171, липень (июль), 3
— На нас напали! — громко произнес вестовой, забегая в шатер.
Берослав устало на него посмотрел.
Молча кивнул, чуть бы не ляпнув что-то в духе «За Лордерон» в качестве отклика.
Потер лицо, избавляясь от наваждения, и направился на «мостик» не так чтобы решительной походкой, но вполне уверенной.
Спешить не хотелось.
Совсем.
Ибо германцы их порядочно достали, имитируя атаки. Построятся такие. Покричат. И побегут вперед. А потом резко, где-то шагов со ста — ста пятидесяти останавливаются и, показывая всякие обидные жесты, уходят назад.
Нервы это трепало.
Да и силы истощало, не давая людям нормально отдохнуть. Заодно сбивая бдительность. С чем князь и боролся, заставляя всех раз за разом отрабатывать по полной программе. Не манкируя своими обязанностями и не отмахиваясь, дескать, все равно атаки не будет.
— А вдруг будет? — спрашивал он на каждом собрании — этаком «разводе», которые он для командиров проводил каждое утро и вечер. — Вот увидят они, что мы не готовимся и не остановятся в своем натиске. И что дальше? Хотите, чтобы нас всех вырезали?
— Но люди же устают.
— Германцы устают сильнее. Нам нужно встать. Пройти полсотни, максимум сто шагов. И занять позиции. Им же выйти из лагеря. Построится. Поорать. Потом еще пробежать несколько сотен шагов. И вернутся. Их это изматывает намного сильнее, чем нас. Тем более — питание. Мы едим сытно, организованно и по распорядку. А они? Как придется и что придется. Нам тяжело, но НАМНОГО тяжелее…
Его слова пересказывали простым бойцам. Порой добавляя всякие разные детали, вроде «боевого поноса», от которого, дескать, германцы уже все страдают. И много чего другого.
Пока это помогало.
Вон — он вышел, а бойцы уже заняли места согласно боевому расписанию. Любо-дорого посмотреть. Чисто, аккуратно и толково. Даже выстраиваться не ленились, ибо он особенно на это обращался внимание. Ведь стал небрежно — перегородил проход какой или наоборот — не заблокировал его как следует…
Шок от провала общего штурма длился у германцев на удивление недолго. Видимо, и гётов, и квадов задело, что тела их боевых товарищей просто выбрасывали в реку на корм рыбам да ракам.
Не в их обычаях такое обращение.
Так поступали только с подохшей от чего дурного скотиной. А тут — воины. А может быть… им и отступать-то было некуда? Земли ведь по весне не пахали, и возвращение на правый берег не сулило им ничего хорошего.
Берослав не понимал, как конунги сумели общинников уговорить на такую авантюру. Не иначе как лживыми посулами. Но смысл в таком поступке определенный имелся. Ведь если отступать некуда, то им оставалось идти только вперед. Из-за чего, даже понеся такие тяжелые потери, они устояли морально и довольно быстро оправились.
Для них разгром «этого нарыва» в лице Берослава открывал окно возможностей по уничтожению роксоланов. То есть, к их собственному выживанию. Вот и упирались как могли. Но и атаковать в лоб не решались. По банальной причине — им было страшно.
Колдун же.
А среди них это мнение распространилось очень быстро, так как всецело объясняло поражение. Ведь никто не любит винить себя, обычно находясь в поисках того, на кого бы можно было свалить собственные ошибки. А тут такой подходящий «подарок». Вот все и подхватили. Даже сами конунги, которые по неосторожности запустили эту «утку», вскоре попали под ее воздействие.
Одна беда — восстановиться восстановились и устояли, а вот полноценно атаковать повторно германцы не решались. Вот и старались извести людей Берослава и, если повезет, спровоцировать на атаку. Полагая, что в поле колдун окажется не так силен. Из-за чего не только вот так набегали, имитируя штурмы, но и подолгу всякие гадости кричали…
Ситуация затягивалась.
И это напрягало конунгов все сильнее и сильнее. Продовольствие-то уходило. И если у Берослава, по слухам, запасов было до весны, то у них — нет. Получался этакий цугцванг, хотя, конечно, германские конунги не знали такого слова. Просто понимали, что каждый день промедления ухудшал их положение. Но… еще одна такая атака и считай, каждый третий голову сложит.
Жуткие потери!
Ставящие под вопрос сам факт выживания руководителей похода…
— Проклятый колдун! — процедил один из конунгов, наблюдая за тем, как в лагере все вновь выстроились словно «оловянные болванчики». Раз-раз-раз и вновь каждый на своем месте.
— А ты говорил — он не центурион, — фыркнул его собеседник.
— И сейчас скажу. Ты когда-нибудь видел, чтобы центурион держал в таком порядке своих людей?
— Быть может, он хороший центурион? — пожал собеседник плечами.
— Колдун! Он проклятый колдун!
— Как будто для нас это что-то меняет? Делать-то что будем?
— Надо идти на переговоры и пытаться его убить. Тогда его люди просто разбегутся сами собой.
— Ты сам веришь в то, что это получится сделать? — усмехнулся лощеный конунг, с явным таким налетом римской культуры во всем его облике. — Ты видел его броню? Такую просто ее не взять. К тому же он опытный. Помнишь, как он на встрече встал?
— Как?
— Чтобы не мешать в нас стрелять с вала, если что.
— Да?
— Мне стало очень нехорошо, когда приметил. Там ведь, напротив, на вал взошли не его легионеры, а сирийские стрелки. Помнишь их? Вот. Эти лихо бы нас всех утыкали стрелами — расстояние-то смешное. К тому же, если он колдун, то вряд ли его вообще можно каким-то простым образом убить. Они, по слухам, очень живучие. Чтобы такую тварь, как Берослав, извести, его надо изловить да сжечь живьем, а пепел с горы развеять, чтобы не возродился.
— Неужто все так плохо? — удивился молчаливы конунг в годах.
— Сказывают, что в Берослава воплотился древний колдун, покой которого потревожили. Вот он жути и наводит на округу. Так что, нет. Такое нападение на переговорах приведет только к гибели тех, кто на него решится.
— И как нам быть? Ты же понимаешь, что нас ждет, если мы просто уйдем? Люди ведь нам не простят этот поход. Ни тебе, ни мне, ни им, — кивнул он в сторону других старших конунгов. — Много ведь голосов звучало за дружбу с Берославом. Нам все припомнят. А в особенности то, что этот колдун был бы теперь за нас, а не против.
— Без риска не бывает побед, — пожал плечами лощенный.
— Пустые слова оставь для толпы. Нам что сейчас делать? Сам же видишь, как люди уже на нас косятся. Какие шепотки идут.
— Я, пожалуй, знаю, как разрешить нашу беду.
— Серьезно⁈ Ты сможешь как-то побороть его колдовство?
— Доверьтесь мне.
— Ты уже один раз так сказал — и вот мы тут, а наши братья кормят раков.
— Победив Берослава, мы станем непререкаемым авторитетом для всей округи. Мыслите, это могло получиться легко и просто? Победим его — к нам на поклон все сами придут. Не сможем? За каждым придется бегать и побеждать. Али не слышали, что один из бегов роксолан признал его своим расом? Бывшего раба! Перед нами не просто колдун, но хозяин здешних мест…
Все промолчали.
Слова этого человека не выглядели также убедительны, как некогда. Скорее наоборот. Но отступать было уже поздно…
— Пойми меня правильно, это все очень серьезно, — бубнил Тиберий Клавдий Помпеян. — Меня вновь предупредили быть подальше от тебя в эти дни.
— И что? — спросил хмурый Марк Аврелий. — Меня охраняют верные преторианцы. Что тебе возле меня может грозить?
— Не знаю.
— Пугают тебя. Просто пугают. А может, и меня пытаются запугать через тебя. Все же знают, что ты мне верен, и расскажешь о таких предупреждениях.
— И чьи это проказы? Сената?
— Да, безусловно. — уверенно произнес император. — Но пока не ясно, кого именно из сенаторов. Врагов у меня немало.
— А после принятия этих законов и заседании коллегии понтификов их стало еще больше. Зачем так сразу было это все делать? Растянуть бы. Хотя бы на год — другой.
— А нам бы дали эти пару лет? — нахмурившись, спросил Марк Аврелий. — День-два и они бы догадались, куда все идет. И мы бы ничего не провели бы ни через Сенат, ни через коллегию.
— А теперь они убьют тебя, и все пойдет прахом.
— Ты ведь отомстишь, — вяло улыбнулся Марк Аврелий. — И не бросишь дело. Не так ли?
— А ты думаешь, меня они не убьют? Зря. До меня дошли слухи, что сейчас обсуждают, будто все беды в нашей державы из-за Антонинов. И что пора от нас избавляться.
— Как удобно… — покачал головой император.
И тут осекся, повернувшись на звук.
К нему приближалась верховная жрица Исиды. Серьезная как никогда. Что создавало определенный диссонанс с ее обликом излишне соблазнительной женщины.
А с ней — крепкие бойцы в лориках ламинатах, маниках, поножах и развитых шлемах, выкованных не из бронзы, а из стали. У каждого имелся скутум, пилум и спата с пугио. Жрица набирала свою личную охрану из числа самых опытных ветеранов, прошедших минимум через пять кампаний. У нее было право на такую и даже большую охрану, но она обычно ограничивалась меньшим их числом.
— Что это? — напряженно спросил Марк Аврелий, который постарался сохранять спокойствие. — Ты на удивление грозная. Тебя кто-то посмел обидеть?
— Не меня. Тебя.
— Что⁈
— Тебя собираются убить на ступенях Капитолийского храма. В назидание тиранам.
— Но моя охрана… — начал было Марк Аврелий, но осекся. Услышал, как за спиной преторианцы из отряда сопровождения извлекли клинки и начали движение. Шляпки гвоздей на подошвах калиг очень хорошо были слышны на камнях. Каждый шаг.
Мгновение.
И Тиберий Клавдий Помпеян сильно толкнул Марка Аврелия. На ходу выхватывая свой клинок и пытаясь хоть что-то отразить, завязав потасовку. Но преторианцы в достаточной степени контролировали себя, поэтому лишь отпихнули цезаря, бросившись за Марком Аврелием. Да — приголубили и даже ранили. Но не более, видимо, он не являлся целью.
Император же хоть и упал, но сгруппировался и, перекатившись, вскочил да побежал. Стараясь разорвать дистанцию с преследователями.
Секунда.
И бойцы, которые шли вместе с верховной жрицей Исиды, метнули пилумы в предателей. Очень вовремя. Выкосив восемь из дюжины преторианцев, что сопровождали императора. Заодно создавая определенную давку дающей ему шансы сильнее от них оторваться.
Еще несколько секунд.
И воины жрицы врубились в преторианцев, пользуясь своим численным преимуществом. Сразу обступив со всех сторон.
— Живыми! Живыми взять! — крикнул Марк Аврелий, но было уже поздно. Эти бойцы работали жестко и очень быстро. Видимо, в отличие от преторианцев, имели богатый практический опыт, а не просто числились в привилегированном подразделении[1].
— Уходим, — твердо и решительно произнесла женщина.
— Куда⁈ А заседание Сената⁈
— Ты его не переживешь. Нужно уходить к верным войскам. Скорее.
— Все преторианцы подкуплены?
— Ты сейчас и здесь это хочешь выяснять?
Марк Аврелий ничего не ответил.
Просто кивнул и последовал за этой женщиной и ее людьми. Про цезаря они не забыли. Быстро перетянули рану. После чего подхватили под руки и потащили…
Шли быстро.
Стараясь избегать каких-либо площадей или значимых, оживленных улиц. По возможности. Хотя люди все одно — обращали на них внимание.
Впрочем, верховная жрица Исиды и не пыталась «играть» в мимикрию. Нет. Время от времени она специально останавливалась и представившись, сообщала, что преторианцы, подкупленные врагами Рима, напали на своего императора. За то, что тот пытался укрепить положение Сената, дескать, это мешало им воровать. Как тогда — на монетном дворе. И про древние свитки обязательно вворачивала, скрытые нечестивыми понтификами и фламинами, из-за проказ которых на державу упала Антонинова чума и прочие бедствия.
Она бы и в какую-нибудь крупную толпу с такими заявлениями залезла, но опасалась нарваться на преторианцев или иных лояльных заговорщикам вооруженных людей. Однако и этих «вбросов» вполне хватало — за ними быстро закипала волна народного гнева.
И если сразу за спиной верховной жрицы Исиды и ее людей шло не более чем бурление, то дальше — вдали — начинались уже раздаваться громкие крики. Весьма опасные в реалиях Рима.
— Не перебор? — спросил Марк Аврелий, после очередного «наброса на вентилятор», как выразились бы в будущем.
— Ты хочешь, чтобы они бросились в погоню за тобой, и завершили начатое?
— А как мне потом это бурлящее море успокаивать?
— Ой — это меньшая из бед. Сейчас нам нужно как можно скорее добраться до надежных войск.
— И где же мы их найдем? Ты сама сказала, что преторианцы меня предали.
— Кто-то из них. Кто — я не знаю. Пока не знаю. Но на Целийском холме нас примут.
— Ты уверена?
— Марк Бассай Руф был префектом Египта. — произнесла верховная жрица с очень многозначительным взглядом.
Марк Аврелий нахмурился.
Конный отряд преторианцев численностью в тысячу человек был очень кстати. С этими бойцами действительно можно было вырваться из Рима. Вопрос лишь в том — насколько эта женщина права.
На чьей стороне Марк?
Вопрос.
По происхождению он был бедным крестьянином из Италии. Пошел в легион. Дослужился до центуриона, а потом и дальше, сделав блистательную карьеру с самых низов. Такие люди обычно не предавали тех, кто способствовал их успеху.
Обычно…
Впрочем, эта женщина шла уверенно, поднимая за собой целую волну народного гнева. Уже сейчас было слышно, как Рим закипал, словно какое-то древнее чудовище. А где-то по правую руку маячил Палатинский холм, на котором располагались основные казармы преторианцев…
— Не успеют, — словно прочитав мысли Марка Аврелия, произнесла верховная жрица Исиды.
— Думаешь?
— Им сейчас должны донести о волнениях рядом с Капитолием и слухи о том, что ты выжил, а они предатели. Если в заговор вовлечено командование преторианцев, то они бросятся туда. Ведь тебе выгоднее всего оставаться в окружении сторонников. Почти наверняка они устроят резню. Если же нет… не знаю. Этого так и не выяснить. Как ни крути — их интерес сейчас будет сосредоточен вокруг капитолийского холма. Там, — махнула она рукой, — они нас ждать не станут.
— Почему? На Целии дом моего деда.
— Вряд ли о нем подумают. — покачала она головой. — Там же конные преторианцы. А если покушение на тебя провалилось, то ты уже подозреваешь всех преторианцев.
— А ты так уверена, что эти всадники за меня?
— На тебя напала личная охрана. Ее либо отдельно подкупили, либо Марк Макриний Виндекс заодно с заговорщиками. У него, кстати, были связи с дунайскими кельтами. Теми, которые бросили свою службу и напали на Берослава. Помнишь? Твои люди там еще ничего не нашли. Удобно, не правда ли? Он ведь был прокуратором Дакии Поролиссинской и активно использует, созданные там связи.
— Ты уверена в своих словах?
— Насколько это возможно. Мы же действуем на ощупь. Выбор же между Марком Макринием Виндексом и Марком Бассаем Руфом вполне очевиден. Тем более Руф никак не связан с твоей личной охраной. Роль всадников в городе вообще слабая — там больше настоящие ветераны, так как сопровождают тебя в походах.
— А если все же он тоже вовлечен в заговор?
— Он не посмеет напасть на тебя при мне или поднять на меня руку. Он мне и Исиде должен. МНОГО должен. Так что вы сможете поговорить. И мой тебе совет — предложи ему усыновление Тиберием, — кивнула она на Помпеяна. — Командир преторианской конницы хоть и из крестьян, но очень амбициозен…
Прием прошел на удивление очень спокойный.
Жрица вызвала «рыжего» командира преторианцев, после чего «предъявила» ему императора. И, судя по удивлению на его лице, впрочем, сошедшем очень быстро, стало ясно — он не ожидал увидеть Марка Аврелия живым и здоровым.
Короткие переговоры.
Честные.
В лоб.
Признание Руфа в том, что его поставили перед фактом и вынудили просто «не дергаться». И что это именно он передавал Тиберию предупреждения. Он был и Марку Аврелию послал, но видел — за тем очень крепко следили. Поэтому пытался напугать цезаря настолько, чтобы тот сам сообщил августу.
Предательство?
Ну… и да, и нет. И скорее «нет», чем «да». Поэтому Марк Аврелий с легким сердцем предложил ему усыновление Помпеяном. Прямо вот перед глазами всадников-преторианцев, перспективы карьерные у которых резко «пошли в гору».
А потом…
Марк Бассай Руф был шапочно посвящен в заговор. Поэтому он сдал все известные ему персоналии на правах уже члена династии Антонинов и наследник цезаря. И уже через два часа небольшие отряды всадников развешивали по Риму проскрипционные списки.
Император пользовался наработками Суллы. Даруя при этом прощение каждому, даже кому-то из заговорщиков, если он принесет ему голову своего бывшего соратника. Желательно живьем.
Ну а что?
Не загонять же крыс в угол, доводя до самого отчаяния?
Разумеется, прощать никого, кроме своего новоприобретенного внука он не собирался. Но это потом — в тихой, домашней обстановке он им головенки поотрывает. Сейчас же требовалось восстановить власть в городе…
К вечеру того же дня у него в руках было семеро из двух десятков высокопоставленных заговорщиков. А по Риму развешивали новые проскрипционные списки, сформированные из вновь выявленных персон. На подходе же были третьи. Более детальные…
Марк Аврелий устал.
Страшно устал от этой гнилой истории. Тиберий лечил свою руку и не сильно лез в дела. Руф же с крестьянской методичностью занимался «уничтожением сорняков».
Рим же охватила резня…
[1] Несмотря на все попытки собирать в преторианцах наиболее толковых ветеранов, она располагались в Риме, из-за чего в их рядах было много детей из местных, «тянущих» лямку службы с максимальным престижем. Тем более что эта служба открывала массу всяких политических и финансовых последствий, ибо преторианцы, по сути, контролировали Рим и центр Италии. Ветераны тоже имели, но свои и немного.