Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Часть 3 Глава 8

172, берзень (март), 21

— Выбивай! — скомандовал Берослав.

Работники синхронно ударили кувалдами. И… ничего. Корпус корабля лишь покачнулся, но так и не сдвинулся с места.

— Прекрасно… просто прекрасно…

— Небеса не хотят, чтобы он сходил в воду! — назидательным тоном произнес Вернидуб.

— При чем тут небеса? Кто-то пропустил мимо ушей мои слова о наклоне стапеля.

— О каком наклоне? — удивился седой ведун.

Берослав молча ударил себя по лицу растопыренной ладонью. Несильно, но вполне демонстративно.

Прошелся.

Осмотрел все.

И лишний раз чертыхнулся, поминая всякими противоестественными словами самого себя за то, что не проверил за «этими дикарями». Они делали в отдаваемых им распоряжениях ровно то, что понимали. Считая порой приличные фрагменты пустыми словами «для связки» или для красоты.

В этой же ситуации все оказалось банально до тошноты.

Он уже научил аборигенов пользоваться уровнем с пузырьком, изготовив их в небольшом количестве. Уже несколько лет как. Вот они и выровняли стапель по нему. Да так щепетильно, что подпорки, защищающие корабль от сползания в реку, не имели смысла.

Пришлось накидывать большую петлю из канатов, заводя ее за носовую оконечность. И лебедками стягивать конструкцию к реке. По чуть-чуть. Не Great Eastern[1], конечно. Но весь день промучились, пока «Дракон» не оказалась в воде. Поначалу-то Берослав хотел свой галеон «Арго» или «Ктулху». Но в первое вызывалось слишком острые и совсем ненужные ассоциации у местных, а второе никто, кроме него, не мог бы понять. Дракон же уже вполне бытовал в значении змея[2], частенько водного. Причем давно. С глубокой Античности.

— А ты упорен…

— Не только я. С каждым днем мне кажется все больше, что ты скорее препятствуешь моему отъезду, чем помогаешь.

— То, что ты задумал, смертельно опасно.

— Как будто у меня есть выбор?

— Ты же сам сказал, что у тебя есть секрет, который позволит остановить римские легионы.

— Есть. Но ты разве не понимаешь, что эта война ничем хорошим для нас не закончится? Ну остановлю я их. Может быть, даже разгромлю. Но как быть с торговлей? А уж будь уверен — на многие годы она для нас прекратится, если дойдет до войны.

— Переживем.

— Пока есть возможность вывернуться — надо пытаться это сделать. Тем более что каким бы могучим не было твое оружие, любая война — это цепочка случайностей. Ты всегда можешь проиграть.

— А можешь и выиграть.

— А мы выиграем? К Берграду придет один-два, может, даже три легиона. Я, быть может, им нанесу поражение и заставлю отступить. Но, ты представляешь, сколько живых к этому времени останется в округе? Легче нам станет от этой победы?

Вернидуб промолчал.

— Представил? Или думаешь, как лучше меня связать и сдать Марку Аврелию за вознаграждение? Сколько посулили-то? Хотя бы сотню либр золотом дадут?

— Глупости не говори!

— Почему глупости? Тебя ведь греет мысль о том, что мы все тут будем римлянами.

— Вот не надо про это начинать. Ты-то уже вон — гражданин. А мы?

— А я этого хотел? Моему отцу с три короба наплели и затащили в это гражданство, через усыновление. Ну и меня заодно втянули. Без моего ведома и участия. Сам бы я ни за что на это не пошел. Потому что нам намного выгоднее было бы числиться союзниками Рима. Как Боспору.

— Не слышал ты разговоров за спиной. Люди завидуют. Люди тоже хотят. Я понимаю тебя и знаю твое отношение к Риму. Но они иначе думают. И не только они. Все германцы ненавидят Рим, однако, при случае охотно переселяются на его территорию. И фракийцы, и даки, и кельты, и иные. Да и злость та лишь в том, что их туда не пускают, и что у них не Рим.

— Там, — махнул неопределенно рукой Берослав, — нет молочных рек и берегов из сытной каши. Большая часть простых людей в империи живет плохо, а то и очень плохо.

— Да. Все так. Я видел сам. Но, ежели не рабы, то всяко лучше, чем у нас. И у них есть надежда на лучшую жизнь.

— А у нас ее нет? Я ради чего все это делал? Разве не для этого?

— Сам же говоришь — все это существует лишь потому, что позволяет Рим.

— Я этого не говорил!

Разговор явно уходил куда-то не туда, поэтому они оба замолчали.

Регу казалось, что ситуация все сильнее и сильнее выходит из-под его контроля. Сенат сделал шикарный ход, выбивая у него тылы и опору.

Обидно.

Глупо.

Смешно.

Чисто по-человечески Берослав понимал Вернидуба. По своему он был прав. И Римская империя, которая простирается до Уральских гор на севере и Бактрии с Индом на юге — вещь должна получиться монументальная. Более того, если поспособствовать бурному росту державы, то довольно скорее ее постигнет кризис, аналогичный тому, какой произошел с державой Александра Македонского.

Распад.

Только оставляющий после себя эпоху романизма? При которой все правители осколков начнут конкурировать между собой за наследие Великого Рима. И в таком ключе у задуманной им державы имелись весьма серьезные шансы.

Но это долго и ненадежно.

С другой стороны его пугало то, с какой скоростью аборигены загорелись идеей стать римлянами. Внезапно выяснилось, что каждый из них вполне себе осознавал — послужил в легионе, даже во вспомогательном отряде — и все — гражданин. А учитывая незначительное, в общем-то, количество мужчин в союзных кланах, прогнать их всех за одно-два поколения через этот институт не представлялось значимой проблемой.

Научил ведунов хорошо считать на свою голову. Так, вон — уже все прикинули и даже подходили к нему с «прожектами» по освоению бюджетов. Тех самых, которые Рим пообещал, сюда заливать…

— Как страшно жить, — покачал головой Берослав, после чрезвычайно длинной паузы, наверное, минут в пять-шесть.

— Тебе⁈ — неподдельно удивился Вернидуб.

— Да это так… пустая присказка.

— Как обычно… — покачал он головой. — Так, может, все же останешься?

— Понимаешь — сплавать туда нужно.

— Но зачем⁈

— Там, за океаном, лежат обширные земли, на которых живут другие люди, и они возделывают совсем иные растения. Среди них есть очень славные. Настолько, что, заполучив их, мы сможем ОЧЕНЬ сильно улучшить свое положение. И уменьшить зависимость от Рима.

— Мы и так уже лет через пять-десять сами начнем кормить всех своих соседей. Твое многополье оказалось толковым… Уже сейчас видно, насколько оно хорошо.

— А будет лучше. Поверь — пригодится. Как только наши люди перестанут голодать, мы станем плодиться словно дикие зайцы. И лет за сто нас тут станет очень много. ОЧЕНЬ. И их всех нужно будет кормить.

— И те растения с этим справятся?

— Да. Ибо люди там, за океаном, до сих пор железа не ведают. Живут в этом плане скуднее, чем мы еще десять лет назад. Однако намного сытнее. Вот. Понимаешь? Это нужно сделать. Заодно выиграть времени. Хотя бы еще год.

— Ничего он тебе не даст, этот выигрыш.

— А если даст?

— Скажи — захворал.

— Император пришлет своих лекарей, которые сразу вскроют ложь.

— Так, может, и съездить к нему?

— Это будет дорога в один конец. Уж поверь мне. Что будет с вами после этого, понимаешь?

— Тут как поглядеть. Если у нас останется выпуск зеркал, компасов и зрительных труб, то вряд ли что-то изменится.

— Если, — усмехнулся Берослав. — Будь уверен, что следом за мной, отсюда упорхнет и это все. Перекупят и переманят. А дальше эта земля окажется без постоянного притока поддержки из Рима в окружении врагов. Это смерть. Верная смерть. Вряд ли сарматы или германцы вам простят своих поражений.

— Проклятье… — процедил Вернидуб. — Ну что ты за человек? Почему все видишь в таких мрачных цветах?

— Поверь мне — ЭТО еще не мрачные краски…

Император кушал виноград и задумчиво смотрел на небо.

Было тихо.

По-настоящему.

Где-то там вдали шумел город, но он находился достаточно далеко, чтобы не тревожить его своим гамом. Да и слуги дворцовые старательно подражали привидениям, стараясь не привлекать внимания к себе звуком или видом…

— Никак не могу понять, на кого похожи вон те облака… — произнес Марк Аврелий.

— Не могу знать. Я их отсюда не вижу вовсе. Только бесформенные белые пятна. Года не пощадили мои глаза.

— Но они не помешали тебе видеть куда дальше.

— Я пользуюсь помощью тех, кто помоложе. Они смотрят — я думаю, осмысляя увиденное ими.

— И что же ты думаешь о нашем лесном колдуне?

— Я думаю, что он хочет сбежать. Иначе ему нет резона в такой спешке строить большой корабль.

— Но куда?

— Он своему окружению рассказывает какие-то глупости про земли за океаном. Всем известно, что там просто вода…

— Хорошо, спрошу иначе. — перебил его император. — Зачем ему вообще бежать?

— Его тяготит римское гражданство и необходимость служить империи.

— Думаешь?

— Любой варварский вождь с радостью прибежал бы, если бы мы его осыпали такими дарами и пригласили. Он же — нет. Избегает и прямо отказывается. Теперь же, Тит может сорваться и попытаться куда-то сбежать.

— В Парфию?

— Возможно. И Вологез[3] охотно бы его принял. По слухам, которые до меня доходили, он бы и дочь свою за него отдаст, если бы Тит решится перейти под его руку.

— Ты в это не веришь?

— Нет. Мне кажется, что Тит Фурий Урс тяготится кто-либо власти, стоящей над ним.

— Нет… — помотал головой император. — Мне об ином докладывало много разных людей, знавших его лично. Он умеет подчиняться. Здесь что-то иное. Его по какой-то причине тяготит поездка сюда — в Вечный город и служба нам. Словно мы его успели как-то сильно обидеть. Но… где и как? Вся его жизнь на виду. Ее описали от дня рождения уже самым подробным образом. Кроме того поворота гётов и квадов на восход, мы чисты перед ним. Да и там, если бы правитель роксоланов не оказался таким дураком…

— И тем не менее он собирается сбежать.

— Из его отца удалось вытащить еще хоть что-то по сыну?

— Нет. Да и его сестра с матерью тоже ничего нового не сказали. Как это ни странно, но тот торговец ему намного ближе, чем они. Он с ним постоянно вел дела и много общался. Из-за чего этот бывший опцион намного лучше понимает Тита.

— Разве опционы бывают бывшими? — усмехнулся император. — Впрочем, неважно. И что он думает?

— Он думает, что нам нужно от Тита отстать и хотя бы пять-десять лет делать вид, будто его не существует. И что он крайне привязан к своим людям и тем землям, с которой у него вообще какая-то связь. Возможно, где-то там его могила.

— Да, я помню. Он что-то говорил про перерождение кого-то в теле Тита.

— Верховная жрица Исиды разделяет это мнение торговца. И, признаюсь, почти что все местные также думают. Подобное крайне странно, но если допустить правдивость сего предположения, то многое становится ясным. Мы ведь не знаем, какие отношения у Тита были в прошлой жизни с Римом. К тому же сестру он выдал за одну из семей с пуническим прошлым. Да и вообще скорее тяготеет к эллинам, чем к нам.

— Однако он оказал мне огромную помощь. И его советы явно вели к укреплению нашей державы. И не только советы. Он в целом не имеет никакого раздражения. Это хорошо чувствуется. И об этом доносили все, кто с ним общался. Тит не враг нам.

— Не враг, — согласился собеседник. — Но боится. И это необъяснимо. В любом случае он, очевидно, готовится сбежать. И нам не остается ничего, кроме как попытаться его поймать.

— Ты думаешь? А хуже не станет?

— Высока опасность утратить навсегда источник компасов, зрительных труб, зеркал, тех ярких ламп и прочего. Мы ведь не знаем — собирается он возвращаться или нет.

— И как ты собираешься его ловить?

— Не ловить, а перехватывать, — поправил императора собеседник. — Задумка у меня такая…

[1] Корабль Great Eastern при попытке спуска на воду в середине 19 века погнул рельсы и ломал паровые лебедки. Положение спасло поднятие уровня воды, которая его и столкнула в воду.

[2] Если быть точным, то не просто змея, а «зоркого змея», так как древнегреческое слово «δράκων» (drákōn), восходит к глаголу «δέρκομαι» (dérkomai) — «видеть, смотреть остро».

[3] Вологез IV в эти годы правил Парфией.