Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Часть 1 Глава 8

171, травень (май), 25

— Милый, тебе не стоит так переживать, — массируя Берослава, приговаривала супруга.

Он млел.

Был с ней не согласен, но млел, отчего не хотел, чтобы все это прекращалось.

— Просто они всего лишь люди и могут оступаться. — продолжала она.

— Оступиться милая, — не выдержав, возразил муж, — значит, по неловкости поставить ногу в коровью лепешку. Или в лужу. А то, что они сделали — называется преступной халатностью.

— Но они же не знали! — воскликнула Злата, которая от супруга за эти годы нахваталась массы слов оттуда — из XX и XXI веков. Да и вообще — языковое влияние князя на свое окружение было колоссальным. Отчего речь аборигенов из окружения Берослава по словарному запасу удвоилась или даже более того.

— Что не знали? Что воины и ополчение должны иметь надлежащие брони, вооружение и снаряжение? Я им за эти три года об том много раз сказывал. Да все мимо ушей.

— То по дурости. Но не со злым же умыслом!

— Если бы не война я бы всех бояр заменил.

— Милый… зачем же так? Они же любят тебя и стараются.

— Вот не надо, не надо. По делам их узнаете их. И дела показывают, что у них головокружение от успехов. Еще несколько лет назад они были никто. А сейчас — цельные бояре. Вот и считают, что дальше им тоже будет сопутствовать лихая удача. Сами же стараться им не нужно.

— Но им же сложно!

— Им было сложно сказать, что они столкнулись с трудностями? Попросить помощи было так сложно?

— Да. Именно так. Попросить. Порой это очень сложно.

— Не верю. Не такие уж они и дикие.

— Я говорила с ними. Они все раскаиваются. И как один сказывают, что стыдно им просить было. Думали — сами справятся.

— Ну конечно… — покачал головой князь. — Ты им веришь?

— Им Рудомир верит и другие старые ведуны. И Бранур. Они ведь, как ты ушел в крепость, их очень пристально пытали расспросами. Да и сам погляди, как они стараются. Вон — ратников да стрельцов так гоняют, что те к вечеру буквально валятся с ног. И сами они туда же.

— Ну… не знаю…

— Они исправятся!

— Ты за них просишь, как за своих, словно они родичи, кровиночки.

— Я… — хотела было ответить Злата, но тут в дверь постучали, и почти без задержки зашел обеспокоенный Добрыня.

— Чего? — нахмурился князь, вставая с лавки, на которой лежал во время массажа.

— Гости у нас.

— Опять? Кто? Для ромейского конвоя рано.

— И тем не менее корабли ромейские. Только их мало. Меньше обычного. Что-то явно стряслось.

— Проклятье! — процедил Берослав и стал одеваться, охотно принимая в этом помощь супруги…

Минут через двадцать князь уже напряженно смотрел на Валамира — того самого гёта из родственников тещи, что вошел к нему в приемный зал. И вид у него был… хм… помятый. Причем изрядно. Даже с парочкой свежих шрамов на лице.

— Это кто тебя? — кивнул на них Берослав. — Кошку себе большую завел, что ли? Али женился неудачно?

— Пытали. — мрачно ответил он.

— Что случилось? — без тени юмора, поинтересовался князь.

— Первым делом явился я домой. Там конунг наш, дочь которого люба моему сердцу, под руки меня и принял. Подарки отнял, а самого пытаться стал. Говоря, что я соглядатай. Вот — рвал крюком. Железом еще прижигал. А потом продал в рабство.

— Экое гостеприимство. У вас так принято всех гостей встречать или только самых желанных?

— Прав ты был. — проигнорировал эту подначку Валамир. — Они тебя ненавидят. И всех, кто с тобой. Судя по разговорам, грезят вырезать подчистую.

— Даже так?

— Я мало что сумел узнать. То в яме сидел. То на веревке был подвешен за руки. То резали меня и жгли. Но по их оговоркам я понял — кто-то из наших, что на службе у ромеев, им рассказал, будто бы ты стоишь за всеми бедами маркоманов и квадов, а теперь начал колдовать, дабы сжить со свету еще и гётов.

— На службе, значит… мда… а имена? Ты знаешь, кто это?

— Нет. При мне его не называли по имени.

— А из рабства как ты выбрался?

— Меня в Виминациум продали. Через даков. А там — славян много, сразу приметили. Я ведь говорю свободно на вашем наречии. Вот и стали расспрашивать. Повели к какому-то ромею, тот выслушал мой рассказ. Много задавал вопросов. Всю душу почитай вынул. Видимо, не верил. А потом меня накормили, помыли, одели в чистое и повезли по Дунаю к морю. И далее в Оливию. Там как раз Жирята был с твоим посланием. Знал меня и подтвердил: не вру. Вот и направили к тебе, чтобы рассказал… да и идти мне, в общем-то, больше некуда.

— Ясно. А эти воины, которые пришли с тобой? Кто они? — поинтересовался Берослав, переведя взгляд на стоящего рядом с Валамиром излишне загорелого мужчину.

— Родичи твои из Александрии их наняли. Лучники это из Сирии.

— Как тебя зовут? — спросил князь у этого смуглого парня на латыни.

— Берия.

— Кхм, — закашлялся Беромир. — Как-как?

— Берия[1].

— Угу. Лаврентий Павлович?

— Нет. — невозмутимо покачал он головой.

— Жаль. Ну ладно. Сколько у тебя человек?

— Пятьдесят два, включая меня.

— Лучники?

— Да. Все…

Дальше этот Берия спокойно и обстоятельно ответил на целую кучу вопросов, обрушившихся на него от князя. Которому было интересно если не все, то очень многое в этой истории.

Оказалось, что в Средиземноморье есть два традиционных региона, которые поставляют наемников-лучников. Это Крит и Сирия. Островные имели короткие луки, выступая без защитного снаряжения, из-за чего были крайне полезны на флоте. Куда их в эти годы в основном и нанимали. А вот сирийцы выглядели намного представительнее.

Тут и большой композитный лук. Не ростовой, конечно, но по плечо уж точно. Быстрый и добротный, позволяющий работать тяжелыми стрелами, каковых на каждого имелось по четыре колчана в два десятка «пернатых дружков».

Это само по себе хорошо.

Прям очень.

Судя по всему, их лук получался, наверное, лучшим пехотным луком в истории человечества.

Под стать ему было и снаряжение. У каждого шлем парфянского образца и чешуя. Короткая и без рукавов, но чешуя. Ну и меч на поясе — обычная римская спата…

— А какие условия найма?

— Нам оплатили пять лет службы и обещали полное содержание за счет нанимателя.

— Пять лет⁈ — немало удивился Берослав. — Зачем там много?

— Наем очень опасный, таковы были наши условия. Деньги мы передали семьям.

Берослав покивал.

Получалось интересно, неожиданно и очень приятно. Осталось только понять — в чем подвох? Эти родственнички из Александрии могли на собственных кишках от жадности удавиться. А тут такой подарок…

А в это время шел сложный разговор где-то в Александрии…

— Все это очень странно… — медленно произнесла верховная жрица Исиды[2].

— После последнего разлива Нила вернулся мой человек. — ответил верховный жрец Сераписа[3]. — Он сопровождал купцов, что по осени ездили за бумажными деньгами. И ему довелось все увидеть своими глазами. Посмотреть. Пощупать. Его слова я и пересказал.

— Если все так, то он не человек. — заметил третий жрец.

— Местные уабы[4] тоже так считают, — ответил верховный жрец Сераписа свои синие с пурпуром одеяния.

— Воплощение?

— Кто знает. Очевидно то, что ему открыты многие тайны небес. И… — мужчина замешкался, доставая свиток. — Поглядите, какие знаки оставляет всюду[5].

— Интересно. — ответила верховная жрица Исиды, рассматривая зарисовки с пояснениями. — И ведь правильно их использует.

— Да. Мой человек этому тоже крайне удивился и попытался выяснить. Спрашивал многих. Уличенный в этом был приглашен к Берославу и долго разговаривал с ним, объяснив свой интерес удивлением и тем, что он сам из Египта.

— И что же?

— Он очень много знает про наши земли. Слишком много. Например, Берослав рассказал о том, как устроены внутренние помещения в пирамиде Хуфу. Более того, ему известно, что внутри никто не погребен. Но ее печати не вскрывали несколько веков.

— Что-то еще?

— Он много говорил про Рамзеса Великого, Эхнатона и почему-то сына последнего — Тутанхамона. Их правильные имена он не знал[6], но о жизни и делах недурно осведомлен. Настолько, что даже утверждает, будто бы Тутанхамон в спешке был погребен в маленькой пирамиде, засыпанной песками в Великом месте, которое он назвал Долиной царей. И что его погребение стоит неоскверненное — одно из немногих.

— Интересно… очень интересно… — словно кошка промурлыкала верховная жрица Исиды. — А это так?

— Кто знает? Впрочем, откуда дикому северному варвару вообще знать о наших древних правителях? Да еще такие подробности? Врет или нет — не знаю. Я пока смог проверить только то, что сын Эхнатона действительно был погребен в Великом месте. Однако ныне его гробница сокрыта, и никто не знает, где она.

— А что еще он говорил? — подался вперед один из высокопоставленных жрецов.

— Он проповедует. Не всегда явно, но последовательно. — произнес глава культа Сераписа и, достав запасенные свитки, начал вещать. Дополняя записанное там тем, что ему передали на словах.

И про дела.

И про речи.

В первую голову касаясь богословия, которое выглядело довольно интересным. Тут и очень необычная концепция творения. И параллели, позволяющие поставить знак равенства между Сераписом и Перуном, а также Исидой и Зарей. При некотором желании. Ну и главное — новый, важный инструмент управления, связанный с многократным перерождением и клятвами.

— Нет рабства безнадежней, чем рабство тех рабов, себя что полагают, свободным от оков. — процитировал Берослава[7] верховный жрец Сераписа. В переводе на греческий язык, разумеется.

Именно греческий, так как все жречество со времен расцвета державы Птоломеев либо прямо являлось греками, либо представляя собой эллинизированных аборигенов.

— Интересно, — покивала верховная жрица Исиды. — А чем ему не нравятся рабы?

— Тем, что они не станут стараться. Ради чего? Ради кого? Таких сложно заставить хорошо трудится.

— Хм… в этом что-то есть.

— Ну и главное — клятва. Он настаивает на том, что нужно возводить в высшую ценность соблюдение данного слова, связывая это со спасением души.

— Опасная игра. — недовольно покачала она головой.

— Опасная. Но ведь жрец Сераписа всегда сможет от нее освободить. Не так ли? — улыбнулся мужчина.

— А что останется нам?

— Уверен, что правильная молитва и богатые жертвы, вознесенные к Исиде, супруге Сераписа, позволят также найти повод смягчить вину перед богом. Согласись — держать в своих руках измены и изменников бесценно.

— Как для нас, так и для императора. — добавила жрица.

— Именно. Именно, моя милая.

— Интересный человек этот Берослав. Как ты думаешь — пророк или воплощение?

— Воплощение. В этом нет никакого сомнения.

— А кого?

— А вот великая тайна. Мне порой кажется, что в нем воплотился кто-то из древних. Тем более что местные уабы говорят, будто бы он владеет каким-то языком, на котором никто из ныне живущих общаться не может.

— Быть может, это язык богов?

— И такое возможно. У Сераписа, по его словам, есть Красные чертоги. Что-то очень похожее на поля Элизиума, куда бог помещает души в качестве награды за благие деяния и праведную жизнь. И там наверняка как-то надо разговаривать. Полагаю, что он говорит, как раз на этом языке. И через обитание в тех полях и знает так много всего. Ибо отправился он на землю не через рождение, а через воплощение в смертном.

— Даже так?

— О! Это местные любят особенно обсуждать. Он вроде как умер, утонув в реке. Однако очнулся и выплыл, оказавшись после этого события совсем другим человеком. По словам некоторых, Берослав даже ликом стал меняться. Будто кто-то натянул чужую шкурку, и она, обминаясь, стала принимать вид гостя.

— Звучит опасно.

— Очень. Впрочем, его слова и дела в наших интересах, позволяя укрепить могущество богов, которым мы служим.

— Без всякого сомнения, — покивала жрица.

— Поэтому… я бы предпочел отказаться от поддержки нашего общего приемного дитя, — неопределенно махнул он рукой. — Разве явление Берослава не послание небес. Я думаю, что боги не хотят, чтобы мы воплощали задуманное.

— Ты уверен? — нахмурилась жрица. — Столько уже сделано и нами, и нашими предшественниками.

— Если мы предложим императору это новое понимание Юпитера — он охотно пойдет нам навстречу. Ведь оно дает ему главное — контроль за изменой. Не сразу. Но будь уверена — его наследники уже смогут пожинать плоды правильного выбора. Да и людям доносить грех проще. Нарушил клятву? После перерождения станешь портовой шлюхой и сгниешь заживо от всяких болезней, после недолгой, но насыщенной и полной страданий жизни. А если совсем грешить станешь — так и вообще, будешь прозябать сотни, тысячи перерождений навозным червем, пожирая веками говно. Согласись — это намного проще и понятней, чем то, что мы сейчас поддерживаем.

— Нужно поговорить с императором. — задумчиво произнесла она.

— Это не так просто. — возразил жрец Сераписа. — Он ныне поклонник Митры и сквозь зубы терпит иных богов. А встреча нужна интимная. Чтобы никто под руку не лез и позволил хорошо все обсудить. Да и так — вряд ли он уступит уговорам.

— У меня есть кое-какие мысли. — холодно усмехнулась верховная жрица Исиды…

[1] Имя Берия было распространено в культурной зоне арамейского языка. Имело несколько значений. «Пролилось» через иудаизм в христианскую традицию.

[2] Культ Исиды был в эти годы самым массовым консолидированным культом в Римской империи, практически на всем его просторе. Имея серьезное влияние и находясь при этом формально вне контроля Великого понтифика Рима (в эти годы им был Марк Аврелий). Злые языки говорят, что именно он лег в основу христианского культа Богоматери.

[3] Культ Сераписа был в эти годы одним из самых популярных культов Римской Империи, имея синкретическую природу. Являлся богом изобилия, плодородия, подземного царства и загробной жизни, являясь мужем Исиды в храмах за пределами Египта. Представлял собой раннюю попытку (при Птоломее I Сотере в конце 4 века до н.э.) создать центральное, доминирующее божество. Злые языки говорят, что он оказал ключевое влияние на образ центральной сущности в христианстве, включая разделение его бога на ипостаси.

[4] Уаб — «чистый» — общее название жрецов в Египте. Хотя в зависимости от культа и статуса бывали варианты.

[5] Здесь имеются в виду знаки тау-креста, которые активно использовались в культах Исида и Сераписа. Прямая пятиконечная звезда напрямую в ритуальной части не употреблялась, но практиковалась в мистериях и магических обрядах.

[6] Рамзес 2 на самом деле имел личное имя Ра-меси-су (рожденный Ра), тронное имя усер-маат-Ра (могущественный правдой Ра) и так далее. Берослав же знал их имена посредством греческого искажения.

[7] На самом деле это цитата из Гёте, которую и озвучил князь.