Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Часть 1 Глава 9

171, травень (май), 29

Двое играли на банджо.

Что-то очень незатейливое и веселенькое.

Эти бывшие рабы-музыканты уже год осваивали сию «бренчалку». Как могли. Но после лиры привыкание к новому инструменту шло непросто. Тем более что и репертуара не имелось под него.

Берослав пытался им что-то напеть по памяти, а они сыграть. Память его в этом плане подводила. Регулярно. Как и навыки пения, из-за чего дела шли медленно. Но шли. Так что сейчас этот дуэт исполнял что-то отдаленно похожее на «О, Сюзанна». Князь где-то слышал этот мотивчик в прошлой жизни, видимо, в фильме, вот он и отпечатался в памяти по какой-то неведомой причине…

— Славно у них выходит, — хлопнув Берослава по плечу, произнес Борята. — О как! Слушаю их и прямо легкость да веселие просыпается.

— А не ты ли ворчал, когда мы с этим возиться начинали?

— Был неправ. — расплылся в улыбке боярин. — Экое диво! У нас ведь с… как ее?

— Музыкой?

— Да, с музыкой все было скудно. На дуде дудели, да иное что. Но все без огонька и не для потехи.

— А зря.

— Теперь вижу, что зря. Да ты и нас пойми — по-старому ведь иначе все было. Сложно нам.

— Ты про ополченцев?

— И про них тоже… — тяжело вздохнул Борята. — Переживают бояре и не токмо они. Сказывал ты нам. Много раз сказывал. Все уши прожужжал. А мы отмахивались, мыслили — пустое.

Князь промолчал и уставился на музыкантов и их банджо. То есть, по сути, небольшие барабаны с ручкой да струнами. Слушать Боряту он не хотел, так как тот затеял очередной бесполезный разговор. Берослав сам тему с того дня старался не поднимать. Просто работал, пытаясь компенсировать пробелы. Знал, что на вопросы «Что делать?» и «Кто виноват?» одновременно ответить невозможно.

Просто никак.

Из-за чего виновных он накажет потом. Может быть. А сейчас нужно пытаться каждый час, каждую минуту использовать с пользой, дабы лучше подготовиться к предстоящей кампании.

Дротики ковали ученики, они же отливали чугунные и обжигали керамические пули для пращи. Много. Вот прям реально очень много и единого образца.

Женщины Берграда перешивали ополченцам и дружинникам неправильно сделанную одежду и всякое иное снаряжение. И даже обувь. Обувь!

Вместо деревянных ботинок перешли в вариант римских кальцей, которые шила небольшая мастерская из пяти работников. Этакие ботинки с высоким голенищем на шнуровке и толстой, многослойной подошвой, подбитой кучей гвоздей с выступающими шляпками. Из-за чего и ногу они держали хорошо, и сцепление с землей получалось славное.

В них оказалось сильно лучше в походе.

Вот прям кардинально.

Кломпы же оставались бытовой обувью, в том числе для межсезонья и зимы. Но… Решить-то решили. И все согласились. Только изготовление кальцей на местах саботировали. Хотя Берослав специально «выписал» у римлян рабов, умеющих их ладно шить. И даже выделил каждому клану по одному такому мастеру. А они вот так поступили…

Глупо вышло.

Смешно.

Обидно.

Хотелось палку об спину бояр да местных ведунов обломать, да не одну…

Ну и доспехи.

Стеганный гамбезон также оказался не у всех. А даже где числился, не всегда имел адекватный вид. Грубо говоря, его делали с пересказа и не всегда толкового. Из-за чего много ополченцев выглядело словно бомжи какие-то или хипстеры. И не только на вид. Защитные качества и удобства использования такого рода стеганок, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Вот их и перешивали.

Параллельно князь пытался решить вопрос с доспехами нормальными. Все же тряпка — это тряпка.

Как-то так получилось, что, закрыв свои базовые потребности в кольчугах, Берослав не терзал римлян, позволяя им поставить нужный объем броней роксоланам. Оказалось — зря. И те все потеряли, и у него в запасах было негусто.

Вот он и кумекал.

Да только ничего в голову не приходило. Слишком уж мало времени оставалось. И если с корпусной броней что-то в теории можно было изобразить, то со шлемами…

Винить в этом было некого — Берослав не рассчитывал на то, что рас роксоланов так глупо подставится. А с опорой на полторы тысячи ладных всадников сильно рваться и не потребовалось бы. Пожалуй, что и ополчение не пришлось бы собирать. Сейчас же… вероятность вступления этих ополченцев в ближний бой взлетели до небес.

И что делать?

Разве что щиты.

Если плоские, то они их можно было выклеить намного быстрее выпуклых. Тем более что в «земляном городе», как он называл территорию, прикрытую землебитной стеной, уже имелась батарея из двух десятков щитовых прессов. После тяжелой весны 168 года щиты едва выдержали, оказавших крайне изуродованы и избиты. А потому внезапно потребовалось быстро и много их изготавливать. Вот и развернулись на вырост, так сказать.

В остальном же…

Берослав мог уповать только на Рим и на то, что тот сумеет найти в самые сжатые сроки четыре сотни броней. Хотя бы кольчуг и шлемов. Хотя бы…

Сам же он и его люди изготавливали метательные снаряды, сиречь боеприпасы. Потому как к этому он и готовился, в общем-то, пусть и не в таком масштабе.

Этим ныне и занимался, вместе со своими людьми.

Широко и богато.

Даже всякие специальные пакости «лепили», вроде махоньких полых керамических скорлупок для пращей с наполнением их смесью толченой горчицы с перцем. Дабы, раскалываясь при ударе, они давали облачко едкой для глаз и легких пыли.

Эти специи мало-мало уже завозили. Для еды. Так как Берослав устал уже от пресной пищи, поэтому и закупал как перец из Индии, так и горчицу, которую широко выращивали в бассейне Средиземного моря[1]. Вот сейчас эти невеликие запасы мололи, перемешивали, и старались изготовить импровизацию на тему химического оружия.

Против толпы — самое то.

Раз-раз и натиск сорвался, так как дышать темно и воздуха не видно. Местные же воспримут как колдовство — не иначе.

В дополнение к ним делались и снаряды побольше, которые глазировали и заполняли древесным спиртом. Да, не напалм. Но на безрыбье и такое сойдет…

— А может, ну его? — сменил зудящего Боряту «мухомор».

— Ты о чем?

— Ты же сам сказал, сколь много германцев придет. Тысячи и тысячи. А ну как они нас сомнут?

— И что?

— Может быть, ополченцев не мучить? А дружинникам отправиться на катамаранах в набеги? И все лето терзать супостата? А потом еще и еще, не давая им продыха.

Князь промолчал.

— Да ты сам подумай. Вот налетели дружинники на стоянку гётов али квадов. Закидали их дротиками да пилумами. Или даже нахрапом навалились, перебив всех. И сразу же ушли. Почти четыре сотни ратников в кованом железе. Кто против них устоит?

— И много ты так думаешь навоевать?

— Сам же говорил, что так можно.

— Со слов Гатаса и Валамира у гётов и квадов вся знать и их дружины ныне конные. Лошадей-то они много захватили. А после разгрома роксоланов — они еще и кованые все. Совокупно их около двух, ну… до трех тысяч.

— И что? Они ведь размазаны тонким слоем по большому простору.

— Валамир другого мнения.

— Он может врать.

— Ты сам видел его раны. Гёты слишком простой народ, чтобы устроить столь коварную и сложную хитрость. Да и сам Валамир. Его трясет от ненависти. Он жил с нами больше двух лет. Скажи, разве он раньше притворялся в таких вещах.

— Нет, — нехотя ответил Рудомир. — Валамир вообще едва ли способен к притворству.

— Поэтому я доверяю словам. А они безрадостные. Я рассчитывал на то, что все германцы, вторгшиеся в земли языгов, окажутся разобщены. Но покамест они держатся вокруг трех великих конунгов. Это значит, что в руках каждого порядка тысячи кованых всадников.

— У них нет таких славных катамаранов.

— Нету, верно. — охотно с ним согласился Берослав. — Только реки редко текут прямо. Довольно часто они петляют. Из-за чего всадники могут нагнать плывущих по реке. По узкой реке же… это очень опасно. Там ведь и стрела перелетит, и копье. Да и, пожалуй, если всадники ринутся в воду — не утонут.

Рудомир промолчал.

— Понял?

— Как тут не понять? — хмуро ответил он.

— Если наносить разрозненные удары, то тут, то там — уйти вполне можно. Но эти проказы их не остановят, скорее разозлят.

— И ослабят.

— Едва ли, потому как продлится это недолго. Будь уверен — по весне ближайшей они всей толпой к нам и пойдут. А роксоланы заключат с ними союз.

— Это еще почему?

— Если я правильно понял слова Валамира, германцы считают врагом меня, а не их. Будто бы это именно я языгов накрутил, а потом роксоланов. Так что… — развел руками князь. — Признаться, я вообще не удивлюсь, если Гатас переметнется на их сторону.

— У него от их руки погиб отец.

— Он еще слишком юн умом, и мать легко сможет настроить его нужным образом.

— А как же клятва?

— Достаточно будет тем, кто ее дал, не выходить в поход. После моей смерти она утратит свою силу. Да — скользко, но возможно.

— А может нам вообще не спешить? — спросил из-за спины Вернидуб, который внимательно слушал их разговор.

— Чтобы что?

— Вон какая у тебя броня ладная. Если ратников в нее одеть, крепость их сильно возрастет. И в обороне мы сможем принять германца в наших лесах.

Князь задумался.

Прокатный стан, который он по прошлому году запустил, использовался для изготовления прутков. Из которых делали всевозможный крепеж, сиречь метизы: от гвоздей и заклепок до скоб. Нужда в них из-за бурной стройки была невероятная. Ну и наконечники, конечно, так изготавливать получалось сильно легче.

Когда же Берослав узнал о предстоящей кампании — крепко напрягся. И сделал себе что-то отдаленно похожее на персидский тип зерцального доспеха — чахар-айина. Ну того, из будущего. Так-то здесь его еще даже в проекте не имелось.

Передняя деталь — считай прямоугольная доска, что шла от пояса до шеи. Со спины такая же. А по бокам стояли маленькие ставки покороче, чтобы руки могли свободно двигаться. Ну и сверху два широких плечевых ремня — так-то из толстой кожи, но покрытые плитками крупной чешуи.

Так вот — все эти пластины не выковывались монолитом.

Нет.

Берослав прокатывал на своем стане полосы. И склепывал их, укладывая с небольшим нахлестом.

Поначалу он, конечно, попытался выковывать эти «доски» целиком. Молот-то водяной уже имелся. Но это оказалось не так-то просто. Ему ведь требовалось сделать тонкий лист, как можно более равномерный. Вот он и рвал заготовки одну за другой, пока не психанул и вот так не попробовал. Конечно, цельный кусок стали намного лучше. Но и так — получалось отлично. Проверка показала — пилум не пробивал такую «доску», равно как и сарматское копье. Поэтому князь и решил делать пока такие наборные элементы.

На прокатном стане получая полосы. Потом на малом молоте пробивая в них отверстия на простенькой оснастке. Далее нормализуя долгим отжигом, насыщая углеродом в угольной пыли, закаляя и собирая на заклепках. Совокупно на все четыре детали сил и времени уходило куда как меньше, чем выковывать всего лишь одну переднюю «доску» целиком.

Князь эту технологию опробовал.

Оценил.

Посчитал, что к чему.

И ему понравилось. Да только сразу в дело не пустил. Решил изготовить, опираясь на эту технологию, эрзац полных лат. С защитой и корпуса, и рук, и ног. Дабы можно было снять большую часть кольчужного прикрытия, облегчая и усиливая защиту. И только потом уже внедрять эту все массово — одевая так каждого дружинника…

— Что молчишь? — спросил Вернидуб, нарушая эту задумчивость князя. — Представь, что все наши дружинники будут в таких добрых бронях. Пробить их германцу станет очень сложно. Разве нет?

— У германца много легких войск. Мы вряд ли сможем их все сдержать. Они прорвутся по рекам и попросту вырежут наших людей в поселениях. Защищенные дома ведь далеки от готовности. — медленно и тихо произнес Берослав. — Понимаешь?

— Разве германцы не решатся на большой бой? Разве станут нас избегать?

— Если увидят, насколько крепко мы защищены, то постараются заманить в засаду или поймать «со спущенными портками». Когда же окажется, что не взять нас хитростью, перейдут к набегам. Они и ромеев так терзают. Нападают или из засады и большим числом, стараясь избегать больших битв.

— Значит их набеги могут увенчаться удачей, а наши нет. — буркнул Рудомир. — Как так?

— Их много. Сильно больше нас. И мы всюду не успеем. Кроме того, они могут себе позволить нести потери в силу своей многочисленности. А мы — нет.

— Проклятье… — процедил «мухомор».

— Согласен. — кивнул Берослав. — Оно самое.

Вернидуб же промолчал, оглаживая бороду. Ему нечего было сказать, а нагнетать не хотелось. И так все ходили нервные…

[1] Из Индии везли Piper longum (перец длинный), описываемый как «сильно горячий, но благородный», piper nigrum (перец черный): «резкий, но привычный», а также довольно редко Piper retrofractum, попадавший в Индию с Явы, который характеризовали в римской кухне как «огненный, как угли». Берослав закупил черного перца по 5 денариев за либру (327 грамм). Горчица обходилась ему в 1 денарий за либру.