Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Часть 3 Глава 3

171, серпень (август), 2

— Новое нападение, — произнес зять Берослава входя.

Такой взвинченный и возбужденный.

Видимо, еще не остыл. Не физически, нет. Для этого времени вполне должно было хватить. Психологически.

— Кто? — спросил его отец вставая. — Удалось взять кого-нибудь в плен?

— В этот раз — да. Но… — он покачал головой.

— Ничего не сказал?

— Умер.

— Что⁈ Как ты это допустил⁈

— Глупо вышло. Мы думали он без сознания. А он, улучив момент, на нож бросился. И мы не сумели ничего сделать — он вену себе распорол.

— Проклятье! Простые наемники, разумеется, ничего не знаю.

— Мало… очень мало. Хотя кое-что нам удалось выяснить. — произнес сын и подойдя к столику, взял кувшин с холодной водой и налив себе в кубок, жадно выпил. Летом в Египте она была чрезвычайной редкостью и признаком богатства, как и лед, в котором этот кувшин стоял.

— Не молчи! Это они⁈

— Да. Почти наверняка. — кивнул сын.

— Не простили, значит, нам.

— Отец, а ты сам бы простил?

Мужчина ничего не ответил.

Просто задумчиво уставился в окно, за которым виднелся дивный сад, услаждающий взор своим буйством зелени и цветов…

Когда-то давно его семья, среди прочих, поступила очень здраво[1]. Сразу после окончания первой Пунической войны, прикинув что к чему, они нашли нуждающийся в деньгах захудалый и почти что вымерший род патрициев. И влились в него через усыновление. Что позволило им перейти из категории врагов Рима во вполне приличных граждан с хорошей родословной и положением. Сохранив при этом корабли, связи и привычный образ ведения дел.

Да, не все в Карфагене вовремя сообразили и не каждый смог перешагнуть через себя, но львиная доля карфагенской торговой аристократии успела улизнуть из-под удара. Из-за чего уже во второй Пунической войне Риму оказалось не в пример легче, а в третьей он вообще дрался с бледной тенью былого противника, добивая там самых упрямых и непримиримых.

Впрочем, это слияние Сциллы и Харибды происходило не из-под палки, а по любви. Вчерашние карфагенские торговцы обрели мощное силовое прикрытие, а Рим — могущественный торговый флот и, что еще важнее, толковых торговцев — самых лучших в этой части света. И уже век спустя Средиземноморье «взорвалось» необычным ростом перевозок всевозможных товаров[2].

Жизнь же кипела и бурлила.

Кто-то поднимался, кто-то прогорал. Но в целом старая карфагенская аристократия вполне уютно чувствовала себя в новом доме.

Старые рода чем занимались? Правильно. Держали земельные владения. Что даже близко не могло дать таких доходов, как торговля. А деньги — это власть. Во всяком случае на длинных дистанциях. Вот новая торговая элита и оттесняла старые рода патрициев и плебеев, укрепляясь и набирая все больше и больше влияния.

Более того — именно эти ребята выступали главным двигателем внешней экспансии Рима, войдя в смычку с нарождающейся военной аристократией. То есть, обеспечили фазовый переход к империи.

Собственно, с Iвека до н.э. до III века н.э. бесконечная череда внутренних вооруженных конфликтов в Римской империи являлись «разборками» между старой земельной аристократией и торгово-промышленной[3] элитой. В ходе которой народилась и сформировалась третья сила — военная аристократия, которая и вышла победителем к концу III века. В первую очередь из-за того, что период торгового благоденствия закончился тяжелейшим кризисом ликвидности. А это, в свою очередь, привело к повсеместному переходу региональных администраций, опиравшиеся на локальные интересы местной земельной аристократии.

И началось по новой.

Только уже земельная аристократия теперь боролась с военной. Да так до самого последнего вздоха Римской империи в этом угаре и прожили. Буквально уничтожив себя самостоятельно. Что и не удивительно — ведь земельная аристократия стремилась ослабить армию и ее влияние. А это, в свою очередь, вело к ослаблению державы и разорению земельной аристократии. Ну и так по кругу. Отчего со стороны это все напоминало политическую психиатрию самого отчаянного вида…

Но то — дело будущего.

Сейчас же безраздельно доминировала торговая аристократия, которую пыталась потеснить земельная. Вяло. Так как ресурсов ей не хватало. Военная же только-только наклевывалась, выделяясь из обедневшей земельной. И тут, в этой, в общем-то, идиллической ситуации, один из крупных родов торговой аристократии начинает играть свою игру…

Поначалу никто и не понял, что произошло.

А потом внезапно оказалась крайне неудобная ситуация. При которой вокруг крупного торгового рода создался конгломерат из близких партнеров. Включающий, о ужас, даже несколько старых родов, которые традиционно занимали всякие должности в армии, но прежде не имевшие никаких финансовых тылов.

Хуже того — в руках этой новой властной группировки сосредоточилась вкусная торговля с «лесным чародеем» и банк, печатавший бумажные деньги. Да еще под «крышей» самого императора.

Как несложно догадаться — старые партнеры испугались.

И начали гадить.

Сначала-то они просто пытались «порешать» с торговым путем, который попал не в те руки. А теперь и вообще — перешли к имитации разбойных нападений…

— Отец, нужно что-то делать. Это нельзя оставлять без ответа. Ты же понимаешь, что это проверка?

— Ты хочешь развязать открытую войну? — с легкой хрипотцой поинтересовался глава рода.

— Они ее уже начали.

— Пока они бьют по банку. Если же начнется настоящая война мы все в крови умоемся. Ты этого хочешь?

Все промолчали.

Было видно, что муж Любавы хочет ответить как-то грубо или дерзко, но сдерживается. Да и остальные. Все же сказывалось воспитание и здравомыслие.

Тишина затягивалась.

И тут голос подала сестра Берослава:

— Ведуны. — произнесла она по-славянски.

— Что? — не понял свекор.

— Ведуны. Ну… у вас их зовут уабами. Можно обратиться за помощью небес. Не так давно я разговаривала с верховной жрицей Исиды. Она очень интересовалась моим братом.

— А она им интересовалась? — удивился муж. — Почему ты мне не рассказывала?

— Я постоянно хожу в храм Исиды, которую со слов брата почитаю как Зарю. В тот раз меня отвели в сторонку, пригласив для беседы. Она сказала, чтобы я не смущала вас ее интересом.

— Но ты нарушила слово. — хмуро произнесла свекровь.

— Я его не давала. Она просто попросила не говорить, дабы вас не тревожить. Сейчас же все выглядит опасно, и я решила рассказать. Или я не права и нужно было дальше молчать?

— Ты все верно сделала, — произнес глава рода, жестом заткнув свою жену. А то она явно хотела как-то позлобствовать, судя по выражению лица. — Верховная жрица Исиды — это очень серьезно. И ее интерес не просто так. Если столь занятой человек… хм…

— Ты хочешь привлечь эту… — попыталась воскликнуть свекровь, но оборвалась, встретившись с мужем взглядом.

— Эту? — улыбнулся глава рода. — Ты все не можешь простить ей?

— И никогда не прощу!

— А стоило бы. Потому что наша девочка права. Исида — это то, что нам нужно.

— И ее брата нужно вытаскивать сюда. Засиделся он в лесах. — добавил сын и наследник.

— Он же дикарь! — вновь воскликнула свекровь.

Любава же засмеялась.

Нервно.

Почти истерично.

— Что с ней?

— Мама, — произнес муж Любавы, покачав головой, — ты порой удивляешь даже меня. Никакого чувства самосохранения. Как ляпнешь…

— А что я сказала? Он же дикарь!

— Да… — покачал головой глава рода. — Когда он навестит нас, очень прошу тебя — помалкивай.

— А то что?

— А то ты будешь тяжело хворать до конца визита и более не выйдешь к нему. Приедет навсегда — до самой смерти в своих покоях и просидишь.

Свекровь поменялась в лице и хотела было уже что-то высказать, но переполнявшие ее чувства путали сознание. Поэтому она ничего не могла сформулировать внятное.

И тут вклинилась Любава.

— Не ругайтесь. Он не поедет.

— Почему?

— Отец так говорил. Его ведь уже давно пытаются вытащить из его любимых лесов. Но Берослав старательно этого избегает. По неведомой нам причине.

Повисла непродолжительная тишина. После чего свекровь вновь открыла рот, но тут послышались громкие, быстро приближающиеся шаги.

Полминуты.

И в этот зал вошел младший брат главы рода со свитком в руке.

— Ты задержался. — язвительным тоном заметила матрона.

— Срочные новости. — проигнорировав ее, произнес вошедший, обращаясь к главе рода. — Берослав разбил гётов и квадов на берегах Борисфена, имея одного воина против пятнадцати.

— Ох! — прокатилось по помещению.

— И как же он это сделал? — почти с издевкой в голосе спросила матрона.

— Измотал в обороне хорошо укрепленного лагеря, а потом, использовав знаменитый прием Александра Македонского, обратил толпу германцев в бегство.

— Как возвышенно! Ох! — язвительно заметила свекровь. — А что за прием?

— Ударил своей пехотой в лоб, а подошедшее подкрепление из горстки сарматов применив, для захода в тыл. Этого хватило ему так же, как и Александру Македонскому при Гавгамеллах.

— У него были сарисофоры? — спросил молчавший до того двоюродный дядя, седой уже как лунь и дряхлый, но со светлым, ясным взглядом.

— Нет. Он применил сочетание гоплитов при поддержке многочисленных стрелках. Также Берослав активно использовал скорпионы и онагры, наделав для них особые снаряды.

— Варвар? — едким тоном, из которого практически капал яд, поинтересовался глава рода у супруги.

— Он сам командовал? — нервно поинтересовалась она.

— Да. Он же и готовил своих людей, а также придумал новый вид укрепленного лагеря. Кроме того, Берослав и часть сармат приручил, оснастив их по-новому. Отчего каждый из его всадников в атаке стоили трех.

— Мда… — покачал головой племянник, который имел опыт военной службы в минувшей Парфянской войны. Небольшой, но достаточный, чтобы осознать только что услышанное. — Марк Аврелий его так просто не оставит.

— А ты, — указал на супругу глава рода, — начинай относиться к нему с уважением. После таких побед либо погибают, либо идут очень высоко…

— Как же тебя угораздило? — произнес вместо приветствия Берослав входя.

Рудомир открыл глаза и чуть виновато посмотрел на князя.

— Почему ты броню не надел? — уточнил свой вопрос Берослав. — Она ведь у тебя имелась. Что же ты? Такой осторожный и аккуратный, а тут…

— Мы думали, что они все напились до беспамятства. — вяло прошептал он.

— А пили не все?

— Пили все… германцы не смогли устоять перед таким соблазном. Просто некоторые из них почему-то не падали. Блуждали по городу как неживые. Глаза — что стекло и боли не чувствуют. Мы в них пилум, а они…

— Понятно, — покивал князь, но явно с недовольством и притушенным раздражением.

— Двух потеряли убитыми. Еще семеро ранены, но вроде выберутся. Ну и я… — вяло махнул он рукой.

— Дарья сказала, что надежда есть.

— Зря ты так думаешь. Я чувствую приближающуюся смерть. Видимо, небесный судья наш не простил мне моей глупости и слабости. — отведя взгляд, произнес Рудомир.

— О чем ты говоришь?

— Я надеялся на то, что ты умрешь в этом походе и помогал гётам. Они ведь присылали своих людей, чтобы понять — с кем им придется иметь дело. Кроме того, именно я помог скрыться тому мерзавцу, который пытался тебя убить.

— Но зачем⁈ — ахнул князь.

— Боялся… — прошептал Рудомир. — Просто боялся, что ты пришел на погибель нашу. Как же я ошибался… Прости… прости меня, если можешь.

Берослав с брезгливо перекошенным лицом встал.

Отвернулся и не прощаясь вышел.

Ему было тошно и мерзко на душе. Он так старался… столько делал для них всех. А тут такое отношение. Это ведь не плюнули в душу. Нет. Это просто сгрузили туда целую фуру навоза…

[1] Здесь автор решил использовать одну из гипотез, описывающих трансформацию Римской республики в Римскую империю. А также цепочку перехода т. н. «старых денег» из Карфагена в Рим и связанные с этим изменения. Почему? Потому что эта гипотеза объясняет и смену парадигму развития Рима (переход к наемной армии, взрывной рост торговли и обусловленная экономическими интересами экспансия). Кроме того, в рамках нее становится логичной ликвидация 2-ого Храма в Иудеи, интенсивная торговая экспансия и ряд серьезных геостратегических и геополитических последствий.

[2] Объем торговых перевозок пика древнеримской деловой активности во II веке н.э. удалось «переплюнуть» только в XIX веке.

[3] Не просто торговой, а торгово-промышленной, потому что в их руках находились и многие товарные ремесла, включая крупные центры производства, которые вне столь бурно развивающейся торговли были бы никому не нужны.