Глава 3.

Глава 3

Утро третьего дня в новом времени началось с того, что Шура объявила войну.

Не эпохе — эпоха была слишком большая и явно не собиралась сдаваться на третий день знакомства. Войну она объявила рюхам.

Она стояла посреди комнаты, держа в руках то, что называлось «приличной одеждой для девицы», и смотрела на это так, будто перед ней был не предмет гардероба, а личное оскорбление.

— Наташ, — сказала она очень спокойно, а это у Шуры всегда было признаком надвигающегося шторма, — объясни мне. Вот это… — она потрясла тканью, — это кто придумал?

Наташа, сидевшая на лавке и заплетавшая волосы, подняла глаза и честно ответила:

— Мужчины.

— Я знала! — торжествующе воскликнула Шура. — Я знала, что это мужской заговор против женской адекватности.

Она натянула «рейтузы с рюшиками» — грубые, неудобные, с какими-то декоративными складками, которые явно должны были «украшать» жизнь. Украшали они её примерно так же, как украшает зубная боль.

— Я в этом не пойду, — заявила Шура, ходя по комнате и привыкая к ощущениям. — Это не одежда. Это ловушка. Ты попробуй в этом присесть. Это же…

Она попыталась присесть и тут же выпрямилась.

— …это же насмешка, — закончила она, глядя на Наташу с трагедией на лице.

Наташа, конечно, тоже была не в восторге, но её подход был другой.

Она поправила рубаху, подтянула пояс и спокойно сказала:

— Мы не в модном журнале. Мы в месте, где нас могут понять неправильно. Нам нужно выглядеть, как положено. Хотя бы внешне.

Шура фыркнула.

— Внешне я сейчас выгляжу как… — она поискала слово и нашла его: — …как пирожок в кружевной салфетке.

Наташа улыбнулась.

— Зато пирожок с характером.

Шура остановилась, посмотрела на себя в мутное отражение в железном тазу, вздохнула и махнула рукой:

— Ладно. Я потерплю. Но когда мы разбогатеем, я закажу себе одежду без рюш. И назову это революцией.

Наташа закончила с косой, перекинула её через плечо и посмотрела на Шуру внимательно.

— Слушай, — тихо сказала она. — Нам надо действовать. Не разговорами. Действиями.

Шура кивнула.

— Я готова. Кому копать?

— Всем, — ответила Наташа и поднялась.

Они вышли во двор, и двор встретил их тем, чем встречают людей, которые решили «сейчас всё исправим».

Крапива. Колючки. Сухие ветки. Грязь. Куча старого мусора под навесом. Перекошенный забор. Курятник, который держался на честном слове и деревяшке. Коза, привязанная к столбу, жевала что-то и смотрела на них с выражением: «А вы кто такие, чтобы тут командовать?»

Воздух был влажный. Где-то вдалеке пахло дымом — видно, кто-то уже топил. По траве полз туман, цепляясь за ноги.

Управляющая уже была во дворе. Она стояла, скрестив руки, и наблюдала — явно ожидая, что девицы сейчас постоят, поплачут и убегут обратно в дом.

Слуга — старик — возился у сарая, делая вид, что ему всё равно, но слушая каждое слово.

— Ну? — сказала управляющая. — Опять будете «думать»?

Шура медленно повернула к ней голову.

— Будем работать, — сказала она тихо.

И пошла к навесу.

Управляющая моргнула.

Наташа не стала спорить. Она пошла к земле. Присела, начала собирать сухую траву, выдёргивать сорняки. Она делала это так спокойно, как будто всю жизнь этим занималась, и в каком-то смысле так и было: земля для неё всегда была понятнее людей.

Через десять минут стало ясно, что это не спектакль.

Шура, не церемонясь, вытащила старую доску, отбросила её, взялась за другую. Под навесом нашлись инструменты — примитивные, но рабочие: лом, старый топор, мотыга. Шура взяла мотыгу, проверила, как она сидит в руке, и удовлетворённо кивнула:

— Вот это я понимаю. Честная вещь. Без рюш.

Слуга подошёл ближе.

— Позволите… — неуверенно сказал он.

— Позволю, — бросила Шура, даже не глядя. — Только не тормози.

И старик неожиданно оживился. Он взялся за дело с той жадностью к работе, которая бывает у людей, которые давно ничего не решали сами.

Управляющая сначала стояла, потом будто вспомнила, что она вообще-то тут главная, и резко сказала:

— Вы не так делаете!

Шура подняла на неё глаза.

— А как надо? — спросила она спокойно.

Управляющая открыла рот, замялась.

— Ну… сначала…

Шура не дала ей договорить.

— Вы вчера сказали: двор, чистка, стирка. Мы делаем двор. Если хотите командовать — командуйте по делу. Если нет — не мешайте.

Это было сказано без крика, но так, что управляющая притихла. Наташа, не поднимая головы, услышала это и мысленно отметила: поставила границу. Правильно.

К обеду они успели больше, чем управляющая ожидала за неделю.

Двор стал чище. Навес освободили от гнилья. У курятника укрепили одну стену. Старик-слуга даже нашёл где-то связку гвоздей и радовался, как ребёнок.

Коза всё это время смотрела на них, жевала и, кажется, делала выводы.

Наташа подошла к ней ближе, присела рядом, осторожно провела рукой по шее.

Коза дёрнулась, но не убежала.

Наташа посмотрела на животное внимательнее — на шерсть, на форму головы, на вымя. И внутри неё снова щёлкнул тот самый режим: оценка.

— Шура, — тихо сказала она.

Шура подошла, вытирая лоб.

— Что?

Наташа кивнула на козу.

— Это не просто коза.

Шура прищурилась.

— Она мне тоже не нравится, — сказала она. — Смотрит как налоговый инспектор.

Наташа усмехнулась.

— Это ангора, Шур.

Шура моргнула.

— Ты сейчас сказала слово, которое звучит как «денег будет много»?

— Именно, — спокойно ответила Наташа.

Шура медленно выдохнула.

— И беременная?

Наташа кивнула.

Шура посмотрела на козу так, как будто та внезапно стала самым красивым существом на земле.

— Привет, дорогая, — ласково сказала она. — Ты у нас теперь королева. Никто тебя резать не будет. Я лично убью того, кто попробует.

Коза жевала дальше, не впечатлившись.

После обеда Наташа спустилась в подвал. Проверила рассаду. Достала клубни картофеля. Пересмотрела их один за другим, отбраковала гнилые, оставила живые.

Шура пришла следом и уселась на ступеньку.

— Наташ… — тихо сказала она. — Ты понимаешь, что если мы вырастим картошку, нас тут будут носить на руках?

Наташа посмотрела на неё строго.

— Нас будут пытаться ограбить, — сказала она. — Поэтому пока — тише воды.

Шура кивнула, но глаза у неё блестели.

— А розы? — спросила она.

Наташа погладила коробку с саженцами.

— Розы будут позже. Сначала — еда и быт. Потом — красота. Красота здесь — это власть.

Шура усмехнулась.

— А я думала, власть — это когда ты можешь сказать управляющей «замолчи» и она замолкает.

Наташа рассмеялась тихо.

— Это тоже.

Вечером случилось то, чего Наташа не ожидала так быстро.

Управляющая, которая весь день держалась настороженно, вдруг зашла на кухню, когда Наташа мешала похлёбку, и тихо сказала:

— Вы… правда умеете работать.

Это было не признание, а констатация. Но в её голосе уже не было той ядовитой насмешки.

Шура, сидевшая у стола и чинившая ремень на мешке, подняла голову.

— А вы думали, мы чем всю жизнь занимались? — спросила она.

Управляющая замялась.

— Я думала… вы…

— Мы были другие, — спокойно сказала Наташа, не поднимая глаз.

Управляющая посмотрела на них долго. Потом буркнула:

— Ладно. Завтра… — она явно подбирала слова. — Завтра покажу, где лучше копать. Если вы… правда хотите.

Шура улыбнулась. На этот раз — без угрозы.

— Хотим, — сказала она. — Только давайте без «тыкать» и без того, чтобы носом нас в грязь. Мы уже в ней по колено.

Управляющая неожиданно хмыкнула.

— Шумная ты стала, девка.

Шура приподняла бровь.

— Я всегда была шумная, — сказала она. — Просто раньше меня никто не слушал.

Управляющая ушла, и в доме стало тише.

Наташа и Шура остались вдвоём у очага. Огонь трещал. За стеной блеяла коза, где-то в курятнике хлопали крылья.

— Наташ, — тихо сказала Шура. — Мы реально можем поднять это место.

Наташа посмотрела на неё.

— Мы не только можем, — сказала она спокойно. — Мы уже начали.

Шура выдохнула.

— И знаешь что… — она усмехнулась и потянула за край своих рюшастых рейтуз. — Я всё равно их ненавижу.

Наташа рассмеялась, и смех вдруг оказался самым человеческим звуком в этом чужом веке.

А в подвале, в темноте, рядом с клубнями картофеля и коробками рассады, лежало их настоящее будущее — тихое, неприметное, но упрямое, как сама Наташа.

И, кажется, этот дом наконец начал дышать.

Ночь в доме прошла беспокойно — не из-за холода или звуков, а из-за мыслей.

Наташа лежала, глядя в потолок, где между балками дрожали тени от огня. Дом дышал — поскрипывал, потрескивал, словно прислушивался к новым хозяйкам. За стеной фыркала коза, где-то хлопнула курица, и этот набор звуков почему-то успокаивал сильнее любой колыбельной.

Живое, — подумала она. Значит, можно работать.

Рядом на тюфяке Шура переворачивалась с боку на бок, пока наконец не выдохнула вслух:

— Слушай… а если мы правда здесь застряли?

Наташа повернула голову.

— А если и правда, — тихо ответила она. — Что ты предлагаешь? Паниковать?

— Не, — буркнула Шура. — Я просто уточняю масштаб… мероприятия.

Наташа усмехнулась.

— Масштаб большой. Но не смертельный.

Шура фыркнула и затихла. Через минуту дыхание у неё выровнялось — она умела засыпать быстро, когда принимала решение. Наташа же ещё долго лежала, перебирая в голове землю, климат, людей, ресурсы. Всё складывалось в сложную, но рабочую схему.

Утро снова началось рано.

На этот раз их разбудил не запах, а голос управляющей — резкий, командный, явно обращённый не к ним.

— Эй! Аккуратнее! Не тащи так!

Наташа мгновенно села. Шура уже была на ногах.

— Опять цирк, — пробормотала она.

Во дворе оказалось людно. К дому подошли двое мужчин — соседи или родственники управляющей, судя по схожести лиц. Они привезли мешки с зерном и что-то ещё — обмен, долг или просто помощь. Управляющая командовала, а мужчины поглядывали на дом с тем любопытством, которое появляется, когда слухи уже пошли, но ещё не оформились.

Шура вышла первой.

— Доброе утро, — сказала она громко и отчётливо.

Мужчины обернулись. Один из них даже снял шапку — машинально.

— Доброе, — ответил он, явно не зная, как к ней обращаться.

Шура кивнула на мешки.

— Это сюда, под навес. Там суше.

— Мы обычно… — начал второй.

Шура посмотрела на него.

— Вы обычно — не здесь, — спокойно сказала она. — А здесь теперь мы.

Мужчины переглянулись, но спорить не стали. Потянули мешки туда, куда указали.

Управляющая сжала губы, но промолчала.

Наташа тем временем занялась тем, что любила больше всего — наблюдением. Она смотрела, кто как двигается, кто кого слушает, где слабые места в хозяйстве. Отметила взглядом старую кладовку, полуразвалившийся хлев, участок земли за изгородью, куда явно давно не ступала нога человека.

— Там надо расчистить, — тихо сказала она Шуре, когда та подошла ближе.

— Уже вижу, — ответила Шура. — И ещё вижу, что если мы сейчас не возьмём инициативу, нас снова посадят «на лавочку».

— Не посадят, — спокойно сказала Наташа. — Они уже не смогут.

После ухода гостей управляющая долго молчала. Потом вдруг сказала, не глядя на них:

— Завтра… в селе ярмарка. Можно сходить. Если хотите.

Шура подняла бровь.

— А чего это вдруг?

— Надо кое-что купить, — уклончиво ответила та. — Да и… люди должны вас увидеть.

Наташа уловила главное.

— Увидеть — это хорошо, — сказала она. — Но говорить мы будем мало.

Управляющая кивнула — и в этот момент Наташа поняла: первый рубеж пройден. Их больше не списывали со счетов.

Во второй половине дня Шура взялась за курятник. Она работала быстро, с азартом, будто наверстывая годы офисной сдержанности и «бережения спины».

— Ты посмотри на них, — бурчала она, укрепляя доску. — Эти курицы жили хуже, чем мы в девяностые.

— Зато выживали, — заметила Наташа, сортируя зёрна.

— А мы теперь сделаем им санаторий, — фыркнула Шура.

Наташа спустилась в подвал ещё раз. Картофель она аккуратно разложила, пересыпала золой — старый, проверенный способ. Рассаду прикрыла тканью, оставив воздух.

— Подвал — это наше всё, — пробормотала она. — Пусть думают, что это просто хлам.

Когда она поднялась, Шура сидела на ступеньках и чистила нож.

— Знаешь, что меня больше всего радует? — спросила она, не поднимая глаз.

— Что? — отозвалась Наташа.

— Что мы больше никуда не спешим, — сказала Шура. — Никто не орёт: «сроки», «отчёт», «возраст». Мы… вовремя.

Наташа задумалась.

— Да, — сказала она наконец. — И это самый редкий ресурс.

Вечером они снова готовили сами. Управляющая лишь наблюдала, а потом неожиданно сказала:

— Завтра… я приведу ещё людей. Помогут с расчисткой.

Шура посмотрела на Наташу, Наташа — на Шуру. Обе поняли: процесс пошёл.

Когда дом погрузился в темноту, Наташа подошла к окну. Луна освещала двор, землю, козу, которая теперь казалась не проблемой, а перспективой.

— Мы справимся, — тихо сказала она, больше себе, чем кому-то ещё.

Шура подошла и встала рядом.

— Конечно, — ответила она. — Мы же не зря сюда упали. Даже если не знаем пока — зачем.

За окном тянулась чужая, суровая, но живая земля. И Наташа вдруг ясно поняла: они больше не гости. Они — начало.

И это начало обещало быть очень долгим.

Загрузка...