обычным ведомым положением рабыни, вытащил спотыкающуюся девушку на платформу. Подведя ее к самому краю, Порт остановился. Эллен в ужасе смотрела вниз, не падая только потому, что жесткая рука держала ее за волосы. Далеко внизу, футах приблизительно в четырехстах, можно было разглядеть улицу и перемещавшиеся по ней крохотные фигурки людей.

— Как Ты думаешь, у тебя получится полететь, маленькая вуло? — осведомился он.

— Нет, Господин! — заикаясь от страза, проговорила Эллен.

— Ну так что, может мне вышвырнуть тебя на улицу? — спросил мужчина.

— Пожалуйста, нет, Господин! — закричала она. — Не убивайте меня, Господин! Простите меня, Господин! Пожалуйста, простите меня! Пожалуйста, Господин, пощадите меня!

Порт оттянул рабыню на ярд от края и отпустил ее волосы. Не в силах стоять она свалилась на колени и обхватила его ногу, не столько в благодарности, сколько чтобы, вцепившись в эту опору, убедиться в своей относительной безопасности.

— Кого Ты боишься больше, — поинтересовался он, — тарнов или мужчин?

— Мужчин, Господин! — всхлипнула девушка. — Я — рабыня! Мужчин я боюсь больше!

— Твои обязанности, маленькая вуло, — пояснил Порт, — не влекут, и не могут повлечь за собой какой-либо значительной опасности для тебя, по крайней мере, от тарнов. В мои намерения это не входит. Я не стал бы рисковать женщиной, пусть и рабыней. Вы кажетесь мне слишком соблазнительными, слишком восхитительными созданиями. Однако, в пустых клетках, или в тех клетках, где немного обитателей, под охраной мужчины со стрекалом, у тебя будет достаточно возможностей долгие часы, доказывать свою ценность как рабочей рабыни. Я имею в виду уборку грязной соломы, экскрементов, подметание и мойку полов, доставку свежей, сухой соломы, разнос воды по бакам, замену солевых камней, развешивание мяса по крюкам и много чего еще.

Запрокинув голову, Эллен испуганно уставилась на возвышавшегося над ней мужчину.

— Разумеется, — продолжил он, — у тебя будут и другие обязанности, вроде приготовления пищи, уборки, штопки и шитья, стирка и так далее.

— Да, Господин, — сказала Эллен, с благодарностью вспомнив своих наставниц, преподавших ей основы таких работ.

Не раз ей доставалось от них стрекалом за нехватку сноровки в таких вопросах. Как женщина с Земли, на тот момент она имела слабое представление о таких домашних работах. В действительности, она даже гордилась своей неосведомленностью в том, что казалось ей не очень подходящим для женщины ее образованности, интересов и положения в обществе. Такие работы были ниже достоинства такой высокоинтеллектуальной женщины, каковой она на тот момент себя считала. Зато во время обучения, вскрикивая в боли от укусов стрекала или заливаясь слезами под частыми ударами бастонады, она потом изо всех сил пыталась справиться с ними. Само собой, это были — навыки, обычно ожидаемые от рабыни, любой рабыни, даже той, цена которой значительно взлетела благодаря ее страстности и красоте.

— Ах да, — усмехнулся мужчина, — будут еще и другие обязанности.

— Господин? — не поняла Эллен.

Порт недвусмысленно опустил взгляд на ее колени, и она густо покраснев, быстро расставила их в стороны, потом, видя, что мужчина продолжает смотреть, развела их еще шире, а затем настолько широко, насколько смогла.

Теперь Эллен окончательно поняла, что ей никогда не разрешат забыть о том, что она будет тем и только тем, чем избрал для нее Мир, что она будет рабыней для удовольствий.

Наконец, мужчина отвел взгляд от ее ног.

— Господин, — жалостно позвала она его, — я могу говорить?

— Говори, — разрешил Порт.

— Я по-прежнему боюсь тарнов! — всхлипнула Эллен.

— Все мы боимся тарнов, — пожал он плечами, отвернулся и покинул платформу, войдя в высокое похожее на сарай помещение.

Она тут же свела колени и, встав на четвереньки, поползла вслед за ним, не осмеливаясь доверять ногам, не осмеливаясь даже пытаться подняться на ноги.

На четвертый день ее рабства в этом месте ей приказали встать на колени и надели ошейник. Прежде чем защелкнуть ошейник, поскольку сама она была неграмотна, что было установлено даже до того, как она была куплена с полки Тарго, Порт прочитал ей надпись на нем выгравированную и гласившую: «Я — Эллен, рабыня Порта Каньо». Надо признать, что ей нравилось быть голой и в ошейнике. Нагота намекала на ее уязвимость и, еще больше на ее женственность. А ошейник давал ей чувство принадлежности, чувство защищенности. Кроме того, это было своеобразное признание ее ценности. Это было свидетельством того, что мужчины ее хотели, что они нашли ее достаточно красивой для ошейника, что она была желанна как женщина, что она была найдена достойной порабощения. Также, это проясняло, как ей самой, так и всем другим, что определенные вопросы ее жизни для нее были улажены, что она уже была, если можно так выразиться, «забронирована», что другим не стоит зариться на нее, поскольку она уже принадлежит. По-своему, у ошейника присутствуют некоторые из символических аспектов обручального кольца, кроме, конечно, того, что кольцо — символ, носимый свободной женщиной, которая, как предполагается равна мужчине, тогда как ошейник носимый рабыней, помимо своей идентификационной цели, весьма важной, согласно Торговому Закону, является символом настоящей женщины, женщины, которая принадлежит мужчине категорически.

Безусловно, это одно дело находиться обнаженной перед твоим господином, в одном только его ошейнике, который, как вы оба знаете, идентифицирует тебя как его имущество, и совсем другое оказаться раздетой на улице. Эллен, как ожидалось, будет выполнять поручения и внизу, например, бегать за покупками, носить белье для стирки в общественных прачечных и так далее. В первые недели одежду Эллен вообще не давали, так что носила она только ошейник. Спускаясь на улицу, она никогда не пользовалась внешней лестницей, по которой ходил Порт, недолюбливавший тесноту длинных винтовых лестниц внутри башни, и даже свою рабыню в самый первый день он занес в свои тарновые стойла по внешнему контуру. Большинство же обитателей башни, как свободные, так и рабыни, предпочитали покидать здание, выходя на различных уровнях и используя мосты, простиравшиеся от одной башни к другой, чтобы спуститься на нужную улицу. Встречая людей на тех лестницах, Эллен должна была опускаться на колени и склонять голову, как приличествует рабыне. Фактически в этом районе город был разделен на уровни или террасы, и некоторые люди редко ступали по земле. Наверху хватало «высоких рынков» и магазинов, чтобы жители могли удовлетворять свои потребности. Эллен избегала этих мостов, которые мало того, что были часто пугающе узкими, по крайней мере, с ее точки зрения, так еще и не имели ограждений. Само собой, гореане столь же привыкшие к ним как люди на Земле к тротуарам, пользовались ими почти безбоязненно. Даже притом, что они были несколько футов шириной, Эллен предпочитала избегать их. Они пугали ее.

Вообще же, чтобы выйти на улицы голой, Эллен требовалось собрать в кулак всю свою храбрость и решимость, впрочем, по большому счету у нее не было никакого выбора в этом вопросе. В первый раз она застыла перед дверью, прячась в спасительной тени, зажатая, несчастная, испуганная, и простояла там в нерешительности не меньше пятнадцати енов. Ну как могла она, с ее воспитанием, образованием, прежним статусом и положением, деликатностью, красотой, застенчивостью, комплексами даже думать о том, чтобы выйти из здания и двигаться дальше по улице в таком фривольном виде? Наконец, собравшись с духом, уже опасаясь того, что ее ждет наказание за опоздание, заливаясь слезами, Эллен ступила на залитую солнечным светом мостовую. Конечно, она тщательно избегала контакта со свободными людьми, следя за тем, чтобы не задеть кого-либо из них, не дай бог не причинить им беспокойства, не заступить им дорогу. Особенно осторожна она была в том, что касалось свободных женщин. Если ей случалось нечаянно встретиться с глазами кого-то из свободных людей, то Эллен немедленно опускала голову и спешила пройти поскорее мимо. Иногда она поспешно опускалась на колени, принимая первую позицию почтения. Однажды, выпрямившись из такого положения, она столкнулась взглядом со свободной женщиной, взиравшей на нее с холодным презрением.

— Вставай и иди своей дорогой, рабская девка, — холодно бросила женщина, через некоторое время.

— Да, Госпожа. Спасибо, Госпожа, — пролепетала Эллен, вскакивая на ноги и проскакивая мимо нее.

Отойдя немного подальше, Эллен украдкой бросила взгляд назад, на удаляющуюся фигуру, подумав при этом: «А если снять с тебя твою одежду, свободная женщина, и надеть на тебя ошейник? Не думаю я, что тогда мы с тобой столь уж сильно отличались бы друг от друга!». Эллен решила, что она ненавидела свободных женщин. Впрочем, она решила, это было достаточно закономерно, поскольку, всем известно, что свободные женщины ненавидели рабынь. Но, возможно, как бы это не показалось странно, они еще и боялись их. Быть может, они видели в рабынях себя. Эллен, кстати, встречала на улицах и одетых в туники рабынь. «Какие же они красивые, — думала она про себя. — Как естественно они держатся, как сияют их лица, какими свободными и счастливыми они выглядят!»

Многие из повстречавшихся ей рабынь могли похвастать роскошными длинными волосами. В этом не было ничего удивительного, ведь большинству мужчин нравятся женщины с такими волосами, с которыми, кстати, много чего можно сделать. Ведь они не только могут усилить красоту рабыни, но и послужить для различных целей, в том числе в плане использования на мехах. Некоторые из девушек приветливо улыбались Эллен, правда, они, конечно, понятия не имели, что передними была варварка. При этом Эллен интересовал вопрос, не могла ли какая-нибудь из этих рабынь быть, как и она сама с Земли. В этом, конечно, не было ничего невозможного. Только как их было отличить от гореанских красоток? Разве не все они были прекрасны в своих ошейниках? Эллен уже знала, что некоторые гореане именовали Землю «планетой рабынь». Правда, девушка не знала, что было тому причиной. Быть может, выходцы с Земли, как мужчины, так и женщины, вольно или невольно, но жили в своего рода эксцентричных, неестественных культурных темницах, продуктах чудовищных продолжительных исторических процессов, отрицая самих себя и свою природу, бездумно, некритически подчиняясь патологическим, шулерским соглашениям, боясь жить. А возможно, все дело было в том, Земля стала желанным, незащищенным ресурсом для охоты работорговцев, миром, где прекрасные животные, такие как она, сами шли в их сети и цепи, где можно было безнаказанно ловить, упаковывать и перевозить на отдаленные рынки для последующей продажи первосортный товар.

— Стой прямее, рабская девка, — шепнула ей длинноногая рабыня в желтой тунике, проходя мимо.

— Да, Госпожа, — также шепотом отозвалась Эллен.

Через некоторое время Эллен почувствовала себя увереннее, чему способствовало то, что время от времени она видела на улице других голых рабынь. Конечно, она предположила, что это были низкие рабыни или, возможно, наказанные рабыни, которым могли на определенный срок отказать в одежде, вследствие некоторого проступка или предполагаемого недостатка в их служении. Один раз она видела, как рабыня гордо шествовала впереди своего владельца, расправив плечи, высоко подняв голову, откинув длинные волосы за спину. И она тоже была совершенно обнажена. А еще она была взята на поводок. «Она на поводке! — подумала Эллен, чувствуя, как к ее смущению, нагрелись ее бедра, и, понимая, что ее сильно возбудил вид этой взятой на поводок красотки. — Да, да! Именно этого я хочу. Я тоже хочу идти на поводке. Как это было бы захватывающе!» На мгновение их глаза встретились, и шедшая на поводке рабыня отвела взгляд. Взятая на поводок голая красотка шла по улице, гордо, если не сказать нагло. Ее выгуливали на поводке как собаку. Точно так же, как собаку! Впрочем, она — рабыня, животное, такое же, как собака! Ее хозяин, несомненно, гордится ею, и, несомненно, его мужскому тщеславию льстит демонстрировать свою прекрасную собственность, свою красотку рабыню, свою удачу и изысканный вкус всему миру. Эллен прислонилась к стене, почувствовав внезапную слабость в коленях. «Я хочу быть избитой, я хочу быть на поводке», — осенило ее. Но она постаралась выкинуть такие мысли из своей головы. Но ей вдруг так захотелось броситься назад к Порту, или Селию, или одному из других мужчин и умолять об использовании. Она должна выполнить свое поручение, поспешила напомнить себе она. На первый раз ей было поручено просто сходить и получить ответ от владельца магазина на предмет срока готовности заказа пряжек. После визита в магазин назад в башню Эллен почти бежала. Но ее никто не стал использовать. Ее просто отправили на кухню, готовить еду для мужчин. А после того, как вся посуда была перемыта, рабыню и вовсе вернули в ее закуток и посадили на цепь. Позже, хотя Эллен по-прежнему завидовала рабыням, которым дали, по крайней мере, тряпку, чтобы покрыть себя на улице, она начала чувствовать себя более свободно, и в ее поведении появился некий намек на нахальство. В конце концов, она была не единственной рабыней, пробиравшейся сквозь толпу в таком виде. Частенько, что конечно, было понятно, поскольку многие мужчины находили ее привлекательной, она слышала комментарии в свой адрес, сделанные с веселой вульгарностью, а порой ее прижимали, иногда довольно грубо, щекотали, трогали, ласкали и так далее, но неизменно в таких ситуациях она старалась как можно скорее пройти мимо. Также в ее обязанности входила стирка одежды работников в общественных прачечных. Последнее делалось в компании с другими рабынями. Если рядом находился косианский стражник, то работа шла в полной тишине. Но в остальных случаях девушки весело болтали. Эллен не участвовала в этом общем веселье, поскольку справедливо опасалась, что ее акцент может указать на нее как на варварку, что могло привести к серьезным последствиям, как для нее лично, так и, что еще хуже, для ее белья. Позже, немного освоившись, Эллен ходила в прачечную гордо, легко придерживая корзину на голове рукой. «Пусть-ка Мир посмотрит на меня теперь, — думала она. — Пусть увидит меня такую, нагую рабыня, несущую белье по улицам Ара! Удивится ли он? Захочет вернуть меня в свои цепи? Пусть он увидит прекрасную и гордую рабыню! Пусть полюбуется на ту, кого он потерял!» Порой ей хотелось смеяться, когда она представляла, что могли ли сказать ее сестры по идеологии, увидь они ее здесь, в Аре, голую рабыню! «Я рада быть такой! — думала она. — Пусть они кричат от гнева и морщатся в презрении! Я не дала бы и кожуру лармы за все то, что они могли бы подумать! Хотела бы я посмотреть, повели бы вы себя кто-то по-другому, дорогие, высокомерные сестры, если бы были раздеты, в ошейниках и принадлежали мужчинам! Да, дорогие сестры, я бы хотела посмотреть на вас раздетых и принадлежащих! Я хотела бы посмотреть, что бы Вы стали делать, если бы встретили настоящего мужчину, по-настоящему настоящего мужчину, и почувствовали на свих руках и ногах его цепи! Не стоит осуждать рабынь, пока сами на себе не испытаете, что такое принадлежать и подчиняться! Не осуждайте рабынь, пока сами не изучите того, чем должна быть настоящая женщина, несмело прижимая ваши губы к ногам мужчины, вашего господина!»

Однажды, по пути к ближайшей прачечной, находившейся меньше чем в пасанге от Башни Корридона, в которой ее владелец Порт Каньо вел свое дело, Эллен, по привычке придерживавшая на голове корзину с бельем, проходя мимо знакомой стены, к своему удивлению увидела на ней большой, приблизительно несколько футов, неровный треугольник, начерченный небрежными толстыми, черными линиями. Очевидно, сделавший это очень спешил. На это указывали потеки краски в нескольких местах ручейками спускающиеся с основания треугольника. Люди в толпе, проходили, казалось, даже не замечая этого треугольника. Точнее, Эллен показалось, что они сознательно его не замечают. Более того, они, казалось, даже прибавляли шаг, чтобы поскорее удалиться от этого места. Девушка на мгновение остановилась, рассматривая треугольник. Признаться, ее это удивило, и даже немного рассердило. В ее прежнем мире, в том городе, где она жила, несанкционированное расписывание стен, ругательства, оскорбления, вандализм и тому подобные вещи не были редкостью. Однако подобная демонстративная ненависть, невежество, неуважение к собственности, мелкое, уродливое желание испачкать, разрушить, оскорбить, насколько она знала, не были свойственны для гореанских городов, в которых имелись Домашние Камни. У нее, как у рабыни, конечно, не могло быть Домашнего Камня, не больше, чем у любого другого животного. Однако у ее владельца Порта Каньо, это она знала точно, таковой камень был, и это был Домашний Камень Ара.

— Не задерживайся здесь, кейджера, — шептал ей мужчина, проходивший мимо.

— Да, Господин, — сказала она, и поспешила прочь.

Когда она шла обратно, то проходя мимо той стены, обратила внимание, что небрежно намалеванный треугольник уже стерт.

А две недели назад, вечером, Порт Каньо, возможно, удовлетворенный своей рабыней, бросил перед ней, стоявшей на коленях в своем закутке маленький комок ткани. Эллен даже не знала, что это было, боясь поднять, пока он не ушел. Лишь только его шаги затихли вдали, она подняла подарок и, развернув его, восхищенно вскрикнула, прижав его к груди, пытаясь унять слезы, брызнувшие из ее глаз.

— Спасибо, Господин! Спасибо, Господин! — закричала девушка, в надежде, что он ее услышит.

В ее руках была маленькая, коричневая рабская туника.

На следующее утро, как только ее освободили от цепи, она, поспешно натянув крохотный предмет одежды, побежала искать Порта, и, найдя его, опустилась перед ним на колени и принялась покрывать его ноги поцелуями.

— Спасибо, Мой Господин. Спасибо, мой Господин! — приговаривала она, снова и снова.

Тогда хозяин приказал ей подняться на ноги, пройтись туда-сюда, покрутиться и показать себя в тунике. Помимо него самого за Эллен наблюдали еще трое мужчин: Фел Дорон, Терсий Майор и Селий Арконий.

Эллен, не скрывая удовольствия, продемонстрировала себя с лучших сторон.

— Надо признать, что она довольно привлекательна, — заметил Фел Дорон, окидывая ее оценивающим взглядом.

— Стройные ножки и соблазнительная попка, — отвесил довольно вульгарный комплемент Терсий Майор, рассмешив Эллен.

— Без этого она мне нравилась больше, — заявил Селий Арконий.

Эллен нахмурилась. За кого он себя принимал? Она ему не принадлежала!

Сказать, что Эллен была довольна доставшейся ей одеждой, это ничего не сказать! К тому же, по реакции мужчин на нее, девушка с уверенностью могла сказать, что выглядела она в этом сногсшибательно. Конечно, на улицах она видела много рабынь в таких туниках, которые, фактически, для них были стандартной одеждой. Но какими красивыми, какими волнующими они ей казались! И вот теперь у нее самой была такая же одежда! Теперь она могла быть просто одной их множества рабынь ходивших по улицам, ничем не отличаясь от этих гордых, державших голову высоко поднятой, женщин, возможно, немного более привлекательной по сравнению с одними, и несколько менее симпатичной на фоне других.

Взявшись обеими руками за подол туники, Эллен потянула его вниз и робко поинтересовалась:

— А разве эта одежды не слишком коротка, Господин?

— Можем сделать и покороче, — усмехнулся Порт Каньо.

— Да, Господин, — улыбнулась девушка.

— А можем и вообще забрать, — добавил Порт, намекая на наказание одеждой и напоминая о ее зависимости от него во всем.

— Да, Господин, — сказала Эллен. — Я понимаю, Господин.

Затем она встала перед ними на колени и поблагодарила еще раз:

— Спасибо, Господин.

— Так парни, пора заняться своими делами, — бросил Порт. — А Ты, отвари са-тарну, и позови нас, когда будет готово.

— Да, Господин, — отозвалась Эллен.

Вообще-то для рабыни, которой отказано в одежде, нет ничего необычного в том, чтобы попросить хотя бы о тряпке, чтобы немного прикрыть свою наготу, но Эллен не решилась докучать Порту Каньо и выпрашивать такую привилегию, справедливо опасаясь его раздражения и боясь быть избитой. Несомненно, частично это было, следствием ее новизны в неволе, и понятным желанием продвигаться вперед предельно осторожно, выжидая и изучая, аккуратно, прежде чем начать с большой деликатностью и опаской проверять границы, если она вообще когда-либо осмелится их проверять и изучать. Если бы хозяин посчитал целесообразным дать ей что-либо для прикрытия тела, рассуждала Эллен, он дал бы это давно, а если он не сделал этого, значит, у него на то были свои причины. В конце концов, она была рабыней, а он ее владельцем.

Эллен вдруг почувствовала, что теперь, когда у нее появилась одежда, к ней вернулась скромность и способность краснеть от стыда. Насколько драгоценной вдруг показалась ей эта туника, пусть это был лишь лоскут реповой ткани, материала наподобие хлопка, тонкая, свободного кроя, с глубоким декольте, без рукавов и бесстыдно короткая. Кроме того, были еще и высокие разрезы по бокам, обнажавшие бедра почти до талии и позволявшие ей стоять с широко расставленными коленями, как это было принято для ее разновидности рабынь. Однако пока Эллен занималась приготовлением еды на кухне, ее вдруг осенило, что теперь она стала еще уязвимее, чем была раньше. Предоставленная привилегия может легко стать привилегией отобранной. Для того, чтобы она лишилась этого крохотного предмета одежды, столь драгоценного для нее, достаточно немного, всего лишь слова хозяина.

Итак, Эллен подняла тяжелую корзину мяса, которую она должна была отнести в зону кормления, отделение внутри жилища тарнов, и, взбираясь наверх по приставным лестницам, кусок за куском, нанизать на крюки угощение для семи могучих птиц, которые в течение ближайшего ана должны были вернуться с пустыми корзинами.

Порт Каньо ушел, но Селий Арконий, по-прежнему подпирал плечом косяк больших ворот. Эллен прекрасно знала, что он следил за ней, и это не вызывало у нее какого-либо неудовольствия. В конце концов, она была рабыней.

— Похоже, каждый из нас должен заняться своим делом, — не без вызова заметила она.

— Вот думаю, не сэкономлю ли я свои деньги, купив тебя? — задумчиво проговорил молодой человек.

— Надеюсь, что нет! — сказала Эллен.

— Если бы Ты принадлежала мне, — усмехнулся он, — Ты хорошо бы повиновалась.

— Конечно, — не стала спорить с ним девушка. — Все рабыни должны повиноваться своим владельцам.

Селий выразительно посмотрел через зал, на лежавший у одной из стен на усыпанном соломой полу предмет. Проследив за его взглядом, Эллен покраснела. Предметом было большое, гладкое, глянцево блестевшее тарновое седло со всеми его ремнями и кольцами. Эллен уже довольно хорошо познакомилась с ним. Правда, в свое самое первое знакомство, она была в рабском капюшоне, соответственно даже не поняла, что это было. Вскоре после того, как ее принесли в тарновые стойла, ее выпороли, чтобы сообщить ей, что теперь это будет ее местом жительства, и она в нем будет только рабыней. После порки, ее, рыдающую, бросили животом на это большое седло и подвергли безапелляционному использованию, жестоко и бесцеремонно изнасиловав, как бессмысленную рабыню, которой она, собственно и была. Разумеется, это сделал Порт Каньо, ее хозяин. Эллен не сомневалась в этом изначально, тем более была уверена в этом теперь, когда узнала ощущение его рук на своем теле. И вот посмотрев на широкую, гладкую округлую поверхность, она покраснела.

Селий Арконий тоже смотрел в ту же сторону, и не трудно было прочитать его мысли.

— А разве у вас нет сбруи, которую необходимо отремонтировать, — поинтересовалась Эллен, — Господин?

— У тебя лицо, руки и даже ноги покраснели, рабская девка, — заметил молодой человек, заставив Эллен покраснеть еще больше.

Теперь все участки ее тела, не скрытые туникой, были смущающе красными. Она смотрела на округлую кожаную поверхность, на которой ей уже не раз приходилось лежать, в основном на животе. Что ж, это было весьма полезное место, чтобы показать рабыне, кто она есть. Но еще больше смущало Эллен то, что, даже, несмотря на ее первоначальную тревогу, обиду и душевное страдание при первом использовании Портом, она стала замечать за собой, что вблизи этого предмета, да и в других местах, где мужчины использовали ее в своих целях, в ней постепенно разгоралось волнение, которое могло свидетельствовать о рабском жаре, зарождающемся внутри ее тела. Несмотря на то, что ее сознание во время такого использования могло бы делать вид, что пылает от негодования и чувства оскорбленного достоинства, ее подсознание, эмоции, жившие в глубинах ее сердца, казалось, настойчиво и непреодолимо жаждали этого. Эллен часто ловила себя на мысли, что она словно пытается послать сигнал: «Используйте меня как рабыню! Используйте меня как рабыню, которой я являюсь!». Как поражена она была, как огорчена, когда в тот момент, когда ее тащили к седлу для использования, обнаруживала то, что, несмотря на ее кажущееся сопротивление, ее попытки отпрянуть, когда ее запястье уже было сжато в захвате мужчины, она сама хотела, чтобы ее отвели туда. Еще более поражена она была фактом того, что при малейшем прикосновении мужчины к ее лежавшему поперек седла телу, даже просто при подъеме с ее бедер подола туники, она, что называется, «текла», «умасливалась», «смазывалась», что она становилась «готовой рабыней». «Нет, Нет!» — плакала она, но уже в следующий момент наслаждалась своим использованием. Позже, к своему ужасу, она заметила, что ее тело отвечает, сначала почти незаметными просящими движениями, а затем по мере того, как ее загоняли на более высокие уровни возбуждения и страсти, бесстыдно дергается навстречу мужчине, с очевидным просительным подтекстом, который, казалось, владельцев только забавлял.

— О-о-о-у! — подвывала она.

— Ты хорошо извиваешься, рабская девка, — сообщали ей в такие моменты.

Затем, когда разрешали, она, до побелевших пальцев, вцепившись в кольцо, зажмурив глаза, потерянная в переполнявших ее эмоциях, служила им, извиваясь, вертясь, брыкаясь, прося, вскрикивая, пока не начинала криком изливать свое подчинение и рабство.

Умственные ассоциации интересны сами по себе, как одна вещь может быть связана с другой, как человек запоминает события, как одна мысль может подсказать и продолжить другую, как эмоции, чувства и мысли, могут быть связаны с тем или иным местом, или с тем или иным предметом. Точно так же, как простой взгляд на седло стал причиной начавшегося возбуждения Эллен, также и у других рабынь простое нахождение в определенном месте, вид чего-либо или касание предмета могут глубоко взволновать и встревожить их, бросая и в смущение, наполняя их беспомощными мучительными потребностями. Вид ее цепей, плети, прикосновение к ошейнику, поглаживание клейма, все это, даже в отсутствие владельца, может возбудить рабыню. Точно так же и вид места, которое она запомнила, травянистый холмик, куча мусора за сараем, канава, кресло, длинная узкая деревянная скамья, устланный мехом пол в ногах кровати ее господина, конечно, не сама кровать, поверхность которой — это привилегия, обычно сохраняемая для свободных спутниц или, возможно, для высоких рабынь, может стать тем, что затронет некие струны в ее сердце, что нагреет ее живот, что заставит ее мучиться от тоски, от жажды, от потребностей, превратив ее в рабыню, боящуюся, но благодарную мужчинам за те рабские огни, что загорелись в ее животе. Впрочем, не обязательно быть рабыней, чтобы почувствовать это, чтобы быть столь подверженной таким вещам. Безусловно, рабыня является самой сексуальной, любящей, уязвимой и беспомощной из всех женщин, но такие вещи не ограничены теми, чьи прекрасные шеи надежно заключены в стальное кольцо неволи. Свободные женщины, также, могут чувствовать это. Например, простого прикосновения к рабской тунике, сделанного втайне от всех, может быть достаточно, чтобы свободная женщина зарыдала от потребностей. Женская сексуальность, и мне жаль, что это до сих пор не ясно всем мужчинам, явление цельное, тотальное. Она не ограничена отдельными частями нашего тела или моментами нашего дня. Она всепроникающа, попросту говоря, она — это и есть мы. Будьте суровы с нами, если хотите, Господа, но помните о том, что это принадлежит вам. Все, что есть в нас, принадлежит вам. Все мы, со всей нашей неделимой цельностью, заключенной в ваши ошейники, принадлежим вам, со всей нашей бессмертной благодарностью.

— Полагаю, что благородный Порт Каньо, мой Господин и ваш работодатель, — сказала Эллен Селию Арконию, — не станет расспрашивать меня о вашем поведении, и о том, насколько Вы были внимательны к своим обязанностям, поскольку я, стоя перед ним на коленях, как и подобает рабыне, пусть и неохотно, но вынуждена буду сказать правду, признав, что Вы не были столь рьяны в этом, как хотелось бы ему, имея чрезмерную тенденцию к развлечениям.

Селий поднял сложенный вдвое ремень сбруи, что держал в руке и, качнув, продемонстрировал ей. Черная кожа толщиной около полудюйма, и три — четыре дюйма шириной, снабженная пряжками для крепления на тарне, глянцево поблескивала. Мужчина, не сводя взгляда с Эллен, пробежался пальцами одной руки по коже, а затем, к ее смущению, схватил ремень за конец и резко дернул. Кожа звонко щелкнула в его руках. Не раз он и другие мужчины, затягивали на ней такие ремни, перед тем как использовать ее. Со всей чувственностью рабыни, и ее рабской чувствительностью к поверхностям и структурам, она наслаждалась ее упругостью и чувством своей рабской беспомощности в таких узах. Такие аксессуары, как шнуры и цепи, как по физиологическим причинам, так конечно, и по психологическим, безжалостно раздувают пожар неволи в женщине. Они словно говорят ей: «Ты — рабыня, Ты принадлежишь, Ты моя, у тебя нет иного выбора, Ты повинуешься, Ты отдаешься, Ты будешь ужасно наказана, если попытаешься сдерживать себя, у тебя будут такие оргазмы, о которых Ты прежде никогда не мечтала, оргазмы, о возможности которых Ты до сего времени даже представить себе не могла, у тебя будут оргазмы сдавшейся, завоеванной рабыни».

— Итак, — улыбнулась Эллен, — я должна заняться своей работой.

Она отвернулась, но сделав шаг, остановилась и, оглянувшись через плечо, хитро подмигнула, а затем, внезапно, вызывающе, быстро подбросила вверх подол своей короткой туники, продемонстрировав Селию на прощание, свои аккуратные, хорошо обрисованные ягодицы.

— Ах Ты самка слина! — воскликнул он, делая шаг к ней.

Но Эллен уже с веселым смехом бежала прочь, крича на бегу:

— Я вам не принадлежу! И не думаю, что после сегодняшнего мое использование достанется вам скоро!

— Самка слина! Самка урта! — кричал ей вслед Селий.

Эллен была очень довольна собой. «Пусть он пострадает и потомится, — смеялась она про себя. — Он думает, что он настолько красив, неотразим и важен! Он — всего лишь тарнстер, извозчик! Скромный служащий моего хозяина! Пусть попыхтит, покрутится и сердито побормочет в своих одеялах в одиночестве. Пусть потомится, покричит и пострадает! Меня ему не получить! Я не для таких, как он! Пострадай, Селий Арконий, пострадай! Я не для тебя!»

От жилого пространства тарнов зона кормления была отгорожена решеткой с воротами, в данный момент закрытыми. До возвращения тарнов в стойла Эллен должна была успеть развесить все мясо по крюкам. Поставив корзину на пол и взяв один кусок, она осторожно залезла по лестнице и насадила его на крюк, торчавший из стене. Потом спустилась за следующим. Позже, вернувшиеся тарны, питаясь, будут срывать угощение с этих крюков. Иногда, когда тарны находились в зоне кормления, она пробрасывала куски мясо между прутьями. В этом случае они обычно ловили пищу налету своими клювами. Если же мясо падало на пол, то они, взмахнув крыльями, подскакивали над ним, зависали в воздухе и хватили когтями, а затем, приземлившись, удерживая угощение лапой, рвали его на части клювом. «Все мы боимся тарнов», — сказал ей однажды Порт Каньо, стоя на платформе. У Эллен не было ни малейшего сомнения в этом его утверждении. Ее по-прежнему пугали эти гигантские крылатые создания. Она опасалась приближаться к ним, даже зная, что они отделены от нее прутьями решетки.

Поднимаясь и опускаясь, развешивая мясо по крюкам, Эллен обдумывала вопрос, каково было бы, принадлежать Селию Арконию. Нет, разумеется, он ей совсем не нравился. Просто ей было интересно, стал бы он использовать на ней стрекало или плеть, если бы ему пришло в голову избить ее. Конечно, он бы смог, решила Эллен, нанизывая очередной кусок мяса. В конце концов, она была рабыней.

Она была женщиной с Земли, интеллектуалом, человеком высокого положения и большой важности. Как же тогда вышло так, задавалась Эллен вопросом, что при всех ее очевидных преимуществах и качестве, ее очевидной ценности, ее не купил какой-нибудь богач, важный государственный деятель, генерал, крупный торговец или некий значимый в Аре персонаж. Конечно, она должна была служить в особняке, дворце или в богатых апартаментах высокой башни. Неужели они не понимали ее ценности и чего она на самом деле заслуживала? Как же так вышло, что ее купил простой тарнмейстер, мужчина даже не из высшей касты? Интересно, сколько он заплатил за нее? Впрочем, проанализировав ситуацию, она пришла к выводу, что ее земные заслуги никому не были интересны здесь, на Горе. Здесь она для всех была просто молодой варваркой, наивной, плохо обученной и неграмотной. Что ее могло ожидать здесь? Она даже не была лучшим мясом на полке Тарго. Конечно, она не была продана первой. Порой ей казалось, что толстяк уже почти отчаялся избавиться от нее. Но Эллен было любопытно узнать, за сколько она ушла. Мир, как выяснилось, сбыл ее с рук всего за десять медных тарсков. Столько могли бы заплатить за совсем уж никчемную девку. Ну разумеется, она нисколько не сомневалась, что Мир из мести и ради развлечения, изначально хотел продать ее как самую дешевую шлюху. Теперь-то она понимала, что в этом мире ее цена не была функцией ее значимости в другом месте и в других условиях. Здесь она была продана как то, кто она теперь была, только как это и ничего более, просто как сырая необученная женщина. Так что та цена, несомненно, была именно тем, чего она стоила сама по себе. Ей вдруг пришло в голову, что ей, возможно, даже повезло, учитывая ее никчемность и нехватку качеств ценимых здесь, быть купленной тарноводом. Ее ведь мог бы купить и крестьянин, и спала бы она сейчас прикованная цепью в лачуге, и использовали бы ее в поле, и напрягала бы она все свои силы пытаясь тянуть тяжелый плуг.

Эллен не без удовлетворения и с удовольствия вспомнила, как она помучила Селия Аркония, и весело рассмеялась. «Эх, дорогой Мир, мой бывший владелец, — подумала она, — ну и что Ты можешь сказать по этому поводу? Узнал бы Ты свою Эллен, которую Ты доставил на Гор и настолько переделал и унизил, в этой соблазнительной, наглой, дерзкой маленькой кокетке? Той, кто теперь хорошо знает, как помучить мужчину? Узнал бы Ты меня? Представляю, как бы Ты удивился! А может даже почувствовал себя оскорбленным? Как думаешь, смогу и тебя так помучить? Все возможно. В конце концов, я больше не твоя рабыня, мой дорогой Мир».

— Хо, рабыня! — услышала Эллен голос Фела Дорона. — Там вдали я уже вижу первую из птиц. Поторапливайся!

— Да, Господин! — крикнула она в ответ.

Эллен, понятно, как рабыне, не позволяли покинуть этот сарай или загон без разрешения. В этом не было ничего ненормального, конечно. Рабыни, почти без исключения, не имеют права покидать место жительства или территорию ее владельца, не получив на то разрешения. Когда такое разрешение ей предоставляют, то от рабыни ожидается, что она определит свое местонахождение, свои намерения и ожидаемое время возвращения. Все это в любой момент может быть проверено. Жизнь рабыни — жизнь под постоянным контролем. Рабыня не жена, она собственность, и, соответственно, раз уж она не является свободной, независимой компаньонкой, а рассматривается как ценное имущество, она должна быть готова к тому, чтобы быть объектом ревнивого отношения со стороны хозяина. Ее не уважают, но она более защищена, хранима и ценима. Рабовладельцы, подобно как к всякому ценному имуществу, склонны проявлять детальный личный интерес к своим рабыням, иногда своими руками купая их, как кто-то на Земле мог бы купать свою собаку, расчесывая им волосы и получая массу удовольствия от этого процесса, одевая, как им понравится, подчеркивая их красоту во множестве аспектов и отношений и так далее. Зачастую владельцы желают знать о своих рабынях, все что только можно о них узнать. Если позволено будет банальное сравнение, то немногие мужья уделяют столько времени, чтобы по настоящему присмотреться к своим женам, например, осмотреть, исследовать и изучить их тела, причем не потому, что не хочет, а потому что полагает, что такое внимание жены могут найти смущающим и даже оскорбительным, и они могут бояться или сопротивляться такому интересу. А вот рабовладелец будет тщательно исследовать тело своей рабыни, с большой заботой и вниманием, знакомясь с каждым тонким и соблазнительным изгибом. Он заметит даже крошечные волоски позади ее шеи под ошейником, и даже немного сдвинет сталь, чтобы разглядеть их поближе. Он будет знать каждый из ее дефектов, даже самый крошечный, и обычно будет считать их столь же интересными и восхитительными, делающими ее отличающейся от других и по-своему особенной, или даже будет считать, что они дают некий контраст, тем самым усиливая и увеличивая красоту находящейся в его собственности женщины. Кроме того, поскольку она ему не жена, а закованная в цепи рабыня, он может экспериментировать с нею, подвергая ее, желает она того или нет, множеству эротических практик, пока не найдет той, которой она не сможет сопротивляться, той, которая делает ее беспомощной, которая будет доводить ее до потери себя от страсти, которая сможет отнять у нее последний жалостный остаток себя и превратить в извивающуюся, восторженную, бьющуюся в конвульсиях, кричащую рабыню. Таким образом, как Вы видите, рабовладельцы очень сильно интересуются своими рабынями, управляют ими, направляют и контролируют их с большим вниманием и заботой. Это ведь не жены, это — собственность. Так что ничего удивительного в том, что они хотят знать, и кажется в любой момент времени, что они делают, где находятся и многое другое. Так что у них не будет возможности ускользнуть, например, на свидание с грумом или кучером. Это не их привилегия, знаете ли. Они принадлежат хозяину.

Точно так же, как Эллен не разрешалось, наряду с большинством рабынь, покидать без разрешения место жительства господина, точно так же, ей не было позволено без специального разрешения, открывать внутреннюю дверь апартаментов Порта Каньо, которая вела на лестничную площадку внутри башни, откуда в свою очередь можно было попасть на различные мосты и, в конечном итоге, на улицу. Никто ведь не знает, кто может находиться по ту сторону дверь. Она может, конечно, не открывая двери, уточнить цели гостей, и, если будет дано разрешение, открыть дверь.

Вопрос внутренней двери был поднят неслучайно, а по причине того, что часто, обычно по вечерам, а иногда поздно ночью, к этой двери подходили странные, неизвестные девушке, посетители, порой сразу по несколько человек сразу, которые, судя по всему, не могли пользоваться внешними мостами. Порт Каньо впускал этих посетителей лично, и только после того, как надев на голову Эллен капюшон и сковав ей руки за спиной, сажал ее на цепь в закутке. Признаться, это ставило Эллен в тупик, потому что обычно, по крайней мере, после первых нескольких дней проведенных в тарновом загоне, ее больше не приковывали. И это было логично, ну куда бы она могла убежать? Правда, ошейник и цепь всегда были на месте, прикрытые под соломой. Порт Каньо принимал этих гостей на кухне, очевидно, накрыв им стол. Оттуда до закутка Эллен не долетало ни слова.

Как-то утром, когда Эллен подметала пол в кухне, она, кое-что заметив, наклонилась и подняла предмет, показавшийся ей осколком белой керамики.

— Что у тебя там? — осведомился Порт Каньо.

— Я не знаю, Господин, — ответила она.

Хозяин требовательно протянул руку, и Эллен, отставив веник, подошла к нему и, встав на колени, как и положено поступать девушке, вызванной господином, протянула ему свою находку.

— Ты знаешь, что это? — поинтересовался он.

— Нет, Господин, — мотнула головой Эллен.

— Это — острака, — пояснил мужчина.

Изначально остраки были просто черепками керамической посуды, чаще всего глазированной, используемыми для той или иной цели, скажем, как жетон, билет или что-то в этом роде. Затем их стали делать сознательно, в большом количестве, запустив целое производство, используя в качестве входных жетонов или билетов, на закрытые праздники, частные рынки, театральные представления, выступления певцов и музыкантов, и другие мероприятия. Но данный предмет, казался именно осколком, покрытым белой глазурью только с одной стороны.

Порт показал ей обломок, держа его к ней глазированной стороной, на которой просматривалась некая вязь, то ли буква, то ли просто символ.

— Ты можешь прочитать? — спросил он.

— Нет, Господин, — ответила Эллен.

— Ты этого не видела, — предупредил ее хозяин.

— Да, Господин, — кивнула девушка.

— Можешь продолжать свою работу, — сообщил он, убирая остраку в свой кошелек.

— Да, Господин, — сказала Эллен. — Спасибо, Господин.

Мерно водя веником по полу кухни, она вспоминала символ на остраке. Он был маленьким, конечно, не больше дюйма, но она уже видела такой символ прежде, на стене, и он был гораздо больше. Он был небрежно намалеван, резкими, словно сердитыми и непокорными мазками, в несколько футов длиной. Это был тот самый черный треугольник.

— Господин? — спросила Эллен.

— Прими стандартное положение для исследования стоящей рабыни, — приказал Порт Каньо.

Озадаченная Эллен, одетая в тунику, встала перед ним, широко расставив ноги. Разрезы по бокам туники позволяли принять такую позицию. Руки Эллен были сложены на затылке, а голову запрокинута, так что видеть она могла только верхнюю часть большой двери, ведшей на платформу снаружи. В этом положении удобно исследовать рабыню. Ей нелегко даже пошевелиться без того, чтобы не потерять равновесие, а положение ее рук препятствует вмешательству в экспертизу. Запрокинутая голова, не дает ей узнать или предположить, где находятся руки мужчины, и что они будут делать в следующий момент, например, как, где и когда она может быть тронута, поглажена или проверена. Само собой, обычно рабыня ставится в эту позу нагой.

— Стой спокойно, — предупредил ее Порт Каньо.

— О-о-ой! — вскрикнула Эллен.

— Успокойся, всего-то крохотную трубку вставили в твое тело, — объяснил мужчина. — Там есть маленькая кожаная петелька снаружи не видимая, посредством которой ее можно вытащить. Теперь можешь встать нормально.

Эллен снова встала, как и положено стоять рабыне перед своим господином, прямо и изящно. Из своего поясного кошеля Порт вытащил легкую цепь, с пристегнутыми к ней в середине рабскими наручниками, опоясав ей талию девушки, соединил и замкнул ее не животе. Руки Эллен тут же были закованы в наручники за спиной. Расширение ее бедер не позволило бы ей стянуть цепь вниз и опустить руки ниже талии. Соответственно, она была неспособна дотянуться и вытащить из себя то, что было спрятано хозяином в ее теле.

— Я не понимаю, Господин, — сказала она.

— Когда кто-то скажет тебе: «Горячи ли твои бедра?», Ты должна ответить: «Я — рабская девка, Господин», и повиноваться ему без колебаний. Поняла?

— Да, Господин, — кивнула Эллен.

— Горячи ли твои бедра? — тут же спросил Порт Каньо.

— Я — рабская девка, Господин, — ответила она условной фразой.

— Хорошо, — похвалил ее мужчина, и вынул из своего кошелька маленькую капсулу, в каких обычно передают записки, приблизительно полдюйма диаметром и два с половиной дюйма длиной, с винтовой пробкой и шнурком, посредством которого ее можно было повесить на шею или привязать к ошейнику рабыни.

Тарнмейстер выбрал второй вариант, привязав капсулу к ошейнику Эллен, так, что она повисла между, прикрытых туникой, грудей девушки. Этот прием, конечно, стимулирует куда сильнее, когда рабыня раздета. Так она острее чувствует движения предмета на ней, закрепленного таким способом, чтобы постоянно напоминать ей о поручении господина. Эллен, конечно, чувствовала капсулу через реповую ткань, довольно тонкую, или как здесь говорят, «рабски тонкую». Реповая ткань, как и рабский шелк, оставляет немногое простора для воображения относительно скрытых под ней прелестей рабыни.

— Это сообщение, — сказал Порт, — нужно отнести на улицу Хесиуса и передать сапожнику Бонто из касты Кожевников. Ты там уже была, так что знаешь это место.

— Да, Господин, — кивнула Эллен.

— Это — заказ на пару мужских сандалий, с размерами и описанием, — пояснил мужчина.

Затем он пересек пространство сарая и вошел в коридор, попав из него во внутренние комнаты. Эллен покорно следовала за ним по пятам, пока они не добрались до двери на внутреннюю лестницу.

— Ступай, — велел Порт Каньо, открыв перед ней дверь.

— Да, Господин, — сказала Эллен на последок.

Никогда прежде он не посылал ее так, закованной в наручники. Обычно она передавала подобные сообщения устно, хотя и бывали случаи, когда ей давали клочок бумаги, который она просто несла в руке, ведь в рабской тунике никаких карманов не предусмотрено. Точно так же в такой тунике нет никакого закрытия снизу, поскольку одна из целей такой одежды состоит в том, чтобы постоянно напоминать рабыне о том, что она должна быть немедленно и легко доступна мужчинам.

Возможно, стоит сказать несколько слов по этому поводу.

Конечно, это сделано не случайно. Как и у других аспектов рабских предметов одежды, краткости, простоты и так далее, у этого есть свой значение, своя роль и символизм.

Рабыня, как Вы понимаете, должна быть немедленно доступна мужчинам. Ее зовущая, соблазнительная интимность, столь сочная и теплая, спрятанная между ее бедер, принадлежит не ей, а ее господину. Она ведь не свободная женщина, которая может обертывать и упаковывать, ограждать и охранять себя. Она — рабыня, и следовательно, должна немедленно, уязвимо и с готовностью быть доступной для мужчин. Она — не больше, чем предмет или игрушка, не больше, чем имущество или прекрасное животное является объектом желаний хозяина, его удобством.

И разве туника не делает понимание таких вещей для нее еще более ясным? В таком предмете одежды она отлично знает о своей уязвимости. Она постоянно живет в состоянии сексуального понимания, и часто, независимо от своего желания, впадает в состояние беспомощного сексуального возбуждения.

Мужчины, как кажется, уважают свободных женщин, но ищут рабынь. Они уважают гражданку, но покупают нас. Они уважают свободную женщину, но это нас они предпочитают вести на веревке в свой дом.

Так стоит ли удивляться тому, что свободные женщины так ненавидят рабынь, а рабыни так боятся свободных женщин?

Эллен осторожно, скованные за спиной запястья не располагали у торопливости, спустилась вниз по длинной винтовой лестнице, вившейся внутри башни, и, добравшись до уровня земли, толкнув дверь плечом, вышла на улицу. Она уже не раз видела, как другие девушки выполняли подобные поручения одетые как она, и так же, как закованные в наручники, с капсулой, висящей на шее или привязанной к ошейнику, но это был первый раз, когда ее послали с таким поручением. Она была рада уже тому, что ее не послали голой. Иногда ей случалось видеть рабынь идущих с сообщениями именно в таком виде.

Всего несколько минут ей понадобилось, чтобы добраться до магазина Бонто. Дверь была открыта, и Эллен вошла внутрь и встала на колени перед хозяином магазина.

— Тал, Эллен, — поприветствовал девушку мужчина, знавший ее по предыдущим встречам.

— Тал, Господин, — ответила она.

Вскрыв капсулу, Бонто вытянул из нее маленький рулончик бумаги, развернул и прочитал написанное сообщение.

— Передай мои поздравления своему хозяину, Порту Каньо, — сказал он, — и сообщи ему, что заказ будет готов послезавтра к десятому ану.

— Да, Господин, — кивнула Эллен.

Сапожник закрутил пробку на капсуле и вернул ее на ошейник рабыни.

Подняв руку, Бонто дал девушке понять, что она может идти. Эллен поднялась, повернулась и, выскользнув на улицу, направилась назад к Башне Корридона. Этот Бонто казался ей вполне доброжелательным мужчиной, простым и мягким. Эллен он нравился.

«Мужчины такие разные, — подумала она. — И я могу принадлежать любому из них, любому мужчине, который мог бы заплатить за меня. Интересно, каково было бы, например, принадлежать Бонто? Он совершенно отличается от Порта Каньо, моего нынешнего хозяина. Думаю, он был бы добр ко мне, тем не менее, я, конечно, должна буду предоставить ему прекрасную рабскую службу. Окажись я хоть на йоту менее чем прекрасной, и можно не сомневаться, что он использует стрекало или плеть. В конце концов, он — гореанин. Но я думаю, что Порт Каньо, мой нынешний господин выглядит предпочтительнее. Он кажется мне более строгим и суровым. Встав перед ним на колени, любая женщина почувствует себя рабыней. По крайней мере, я не принадлежу Селию Арконию, этому надменному, смазливому, тщеславному, высокомерному животному! Я терпеть не могу Селия Аркония! Тем не менее, если бы он купил меня, и я стала бы его рабыней, то я должна была бы служить ему и отдаваться со всем совершенством рабыни. Не думаю, что он был бы терпелив со мной, по крайней мере, не больше чем Порт Каньо. Как я ненавижу это, молодое, смазливое, тщеславное животное, думающее, что является таким красивым, умным и могущественным! Как я презираю его! Я его терпеть не могу! Но как же мне трудно устоять перед ним! В его присутствии у меня кружится голова, и слабеют колени! Он заставляет меня чувствовать себя беспомощной! Ох уж эта слабость! Ох уж это головокружение! Как мне хочется убежать от него! И как я хочу встать перед ним на колени и склонить голову! Мне каждый раз приходится бороться с желанием сорвать с себя тунику и броситься перед ним на живот! А он просто бесчувственный болван. Он ничего не понимает. Он нисколько не любит меня, а относится ко мне только как к объекту своей похоти. Глядя на меня, он видит во мне только рабыню. Почему же тогда я извиваюсь в соломе от одной мысли о нем? Почему тогда я мечтаю почувствовать на себе удары его плети?»

— Замри, рабская девка, — внезапно, заставив ее вздрогнуть, раздался мужской голос за ее спиной. — Не оборачивайся.

Эллен остановилась и испуганно замерла.

— Горячи ли твои бедра? — задал вопрос незнакомец.

— Господин? — испуганно переспросила она.

— Горячи ли твои бедра? — повторил свой вопрос мужчина.

— Э-э…, Я — рабская девка, Господин, — наконец сообразила прошептать Эллен.

— Продолжая идти в прежнем направлении, — велел ей голос. — Дойдешь до следующего угла, поверни налево и войди в третью дверь слева от тебя. Не оборачиваться, назад не смотреть.

— Да, Господин, — кивнула девушка.

У нее появилось смутное ощущение того, что она, возможно, уже слышала этот голос прежде, только узнать его не могла.

Дойдя до искомой двери, Эллен остановилась, озадаченно глядя на нее. За наполовину сломанной дверью, криво висевшей на одной петле, открывалось нечто вроде небольшого, скромного торгового помещения, ныне заброшенного. Окна были закрыты ставнями и заколочены досками. Наружные стены, да и сама дверь тоже, были оклеены рекламками, в основном тарларионовых скачек и пага-таверн.

— Войди внутрь, и не оглядывайся, — послышался из-за спины все тот же голос.

Эллен, слегка задев дверь плечом, вошла в помещение. Мужчина последовал за ней. Она вздрогнула, услышав, как позади нее со зловещим скрипом захлопнулась дверь. Комната сразу погрузилась в полумрак. Теперь свет проникал только сквозь щели в неплотно закрытых ставнях и трещины в двери, узкими лезвиями пронизывая пыльный, затхлый, пахнущий плесенью воздух бывшего магазинчика, ставшего еще мрачнее и запущеннее.

Пол был усыпан какими-то обломками, среди которых Эллен опознала помятую миску, возможно, когда-то используемую рабынями для питья. Бросались в глаза сломанные доски, обрывки бумаг, черепки керамической посуды. Единственным целым предметом был стол, стоявший посреди комнаты. И пыль. Много пыли повсюду. Она висела в воздухе, делая видимыми проникавшие внутрь лучи солнца. Она толстым ковром покрывала пол, так что босые ноги Эллен буквально тонули в ней. Трудно было сказать, когда в этой комнате последний раз ступала нога человека. Потом рабыня услышала шорох кожи за своей спиной, и перестала что-либо видеть вообще. На ее голову накинули мешок. Она почувствовала, что ее поднимают и куда-то несут. Впрочем, недолго. Пара шагов, и ее уложили спиной на ровную поверхность, скорее всего, на стол. Едва оказавшись на спине, она услышала, что к ней приблизились другие люди, возможно, выйдя из другой комнаты или кладовки. Затем ее грубо и крепко схватили за лодыжки и подняли их вверх, наполовину оторвав ее от столешницы, развели их широко в стороны. Эллен почувствовала, что подол ее туники отбросили на живот, после чего кто-то из присутствовавших, вытащил из ее тела предмет, вставленный туда Портом Каньо. При этом капсула с запиской для Сапожника Бонто так и осталась привязанной к ее ошейнику, ничуть не заинтересовав незнакомцев.

— Лежи как лежишь, рабыня, — предупредил ее все тот же мужской голос, что она слышала на улице, когда ее ноги, наконец, отпустили.

— Да, Господин, — отозвалась девушка.

Она должна повиноваться, напомнила себе Эллен, и без колебаний. И действительно, какая еще может быть альтернатива у рабыни кроме мгновенного и безукоризненного повиновения в делах, в которых замешаны мужчины, по крайней мере, свободные мужчины? А эти люди, судя по всему, были свободны.

Спустя несколько енов она снова почувствовала мужские руки на своих лодыжках. Ее ноги опять подняли и развели широко в стороны, а трубка или что-то подобное, вернулась на прежнее место. Послышались шаги, и Эллен поняла, что мужчины, за исключением одного покинули помещение. Ее снова подняли и, перенеся к двери, поставили на ноги, лицом к улице. Мужчина отряхнул и одернул ее тунику, а затем сдернул мешок с ее головы. Дверь была открыта. Мужчина тут же потребовал, не оборачиваясь и не смотря по сторонам, возвращаться к своему владельцу, словно ничего не произошло. Эллен, в принципе, не нуждавшаяся ни в каких дополнительных инструкциях, быстро покинула комнату. Правда, оказавшись на улице, ей пришлось подавить импульсивное желание броситься бежать к Башне Корридона, чтобы поскорее оказаться в безопасности тарновых загонов, ее скромного закутка в них и кухни. Эллен постаралась идти естественно, но при этом едва различимо чувствовала маленький предмет, спрятанный внутри ее тела. Только что она была в полной власти мужчин, но они не использовали ее. Они не воспользовались ее телом для своего удовольствия. Интересно, было ли причиной этому то, что она являлась собственностью Порта Каньо, или все дело в том, что это были слишком серьезные мужчины, умы которых были заняты куда более важными делами, чем развлечения с такой как она. К ее удивлению, внутреннюю дверь в башне открыл перед ней Селий Арконий, заставив задаться вопросом, не ждал ли он здесь специально, причем именно ее. Увидев, какими глазами он посмотрел на нее, Эллен испуганно отступила назад, прижавшись спиной к стене около двери. Она немного дернула скованными за спиной руками. Негромкое бряканье цепи только подчеркнуло ее беспомощность и неволю, а само движение, прижав цепь еще плотнее к животу, только выделило узость ее талии, контрастирующую на фоне расширений ее бедер и груди, и дополнительно указало на то, что она закованная невольница.

Селий Арконий небрежно, по-хозяйски, собственнически взял ее за плечи, но она отвернула голову в сторону, пытаясь увернуться от него. Каким крошечным показалось ей ее тело в его могучих руках.

— Нет, Господин! — простонала Эллен. — Не надо, Господин! Не делайте этого, Господин!

— Борись, если хочешь, маленькая вуло, — усмехнулся он. — Ты — всего лишь рабыня.

И мужчина жадно, словно собираясь съесть ее, прижал свои губы к ее.

— Ты — всего лишь рабыня, — прошептал Селий ей на ухо.

— Ну и что тут происходит? — послышался голос Порта Каньо, внезапно появившегося в комнате.

Селий Арконий оттолкнул Эллен от себя и отстранился. Девушка отчаянно попыталась перевести дыхание. Она буквально сползла по стене. Ноги отказались держать вес ее тела. В следующий момент она осознала, что каждая клеточка ее уязвимого порабощенного тела, полностью уязвимого, и полностью порабощенного была готова отдаться ему. Наконец, отдышавшись и собрав силы, она встала и выпрямилась, посмотрев на Порта Каньо, и попытавшись выглядеть возмущенной. Правда, скорее, на ее покрасневшем лице читалось смущение.

— Ну и? — понукнул Порт.

— Оголодал, — развел руками Селий Арконий, — захотелось вот рабской закуски.

— Так сходи, перекуси в таверну или бордель, — проворчал его работодатель, потом повернулся к Эллен и окинул ее сердитым взглядом.

Девушка немедленно опустилась на колени и уткнулась головой в пол, отчего цепь еще глубже врезалась в живот, натянутая потянувшимися вверх, закованными в наручники руками.

— И какова же во всем этом твоя роль? — поинтересовался Порт Каньо.

— Пожалуйста, не бейте меня, Господин! — взмолилась рабыня.

— А я тебя и не обвиняю, шлюха, — буркнул Порт. — Ты ничего не можешь поделать с тем, кто Ты есть.

— Господин? — спросила Эллен.

— Это я виноват, — вдруг признал Селий Арконий.

— Твой вид для мужчины, подобен факелу, поднесенному к соломе. Как она может не вспыхнуть? — усмехнулся Порт Каньо и добавил: — Я иду в контору. Подходи туда.

— Да, Господин, — проговорила Эллен и услышала удаляющиеся мужские шаги.

Порт Каньо ушел. Выпрямившись, девушка оказалась на колени перед Селием Арконием.

— Ты хорошо выглядишь у моих ног, рабская девка, — заметил он.

— Мой господин ждет меня, — напомнила ему Эллен.

— Расставь колени шире, — не обращая внимания на ее слова, приказал ей молодой человек. — Да, так Ты выглядишь еще лучше.

— Я получила приказ, — снова напомнила девушка. — Я должна спешить к своему господину!

Селий жестом указал, что она может подняться, и Эллен, сердито дергаясь, вскарабкалась на ноги.

— Я могу говорить? — не скрывая раздражения, поинтересовалась она, глядя на него.

— Говори, — разрешил мужчина.

— Никогда больше не смейте брать меня своими руками! — прошипела Эллен. — Я сразу пожалуюсь своему господину! Я ненавижу вас! Вы — тщеславное, высокомерное животное! Вы — монстр! Вы — невежественный, глупый и некрасивый! Считаете себя очень значимым? Так вот нет! Вы — всего лишь тарнстер! К тому же уродливый тарнстер! Вы — никто! Мне противны ваши прикосновения! От одного вашего вида меня передергивает от отвращения! Лучше оказаться в когтях тарлариона! Я вас терпеть не могу!

— Ты думаешь, что я не чувствую, когда рабыня в моих руках находится на грани экстаза? — осведомился он.

— Нет! — воскликнула Эллен. — Ложь! Не правда!

— То есть, наша маленькая вуло решила притвориться, что она — ледяная статуэтка, вырезанного в форме рабской девки?

— Я ненавижу вас!

— Думаю, прикосновение, — усмехнулся он, протягивая к ней руку, — очень нежное, очень ласковое, докажет мне и любому другому, кому это может быть интересно, что Ты — горячая маленькая шлюха.

— Не трогайте меня! — испуганно взвизгнула Эллен, отступая к стене.

— Ты — варварка, — сказал Селий. — Ты бесполезна, но можешь послужить для кое-каких целей в качестве рабыни.

— Если Вы дотронетесь до меня снова, то я сообщу об этом моему господину, — предупредила девушка. — Подумайте об этом, тщеславное, смазливое животное!

В его взгляде появилось раздражение, и Эллен отскочила в сторону и выпрямилась. Но потом она надменно вскинула голову, и ее длинные теперь волосы, за все время пребывания на Горе ни разу укорачивавшиеся, рассыпались по ее плечам.

— Конечно, Вы можете рассматривать меня, — заявила рабыня, — и даже часто, но меня это только позабавит, потому что я знаю, что я вам не достанусь. Я даже могу подвигаться перед вами особым образом, чтобы помучить и посмеяться над вами, осторожно, конечно, так, чтобы мой господин не заметил. Думаю, что это будет весело. Вот так я буду мстить за себя, возвращая вам ваше же высокомерие, вашу непозволительную фамильярность, мучая вас красотой рабыни, оказавшейся для вас недосягаемой! О, я буду наслаждаться вашими муками! Зря улыбаетесь! Можете говорить обо мне все что угодно, но я-то знаю, что я далеко не самое бедное мясо в ошейнике! Я видела, какими глазами смотрят на меня мужчины на улицах. Я слышала их крики. Я чувствовала на себе их увесистые шлепки, болезненные щипки, и ласковые прикосновения их рук! А еще я знаю, что независимо от того, чем я могу быть, какими могут быть мои достоинства, или сколько за меня могут дать на рынке, Вы смазливый господин, хотите меня, страстно хотите. Вот и замечательно! Продолжайте хотеть, только не получите! Я принадлежу другому! Крутитесь в своих одеялах в одиночестве и думайте обо мне! Стоните во сне! Мечтайте о том, чем вам никогда не обладать! Пусть горит ваша солома, красивый господин. Пусть она пылает! Пострадайте, думая обо мне! Я знаю, что Вы жаждете получить меня, сильно, страстно. А теперь знайте и Вы, что я вас терпеть не могу, что Вы меня не получите! Я никогда не буду вашей! Я не ваша! Я принадлежу другому!

— Ты даже не умеешь танцевать нагой, — заметил Селий Арконий.

С криком гнева Эллен проскочила мимо него и бросилась в контору Порта Каньо.

В комнате хозяин приказал ей встать на коленях, опустить голову на пол, и извлек капсулу из ее тела. Однако в этот раз, видимо под влиянием момента, а может чисто машинально, он схватил ее за бедра и по-быстрому использовал ее, лишь после этого освободив ее от цепи и наручников, послал Эллен на кухню, с наказом приготовить мужчинам ужин. А после ужина, занимаясь мойкой посуды, уборкой стола и кухни, Эллен никак не могла выкинуть из своих мыслей Селия Аркония. «Я терпеть его не могу, я ненавижу его», — убеждала она себя. Безусловно, он молод, силен и красив, и стоит ей только оказаться неподалеку от него, как на нее нападала слабость, «рабская слабость». Он относился к тому типу мужчин, которые заставляли женщину очень хорошо ощутить клеймо, выжженное на ее бедре, и ошейник на ее шее. Она вспоминала свое обучение. Ее не захотели научить даже основам танцев. В этом ей просто отказали. Соответственно, танцовщица из нее была никакая. К тому же, у гореан имеются свои, высокие стандарты для рабских танцев. С другой стороны сама о себе она не думала как о столь уж бедном материале. «Я смогла бы показать ему, что женщина Земли, да, именно Земли, если ее обучить, сумеет станцевать перед мужчинами! — думала Эллен. — Я смогла бы показать ему, что женщина Земли, так же, как любая гореанка может довести мужчину до безумия от страсти!»

Пожалуй, стоит упомянуть, что поручение, только что описанное, было всего лишь первым в ряду подобных, которые пришлось выполнять Эллен. В течение нескольких последующих недель, она еще несколько раз предпринимала похожие загадочные действия. Конечно, были некоторые отличия. Например, ее посылали в разные магазины, мастерские или торговые места с неким поручением, таким образом, каждый раз ее тайная задача объединялась с интересами или работой ее хозяина, которые легко могли быть установлены, например, стражниками, возникни у них желание ее допросить и проверить. И затем, каждый раз после выполнения своей очевидной задачи, уже на обратном пути, иногда прямо около Башни Корридона, ее останавливал мужской голос, раздававшийся за спиной, и направлял в друге место, каждый раз в разное, в котором маленькую капсулу сначала извлекали из ее тела, а потом, спустя какое-то время, возвращали на место. Эллен понятия не имела, приносила ли она какие-либо сообщения своему хозяину или нет. Порт Каньо никогда не вскрывал капсулу в ее присутствии. Порт не предупреждал ее о молчании относительно этих захватывающих дел, однако, как нетрудно догадаться, она и сама была достаточно умна, или, по крайней мере, достаточно осторожна. В конце концов, ей не хотелось как-нибудь ночью быть разбуженной подушкой прижатой к лицу, или удавкой затянутой на шее, или, например, «случайно» оступиться на краю платформы, упав на камни мостовой внизу.

Между тем, возможно, было бы уместно вкратце упомянуть об одном случае, который, кажется, может быть важен с точки зрения различных событий произошедших позднее в Аре и его окрестностях.

В то утро Эллен находилась в общественной прачечной, ближайшей к их башне. Дело шло к девятому ану, в общем, незадолго до полудня. Она стояла на коленях на подстеленном полотенце и, согнув спину над корытом, трудилась над вещами Порта Каньо и его мужчин. Это было ее еженедельная работа. Помимо нее там было еще несколько рабынь, занятых тем же самым. Ну как несколько, порядка двух дюжин, тут и там, елозивших руками в небольших емкостях. А поскольку никаких стражников поблизости не наблюдалось, то вели они себя довольно шумно, напевали, сплетничали, восхищенно болтали, обмениваясь различными секретиками, играли, плескали водой друг в дружку, в общем, девушки развлекались, как могли. Кроме того, они не могли не заметить, что несколько молодых людей отирались в окрестностях прачечной, подсматривая за работавшими девушками в ошейниках, что было весьма распространенным явлением. Приятно смотреть на красоток, занятых простой работой, особенно если им не разрешено одеть на себя что-то большее, чем рабская туника. Эллен, кстати, давно поняла, что женщины становятся более оживленными, красивыми и очаровательными, когда они знают, что за ними наблюдают мужчины. Они попросту красуются, подумала Эллен, они демонстрируют себя как женщины. С каким возбуждением, с какой радостью они это делали, отметила Эллен. Причем для нее не было секретом, что даже свободные женщин вели себя точно так же. Она вспомнила, что ей случалось наблюдать подобное поведение и на Земле, причем, как это ни удивительно, но даже среди ее коллег по идеологии. Насколько кардинально менялось поведение многих из них, когда они оказывались в присутствии мужчин. Они откровенно пытались понравиться мужчинам, думала Эллен. Но затем, ей пришло в голову, что разве не все мы хотим того же самого — нравиться мужчинам? Каких только изменений в поведении женщин она не замечала, тут и застенчивая неловкость, и внезапное беспокойство, и заикание, и несвойственные жесты, и, как это ни удивительно, очевидно женственный вид, кокетливое выражение лица и положение тела, и состязания в уме и остроумии. Иногда они взрывались неловким смехом, стараясь показать неестественное веселье, граничившее с возбужденной истерией. Все в чем они, действительно, нуждались, пришла к выводу Эллен, трудившаяся над туникой Фела Дорона, это в том, чтобы с них сорвали их одежду, связали и бросили к ногам мужчин. Именно это им и было надо!

Площадка, на которой располагалась общественная прачечная, конечно, не была наглухо отгорожена от остального мира, и вдоль ней тянулись вполне оживленные улицы. То и бело мимо проходили пешеходы и проезжали телеги. А вот тяжелых фургонов Эллен не видела, поскольку им обычно разрешалось появляться на улицах города только после наступления темноты, во избежание столпотворения.

Эллен, как нетрудно догадаться, избегала участия в оживленных беседах порабощенных красоток, опасаясь, что ее акцент выдаст ее варварское происхождение, с вполне возможными печальными последствиями, самыми безобидными из которых могли стать всеобщее презрение и остракизм. Нет, она, конечно, улыбалась когда улыбались ей, и старалась, чтобы о ней создалось представление, как просто об обычной милой, сознательной кейджере, занятой своей работой, и ничем не отличающейся от любой другой гореанской рабской девки. Однако однажды Эллен подумала, что она, конечно, может быть варваркой, но, в конце концов, одновременно с этим, все, чем она уже давно является — это всего лишь одной из гореанских рабынь! К тому же, Эллен никого не знала в прачечной. Многие из остальных девушек, как ей показалось, имели здесь подруг, по крайней мере, неплохо знали друг дружку, и даже могли свободно договариваться о следующей встрече в прачечной, чтобы можно было между делами поболтать и посплетничать в приятной обстановке.

Эллен вытянула из кучи одежды тунику и рассердилась, увидев, что это туника Селия Аркония. Он был работником Порта Каньо, ее хозяина, так что, учитывая ее положение и обязанности, у нее не было ни малейшей возможности избежать стирки его грязного белья. Девушка подняла предмет одежды к своему лицу и, медленно, глубоко, втянула в себя его запах, а потом, закрыв глаза, прижалась губами к плотной ткани. И тут же отпрянула, услышав веселый смех около себя.

— Должно быть, это туника твоего господина! — смеясь, предположила девушка стиравшаяся рядом с ней.

Стоявшая на коленях, по правую руку от Эллен, рабыня рассматривала ее темными искрившимися весельем глазами. Это была прекрасно сложенная, изысканно красивая брюнетка, одетая в легкую, желтую, короткую тунику с раздевающим узлом на левом плече. Эллен подумала, что такая красотка ушла бы со сцены рабского аукциона по самой высокой цене, и внутри нее вдруг начала закипать ревнивая зависть.

— Нет, это — туника ненавистного животного! — буркнула Эллен, и тут же пожалела об этом, встревоженная выражением, вдруг появившимся во взгляде незнакомки.

Несомненно, она заметила, что Эллен говорила с акцентом.

— Кажется, у тебя необычный акцент! — сказала Эллен девушке, решив, что лучшая оборона — это нападение.

— Так же, как и у тебя, — заметила незнакомка, довольно любезным тоном, на немного понизив голос.

— И какой же у тебя акцент? — полюбопытствовала Эллен.

— Твой акцент, как мне кажется, напоминает говор жителей Ара, в некотором роде, — задумчиво сказала девушка.

— Ну так какой у тебя акцент? — не отставала Эллен.

— Боюсь, что косианский, — пожала плечами незнакомка.

— То есть Ты с Коса! — заключила Эллен, знавшая, что выходцев с Коса в Аре просто ненавидели.

— Ну как я могу быть с Коса? — рассмеялась девушка. — Я могу быть косианкой не больше, чем кайила. Я ведь рабыня.

Эллен тоже не удержалась от улыбки, несмотря на охватившее ее беспокойство и защитное поведение.

— Тем не менее, я начала изучать гореанский, в рабских загонах Тельнуса, столицы Коса, — призналась она.

— Изучать? — переспросила Эллен, пораженная внезапной догадкой.

— Да, — кивнула незнакомка. — Я родом с другой планеты. Я — варварка. Таких теперь немало на гореанских рынках.

— Я тоже варварка! — в свою очередь призналась Эллен.

— Да я так и подумала! — засмеялась девушка. — Я из места под названием Америка.

— Ой, я тоже из Америки! — воскликнула Эллен. — Мы обе американки!

И в следующий момент, словно что-то надломилось внутри нее, и она, внезапно для самой себя, заливаясь слезами, упала в руки другой девушки.

— Они забрали нас из нашего мира и привезли сюда, — рыдала Эллен. — Как это ужасно! Какие они злые! Они выжгли на наших телах клейма и надели ошейники, они сделали нас рабынями!

— Верно, — улыбнулся девушка. — Мы — теперь рабыни. Но Ты не плачь. Ведь это не поможет. У нас нет никакой возможности вернуться. Теперь мы здесь. Теперь это наш мир. Если мы хотим выжить, то мы должны постараться быть хорошими рабынями.

Но Эллен уже рыдала неудержимо.

— Ну что Ты, это ведь не самый худший мир, наверняка где-то есть и похуже, — попыталась утешить ее незнакомка, успокаивающе гладя по голове. — Посмотри, насколько красив этот мир, насколько он свеж и великолепен! На Земле найдется намного мест подобных этому. Подумай, какое это благо, какая привилегия, дышать таким воздухом, таким чистым воздухом, любоваться такими видами, настолько поразительными, роскошными и красочными, питаться свежими и натуральными продуктами, и не залежалыми и замороженными, безвкусными и пропитанными химией! Ты посмотри, как эти люди любят свой мир и свои города, свои поля и леса, как они содержат их, как они заботятся о них. Им никогда не придет в голову разрушать их, они ни за что не станут вырубать свои леса и жечь их. Конечно же, есть миры, которые куда хуже этого.

— Но нас перенесли сюда, как рабынь! — всхлипнула Эллен.

— Да, — улыбнулась девушка.

— По какому праву? — спросила она.

— Наверное, по праву их желания, — пожала плечами незнакомка. — Они — мужчины. Они делают многое из того, что они нравится, и берут многое из того, что хотят.

Эллен снова разрыдалась.

— Как лисы — естественная добыча охотников на лис, как олени — естественная добыча охотников на оленей, точно так же, женщины — естественная добыча охотников на рабынь, — пояснила ее собеседница.

Эллен ошарашено подняла на нее красные от слез глаза.

— Нетрудно понять, почему они тебя захватили, — заметила она. — Ты очень красивая.

— Ох? — выдохнула Эллен.

— Да, — сказала девушка. — И я, конечно, ничего не знаю о тебе, но лично я — принадлежу ошейнику.

— Нет! — вскрикнула Эллен.

— О да, я совершенно правильно оказалась в своем ошейнике, — заверила ее собеседница. — Я — прирожденная рабыня, и я считаю, что мне необыкновенно повезло, что меня привезли сюда!

— Нет! — попыталась протестовать Эллен.

— Да, — засмеявшись, отмахнулась девушка. — Здесь я нашла любовь и доминирование, в котором я нуждаюсь и жажду.

Эллен с благоговейным страхом уставилась на нее.

— На Земле я даже представить себе не могла, — радостно заявила незнакомка, — что где-то существуют такие мужчины как эти. Такие настоящие, такие невинно биологические мужчины, умные, поразительные, сильные, зрелые, требовательные, бескомпромиссные, великолепные животные. На их фоне ясно видна законность того, что такие женщины как мы, перед такими мужчинами как они, прирожденными доминантами, можем быть только рабынями.

Эллен вывернулась из ее рук и, отстранившись, опустилась на пятки.

— И, к тому же, — усмехнулась девушка, — разве я не тебя видела прижимающейся губами к тунике мужчины?

— Ненавижу его! — буркнула Эллен.

— А я думаю, что мы с тобой обе рабыни, — улыбнулась она.

— А кто твой владелец? — полюбопытствовала Эллен, немного успокоившись.

— Эйщинес с Коса, — ответила девушка. — А кто твой?

— Порт Каньо из Ара, — сказал Эллен.

— Мой господин из касты Воинов, — похвастала незнакомка, — но как и многие из этой касты, он занимается другими делами. Как Ты, наверное, знаешь многие члены каст, интересуются не только строго определенным видом бизнеса. Но в данный момент он не в найме.

— А мой хозяин — тарновод, — сообщила Эллен.

— Как тебя назвали? — поинтересовалась девушка.

— Эллен, — ответила она.

— А меня теперь зовут Коринн, — представилась ее собеседница. — Но у меня уже было много имен. Меня называли Дженис, а перед тем, как мой теперешний владелец приобрел меня — Гэйл. Я служила на Косе, в Треве, а теперь вот в Аре.

— Боюсь, что была только в Аре, — улыбнулась Эллен.

— Мы с тобой не единственные варварки среди этих рабынь, — поведала ей Коринн. — Вон, посмотри туда. Это — Присцилла. Она из Англии. А рядом с нею Сумомо из Японии.

— Красивые, — не без зависти вздохнула Эллен.

— Не красивее тебя, рабская девка, — заверила ее новая знакомая.

— Ты сказала, что была прирожденной рабыней! — проворчала Эллен.

— Разумеется, — опять засмеялась ее собеседница. — Мы ведь женщины. Мы все — прирожденные рабыни. У нас пол рабыни. Это заложено в наших генах. Уверена, Ты и сама это знаешь. Мы никогда не сможем быть полностью счастливыми без наших ошейников.

— Нет, нет! — из глаз Эллен снова брызнули слезы.

И вдруг на стоявших на коленях женщин упала тень. Обе немедленно затихли и втянули головы в плечи.

— Займитесь своей работой, рабыни, — раздался грубый голос над их головами.

Порабощенные женщины опасливо подняли головы и посмотрели на говорившего. Это был гвардеец. Косианец.

— Да, Господин! — испуганно пролепетала Коринн.

— Да, Господин! — вторила ей Эллен.

Обе девушки, впрочем, как и все остальные, теперь ставшие очень молчаливыми, склонились над своими тазами и с удвоенной энергией принялись тереть белье в мыльной воде.

Эллен, с раздражением полоская тунику Селия Аркония, вдруг осознала то, на что поначалу просто не обратила внимания. Она с этой девушкой, ее новой подругой по имени Коринн, разговаривали по-гореански, естественно и не задумываясь. Безусловно, для них было вполне уместно поступить именно так, ведь это был язык их владельцев, соответственно теперь это должен был быть и их язык тоже.

Эллен сердито терла, месила, отжимала, снова окунала в воду и месила тунику Селия Аркония. Наконец, скрутив предмет одежды и отжав из него воду, она со злостью швырнула его на расстеленное на наклонной цементной полке полотенце перед своими коленями. «Вот тебе Селий Арконий! — подумала она. — Держи!» Но затем рабыню охватил страх. Ведь она могла повредить швы или протереть ткань до дырки. Эллен чуть не закричала сама на себя. «Мне не стоит забывать о плети! — напомнила она себе. — Если мой господин решит, что я была небрежна с одеждой, а особенно, если повредила намеренно, то я буду наказана как неуклюжая или непокорная рабыня. Как бы мне хотелось разорвать эту тунику в клочки, но если я порву хоть ниточку, меня могут наказать. Меня сначала изобьют плетью, а потом, не давая опомниться, дадут иголку с ниткой, и я сама же и буду чинить эту одежду, да еще и с больной спиной. Я беспомощна. Как же я беспомощна!» Эллен тщательнейшим образом исследовала тунику, и, к своему облегчению, не нашла ни одного повреждения. Тогда она ополоснула предмет одежды и, бережно отжав из него воды, положила в корзину слева, в которой потихоньку росла горка мокрого чистого белья. При этом, она решила, что будет вести себя еще более провокационно перед Селием Арконием, разумеется, когда рядом не будет ее хозяина. Так что, она сможет заставить его помучиться. И Эллен нисколько не сомневалась, что за прошедшие несколько дней уже вызвала в нем немалое беспокойство. Вот, например, вчера, она, сидя на охапке соломы в открытой зоне, когда молодой человек работал поблизости, вытянула полусогнутую левую ногу, чуть приподняв тунику, чтобы из разреза выглядывало бедро во всей своей красе. Потом, заметив, с каким очевидным интересом Селий рассматривал ее щиколотку, она повернулась к нему и, обхватив пальцами лодыжку, совершенно невинно полюбопытствовала: «Как Вы думаете, Господин, моя лодыжка хорошо бы смотрелась в золотых кандалах?» Мужчина вскочил на ноги, но, затем, не говоря ни слова, отвернулся от нее и направился прочь. А Эллен крикнула ему вслед: «Думаю, что мне стоит попросить у моего господина колокольчики. Правда ведь, я бы здорово смотрелась с колокольчиками?» Но Селий, не оборачиваясь на нее, уже выходил из зала. Признаться, девушке доставило удовольствие видеть, как напряжены были его плечи, и слышать с какой яростью он хлопнул дверью. Эллен тогда здорово посмеялась над ним. А тем же вечером, после ужина, она опустилась на колени перед Портом Каньо, и спросила его, мог ли он дать ей колокольчики.

— Зачем они тебе? — опешил ее хозяин.

— Не знаю, Господин, — пожала она плечами. — Я просто подумала, что это могло бы быть привлекательно.

— Ты же не пага-рабыня, — буркнул мужчина.

— Ну, пожалуйста, Господин! — принялась подлизываться девушка.

— Они могут раздражать тарнов, — отрезал он.

— Да, Господин, — вынуждена была признать такой довод она.

Как уже было упомянуто, мимо площадки прачечной шли улицы, и, как и следовало ожидать, на этих улицах наблюдалось оживленное движение, телеги, пешеходы и не только. Как-то раз утром Эллен видела, как мимо рабы-носильщики пронесли паланкин свободной женщины. Тяжелые внешние занавески паланкина и даже легкие внутренние, были открыты, так что с того места, где Эллен, стоя на коленях, трудилась над бельем, она могла видеть свободную женщину, одетую в одежды сокрытия и вуаль, развалившуюся внутри. Она полулежала на одном локте и выглядела скучающей и сонной. Ее глаза, выглядывавшие в щель между низом капюшона и верхом вуали, праздно обвели девушек, склонившихся над корытами. Женщина лениво отвела взгляд, очевидно утомленная открывшимся зрелищем. «Быть может однажды, прекрасная леди, — подумала Эллен, глядя вслед паланкину, — Ты тоже будешь носить откровенную тунику без нижнего белья и ошейник, и стоять на коленях согнувшись над корытом! Вот тогда и посмотрим, чего стоит леди за работой! Вот тогда мы и поглядим, насколько прекрасной леди Вы являетесь!»

Внезапно, она с удивлением услышала, как стоявшая на коленях по правую руку от нее Коринн, шумно вздохнула. Эллен с любопытством просмотрела и свою подругу, и удивленно увидела ее широко распахнутые глаза, уставившиеся на улицу. Девушка прижимала свою маленькую тонкую руку ко рту.

Эллен посмотрела в ту сторону, попытавшись проследить взгляд Коринн и понять, что же могло так повлиять на ее новую подругу. Но не увидела ровным счетом нечего особенного, по крайней мере, с ее точки зрения, что могло бы стать вероятной причиной состояния девушки. Осмотревшись по сторонам и удостоверившись, что рядом нет ни одного стражника, Эллен шепотом спросила:

— Что с тобой?

— Смотри! — также шепотом ответила Коринн.

Девушка, казалось, уже собиралась поднять руку и на что-то указать, но затем, явно сделав над собой определенное усилие, прервала начатое движение.

— Что случилось? — снова поинтересовалась Эллен.

— Видишь того крестьянина, — прошептала Коринн. — Вон там. Четвертый в колонне тех мужчин, что несут сулы!

Эллен действительно разглядела упомянутую фигуру, но не заметила в ней ничего особо интересного или необычного. Нет, безусловно, человек, шедший в колонне из примерно дюжины мужчин четвертым, выделялся высоким ростом и шириной плеч, но многие из Крестьян отличаются крепким телосложением. Еще его выделяли волосы, более длинные, чем у остальных и совершенно неухоженные, да его рваная туника. Он был бородат, как и большинство остальных, и точно так же, как и они сгибался под тяжестью большого, открытого сетчатого мешка, битком набитого сулами, крупными гореанскими корнеплодами, покрытыми золотистой кожицей. Несомненно, это были крестьяне одной из соседних деревень, шедшие на один из оптовых суловых рынков города.

Эллен немного занервничала, увидев открытые сетчатые мешки, напомнившие ей плетеные их грубых веревок, открытые рабские мешки, с которыми ей приходилось как-то раз столкнуться во время своего обучения. Ее тогда поместили в один из таких, предварительно связав по рукам и ногам, да еще и притянув вверх и привязав колени. А потом наставницы инструктировали свою подопечную относительно того, как она могла бы жалобно и провоцирующе двигаться внутри такого атрибута. Ей казалось, что женщинам не требуются никакие инструкции относительно того, как надо жалобно выступать, оказавшись в таком мешке, поскольку сама она в таком положении немедленно почувствовала себя трогательно беспомощной. Также, ей было неясно, как можно быть еще более провоцирующей, находясь в такой ситуации. Ведь ясно же, что со стороны она выглядела, как пойманная в сеть добыча. Ей продемонстрировали также сетчатые рабские мешки, сплетенные из стального троса в четверть дюйма диаметром. Некоторые были посеребренными, другие воронеными, но большинство просто серого стального цвета, с ромбовидной ячеей от двух до четырех дюймов. Горловину таких мешков можно было запереть на висячий замок. Эллен задалась вопросом, как бы выглядела женщина из паланкина, раздетая и широко распахнутыми от страха глазами выглядывающая из такого мешка. Возможно, подумала рабыня, ее вид уже не был бы настолько утомленным и ленивым. Возможно, это заставило бы ее проявить некоторый интерес к жизни, добавило бы к ее жизни специй, перца ошейника, цепей и плети.

— Это — он! — прошептала Коринн.

— Кто, он? — осведомилась Эллен у своей подруги.

— Он! Это — Он! — тихонько вскрикнула та.

— Да кто же? — не отставала от нее Эллен.

— Мне нужно бежать к своему господину! — заявила Коринн, и она принялась торопливо, обеими руками, не разбирая постиранное или нет, забрасывать белье в корзину. Через мгновение, оставив застывшую в замешательстве Эллен в одиночестве, девушка, прижимая корзину к груди, унеслась прочь.

Эллен вновь посмотрела на улицу, но колонна мужчин несших сулы уже исчезла за углом. Тогда, пожав плечами, она вернулась к своей работе.