Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Часть 2 Глава 4

171, червень (июнь), 30

Дни шли своим чередом.

Германцы демонстрировали свое присутствие, и время от времени, выстраиваясь на самом видном месте. А люди Берослава это все подчеркнуто игнорировали, занимаясь своими делами.

Инцидент на броде очень сильно укрепил их веру в князя.

Вон как удалось остановить целую толпу.

Даже не вспотели.

Тут залп.

Там.

И готово.

Берослав же, в отличие от своих подчиненных, не радовался этому затишью. Потому как не понимаю замысла.

Германцы чего-то ждут?

Чего? Здесь, в лагере, припасов было до осени, и они, весьма вероятно, об этом догадываются. Да и как не разглядеть эти склады с амфорами и дровами? А германцы земель не вспахали по весне, и им требовалось идти дальше — разоряя орды сарматов. Поэтому любое промедление действовало им во вред, особенно продолжительное.

Или нет?

Или он чего-то не знал?..

Самым уязвимым местом в текущей диспозиции являлся нижний брод. Тот, что располагался в районе еще не существующего Киева. Потому что стоял «открытый» и сил удерживать еще и его у Берослава не имелось.

Да, связь с сарматами он поддерживал. Вон –возле лагеря постоянно крутилось несколько десятков всадников для связи. Из числа общинников орды Гатаса. Они же вели постоянное наблюдение за тем бродом.

Более того — даже пытались проводить разведку на правом берегу. Но безуспешно. Конница германской знати достаточно оперативно реагировала и сбивали такие вылазки, не позволяя сарматам оценить масштаб сил и их расположение.

Или нет?

Берослав проверить слова сарматов не мог, равно как и доверять им вслепую. Держа в уме тот факт, что еще совсем недавно они являлись поработителями и очень болезненно реагировали на него и его людей. Так что, даже если Гатас с матерью и дружиной сохранял лояльность, то его орда могла чудить…

— Не нравится мне все это… — в бесчисленный раз произнес князь, рассматривая наброски карты ранним утром. Затемно. Что, впрочем, не мешало Берославу проводить совещание в своем шатре, после очередной ложной тревоги.

— Ситуация как ситуация, — пожал плечами Маркус. — Они испугались и медлят. Пытаются нас запугать. На Дунае они часто так делали в бытность мою опционом.

— Как давно мы получали весточку из Оливии?

Маркус нахмурился и скосился на Путяту.

— Прошло не так много времени, — ответил тот, вместо купца.

— Никак нет. Много. Очень много, — медленно произнес князь, рассматривая блокнот с заметками. — Мы договаривались на корабль или хотя бы лодку каждые пять дней. Чтобы на участки от Оливии до нас постоянно ходило туда-сюда несколько таких связных «посудин». Просто потому, что, если Оливия падет — нам отсюда нужно будет очень быстро уходить.

— А если падем мы?

— То я бы не стал рассчитывать на Оливию и ее стены. Ее обложат и возьмут. Город-то относительно небольшой, и укрепления у него устаревшие. Это вообще показатель — если крепость в состоянии взять кочевники, значит, она слабая либо у нее руководство не держало подходящих припасов. А Оливия… ее ведь уже брали кочевники и неоднократно. Так что… — развел князь руками. — Тем более что векселяция численно невелика и значимого сопротивления оказать не сможет.

— Ты слишком плохого мнения о городе, — нахмурился Маркус.

— Ты видел мои укрепления в Берграде?

— Разумеется. Но никто не делает так как ты.

— И кто запрещает так делать?

— Кхм… так ты думаешь, что Оливия не устоит?

— Если к ее стенам подойдет армии остгётов, визигётов и квадов… ей конец. Боюсь, что она будет держаться ровно то время, пока делают лестницы для штурма. Впрочем, даже одна такая армия может справиться.

— Рядом войска Боспорского царства.

— Караулят брод. Да, я знаю. Ты рассказывал. Это должно спасти ситуацию, так как германцы не решатся поворачиваться к ним спиной. А если решаться? Как скоро войско Боспора сумеет перейти через брод и ударить? День? Два? Они вообще решатся?

— Не знаю.

— И я не знаю. Так что мне и нужны были те корабли, чтобы быть в курсе происходящего.

— Так может нам самим корабль отправить? — спросил отец. — Чего ждать?

Медлить не стали.

Так что еще затемно корабль отправился вниз по Днепру.

И если здесь — у верхнего брода германцы просто не успели отреагировать, то там — у нижнего, в районе несуществующего еще Киева, неповоротливое транспортное средство лишь чудом избежало захвата. Утром по туману в последний момент отвернуло возле брода, по которому шла армия.

Первую минуту ничего не происходило.

Вообще.

А потом в корабль полетели стрелы и дротики. Кто-то из германцев, умеющий плавать, даже попытался добраться до корабля, но… тщетно. Все произошло слишком быстро, чтобы командование этих варваров успело отреагировать.

Да и куда ему? Оно ведь где-то уже на левом берегу в голове колонны болталось. И лишь по крикам да нездоровому движению поняло, что к чему… несколько минут спустя. Но было поздно.

Впрочем, посыльный корабль не смог быстро вернуться. Из-за слабого ветра. Гёты успели раньше. Сильно раньше…

— Завтра они все свое войско перетащат на этот берег, — мрачно констатировал Берослав, глядя на германцев, разбивающих лагерь где-то в полукилометре от них.

Все на «мостике» промолчали.

— Потом они начнут обносить нас внешним валом. Чтобы не убежали. Не так ли?

— В битве при Алезии так поступали мы, а не варвары, — заметил Маркус.

— Все течет, все меняется. К тому же ты можешь поручиться, что ими командует варвар?

— Думаю, ты сгущаешь тучи. Германцы нетерпеливы. Они не любят долгих дел. Даже тут, — махнул он на левый берег. — Не представляю, каких усилий им стоило столько дней подряд выходить и строиться.

— Это, третье войско, — указал Берослав на лагерь неприятеля, что разбивали на их берегу. — Разве нет?

— Ну… я не знаю… — несколько растерялся Маркус.

— А что тут знать? Ваши лазутчики сообщили, что германцы формируют три войска: визигётов, остгётов и квадов. Каждое примерно по пять тысяч человек. Там, на правом берегу, очевидно, людей сильно много для одной армии. Явный перебор. Значит, их там две. А это кто? Те, кто должен осаждать Оливию? Сам же видишь — здесь их немало.

Маркус промолчал.

— Взяли ее или нет — неясно. Но это неважно. И если раньше нам нужно было драться против вдесятеро превосходящей нас толпы, то сейчас уже в пятнадцать.

— Около тысячи мы уже ранили или убили, — заметил Маркус.

— Да. Нам всем от этого стало намного легче, — с особым по ядовитости сарказмом в голосе согласился с ним князь.

Все помолчали переглядываясь. Берослав же продолжил:

— Внимательно слушаю ваши предложения.

— Но это же ты верховный ведун Перуна, — заметил Борзята.

— Принято. Кто еще хочет высказаться?..

— Где сейчас Гатас? — спросил Маркус, постаравшись разрядить обстановку сменой темы.

— Только ветер знает, где его черти носят, — пожал плечами Берослав. — Он передавал через гонца, что пытается собрать кулак из старых четырех орд. Мать его созвала людей.

— А он сможет?

— Не думаю. Он присягнул мне как своему расу. А для роксоланов это позор, ведь я не сармат и не скиф. Вообще — лесной житель, что ходит пешком. По их обычаю — не вполне человек.

— И все же он это пытается сделать.

— Ты думаешь? — горько усмехнулся Берослав. — Либо он сам, либо его мать пытается уберечь от этой драки…

— Враги! Враги! — закричал какой-то мужчина с опушки леса.

Все, до кого этот крик долетел, туда обернулись и увидели, что фигурка крикуна словно надломилась и упала.

Несколько мгновений.

И большой колокол Берграда издал свой первый звук — не учебной, а по-настоящему боевой тревоги.

Бом! Бом! Бом!

Раздавалось по округе.

Люди же, услышавшие этот звук, бросали все и бежали в город. Даже ценные металлические предметы. Во всяком случае именно так их заставляли поступать во время учений. Берослав лично их контролировал и отчитывал тех, кто слишком долго возился. И после пары десятков попыток смог добиться удовлетворительной реакции у горожан…

Получилось быстро.

Слишком быстро!

Из-за чего воины, вышедшие на опушку, смогли лицезреть лишь закрывающиеся ворота. Передовой отряд-то видел то, что происходило. Но не сунулся. Слишком уж был малочислен. А эти… они просто не успели…

— Кто это? — тревожно спросила Злата, разглядывая гостей в зрительную трубу из бойницы главное боевой галереи донжона.

— Гёты, — сухо и раздраженно ответила Мила.

— Кто⁈ Откуда они тут?

— По Двине пришли. — мрачно ответил Рудомир.

«Мухомор» и помыслить не мог, что они решатся. Большим отрядом пройти так далеко, да еще по враждебной территории — та еще история. Хотя, конечно, там — в бассейне Балтийского моря — уже ходили устойчивые слухи о баснословных богатствах Берграда.

Преувеличенные.

Сильно.

Критически.

Местами, как говорили, люди верили, будто покои Берослава отделаны золотом. А жители города ходят исключительно в шелках. Свиньям же скармливают едва надкушенные объедки, а то и свежеиспеченные хлеба и жареных оленей.

Сказки.

Но они возникли по какой-то причине.

И «мухомор» не понимал — из-за чего. Ведь тихо-мирно же все было. А тут — раз — и заговорили всюду о богатствах. Так ведь еще и о том, что город проклятый и его жители посвятили свою душу темным силам. Оттого у них и жизнь сладка.

Берослав, когда услышал об этих слухах, предположил, что кто-то запустил в те края болтунов. Специально. И было бы неплохо их отловить. Но особо не переживал, рассчитывая на могущество укреплений и своей дружины. А потом он отправился в поход и «мухомору» стало совсем тревожно. Впрочем, Рудомир до конца надеялся на то, что эти все слухи останутся простой болтовней и их пронесет…

Но нет…

Не пронесло…

— Вон тот, — указала Мила на одного из воинов в богатом доспехе… точнее, просто в доспехе, что само по себе являлось признаком немалого богатства. — Я его знаю.

— Да? — удивилась Злата. — Откуда?

— Встречала, когда гостила у родичей на Припяти. Он с конунгом из племени матери приходил… — произнесла Мила и быстрым шагом направилась вниз.

Выбежала из донжона.

Покинула цитадель.

И довольно скоро достигла землебитной стены, на которую она и поднялась, окруженная городским ополчением.

— Сигимер[1]! Скотина! Как ты посмел сюда явиться с войском! — рявкнула она в жестяной рупор на готском языке.

Адресат ощутимо вздрогнул из-за громкости голоса. Однако быстро взял себя в руки и вышел к стене в окружение нескольких воинов, что держали щиты на изготовку.

— Это ты Хильдика? — крикнул он.

— Не называй меня так!

— Такое имя дал тебе дед!

— Отец назвал меня Милой!

— Как жаль, что ты никогда не была ко мне мила, — хохотнул он.

— Как ты посмел сюда явиться⁈

— Ногами! Представляешь⁈ А до того — на лодке.

— Кто надоумил тебя?

— Я как услышал, что твой зятек собрался в поход, то сразу смекнул — небеса мне благоволят! Всегда хотел навестить тетушку. Говорят, что ты щедрая и ласковая. Отчего ворота закрыла? Отчего гостей не кормишь и не встречаешь?

Мила промолчала.

Было видно — он издевается, а она… она находилась в бешенстве. И могла наговорить всякого-глупого. Поэтому и промолчала.

— Дай мне рупор, — тихо произнесла Дарья, что пришла с ней сюда.

Мать Златы с трудом сделал так, как ее попросили. От переполняющих ее чувство руки слушались очень плохо. Сигимер ведь восторгался зятем при их последнем разговоре. Да и вообще всячески высказывался о том, как бы им сподручнее сообща действовать. Например, совершить набег куда-нибудь.

А тут такое…

— Я сестра Берослава и ведьма Мары. — громко произнесла в рупор Дарья, выучившая язык гётов у Валамира. — Вы все ее знаете, как Нертус, Хальо[2], Морриган или Катубодуа.

Выдержала маленькую паузу, наслаждаясь тем, как лица этих людей напрягаются. И добавила максимально елейным тоном:

— Добро пожаловать.

После чего опустила рупор и ушла со стены, уводя Милу.

А где-то вдали заработали барабаны. Те самые, которыми передавали сообщения, извещая кланы и рода о войске, подошедшем к Берграду. Но та своевременно, с которой они зазвучали, оказалась довольно странной.

Вовремя так.

Символично.

Из-за чего германцы немного побледнели и откатились от стен.

— Ты же сказал, что это будет легкой прогулкой! — раздраженно воскликнул один из вождей, когда они отошли к лесу.

— А что тебе не нравится? Все их воины ушли, — максимально бодрясь, ответил Сигимер.

— Мы все видели на стене вооруженных мужей.

— Их мало. И они не воины. Берослав увел всех, кто мог держать оружие в руках.

— У них высокие стены. Ты видел те, из камня, что у самой воды? Как мы их брать будем?

— Нам их все брать и не надо. — пожал плечами Сигимер. — Повезет — возьмем. Нет — разграбит то, что за этой низкой стеной.

— Разграбим… — покивал другой вождь. — Почему ты не сказал, что его сестра…

— Хватит! — выкрикнул Сигимер. — Что вы раскисли⁈ Она врет! Пугает нас! Что еще бабе остается⁈

— А если нет?

— Разве боги не на нашей стороне? Мы избежали штормов и хворей. Добрались сюда, почти не испытав никаких трудностей. Кто, как не они, вели нас в эти края.

— Неясно лишь для чего, — прогудел третий вождь. — Я с этой девой Хальо связываться не хочу.

— Я сам ее убью! Клянусь! — вскинулся Сигимер. — А теперь за дело! Нам нужно нарубить жердей да навязать лестниц. Сами видите — стены невысокие. Мы легко их одолеем.

Присутствующие нехотя кивнули и разошлись, вернувшись к своим отрядам. Однако настрой у них был хуже некуда.

Это здоровенное земляное укрепление выглядело до крайности неприятно и непонятно. Те странные выступы — они для чего? Да дева Хальо… один факт ее присутствия вгонял их в тоску, так как воины не понимали, чего от нее ждать…

[1] Если быть точным, имя выглядело примерно вот так Sigimērs и означало «знаменитый победой».

[2] Судя по всему, именно из культа богини земли и плодородия Нертус (Nerþuz) возник культ великанши Хель (это имя, вероятно, эвфемизм для обозначения Нертус). При этом ранняя ее форма звучала как Haljō или Halja.