Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Часть 2 Глава 8

171, липень (июль), 6

Журчало.

Тихо так, умиротворяюще.

Берослав шел на этот звук в полудреме, чуть покачиваясь. Близился рассвет. Это было время самого крепкого сна — самая ласковая часть ночи. А его приспичило по маленькому, не дотерпел до рассвета.

И вон — видимо, не его одного.

Подошел он к полевому сортиру и только сейчас разобрал Маркуса.

— Скрестим струи на брудершафт? — ляпнул он, припомнив правильный перевод Властелина колец.

Маркус повернулся на звук, не прекращая журчать. И взгляд такой характерный… князь был практически уверен, что он ему чуть не ляпнул в ответ знаменитую фразу про Каштанку, книги и покусать за задницу. Но, спохватившись, отвернул обратно, кинув через плечо что-то неразборчивое про доброе утро и ходят тут всякие.

Пару минуту спустя они оба стояли на свежем воздухе и наслаждались видами ночи за пределами лагеря. Ну, то есть, темнотой, едва украшенной какими-то неразборчивыми разводами и силуэтами.

— Чего спать не идешь?

— Ты на каком языке мне там чего-то сказал?

— А, — отмахнулся князь. — Неважно. Еще склянку-другую поспать. Потом утреннее построение. Идешь?

— А где костры?

— Что?

— Ну… германский лагерь с вечера разводит костры. И они тлеют до утра. На них же они с рассветом разогревают вечернюю еду.

Берослав подобрался.

А ведь и верно: ни одного костра.

Сон как рукой сняло.

Князь быстрым шагом подошел к ближайшему часовому. Начал расспрашивать. И оказалось, что эти костры начали гаснуть еще до его смены. Сначала дальние, а потом и те, что ближе. Один за другим.

— И давно погасли последние?

— Да считай только-только.

— Лагерь к бою! — рявкнул Берослав.

— Что⁈ — не понял часовой.

Но князь уже бежал к «мостику», рядом с которым должен был в палатке спать горнист. Его-то буквально за шкирку он и выволок наружу, заставив играть «боевую тревогу».

И завертелось.

Людям очень хотелось спать, но они все равно отреагировал как надо. Пусть и громко ругаясь.

— Что случилось? — продирая глаза спросил Борята, пробегая мимо.

— Ночное нападение. — буркнул князь, а потом рявкнул. — Пращники! Зажигательные пали да метай. Каждый по одному горшку на максимальную давность. По готовности.

Подчинились.

Вяло и как-то вязко, но подчинились.

И уже секунд двадцать спустя горшки с древесным спиртом полетели на все три стороны от лагеря. Где-то шагов на пятьдесят, а где-то и на все сто. В разнобой. Слишком тяжелые. И разность силы пращников сказывалась очень ярко.

А следом и ночь вспыхивала островками пламени, слабо освещающего округу — метанол же, от него света не дождешься. В зону горения попадала и трава, что добавляло яркости освещения. Впрочем, и без нее почти сразу проступили силуэты германцев, идущих в атаку.

Они ведь строились уже, когда Берослав скомандовал тревогу. Поэтому конунги решили действовать без малейшего промедления и отправили их в натиск. Просто шагом, чтобы не задохнулись на такой дистанции.

Вот их и разглядели защитники.

И резко оживились.

Секунд через пять-десять стали раздаваться крики о готовности. И к тому моменту, как германцы навалились, весь личный состав уже занял отведенные ему боевые позиции.

Вот пострелять не успели.

Да.

Лишь на последних шагах метатели дротиков успели дать залп. В щиты, в основном. Ну и тяжелая пехота отработала пилумами разок. Впрочем, натиск это остановить уже не смогло…

Германцы лезли через внешний ров слишком мощно и решительно по всей протяженности. Из-за чего сил их сдерживать не хватало. Поэтому «пробки» стали откатываться вдоль прохода, сокращая площадь боевого контакта.

Минута.

И ширина защищаемой первой линии уменьшилась втрое. А плотность тяжелой пехоты там оказалась такой — что натурально плечом к плечу все стояли.

С внутренней стены же включились сирийские лучники при поддержке ополченцев. У первых железные доспехи имелись. И они могли держать удар. А у вторых поголовно были гамбезоны. Полноценной защиты они не давали, но всяко лучше балеарских пращников, что «рассекали» в легком тряпье.

Этих, кстати, Берослав загнал на «мостик», сколько смог. Чтобы они оттуда работали. Остальные стреляли по германцам, пытающимся пробраться через рогатки у реки. На таких дистанциях что в голову, что в ногу пуля от этих ребят не сулила ничего хорошего. А били они на удивление точно из-за чрезвычайно высокого личного навыка…

— Мясорубка… — тихо произнес князь, наблюдавший за происходящим. — Хотя нет. Мясо тут не рубят, его колют. Вон — как иголкой тыкают. Раз-раз-раз…

Маркус промолчал, как и остальные.

А что тут скажешь?

Берослав, наверное, единственный во всем лагере, который старался бодриться. Остальные просто и незамысловато боялись в самом банальном формате. Действуя скорее на автомате из-за продолжительных тренировок…

Тяжелая пехота никого особо и не била.

Ее зажали и вдумчиво охаживали. Поэтому они старались держаться и ничего не пропускать. В них ведь и метательные «предметы» всякие летели, включая топоры и сулицы. У многих уже и копья оказались обронены, да и не воспользоваться ими в такой давке. Так что они достали свои здоровенные саксы и пыряли ими в щели по подставившимся и излишне навалившимся.

Основной урон наносили стрелки… копьями.

Встали эти ребята крайне неприятным образом для нападающих. Щиты формировали сплошную стену, в общем-то, непробиваемую для германцев. Нижний край их при этом отводился за кромку вала и находился с внешней его стороны. Вал прикрывал бойцам торс и ноги. Они же сами могли бить копьями сверху вниз по ногам противников — из-под щита. Прямо широким лезвием туда тыкая и выдергивая обратно, пытаясь если не пронзить, то подрезать нижние конечности.

Десять — двенадцать минут и по проходу между валами пройти уже стало решительно невозможно. Из-за павших и раненных, что лежали там уже в два-три, а местами и четыре слоя. Темнота же, точнее, сумерки утренние. Особенно не разобрать. Вот и лезли.

— Огонь! — рявкнул Берослав. — Пращники! Огонь за спины! И в ров! По три броска!

И горшки с древесным спиртом полетели в противника. Разбивались. Вспыхивали, а вся округа огласилась истошными криками заживо сгорающих людей. Что и стало последней каплей натиска…

— Отходят, — облегченно произнес Маркус, наконец-то… — Я уж и не верил.

— Бегут, — усмехнулся Берослав.

— После таких потерь они не останутся. Уйдут.

— Уйдут? — усмехнулся князь и протянул торговцу зрительную трубу. — Как там говорилось? Ждите меня с первым лучом солнца, я приду на пятый день, с востока… — процитировал Берослав Гендальфа. — Конечно, немного невпопад с количеством дней, но в целом совпадает.

— Что? — уставился на него Маркус в очередной раз квадратными глазами.

— Вот туда погляди. Видишь?

— Сарматы… Это ведь наши сарматы…

— Именно. — оскалился Берослав. — Быть может, они нас и предали бы, если бы спасались бегством мы. Но сейчас это им не выгодно. У проигрывающих нет союзников.

— Их что-то много пришло.

— Судя по всему, мама Гатаса все же сумела договориться. Только вот с кем? Видишь? Там много всадников с бронями.

— Да… — помедлив произнес Маркус. — Роксоланы же утратили свои дружины зимой. Неужели так быстро их восстановили?

— Или это не они. Кого они могли привлечь в качестве союзников?

— Возле Оливии и в Тавриде жили скифы, но они иначе воюют. С луком и мечом. А это явные сарматы. Вон — большие копья хорошо видны.

— Тогда или аланы, или сираки, больше некого…

Германцы тоже заметили появление гостей. Тем более что сарматы и не скрывались. Они широким фронтом приближались с востока, пользуясь тем, что лучи восходящего солнца слепили их противников. Красиво так пробиваясь мимо фигур всадников. Отчего было непонятно: сколько именно там конницы.

Конунги и члены их дружин стали сгоняться в единую кучу. Под крики самого разного содержания. Выглядело крайне эффектно. Словно псы-пастухи сгоняли овец в отару.

Минута.

Вторая.

Пятая.

Сарматы уже подошли достаточно близко, но германцев поймать «со спущенными штанами» им не удалось. Они собрались в единую плотную толпу, ощетинившись копьями и прикрывшись щитами. Да и степняков оказалось не так чтобы и много — пять-шесть сотен, не больше. Из них сотни полторы явно таврические и причерноморские скифы, которые явно не могли участвовать в натиске.

Кроме того, германская знать с дружинами, хоть ее и потрепало, но все одно имела порядка семисот всадников в железе. Да, сойдясь с сарматами в поле один на один, у конных германцев не было бы шансов. Но тут-то совсем другая ситуация… поэтому сарматы прекратили атаку и отвернули в сторону.

Впрочем, уходить не спешили…

— Сигнальщик. Флажками передать Гатасу команду: заходить с нижнего течения. Атакуем вместе с двух сторон.

— Что⁈ — удивился Маркус, как и остальные, услышавшие эти слова.

— Передавай, — с нажимом повторил приказ князь.

После чего он повернулся к простым людям, взял рупор и:

— Други! — гаркнул он, привлекая внимание. — Мы вновь сумели нанести тяжелое поражение великому врагу! Все вокруг залито его кровью! Но победа добывается только в атаке! Настоящая победа! Такая, чтобы никто и вякнуть не посмел или усомнится!

Он сделал паузу, наблюдая за реакцией людей.

Они были уставшие и психологически как-то опустошены. Внезапный подъем под утро и драка подействовали на них очень специфически… зомбически. Поэтому понять, как отзывались слова в их душе, не имело никакой возможности — внешне они казались абсолютно равнодушными. Впрочем, отступать было поздно, и князь продолжил:

— Сейчас мы выйдем из лагеря! И сомнем германцев решительным натиском! Вы сами видите — боги на нашей стороне! Они не только позволили нам устоять, когда против каждого из нас было больше дюжины врагов. А теперь они прислали нам подкрепление. Там, — махнул он рукой, — сарматы. Несколько сотен конных воинов. Но это — НАША победа! Решительная! И негоже ее никому отдавать!

Князь снова сделал паузу, в этот раз очень небольшую.

— Но я вас не заставляю и ничего не приказываю. Понимаю. Страшно выйти к врагу, чтобы биться с ним лицом к лицу в поле. И если вы испугались и усомнились в том, что Перун любит нас, то мы остаемся в лагере и пускай нашу победу забирают сарматы…

Сказал он и гул прошел по толпе.

Сначала робкий, а потом все нарастающий, превращающийся в нарастающий крик. Вон — усталость и отрешенность с них словно порывом ветра сдуло. Никто не хотел отдавать свою победу сарматам. Пусть даже и мнимую.

— Тогда выступаем! — выждав момент наибольшего эмоционального подъема, рявкнул Берослав и махнул рукой. — Берите все, что надобно, и выходите строиться! Там — за рвом!

— А что делать наемникам? — спросил Маркус.

— Если наемники не боятся, то пусть разделят с нами радость победы, — ответил князь в рупор на латыни…

Германские конунги тем временем пытались хоть как-то привести в чувство своих людей. Подавленных и испуганных страшными потерями. Они кричали о том, что «проклятый колдун» трус и может прятаться только за валами. Что сарматов они уже били, и они тоже трусы — вон — отвернули ведь. Ведь все видели, как они так поступили.

И тут…

— Глядите! — крикнул кто-то.

— Где⁈

— Что⁈

— Берослав! На его лагерь глядите!

И все, кто мог уставились в ту сторону, наблюдая как из прохода выбегают люди по колено в крови. Ибо прошли по тому месиву из тел между валами.

Вон их вождь что-то начал отрывисто кричать, встав и отставив от себя в сторону правую руку. А бойцы спешно подбегали и строились под нее.

Быстро.

Удивительно быстро.

И ровно как.

Словно какая-то невидимая сила сама подправляла их. Хотя, если приглядеться, этой силой выступали помощники того командира. В первой линии разместилась тяжелая пехота в железе с большими щитами и копьями. За ними же также строились ребята попроще — ополченцы, но также — неизменно с большими щитами и копьями.

Не прошло и трех минут, как все войско Берослава вышло и построилось. За исключением сирийских лучников и балеарских пращников, которые просто вывали и встали бесформенной толпой за основной массой войск.

А рядом с князем развевалось большое красное знамя со вставшим на дыбы медведем, вооруженным мечом и щитом.

Несколько мгновений.

И зазвучала какая-то музыка.

Сначала проигрыши флейты, едва доносившиеся до германцев. Потом подключились барабаны. И с первым их ударом все это войско двинулось вперед. Хорошим таким ровным, мерным шагом. Не как принято у римлян — коротким приставным, а нормальным. Вон — ногу вперед выносили. Из-за чего получалось идти намного скорее.

При этом строй не рвался.

Разве что чуть-чуть шел волнами, но не сильно.

Берослав вышел немного вперед и что-то покрикивал им…

В глазах гётов и квадов это выглядело… сюрреалистично, что ли. Они сталкивались уже римлянами. С их лучшими легионами, которые шли за императором. И они ничего подобного ранее не видели. Они и подумать-то не могли, что люди ТАК могут.

— Держать строй! — наконец донесся до них разборчивый крик Берослава.

Рядом с ним, «упакованный» как легионный опцион, каковым он былую службу и закончил, шел Маркус. Он, собственно, все это сидение в своем старом снаряжении и провел.

Верховный конунг визигётов вдруг словно спохватился и стал крутить головой в поисках сарматов. Но их уже на старом месте не наблюдалось. Они успели уже зайти по дуге к реке и начать атаку, стремясь с Берославом ударить как молот и наковальня.

— Проклятье! — рявкнул этот конунг и направил своего коня в сторону брода. — За мной! Уходим! Уходим! Черный колдун! Спасайся кто может! — кричал он, пробиваясь вперед.

Несколько секунд его бегство проходило в гордом одиночестве. Но потом, словно что-то хрупнуло. Вся эта толпа германцев вздрогнула, пошла волной и ринулась наперегонки к реке.

Слишком нереальным выглядел этот строй.

Мало ведь.

Мало.

Это и невооруженным глазом было видно. Да только вышли и нагло идут. И так, словно сами высшие силы направляют их. Ну и сарматы. Они развернулись и разгонялись для их знаменитого копейного удара. Крайне опасного. Особенно страшно выглядели вон те — с большими щитами…

Никто, впрочем, до драки дело не довел.

Слишком много было еще германцев, и вступать с ними в «собачью свалку» на переправе или сразу после нее означало понести страшные потери. Или даже проиграть.

Люди Берослава и так слегка дрожали, от психологического напряжения. Многие из них с трудом сдержались, чтобы не «навалить» в штаны, наступая на ТАКУЮ толпу. Да и идущие за Гатасом не сильно рвались героически погибнуть…

— Победа! — рявкнул Берослав, когда его войско складно, просто образцово перестроилось, развернувшись направо и встав лицом к броду. В то время как балеарские пращники и сирийские лучники высыпали с флангов и на пределе своей скорострельности накидывали по отступающим. — Ура!

— Ура-а-а-а-а-а! — протяжно заорала тысяча глоток.

И несколько мгновений спустя к ним присоединились и сарматы, которым этот клич пришелся по вкусу…