Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Часть 1 Глава 6

171, кветень (апрель), 29

Берослав медленно выехал на коне на небольшой пригорок, с которого открывался вид на пашню. Несколько секунд спустя к нему «подтянулась» свита из четырех всадников, и он восторженно произнес:

— Красота-то какая! — жестом указывая на округу, что раскинулась перед ними.

Эхо отозвалось в этот раз весьма вульгарно.

Или это был какой-то местный житель, ругавшийся с кем-то в стороне? Кто знает? Но анекдотичная ситуация возникла сама собой, подняв немало настроение Берославу.

По одному из полей медленно катились конные сеялки. Вся пять штук, изготовленные и опробованные еще по прошлому году.

Обычная двуколка, с колес которой «снималось» вращение на бронзовый вал делителя сразу на пару десятков ручейков подачи семян. Из деревянного «корыта» в трубочки путепроводов попадали семена. Самотеком. От падения на землю струей их отделяли только «кулачки» этого делителя, отсекающего по одному-два зерна за оборот. Они падали в грядку, сразу за зубцом, ведущим ее нарезку, и мгновение спустя засыпались вторым, идущим чуть сзади и со смещением вбок.

Просто и кондово настолько, насколько можно.

Берославу банально не хватило фантазии сделать как-то более изящно. Но даже так — весьма недурно все работало, очень сильно снижая расход семян, по сравнению с обычным засевом руками. Просто за счет равномерности и заглубления, особенно заглубления, что являлось просто фундаментально важным. Ведь теперь птицы не выклевывали посадочный материал на добрые две трети. А значит, что? Правильно. Урожайность выше. И удельная эффективность поля тоже выше.

— Любуешься? — поинтересовался Гатас, выехавший в этот раз вместе с ним. В его голосе сквозило что-то вроде насмешки, но сокрытой такой, сдавленной.

— Это все плод моих трудов. Отчего не любоваться?

— А я вот не могу смотреть на всю эту возню в земле. Отвращение вызывает.

— Отчего же? Это, — махнул рукой князь, — важный источник богатства.

— Для меня богатство — это кони, коровы, овцы… но никак не пашня.

— Это все от бескультурья. — фыркнул Берослав.

Роксолан нахмурился.

— Когда-то давно… очень давно — многие тысячи лет назад люди бегали по полям и лесам, живя лишь тем, что могли собрать, да поймать или убить. И было их мало. Словно волков или даже меньше. Потому как жили словно звери.

— Я слышал, что и ныне такие бывают. — заметил Добрыня.

— Бывают. Конечно, бывают. Мир развивается неравномерно. Где-то густо, где-то пусто. И ничего с этим не поделать. Так вот. Охота, рыбалка и собирательство тех же грибов да ягод нам достались оттуда — из тьмы веков. Дело доброе, но много людей с этого не прокормить. Поэтому-то люди и придумали производящее хозяйство.

— Что сие? — поинтересовался Гатас.

— Это когда ты не присваиваешь найденное, а делаешь нужное сам. Одновременно возникло кочевое скотоводство где-то на просторах Великой степи и земледелие в районе Плодородного полумесяца.

— А где сие? Название-то какой благодатное — плодородный полумесяц. — спросил Рудомир.

— На юге. По рекам Тигр и Евфрат и рядом с ними. Так вот — люди в степи стали приручать животных и пасти их, живя с молока, творога и порою, по праздникам, с мяса. Другие же рыхлили землю и сеяли, а потом жали.

— И что? — недовольно спросил Гатас, не понимая, куда ведет князь.

— А то, что сеющие очень скоро размножились до великого множества. Стали ставить города, прокладывать дороги, строить корабли и развивать ремесла. Тоже оружие с бронями делать, ткани и многое иное во множестве. А те, что кочевали со своими животными, так и остались малочисленны и бедны.

— Но сильны!

— Гёты и квады совсем недавно показали, что это не так. А еще ранее — я показал. Никакая степная конница не в состоянии пробить крепко сбитую пехоту в добром снаряжении, если только не случайность. Сила степи заключается в бардаке земледельцев, которые промеж себя ругаются. Собери в кулак роды всех сарматов от восхода до заката и выставив единое войско и… как ты думаешь, сумели ли бы они разгромить Римскую империю?

— Не знаю.

— А тут и знать нечего. Нет. Не сумели бы. Вон — Парфия воюет так же, как скифы да сарматы. Ну почти. Конницей, что копейной, что лучной. Имея опору на хозяйство древних народов Плодородного полумесяца, отчего конница их многочисленна и хорошо снаряжена. И что? Ее предел — мелкая возня в Леванте, который она даже отнять у Рима не в состоянии. Конница полезна, но не когда против нее выходит много хорошей пехоты или надобно брать города. Мы ведь тоже когда-то кочевали…

— ВЫ⁈ — удивился Гатас.

— Наши с вами предки около пяти тысяч лет тому назад жили одним племенем и говорили на одном языке. Потом они разошлись. Половина пошла на закат, половина на восход. А так да, кочевали. Но время шло. Мы шли вперед. А вы — нет.

Гатас промолчал.

Ему ужасно не нравилось то, что он слышал.

— Видишь эти поля? — спросил Берослав, махнув в их сторону рукой.

— Вижу, — нахохлившись, ответил двоюродный брат Златы.

— Вот тут их шесть. На первом мы садим горох, на втором — озимую пшеницу, на третьем — репу, на четвертом — чечевицу, на пятом — жито, на шестом — чеснок. В первый год. На следующий — смещаем[1]. И там, где надо, вносим торф, перемешанный с золой. Это такая горючая земля, от которой плодородие полей повышается.

— К чему ты мне это говоришь?

— Вон там, — продолжил Берослав, — еще три таких шестиполья. Там другие культуры растут. Частью. Видишь? Их все можно охватить одним взором. С них мы получаем и пшеницу, и рожь, и овес, и жито, и репу, и свеклу, и морковь, и чеснок, и лук, и иное. Много. Достаточно для того, чтобы две сотни человек могли сытно питаться круглый год. Еще и на скот останется. А из-за многообразия культур мы не так зависимы от погоды. А сколько прокормит степь с такой земли? Одного прокормит?

— Быть может, — после долгого размышления, ответил Гатас. — Если зимой не слишком сильный снег будет. Но одному в степи не выжать.

— Вот-вот. А теперь погляди туда. Видишь покосы на заливных лугах?

— Конечно.

— С них до снега мы два или даже три урожая травы снимаем. Сочной. Складывая ее вон туда. Вон — навесы. Там ямы, в которых трава квасится. Через что всю зиму мы можем кормить лошадей, коров, коз и овец. По округе мы расчистили заимки, где покосы на сено ведем. Два раза в год. Не жадничаем и по осени вносим торф с золой, дабы земля не беднела; и раз в несколько лет оставляем на отдых, выкашивая и не собирая траву. Тут же — в заливных лугах, река сама справляется по весне, когда разливается и покрывает их илом.

— И что? — дергался все Гатас.

— С этих покосов мы можем держать полсотни лошадей и коров, а также сотню коз да овец. В основном, конечно, лошадей и коз. Это все окрест. Вон — все, что видно. А как у вас там в степи?

Гатас промолчал.

— Из реки, что вон течет, тоже поступает еда — через ловлю рыбы да сбор ракушек. Мы ими не брезгуем. По берегам опять же растет рогоз да камыш, корни которых весьма питательны. По опушкам леса — лопух обитает, и мы ему в этом помогает, ибо его корни, хоть он и сорняк, тоже ладная еда. А в лесах мы собираем желуди. Много. И охотимся на зверя али птицу и даже на змей. Не кривись.

— Змеи! Как их можно есть⁈

— Ты, кстати, уже их откушал. — улыбнулся Берослав.

— ЧТО⁈

— Вчера утром помнишь необычное тушеное мясо, что положили в кашу? Вот это они и были, тушенные с чесноком. Ты еще нахваливал их.

Двоюродный брат жены побледнел, а потом даже слегка позеленел. Но сдержал рвотный позыв.

— Они весьма вкусны, — улыбнулся князь. — Мы их ловим, кожу снимаем и выделываем, а мясо едим, в основном тушеным. Ужей стараемся не трогать, так как они зело полезны в хозяйстве и безвредны для людей, а гадюк выбиваем как можем.

Сармат покачал головой и, осуждающе глянув на Берослава, спросил:

— Какой еще отравой вы меня кормили?

— Это — не отрава. Это вкусное и нежное мясо, которое мы добывали специально, чтобы угостить тебя.

— Кошмар… кошмар…

— Но тебе понравилось? Будешь еще?

— Буду… — после излишне затянувшейся паузы, ответил родич.

— Отлично. Кхм. Так вот. Вот эти пашни и покосы, а также промыслы позволяют нам добывать еды подходяще для того, чтобы кормить сытно двести пятьдесят человек, тридцать пять лошадей, двадцать коров, сто коз и овец, а также полсотни гусей и двадцать пять свиней. С гусями мы пока еще возимся — есть возможность увеличить их поголовье до двух, а то и трех сотен.

— Невероятно! — покачал головой Гатас. — И все это с одного пятачка?

— Да. И это не предел. — усмехнулся князь. — Мы сейчас занимаемся селекцией. Это отбор семян и живности для выведения нужных нам качеств. Если так пойдет, то лет через десять-двадцать мы сможем увеличить урожаи в полтора-два раза. Да и с живностью что-нибудь решим. Но на вольном выпасе им не выжить, без нашего подкорма. Гусей, как я говорил, приумножим. А там, — указал он в сторону Оршицы, — мыслю поставить множество прудов для разведения рыбы. Да и тут, видишь? — указал он на странные посадки между полей.

— Там какие-то ростки. Это деревья?

— Да. Молодые дубы. Они дают много желудей, которыми можно откармливать свиней, а, значит, и поголовье их увеличить. А вон там видишь? Вон — у леса.

— Вижу. Что сие?

— Ульи с пчелами. Пять штук пока. Это мед и воск. Сейчас учимся с ними работать. Потом, как освоимся, еще разведем…

Гатас чем дольше слушал, тем больше впадал в прострацию. Осознавая, НАСКОЛЬКО богаче получается оседлое земледелие по сравнению с кочевым скотоводством. И разнообразнее по питанию.

А потом, заботливо подведенный к этим мыслям за ручку, внезапно понял, что там — в степи ведь тоже есть земля. И кочевать совсем необязательно, чтобы жить хорошо. И…

— … только никто не примет это, — угрюмо подвел итог он своим размышлениям.

— А и не надо.

— Почему?

— Сам посуди — воины твои тут, с тобой. Они живут у нас и видят, как у нас славно. Теплые, сухие дома, сытная еда. Вернувшись в степь, они очень крепко задумаются, ведь к хорошему быстро привыкаешь. Из-за чего они в этом вопросе станут твоими союзниками.

— А старейшины и главы родов?

— Кто они против дружины? Особенно победоносной. — усмехнулся Берослав.

— А ну как не согласятся?

— Так в чем беда? Мы потихоньку по реке спустимся и крепостей поставим там малых. А при них — пашни. И кто за теми твердыми будет присматривать, как не ты и твои люди? Ладно, разберемся. В конце концов, это дело будущего.

— Ой и сложно это будет, — покачал головой Гатас.

— Жизнь вообще — сложная штука.

— У нас гости, — произнес Добрыня, указав рукой в сторону реки.

Все обернулись.

По Днепру медленно поднимались ромейские торговые корабли. Небольшие. Наверное, самые мелкие из более-менее ходовых. Тонн по сто — сто пятьдесят грузоподъемностью. Другие просто по-человечески через пороги и броды пройти не могли. И эти-то приходилось упряжками волов тащить местами.

— Первый конвой[2] в этом году, — произнес Берослав, когда понял, кто там нагрянул.

— Дай бог не последний. — с каким-то странными нотками в голосе произнес Добрыня.

— Вот не надо, не надо! Если не верить в победу, то проще пойти и удавиться! — с раздражением буркнул князь. — Лучше скачи в крепость. Пусть готовятся разгружать. И мерки не забудь…

Добрыня кивнул.

И, пришпорив коня, рванул по указанному адресу. Ему было явно не по себе от мыслей про предстоящую кампанию. А может, дело заключалось в том, что близость Гатаса его сильно раздражала. Он и так терпел его с великим трудом…

— Дюжина кораблей! — присвистнул Рудомир. — Лихо они лето открыть решили.

Берослав же достал зрительную трубу из чехла, притороченного к седлу. И несколько минут их вдумчиво рассматривал.

Молча.

Просто пытаясь соотнести осадку, команду и прочую суету. Мало ли римляне решили совершить операцию по захвату и вывозу в империю важного носителя информации? Хотя этого не вскрыть так просто. Разве что продолжительным наблюдением. Так-то ничто не мешало им иметь в трюме кроме воинов еще и балласт, дабы не выдавать себя. Другой вопрос — дотумкают они до этого или нет. Все же для Рима такого рода операции были совершенно нетипичны…

Никто из соратников на эту тему не нервничал, а он не спешил их смущать своими мыслями. Однако с тех самых пор, как в нем поселилась эта тревога, первым к кораблям князь не выходил. Пока уже разгрузка не началась. А они не тянули и почти сразу пускали работников, чтобы они товары из кораблей вытаскивали на берег.

Дело-то было небыстрое.

Потом измерение.

И лишь затем — торг.

С мерками все оказалось смешно и грустно.

Весной 169 года, когда пришел первый весенний караван, остро встал вопрос о мерах. Просто, чтобы не вести дела «на глазок».

Маркус после достаточно долгой беседы сумел обрисовать ситуацию в Риме по этому вопросу. Вызвав удивившую его безмерно реакцию:

— Бардак! Как вы живете?

Он даже как-то не нашел, что на это ответить.

Берослав же, посидев и подумав, решил взять в римской системе мер подходящие для него ориентиры. И на их базе «нарисовать» привычную ему СИ. Ну, хотя бы в некотором приближении.

Как он поступил?

Сорок римских дюймов, которые они называли унцией или «большой палец», составляли примерно метр. Ну, почти[3]. Поэтому он в «стопу» поместил не дюжину, а десяток таких дюймов, а из четырех «стоп» составил «метр».

Ну а что?

Взял греческое слово μέτρον, имевшее значение «мера», и чуток довел до ума — адаптировав под местные, праславянские фонетические нормы.

Так вот — сделал метр, ввел и от него начал плясать. Выведя все остальные, привычные ему единицы измерения. Правда, порой называя их странными словами. Но это было, в общем-то, неважно.

После чего сделал сводную таблицу с развернутым пояснением — что к чему и как считать. Добавил к ней таблицы для перевода из новых мер в старые и наоборот. Включая всякого рода греческие, египетские и прочие. Напечатал такие брошюрки и наделал эталонов. Насколько сил и точности хватило.

Ну и по осени вручил все это богатство Маркусу, поставив того в ступор. Он просто не понимал, зачем все это и для чего. Так-то ему было неважно, как именно мерить, поэтому он лишь пожал плечами, и уже в 170 году он завозил товары, заранее оцененные под новые мерки Берослава.

Оно бы дальше и не пошло, оставшись локальным курьезом. Однако, в начале 170 года Берослав передал купцу для реализации три сотни печатных книг на латинском языке. Кратких таких, лаконичных брошюр, в которых описывал десятичную позиционную систему счисления, новые цифры и методы записи чисел, а также математических действий. С массой примеров.

Ну и систему мер.

В пользу своих выдумок он выводил возможность любому, имея эталон римского дюйма, вывести все. Причем точно. И на любом удалении от Рима. Что позволяло уменьшить путаницу. А также высокое удобство проведения расчетов, как научных, так и хозяйственных. С многочисленными примерами…

Берослав вообще активно увлекался книгопечатанием… да и просто — печатью. Ограничиваясь, в сущности, только объемом производства бумаги, который был пока весьма и весьма скромным.

Накопил мало-мало? Выпустил какой-нибудь тираж в сто-двести экземпляров. Потом снова копит. В основном для местных нужд, но и для экспансии в римскую культурную среду он порой что-то делал.

А еще он печатал деньги.

Бумажные.

С помощью резного металлического клише, сделанного рабом-ювелиром под его чутким приглядом. Точнее, тремя клише — каждое под свой цвет краски. Пересылая полученные изделия с оказией в Египет.

По чуть-чуть.

Вводя в оборот без лишнего фанатизма. Что, кстати, оплачивалось отдельно…

— Может, уже пора подехать? — спросил Рудомир, когда на римские корабли вошли во множестве мужчины Берграда и стали выносить товары.

— Пора, — кивнул князь.

— Не понимаю, чего ты медлишь каждый раз.

— А и не надо, не пригодится.

Рудомир фыркнул.

Такие ответы его всегда задевали. Однако приходилось принимать их. Если Берослав не хотел что-то говорить, то это почти что невозможно было перебить. Один раз он попробовал. Попытался, натурально прилипнув, как банный лист. Да вот беда — полученный ответ понравился ему еще меньше, чем такая отмашка. С тех пор он в «бочку и не лез», принимая как должно ситуации, в которых Берослав не желал отвечать. Злился. Порой даже ярился. Но держал себя в руках…

[1] Здесь Берослав решил чередовать злаки, овощи и бобовые, используя последние в качестве инструмента насыщения почвы азотом. Цикл из 6 культур же был использован из-за увеличения паузы между засевом одного и того же участка повторной культурой, что должно было уменьшить влияние заболеваний и вредителей.

[2] Берослав ввел в обиход много слов из далекого будущего. Конвой как обозначение организованной группы кораблей или повозок не стал исключением.

[3] Римский дюйм 2,46 см. Сорок таких дюймов 98,4 см.