Глава 16.
Решения всегда приходят не тогда, когда их ждут, а тогда, когда перестаёшь суетиться.Наташа поняла это на рассвете, когда вышла в сад ещё до того, как проснулись люди. Земля была влажной после ночной росы, пахла тяжело и обещающе — так пахнет только та почва, в которую уже вложились и которая начала отвечать.Розы пережили давление так же, как и она: молча. Кусты окрепли, дали новые побеги, и в этом упрямом росте Наташа вдруг увидела очень точную метафору того, что происходит с усадьбой.Мы уже не эксперимент, — подумала она.Мы — система.Гийом подошёл тихо, как всегда. В утреннем свете он выглядел строже, старше, чем обычно: лицо без тени улыбки, собранное, сосредоточенное. Таким его видели солдаты. Не таким — она.— Люди с дороги, — сказал он. — Не посланник. Другие.— Сколько? — спросила Наташа, не оборачиваясь.— Трое. Без оружия напоказ. Но не без намерений.Она кивнула.— Пусть заходят. И позови Шуру.Они вошли без дерзости, но и без почтения — те, кто привык считать себя выше простых работников, но ещё не решил, выше ли этих женщин.Старший был сух, с лицом человека, который слишком долго служил чужой власти и в какой-то момент решил, что может служить своей. Второй — молчаливый, с тяжёлым взглядом. Третий — молодой, нервный, постоянно оглядывался.— Мы пришли не угрожать, — начал старший.— Это заметно, — спокойно ответила Наташа. — Вы пришли проверять границы.Он чуть усмехнулся.— Вы быстро учитесь.— Я просто давно живу, — сказала она. — Говорите.Он оглядел двор, людей, порядок — и это был не праздный взгляд. Он считал.— Сеньор согласен на договор, — сказал он наконец. — Но с условиями.Шура скрестила руки на груди.— Конечно. А иначе было бы скучно.Старший посмотрел на неё, потом снова на Наташу.— Земля остаётся за вами. Люди — тоже. Налоги — фиксированные. Но… — он сделал паузу, — вы обязуетесь поставлять часть продукции. Масла. Настои. Всё, что сочтут нужным.Наташа чуть наклонила голову.— А взамен?— Защита, — ответил он. — От чужих претензий.— От ваших? — уточнила Шура.Мужчина не ответил. И этого хватило.Наташа медленно улыбнулась.— Вы предлагаете нам крышу, — сказала она. — За наш же товар.— Так работает порядок, — пожал он плечами.— Нет, — спокойно ответила Наташа. — Так работает паразитизм.Тишина упала тяжёлая. Молодой из троих дёрнулся, будто ожидал удара.Гийом шагнул вперёд — не резко, но так, что стало ясно: разговор перестал быть теоретическим.— Мы не отказываемся от договора, — сказала Наташа, прежде чем он успел что-то сказать. — Мы его переписываем.Старший прищурился.— Вы в позиции торговаться?— Я в позиции выбирать, — ответила она. — И вот что будет: мы платим налог. Деньгами. Фиксировано. Без поставок. Без «вдруг понадобилось». А взамен — никакого вмешательства. Ни людей. Ни условий. Ни проверок без причины.— Это нагло, — сказал он.— Это честно, — ответила Наташа. — И выгодно. Вы получаете стабильность. Мы — свободу. Если вы хотите нас задушить — у вас уйдёт больше сил, чем вы получите прибыли. Вы это уже поняли, иначе вас бы здесь не было.Мужчина смотрел на неё долго. Потом медленно выдохнул.— Вы уверены, что справитесь?Наташа посмотрела ему прямо в глаза.— Мы уже справляемся.Когда они ушли, Шура села прямо на ступени и выдохнула так, будто сбросила мешок с плеч.— Ну всё, — сказала она. — Теперь нас точно не любят.— Зато считают, — ответила Наташа.Гийом подошёл ближе.— Ты понимаешь, — сказал он тихо, — что если они согласятся, ты станешь опасным примером.— Я и так пример, — ответила она. — Просто теперь это официально.Он смотрел на неё с тем выражением, в котором смешивались уважение и что-то куда более личное.— Ты не боишься?Она повернулась к нему, положила ладонь ему на грудь — туда, где чувствовалось ровное, сильное сердце.— Я боюсь, — сказала честно. — Но я больше не одна.Он накрыл её руку своей.— Тогда они проиграли, — сказал он.И в этот момент Наташа поняла:эта страница истории — точка, после которой назад дороги нет.Теперь либо они станут частью новой реальности,либо эту реальность придётся признать всем остальным.Наташа поняла, что разговор не закончился, ещё до того, как это стало очевидно всем.
Вечером, когда солнце уже ушло за линию холмов и двор наполнился привычными звуками — бряцанием посуды, шагами, негромкими голосами, — напряжение не рассеялось. Оно просто ушло глубже, стало частью воздуха, как влажность перед дождём.Люди работали аккуратнее обычного. Не суетились, но и не расслаблялись. Смотрели на Наташу иначе — не с вопросом, а с ожиданием. Теперь от неё ждали не только решений, но и защиты.Она это чувствовала кожей.Шура занялась кухней — не потому что надо было, а потому что в такие моменты ей требовалось делать что-то руками. Резала коренья, перекладывала травы, бурчала себе под нос.— Знаешь, — сказала она, не оборачиваясь, — раньше я думала, что самое сложное — это начать. А оказалось, самое сложное — не дать отнять.— Отнимать будут всегда, — спокойно ответила Наташа. — Вопрос только — сколько им это будет стоить.Она вышла во двор, прошлась вдоль построек, остановилась у сарая, где хранились бочки с настоями. Дерево уже пропиталось запахами — травяными, тёплыми, живыми. Это был запах будущих денег, будущей свободы, будущих конфликтов.Значит, так, — подумала она.Цена понятна. Теперь посмотрим, кто готов платить.Гийом появился рядом не сразу. Он не вмешивался, когда видел, что ей нужно побыть одной. Это было редкое и ценное качество.— Они вернутся с ответом, — сказал он, когда всё-таки подошёл. — Не сегодня.— И не завтра, — согласилась Наташа. — Они будут тянуть. Проверять, не дрогнем ли.— Не дрогнем, — сказал он уверенно.Она посмотрела на него — внимательно, долго. В этом взгляде было больше, чем в словах. Благодарность. Признание. И то, что пока не нуждалось в названии.— Ты сегодня сделал правильно, что молчал, — сказала она.— Это был твой бой, — ответил он. — Моя задача — стоять так, чтобы в него не полезли лишние.Она улыбнулась — устало, но искренне.— Хорошая у тебя профессия.— Сложная, — поправил он. — Особенно рядом с тобой.Ночью Наташа снова не спала сразу. Но в этот раз мысли не метались. Они выстраивались.Если договор примут — усадьба станет узлом. К ней потянутся люди, идеи, зависть. Если откажут — давление усилится, но уже открыто, а значит, предсказуемо. Оба варианта были рабочими.Хуже всего было бы равнодушие. Но его уже не осталось.Она легла на бок, чувствуя тепло рядом. Гийом спал неглубоко, как всегда. Его рука лежала на простыне между ними — не касаясь, но обозначая присутствие. Наташа сама сдвинулась ближе, позволив его пальцам сомкнуться на её запястье.Никакой страсти. Никакой спешки. Только уверенность, что если завтра придётся держать удар — она выдержит.Потому что дом уже существовал.Не как стены.Как решение.А решения, принятые осознанно, не отменяются первым же давлением.Ночь всё-таки сдалась под утро — как сдаются сильные вещи: без шума, но окончательно. Сначала побледнело небо, потом из травы поднялся туман, и двор стал будто чужим — размытым, мягким, словно усадьбу на минуту завернули в мокрую простыню, чтобы спрятать от глаз.Наташа встала раньше всех. Не потому что надо было, а потому что внутри уже включился режим: если ждёшь ответа — готовься к любому. Она накинула плащ, прошла босиком по холодным доскам, остановилась на пороге и вдохнула.Запах был густой: мокрая земля, дым, чуть кислое сено, прелая древесина. И поверх всего — тонкая травяная нота от бочек с настоями. Такой запах не бывает у пустого места. Это пахло хозяйством, жизнью, деньгами, работой.Снаружи было тихо. Люди спали. Только где-то скрипнуло дерево — дом оседал, как старый зверь, который устроился поудобнее.Наташа обошла двор, проверяя привычным взглядом, что всё на месте: калитка закрыта, сарай заперт, бочки под навесом, инструмент сложен не кое-как, а ровно. Она остановилась у воды — бочка была чистой, поверхность гладкая. Рядом — ковш, который вчера ещё бросали где попало, а теперь вешали на крюк. Мелочь. Но именно из мелочей складывается порядок.Сзади послышались шаги. Не быстрые — осторожные, чтобы не спугнуть утро.— Ты опять не спишь, — сказала Шура, подходя и кутаясь в накидку.— Сплю. Просто короткими кусками, — ответила Наташа.Шура фыркнула и встала рядом, тоже уставившись на туман.— Я вот думаю, — сказала она, — если они согласятся на твой налог деньгами… откуда мы быстро возьмём наличность? Здесь же не банкомат.— Будем продавать то, что можно продать, — спокойно ответила Наташа. — Не всё сразу. Не в ущерб дому. Но достаточно, чтобы показать: мы платим и не кланяемся.— Масла? — прищурилась Шура.— Масла. Настойки. Сушёные травы. И розы — не букеты. Саженцы.Шура задумалась.— Саженцы… да. Дамочки от этого с ума сходят во все века.Наташа едва улыбнулась.— И не только дамочки. Мужчины тоже любят, когда у них под рукой «редкость». Особенно если можно этим похвастаться.Шура покосилась на неё.— Ты сейчас говоришь про товар или про мужиков?— И про то, и про другое, — ровно сказала Наташа.Шура хмыкнула.— Ладно. Тогда надо аккуратно выбрать, кому продавать. Потому что если мы продадим не тому — получим «покровительство» в подарок.— Согласна.Они ещё немного постояли, слушая, как туман дышит над землёй. Потом Шура спросила, будто между делом:— А если они не согласятся?Наташа ответила не сразу. Вдохнула, выдохнула.— Тогда они придут с чем-то другим. С требованием. С человеком. С давлением через людей. И вот тут нам понадобится не только Гийом.Шура прищурилась.— А кто ещё?— Мы сами, — сказала Наташа. — И те, кого мы научили. Дом держится не на стенах, а на привычке людей жить по правилам.Шура усмехнулась.— Вот это ты красиво сказала. Прямо хочется вышить на подушке.— Не вышивай, — отрезала Наташа. — Подушки потом. Сейчас — реальность.К полудню посланник сам вышел во двор. Он был выспавшийся, свежий, будто ночевал не в чужом доме под чужими взглядами, а в гостинице, где ему всё должны. И это тоже было показателем.— Мадам, — начал он ровно, — я отправил весть. Ответ будет через несколько дней.— Хорошо, — сказала Наташа. — Значит, у нас есть несколько дней, чтобы работать.Он смотрел на неё внимательно.— Вы не нервничаете.— Нервничаю, — честно ответила она. — Просто не показываю.Уголок его рта дрогнул.— У вас необычная манера говорить.— У меня необычная жизнь, — ответила Наташа.Он замолчал, будто решаясь.— Я видел, как люди вас слушают, — сказал он наконец. — Не из страха. Это редкость.Наташа подняла бровь.— Это комплимент или предупреждение?— И то, и другое, — признал он. — Сеньор не любит редкости рядом.— Тогда пусть привыкнет, — сказала Наташа.Посланник посмотрел на неё долгим взглядом.— Сеньор не привыкать умеет. Он умеет ломать.— Ломать проще, чем строить, — ответила Наташа. — Но строить выгоднее.Он кивнул, будто признал точность.— Я скажу ему, что вы не уступите.— Скажите, — сказала Наташа. — И ещё скажите: если он хочет выгоды — мы договоримся. Если он хочет власти — он потратит слишком много.Посланник чуть наклонил голову и ушёл.Шура подошла ближе, присвистнула тихо:— Ну ты и дала.— Я дала ему выбор, — спокойно ответила Наташа. — Пусть несёт.Вечером Наташа сидела у очага и считала — не на бумаге, а в голове. Сколько у них есть товара, что можно быстро превратить в деньги, что трогать нельзя. Где риск. Где выгодно. Где опасно.Гийом вошёл, сел рядом, молча. Его присутствие было как рука на спине — не видишь, но держит.— Ты устала, — сказал он.— Да, — ответила Наташа.— Я могу забрать у тебя часть, — предложил он.Она повернулась к нему.— Нельзя забрать. Можно разделить.Он кивнул.— Тогда разделим.Он наклонился, поцеловал её не жёстко, не требовательно — просто так, что внутри у неё на секунду перестало звенеть напряжение. Тепло разлилось по груди, по горлу, по губам.Наташа отстранилась на вдохе и усмехнулась:— Хорошо умеешь «разделять».— Это тоже работа, — ответил он спокойно.— Угу, — фыркнула она. — Самая приятная из всех.Он улыбнулся — уже открыто. Редко, но метко.— Я не буду обещать, что завтра станет легче, — сказал он.— Не надо, — ответила Наташа. — Просто будь рядом, когда станет тяжелее.Он притянул её ближе, и она позволила себе на минуту расслабиться. Не исчезнуть из мира. Не спрятаться. А просто — вдохнуть в чужое тепло.И в эту минуту Наташа поняла: они выдержат. Не потому, что судьба добрая. А потому, что они научились держать удар не по одиночке, а вместе.