Приз Гора

Глава 21 Бассейн

— Ты ведь невежественная варварка, не так ли? — спросил мужчина.

— Да, Господин, — быстро ответила Эллен.

Она стояла перед ним на коленях, опустив голову до земли.

— Ты умеешь мыться? — осведомился он. — Ты можешь поднять голову.

— Да, Господин, — сказала девушка, поднимая голову и робко глядя на него. — Мне это преподавали.

— Ты пойдешь в определенный тебе бассейн с этой группой, — сообщил ей мужчина, сопровождая свои слова жестом руки. — Масла, губки, полотенца, лосьоны будут в бассейне. Гладкие камни послужат вместо скребков. Встань там.

Эллен встала и, отойдя в сторону, встала позади другой девушки, одной из семи, включая ее, выстроившихся в колонну. Затем к их группе добавили еще троих. Все они были раздеты. В этом не было ничего необычного для рабынь во время транспортировки. Несмотря на то, что нагота рабынь явление повседневное, и даже относительно привычно видеть обнаженных невольниц на людях, а рабовладельцы дома так и вовсе зачастую держат своих рабынь нагими, голая рабыня все равно не останется незамеченной. Вряд ли она затеряется среди своих «одетых» сестер по неволе, даже если им разрешен всего лишь открытый камиск или откровенная та-тира. Например, заметив такую рабыню в поле зрения, свободные мужчины обычно постараются исследовать ее, и, если она окажется им неизвестной, то обязательно захотят остановить ее, задержать и потребовать отчета.

Дежурный завязал узел на левой лодыжке Эллен. Он протянул к ней веревку от впередистоящей девушку, нога которой уже была в петле, и продвинулся дальше назад, к оставшимся трем рабыням. Мужчина споро соединил их всех в импровизированный караван, состоящий из десяти рабынь.

Возможно, стоит упомянуть, для тех, кого это могло бы заинтересовать, или пригодиться в будущем, что обычно рабынь в караван соединяют не от головы колонны, как это было сделано в данном случае, а с хвоста, причем девушки обязаны не сводить глаз с затылка впередистоящей. Это особенно актуально, когда используются цепи с ошейниками, браслетами для запястий или лодыжек. Таким образом, рабыня не знает, какой именно атрибут наденут на нее до тех пор, пока он не окажется на ней, а затем, конечно, будет слишком поздно, она уже будет заперта в нем. Разумеется, она знает, что собираются с ней сделать. Она слышит лязг цепей, щелчки закрывающихся замков, вздохи женщин. В действительности, у нее, стоящей в ожидании на ногах, на коленях, прижав руки к бедрам, или на четвереньках, не имеющей права обернуться, с каждым щелчком растут напряжение и тревога, которые вынуждают ее с нетерпением, как желанного избавления, как облегчения, жаждать того кульминационного момента, когда она наконец окажется надежно и беспомощно добавленной к «ожерелью работорговца». Предполагается, что этот способ применяется в значительной степени именно из-за оказываемого на рабыню психологического эффекта, имеющего тенденцию заставлять ее чувствовать страх, тревогу, беспомощность, делающие ее послушной и покорной. И это действительно производит такой эффект. Кроме того, предполагается, что в этом случае менее вероятно, что рабыня попробует оказать сопротивление или попытаться убежать, но мне это кажется сомнительным, кроме, возможно, тех случаев, когда имеют дело с недавно захваченными свободными женщинами, испуганными тем, что оказались в такой колонне, или с новообращенными рабынями. Опытная рабыня знает, что должна быть прикована к цепи и что она ничего не может поделать с этим. Ей и в голову не придет, даже пытаться убегать или сопротивляться. Она же не хочет, чтобы ее за волосы притащили на прежнее месте, и на этом самом месте ей по-дурацки оставленном показательно выпороли. «Здесь! — могло бы быть ей сказано при этом. — Вот твой место, глупая девка!». «Да, Господин! Да, Господин!», — запричитала бы она, но плеть все равно упала бы на ее спину. «И Ты не должна оставлять его без разрешения, глупая рабыня!». «Да, Господин! Больше не повторится, Господин! Простите меня, Господин! Пожалуйста, простите меня, Господину!» И плеть упала бы на нее снова и снова. А потом цепь все равно оказалась бы на ней, с той лишь разницей, что она теперь рыдает от боли, наученная своим горьким опытом, и получившая незабываемый урок.

Было довольно приятно стоять так на мягкой траве. Легкий ветерок, прилетавший с моря, ласкал кожу. Конечно, нужно было не забывать стоять красиво, поскольку находишься на глазах мужчин.

Эллен больше не была в караване, в котором ее, вместе с несколькими сотнями других, привели в это место. Она была рада избавиться от увесистого, толстого караванного ошейника с его тяжелыми цепями, свисающими спереди и сзади. Не носила Эллен и ошейника Порта Каньо, который с нее сняли несколькими днями ранее в косианском лагере вместе с жетоном, прикрепленным к нему подкапитаном. Конечно, клеймо и без ошейника достаточно хорошо отмечало ее, как невольницу. В случае Эллен это был обычный кеф, наиболее распространенная на Горе метка для рабской девки, которую Мир, несомненно, к своему развлечению, велел на ней поставить.

Невдалеке, примерно в паре пасангов возвышались массивные стены и башни Брундизиума. Именно в этом городе несколько месяцев назад высадилась армия вторжения Коса и Тироса и, не встречая сопротивления, дошла до Ара.

Над головой расстилалось ярко-голубое небо. Белые облака праздно, неторопливо, беззаботно, плыли по нему, держа свой курс внутрь материка. Они дрейфовали в потоках ветра, словно корабли в невидимом океане, словно загадочные волшебные существа, вышедшие из холодных вод величественного мерцающего моря Тассы.

Девушка почувствовала, как веревка затянулась на ее лодыжке, а потом натянулась назад, готовясь принять следующую бусину, если можно так выразиться, на это импровизированное ожерелье работорговца. Дежурный встал, немного позади нее и сказал:

— Сделай себя желанной. Рабски желанной, кейджера.

— Да, Господин, — отозвалась Эллен.

Трудно было не понять, что он сказал и что имел в виду. «Как далеко позади осталась Земля, — подумала она, — с ее причудами, эксцентричностью, бедствием, страданием и отрицанием. Как отличается Гор от Земли, по крайней мере, для таких женщин как я. Как прост, как естественен, как примитивно добродетелен Гор! Здесь, нет никакой войны полов, по крайней мере, для таких женщин как я. Для таких как я, и конечно, для меня самой, война полов здесь закончена. Я боролась. Я проиграла. Я взята в плен. Я — военный трофей и теперь являюсь рабыней». Однако Эллен не возражала против этого. Она радовалась этому, наслаждалась этим и хотела этого. Ей внезапно пришло в голову, что именно это могло бы быть целью войны полов, просто поощрить женщин к выступлению, чтобы потом, подобно тому как дают понять непослушному ребенку решившему проверить пределы дозволенного, заверить их, что им не позволено претендовать на мужественность, чтобы они могли снова оказаться перед фактом своей женственности, правда, уже в ошейнике, и возвращенными на их законное место, предписанное им природой, место покорной, послушной, завоеванной, хранимой, ценимой, любимой собственности. Как она в тот момент жалела свободных женщин, и гореанок, и землянок, продолжающих пребывать в невежестве, тревогах и депрессиях, в несчастии, неудовлетворенности и голоде, причин которых они не могут понять.

Но внезапно ее охватил страх. На ее лодыжке была привязана веревка. Она была простым имуществом! Она была рабыней!

С каким нетерпением Эллен ждала возможности отмыть свое тело, после жары и пыли каравана!

Впереди был праздничный лагерь, разбитый для того, чтобы неукротимый Кос мог бы отметить свою очередную победу. Торговцы, чиновники, солдаты, путешественники, ремесленники, коробейники, горожане и крестьяне, все желающие спешили к городу. Кто-то становился лагерем, устанавливая свои палатки в окрестностях, другие предпочитали арендовать комнаты внутри стен города. Среди граждан Брундизиума и его гостей, насколько знала Эллен, будет много работорговцев, профессиональных работорговцев. О, это были мужчины, которые хорошо разбирались в таком товаре, каким была она. Эллен даже задрожала, подумав о сцене торгов, о нетерпеливых, зрелых, жадных мужчинах, предлагающих за нее цену, о плети того, кто будет показывать, и расписывать достоинства, грубо, откровенно, в мельчайших интимных деталях, прекрасные, беспомощные лоты, одним из которых предстояло быть ей самой.

Да, она задрожала, но, не столько от страха, сколько от очарования, почти эйфории, от мысли о том, что будет продана. Интересно, за сколько?

Эллен вспомнились ее земные сестры феминистки, и она представила их в цепях стоящими на сцене торгов, продаваемыми и покупаемыми мужчинами. Вряд ли в таком месте у них остались бы хоть какие-то сомнения относительно их пола или его значения, не больше чем у нее самой с тех пор как она очутилась здесь, на Горе.

— Пошли! — услышала Эллен, и десяток, в котором она была седьмой, с левой ноги начал движение в указанном дежурным направлении.

Свежая мягкая трава ласкала стопы ее ног. Эллен не отрывала глаз от веревки, скользившей перед ней, тянувшейся за левой ногой впередиидущей девушки, то поднимавшейся над землей, то почти тонувшей в траве, чтобы на следующем шаг опять выскочить и снова исчезнуть между зелеными стеблями. Группу направили к узкой тропинке плавно спускавшейся вниз по уклону и петлявшей среди шелестевших листвой деревьев. Через несколько енов, в просвет между деревьями, девушка увидела небольшой ручей. Насколько им объяснили, бассейны должны находиться вдоль этого ручья, какие-то ближе, какие-то дальше. Ее группу направили ниже по течению. Здесь идти уже было не так приятно. Тропинка была покрыта скользкой грязью. Ноги разъезжались, и приходилось контролировать каждый шаг. Одна девушка поскользнулась и, взмахнув руками, упала на землю, едва не свалившись в ручей, вдоль берега которого, шла узкая тропинка. Их десяток направлялся по этой тропинке в сторону города. Другая такая группа шла ярдах в ста или около того впереди них. По-видимому, были и другие группы. Во многих местах через ручей были переброшены небольшие деревянные мостики, порой не более, чем широкие доски. Однако следы колес фургонов, и отпечатки копыт босков и лап тарларионов, оставшиеся в грязи указывали на то, что фургоны обычно переправлялись через этот узкий водный поток вброд. В местах таких бродов под водой можно было разглядеть каменистое дно, судя по всему, глубина там была не больше фута — двух, по крайней мере, не глубже ступицы колеса фургона. Эллен предположила, что камни и гравий в таких местах могли быть насыпаны специально, чтобы обеспечить надежную переправу через ручей. В других местах ей показалось, что глубина могла быть в районе трех — четырех футов.

— Смотри, — шепнула девушка, шедшая перед ней, кивком головы указывая вправо, на другой берег ручья.

— Вижу, — также шепотом ответила Эллен.

Это было первый из нескольких небольших, заглубленных в землю, мелких, приблизительно ярд глубиной, окруженных стеной бассейнов. Большинство из них располагались по обоим берегам около русла, и фактически были проточными, наполняясь водой из ручья. Но имелось несколько бассейнов построенных чуть в стороне. Эти уже не были в столь очевидной связи с ручьем, но располагаясь поблизости, могли наполняться его водами в те моменты, когда тот выходил из своих берегов, либо водой стекавших вниз по склону холма небольших притоков основного потока. Кроме того, для их заполнения могли использовать воду из какого-либо другого, соседнего ручья. Это было весьма возможно. Более того, не прошло и ана, как возможность этого стала совершенно очевидной и ясной.

А вот что особенно поразило Эллен, так это огромное количество этих бассейнов. Она насчитала их больше трех десятков только на их берегу, а ведь еще были и по ту сторону русла. В нескольких из них, уже радостно плескались группы рабынь, по десятку с каждом. Девушки мылись, ополаскивались, просто сидели по горло в воде, некоторые усердно натирались, другие уделяли внимание своим волосам. У Эллен не было никаких сомнений в том, что эти девушки в каждом из этих бассейнов были связаны друг с дружкой за ноги, точно так же, как и они в своем десятке. За каждой группой присматривал кто-то из мужчин, но не солдат или гвардеец, а просто дежурный из возниц или наемников во множестве слонявшихся поблизости. В эти дни никому бы в голову не пришло украсть что-нибудь у Коса.

— Слева рабы-мужчины, — прошептала девушка, шедшая перед Эллен.

Слева от тропинки она увидела группу из семи раздетых, покрытых грязью, понуривших головы мужчин, стоявших на коленях на небольшом пятачке. Их руки и ноги были закованы в кандалы, а кроме того они были скованы друг с другом цепями за шеи. Мужчины выглядели измученными и истощенными. Похоже, их держали впроголодь, чтобы довести до безразличия, смятения, отсутствия желаний и слабости. Их тела были покрыты синяками и ссадинами, выглядевшим следами от ударов палками или древками копий, а также множеством рубцов со следами запекшейся крови, оставленных кнутом, возможно, «змеей».

Змея никогда не используется на женщинах, поскольку те могут запросто умереть от боли при ее ударах. Несмотря на то, что гореанские рабовладельцы строги со своими кейджерами, а некоторые даже необузданно жестоки, они никогда не забывают, что это — женщины, всего лишь женщины.

— Не думаю, что это рабы, — шепнула девушка из-за спины Эллен. — Скорее это узники, военнопленные.

— Скоро она все станут рабами, — надменно заявила девушка шедшая первой.

— Точно, — поддержала ее вторая, — и, несомненно, на галерах или в рудниках Тироса.

— А ну пошевеливайтесь, — рявкнул их надсмотрщик. — Хар-та!

Один из мужчин поднял голову, и у Эллен перехватило дыхание. Она узнала Порта Каньо! Однако мужчина не видел ее. Она вообще сомневалась, что ее бывший хозяин в его состоянии мог хоть что-нибудь увидеть. А рядом с ним, прикованный к нему цепью за шею, на коленях стоял Фел Дорон!

Эллен, чувствуя себя ужасно несчастной, поспешно опустила голову и, проходя мимо, постаралась не смотреть в их сторону. Как несправедливо закончилось смелое предприятие Порта Каньо!

— Так им, врагам Коса! — заявил их сопровождающий, плюнув в сторону группы пленников или рабов.

Некоторые из них подняли головы, но, как показалось Эллен, они даже не смогли толком постичь брошенного им оскорбления. Рабыня предположила, что для этих людей очень немногое сейчас могло бы иметь значение, разве что еда, сна и команды. Насколько же полной была победа Коса! И небольшой частицей их победы оказалась рабыня по кличке «Эллен», столь же непредвиденная, как конфискованный тарск!

Эллен не только отвернула голову от стоявших на коленях узников, но и перебросила влево и пригладила волосы. Ей очень не хотелось быть узнанной Портом Каньо или Фелом Дороном. Тарнмейстер и так был достаточно несчастен, так что не стоило ему видеть свою бывшую рабыню, в том виде в каком она была теперь, еще одним доказательством победы его врагов, не больше, чем один из трофеев победителей, просто предмет, добавленный к огромным богатствам Коса. Кроме того, Эллен чувствовала, что была бы смущена, если бы он увидел ее такой, голой, на веревке незнакомца, ведомой им к ванне. Уж лучше бы она осталась на Земле.

— Туда, — указал сопровождающий, — через мост.

Справа от ручья девушка увидела окруженное стеной углубление, примерно двадцати футов в диаметре. В этом бассейне никого не было. Рядом с его бортом, на расстеленных на траве полотенцах, стояли миски, по-видимому, наполненные дешевыми маслами и лосьонами. Там же, но ближе к краю возвышалась горка губок и тряпок. В траве рядом с полотенцами кучками были сложены плоские обкатанные водой камни, несомненно, собранные на дне ручья.

Всего пара мгновений потребовалась на то, чтобы перейти мост. Эллен только и успела почувствовать шероховатую, вибрирующую поверхность досок под ногами, как оказалась в траве по другую сторону ручья. Этот мост, как и большинством гореанских мостов, и даже высоких мостов в городах не имел поручней. Правда в данном случае это не вызвало у нее какого-либо беспокойства, поскольку доски лежали не выше ярда от неглубокого и небыстрого потока. Проходя по мосту, Эллен успела бросить взгляд вниз, заметив плоское рыбье тело, мелькнувшее под поверхностью воды, отметила дробящееся водной рябью отражение облаков плывущих в небе, а также свое собственное отражение, свою голову и туловище. Она быстро отвернулась, слишком хорошо напомнило ей ее отражение о том, кем она была. В воде ясно отразилась обнаженная рабыня.

— Становитесь на колени здесь, — приказал мужчина. — В первое положение почтения.

Девушки покорно опустились на колени и уткнулись лбами в землю.

— Ну что, просите, чтобы вам разрешили помыться? — поинтересовался он.

— Да, Господин, — наперебой затараторили рабыни. — Да, Господин!

— Эй, не так быстро. Каждая из вас должна попросить меня лично, — заявил дежурный. — Раз уж я стою перед вами, то можете поднять головы, но ладони рук держать на земле.

Он встал перед первой девушкой и спросил:

— Ты просишь разрешения искупаться?

— Да, Господин, — ответила та, подняв голову и глядя на него снизу вверх. — Я прошу разрешения искупаться.

— Разрешаю, — великодушно бросил он.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила рабыня.

— Можешь поцеловать мои ноги, — усмехнулся надсмотрщик. — Первое положение почтения.

— Да, Господин, — отозвалась она. — Спасибо, Господин.

Этот ритуал был в точности повторен вдоль всей линии, пока, девушка за девушкой, их сопровождающий не приблизился к Эллен.

Понятно, что их привели сюда для того, чтобы помыться, но для кейджер свойственно благодарить господина в подобных ситуациях, и точно также они благодарят за брошенные им объедки, за ласку, за пощечину, за воду в ее миске, за одеяло в конуре, за тряпку, которой она могла бы прикрыть свою наготу. В конце концов, если рабыня не попросит, всегда существует вероятность того, что дежурный просто вернет ее в караван, немытой, грязной и отвратительно воняющей, чего ей самой не хотелось бы, ведь помимо неудобства, это еще и повод для наказания, быстрого и сурового. Обычно интервал между моментом, когда девушка вызвала неудовольствие и ответом за последствия ее оплошности крайне короток. Но еще страшнее становится рабыне, когда наказание задерживается, скажем, на всю ночь. Это сигнал для нее, что господин решил подойти к вопросу ее наказания со всей серьезностью.

Наконец мужчина встал перед Эллен.

— Просишь ли Ты разрешения искупаться? — спросил он.

— Да, Господин, — ответила Эллен, глядя на него, но держа ладони рук прижатыми к земле. — Я прошу разрешения искупаться.

— Можешь искупаться, — разрешил дежурный.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила девушка.

— И можешь поцеловать мои ноги, — добавил он.

— Да, Господин. Спасибо, Господин!

И она со слезами благодарностью в глазах поцеловала его ноги. И Эллен на самом деле была рады и благодарна за оказанную ей честь, за разрешение коснуться губами, хотя это и были всего лишь губы рабыни, к ногам свободного мужчины, господина.

Насколько не достойна она была иметь эту привилегию!

Эллен охватывал трепет от категорического доминирования сильных мужчин, от своей абсолютной беспомощности перед ними и рабства. Это было то, ради чего она жила, и теперь она понимала, что ради этого она жила даже на Земле, просто там она так и не смогла этого осознать. Эллен почувствовала, что сильно возбуждена, что она полна энергии, что она увлажнилась от внутреннего жара, от своей уязвимости и желания. Оказывается, вплоть до этого самого момента, у ног простого косианского наемника, она не представляла себе реальной степени и мощи женского желания. Интересно, подумала Эллен, не являлась ли настоящая женщина, рабыня, не ведая сомнений стремящаяся отдать себя целиком и полностью своему господину, просящая позволить ей любить, служить и доставлять ему удовольствие, своего рода прекрасным дополнением и завершением непреодолимой энергии мужского желания?

Она задумалась, не мог ли мужчина ощутить запах ее желания, ее потребностей, ее мольбы смотреть на нее как на простой объект, который может стать его, как на имущество или игрушку, готовую быть бескомпромиссно порабощенной.

Эллен окончательно осознала то, что прежняя пуританка, доктор философии, которой она была, специализировавшаяся на гендерных исследованиях, бывшая когда-то такой самодовольной и надменной, столь гордой своими заслугами и публикациями, уважаемая настолько, что ее теории не смели подвергать сомнению, принимая как политическую ортодоксальность, почетная участница многих конференций, организованных ради продвижения патологических планов, а на деле не больше чем несчастная, расстроенная, одинокая активистка, воинствующая педантка, теперь была не больше, чем юной, смазливой, горячей рабыней. И в животе этой рабыни, стоявшей на коленях в траве, с веревкой на ноге, пылал рабский огонь. У нее вырвался невольный стон, по телу пробежала дрожь. Она — рабыня, почти сверкавшая от своих потребностей.

Но Эллен знала, что ей не было разрешено удовлетворение. Она еще не продана.

— Ладно, идите, мойтесь, — махнул рукой дежурный.

— Мы можем говорить, Господин? — спросила самая смелая девушка.

— Говори, — разрешил он.

— Спасибо, Господин! — воскликнули сразу несколько невольниц.

С разговорами и смехом рабыни запрыгнули в воду. Некоторые из них взвизгнули от неожиданности. Вода оказалась довольно холодной. Эллен хотя и была такой же нетерпеливой как и остальные, и вынуждена была идти вслед за ними, влекомая веревкой на ноге, но сразу прыгать в бассейн поостереглась. Она сначала села на край, спустила ноги в воду. Действительно, холодная! Но, выбора у нее не было, и девушка соскользнула вслед за всеми. Прошло уже много дней, с тех пор как они мылись в последний раз. Все были счастливы возможности наконец-то смыть с себя грязи и пот, покрывшие их тела за время перехода. «Каким оказывается замечательным, — подумала Эллен, — бывает простое мытье тела! Сколь немногие из людей понимают, каким драгоценным временами может стать самое обычное и привычное действие! И насколько благодарны были рабыни за возможность просто помыться!» Веревка, соединявшая Эллен с ее товарками, некоторое время плавала, но затем исчезла под водой. Девушки стояли по пояс в воде, оттирали грязь со своих тел, смеялись и плескали водой друг на дружку. Но веревка, хоть и не была видна под слоем воды, продолжала скреплять вместе. Эллен не меньше других была благодарна мужчинам за возможность искупаться, смыть с себя усталость и грязь перехода, однако она прекрасно понимала, что побуждение, лежавшее в основе решения предоставить им эту желанную возможность, вряд ли имело отношение к благородству и снисходительности. Они все были домашними животными, несомненно, подготавливаемыми к продаже. Естественно их владелец, то есть Косианское государство в лице некого своего представителя, хотело бы продемонстрировать товар в лучшем виде, чистым, здоровым, отдохнувшим, презентабельным и соблазнительным. Это могло бы увеличить их ценность при продаже. Они должны быть привлекательным товаром, чтобы, когда придет время, покупатели могли предложить за них хорошую цену.

Но, похоже, все эти трезвые мысли девушек нисколько не волновали, и они, забыв обо всем, со всей невинностью прекрасных, соблазнительных животных, коими они фактически были, смеялись, болтали, развлекались в воде, плескаясь и играя, отходя от жара и пыли перехода, оставшегося теперь позади.

Эллен, наклонившись к воде, смочила волосы и, как смогла, смыла с них пыль и грязь. Правда, всего через несколько секунд ее охватил страх, что их вот-вот могут выгнать из бассейна, чтобы втирать очистительные масла, а потом, согнав их с кожи галькой, повторно войти в воду, ополоснуться и выходить совсем. После этого останется только промокнуть кожу полотенцами, смазаться смягчающими, ароматными лосьонами и идти туда, куда направят рабовладельцы, возможно, к цепям и столбам, или даже к стенам Брундизиума в выставочные клетки.

— Смотри, — сказала ей девушка, в караване шедшая впереди нее.

Эллен обернулась и испуганно прижала пальцы к губам. К их бассейну приближалась колонна узников, среди которых находились Порт Каньо и Фел Дорон. Печальная процессия двигалась медленно, мужчины несли на плечах большие глиняные кувшины, по-видимому, заполненные водой, набранной из ручья.

Эллен, насколько можно, спряталась за спинами других невольниц, опустила голову и перебросила волосы на лицо. Она по-прежнему не хотела быть узнанной Портом Каньо или Фелом Дороном. Впрочем, ее беспокойство казалось излишним, поскольку ни один из медленно бредших в колонне мужчин не смотрел по сторонам.

Они шли под охраной двух солдат Коса. Один из конвоиров держал в руке плеть, и не раз за то время, что они подходили к бассейну, эта плеть упала на спины узников.

Казалось, что у несчастных пленников цепи уже на хватало сил, даже на то, чтобы вскрикнуть или застонать от боли. Один за другим, с мукой на лицах, они вылили содержимое кувшинов в бассейн.

Вдруг Эллен заметила, появление двух других фигур, приближавшихся к бассейну. У нее перехватило дыхание. Это были косианский подкапитан, и известный ей по тарновому чердаку Порта Каньо из Аре, Терсий Майор, бывший работник тарнмейстера, когда-то оставивший Ар вместе с ним.

— Итак, благородный Порт Каньо из Ара, посмевший устраивать заговоры против власти Коса, теперь носит воду, словно раб, и наполняет бассейны для питья тарларионов и купания рабынь, — насмешливо проговорил подкапитан. — Это тебе подходит.

Косианец засмеялся.

Порт Каньо с трудом поднял голову и безразлично посмотрел на говорившего.

— Не беспокойся, арский слин, — прошипел подкапитан. — Ты скоро станешь настоящим рабом, заклейменным тавром карьеров Тироса, или, быть может, мы пометим тебя для скамьи торговой галеры, где у тебя, когда Ты будешь ворочать своим весло днем и ночью, в ожидании корки хлеба и глотка воды, будет время, чтобы задуматься над своей глупостью.

Но Порт Каньо никак не прореагировал на его злобную тираду и косианский офицер махнул солдату с плетью рукой. Плеть дважды, раз за разом, обрушились на спину Порта. Эллен показалось, что ее бывший хозяин почти не заметил этих ударов. Зато она сама вздрагивала при каждом, и чуть не вскрикнула, ладонью зажав рот и подавив рвущийся наружу крик. По знаку подкапитана, солдат отвесил еще два удара Фелу Дорону.

— Теперь я выше тебя, — заявил Терсий Майор, обращаясь к Порту Каньо. — Ты больше мне не работодатель. Я больше не повинуюсь твоим приказам. Ты — дурак, а я умный! Порывы ветра. Разве Ты не заметил их направления? Разве я не намекал тебе о таких вещах? Почему Ты не послушал? Домашний Камень? Домашний Камень Ара — не больше, чем осколок скалы.

Порт Каньо поднял голову и посмотрел в глаза Терсия Майора. В его пристальном угрюмом взгляде мелькнула мрачная угроза.

— В моем кошельке теперь звенит больше золота, чем я смог бы заработать у тебя за целый год, — сердито бросил Терсий Майор.

— Глаза и уши Коса повсюду, — усмехнулся подкапитан.

— Я вернусь в Ар, — заявил Терсий Майор, — и найду остальных из Бригады Дельта.

— Золото выведет на след мятежников, — поддержал его офицер.

Порт Каньо опустил голову, словно у него не осталось сил даже на то, чтобы держать ее прямо. Эллен испугалась, что он просто упадет, потеряв сознание. Она заподозрила, что ее бывший хозяин страшно голоден и давно не спал.

— Эй, Ты еще можешь слышать меня? — спросил подкапитан.

— Да, — ответил Порт Каньо, и Эллен поняла, каких усилий ему стоило просто сказать это слово.

— Разве тебе не хотелось бы полюбоваться на соблазнительные тела рабынь? — поинтересовался косианец, экспансивным жестом обводя бассейн рукой. — Некоторые весьма фигуристы. В этом бассейне немного сочного рабского мяса. Посмотри на этих прекрасных маленьких животных. Они очень привлекательны. Они существуют для радости и удовольствия мужчин. Возможно, тебе стоило бы воспользоваться предоставленной возможностью. Уверяю тебя в карьерах Тироса или на скамье галеры Ты больше не найдешь таких.

Но Порт Каньо не поднял головы.

— А может, мне поручить тебе, помыть этих рабынь? — осведомился подкапитан.

Порт Каньо с трудом поднял голову, но было заметно, что в глазах его мелькнула злоба.

Для рабыни свойственно помогать и служить свободным мужчинам во время принятия ими ванны, омывая их, втирая и счищая масла, промакивая полотенцем, смазывая лосьонами, страстно целуя и ублажая их. Эллен обучали искусству купания свободных мужчин. Это — одно из многих умений, в которых, как ожидается, рабыня будет квалифицированна. Предположение же, что Порт Каньо, свободный мужчина, мог бы мыть рабынь, звучало, конечно, ужасным оскорблением.

— Думаю, можно было бы поручить тебе, вычистить грязные ноги рабынь твоим языком, — заметил косианец.

Не будет чем-то из ряда вон выходящим, если рабыне в качестве наказания прикажут встать на колени и очистить лапы кайилы или тяжелые, когтистые ноги тарлариона губами, ртом, зубами и языком. Это один из способов напомнить им, что они — ничто, никчемные рабыни.

— Убрать их! — раздражено бросил подкапитан солдатам, отвечавшим за колонну пленников. — Есть еще десятки других бассейнов, которые следует пополнить!

Снова плеть заплясала по спинам узников, и они, лязгнув тяжелыми цепями, подняли свои, теперь пустые кувшины, повернулись и пошли прочь.

Эллен была уверена, что ни Порт Каньо с Фелом Дороном, ни подкапитан с Терсием Майором не узнали ее. Внимание последней пары было полностью сосредоточено на первых двух. Похоже, что косианец и его шпион специально пришли сюда, чтобы поиздеваться над своими пленниками, возможно в последний раз засвидетельствовав их унижение и плен, прежде чем их, патриотов или повстанцев, уведут в Брундизиум, а отсюда, судя по всему должны будут отправить на Тирос или Кос, чтобы там подвергнуть, несомненно, незавидной судьбе.

— Пора выбираться из бассейна и втирать масла! — сообщил им дежурный, и Эллен, вместе с остальными рабынями, выкарабкалась из бассейна, и пошла к полотенцам, на которых были расставлены различные пузырьки.