Глава 17.

Глава 17.

Утро началось с чужого запаха.

Не дыма, не каши, не мокрой земли — чужого конского пота, кожаной сбруи и дорожной пыли, которая всегда приносит с собой новости. Наташа уловила это ещё до того, как услышала стук у ворот. И по тому, как собаки не лаяли яростно, а настороженно молчали, она поняла: приехали не разбойники. Приехали люди, которые считают себя вправе требовать.

Шура вышла из дома, подтягивая пояс на платье, и сразу сплюнула в сторону — жест, который у неё заменял молитву.

— Ну всё, — сказала она. — Прибыло начальство. Или те, кто себя таким считает.

Гийом появился рядом молча. Без плаща, но с ремнём и ножом на поясе, и Наташа заметила: сегодня он не играет в «мы просто соседи». Сегодня он выглядит так, как должен выглядеть человек, который отвечает за безопасность — спокойно, собранно, без лишних эмоций.

К воротам подъехали четверо. Два всадника в добротной одежде, один постарше — с тяжёлым взглядом и привычкой не спрашивать, а утверждать. Второй — моложе, с тонкими пальцами и слишком чистыми манжетами: такие руки чаще держат перо, чем лопату. С ними — вооружённый слуга и мальчишка-возчик, который держался за поводья, как за спасение.

Старший спешился не торопясь, оглядел двор так, будто уже мысленно поставил на нём печать.

— Хозяйка? — спросил он, хотя по глазам было видно: он уже решил, кто здесь хозяйка.

Наташа сделала шаг вперёд.

— Я, — сказала она. — Вы кто?

Он чуть улыбнулся.

— Я — мэтр Бертран. Управляющий делами сеньора де Лаваля на этих землях.

Шура рядом тихо прошептала:

— О, «мэтр». Это значит, сейчас будут вежливые угрозы.

Бертран сделал вид, что не услышал, хотя услышал прекрасно.

— Я приехал не с угрозами, — сказал он ровно. — Я приехал с решением.

Наташа не моргнула.

— Решение принято без меня? — уточнила она.

— Решения такого уровня не требуют согласия, — мягко сказал Бертран. — Они требуют исполнения.

Гийом чуть сдвинулся, становясь ближе. Наташа поймала это боковым зрением и внутренне отметила: правильно.

— Тогда говорите, что вы хотите, — сказала она. — И сразу — цену.

Бертран поднял брови.

— Вы прямолинейны. Не по-женски.

Шура фыркнула так громко, что молодой с чистыми манжетами нервно дёрнулся.

— «Не по-женски» — это у вас в голове, мэтр, — сказала Шура. — У нас тут всё по-человечески.

Бертран задержал на ней взгляд, потом снова обратился к Наташе:

— Сеньор согласен на фиксированный налог. Деньгами. Как вы и предлагали.

Наташа не показала облегчения. Она знала: если согласились быстро — значит, внутри уже приготовили другой крючок.

— Отлично, — сказала она. — Сумму?

Молодой с манжетами достал свёрнутый пергамент, развернул и начал читать. Цифры прозвучали как удар.

Шура присвистнула.

— Это не налог. Это попытка разорить.

Бертран спокойно пожал плечами.

— Это цена спокойствия.

Наташа медленно вдохнула, выдохнула.

— Это цена вашей жадности, — сказала она. — Спокойствие дешевле.

Бертран улыбнулся так, как улыбаются люди, которые считают спор пустой формальностью.

— Вы можете отказаться. Тогда сеньор пересмотрит своё… терпение.

Наташа кивнула.

— А вы можете согласиться на реальную сумму. Тогда сеньор получит деньги каждый год, без конфликтов, без расходов на людей и без риска потерять здесь всё в пожаре.

Молодой с манжетами побледнел, но Бертран остался спокоен.

— Вы угрожаете? — спросил он мягко.

— Я объясняю экономику, — так же мягко ответила Наташа. — Угрожают те, кто не умеет считать.

Шура тихо хмыкнула:

— Ну всё, ты его сейчас разденешь до трусов, Наташ.

Гийом молчал, но Наташа чувствовала: он готов вмешаться в любой момент. И это давало ей свободу быть жёсткой, не превращая жёсткость в истерику.

— Мы предлагаем сумму вдвое меньше, — сказала Наташа. — И право платить двумя частями: после сбора и после продажи. Это честно.

Бертран прищурился.

— Сеньор не любит торг.

— Сеньор любит выгоду, — спокойно ответила Наташа. — А выгода — это стабильность.

Пауза повисла тяжёлая. Бертран явно не ожидал, что женщина будет говорить с ним не «ой, как страшно», а как равный игрок.

— Вы уверены в себе, — сказал он наконец.

— Я уверена в своём хозяйстве, — ответила Наташа. — И в людях. А уверенность в себе — это только бонус.

Бертран повернулся к Гийому.

— А вы кто?

Гийом ответил ровно:

— Я — тот, кто следит, чтобы разговоры оставались разговорами.

Бертран чуть улыбнулся.

— Понятно.

Он снова посмотрел на Наташу.

— Я передам ваши условия. Но имейте в виду: если сеньор решит, что вы слишком… самостоятельны, он может потребовать от вас покорности в другой форме.

— В какой? — спросила Наташа.

Бертран не ответил сразу. Только сказал:

— Вы умная женщина. Догадаетесь.

И уехал, оставив после себя пыль и мерзкое ощущение, будто в дом занесли чужие пальцы.

Шура, как только ворота закрылись, выдохнула так, будто держала воздух всё время разговора.

— Вот теперь началось по-настоящему, — сказала она.

Наташа кивнула.

— Да. Теперь они будут искать, где мы мягкие.

— А мы мягкие? — прищурилась Шура.

Наташа посмотрела на свои руки — чистые, рабочие, молодые. Потом подняла глаза.

— Мы мягкие только там, где любим, — сказала она.

Гийом подошёл ближе. Его голос был тихим, но твёрдым:

— Я не позволю им трогать тебя через угрозы.

Наташа усмехнулась.

— Не надо «не позволю». Это звучит так, будто я вещь.

Он кивнул, принимая замечание.

— Тогда так: мы не дадим им трогать нас.

И в этом «мы» Наташа услышала то, чего ей не хватало всю жизнь: союз без поглощения.

Вечером, когда дом притих, она сидела у стола и считала, что можно быстро превратить в деньги, где взять сумму, если они не уступят, кого можно привлечь, кому доверять. В голове выстраивались цепочки — привычно, чётко.

Гийом подошёл сзади и положил ладони ей на плечи. Тепло его рук сняло часть напряжения, как снимают тяжёлую накидку.

— Ты снова ушла в расчёты, — сказал он.

— Потому что это спасает, — ответила она.

— А я? — спросил он тихо.

Наташа повернулась. Посмотрела в его глаза — спокойные, тёмные.

— Ты тоже, — сказала она честно.

И поцеловала его первой — коротко, но с таким чувством, будто ставила печать на собственном выборе.

За окном шёл ветер, пахло землёй и дымом. И где-то далеко уже двигалась чужая воля, которая считала, что может распоряжаться их жизнью.

Но теперь у Наташи было то, что делало её опасной для любого «мэтра Бертрана».

У неё был дом. Люди. Система.

И мужчина, который не просил её быть слабее ради его гордости.

Она подняла голову и снова взялась за расчёты.

Потому что любовь — любовью,

а свободу всегда приходится оплачивать.

Ночью Наташа проснулась резко, как от толчка. Не от звука — от мысли, которая вдруг встала на место, щёлкнув, как хорошо подогнанная деталь.

Она села на постели, прислушалась. Дом дышал ровно: где-то поскрипывали балки, за стеной негромко сопел кто-то из слуг, ветер лениво шевелил ставни. Гийом спал рядом, но не глубоко — она чувствовала это по его дыханию, по тому, как он почти сразу шевельнулся, когда она поднялась.

— Что? — спросил он тихо, не открывая глаз.

— Они не будут давить напрямую, — сказала она так же тихо. — Не сейчас.

Он повернул голову, посмотрел на неё внимательнее.

— Почему?

— Потому что мы слишком заметны. Слишком… правильные. Если нас сейчас раздавить — слишком много глаз. Слишком много вопросов. Они пойдут через людей.

Гийом сел, опершись локтями о колени.

— Через кого?

— Через тех, кто захочет кусок. Через обиженных. Через завистливых. Через тех, кому покажется, что мы живём «слишком хорошо».

Он кивнул. Это было знакомо. Так работали везде, где власть не хотела пачкать руки.

— Значит, нам нужно, чтобы люди были не просто рядом, — продолжила Наташа. — А заинтересованы.

— Уже, — сказал он. — Они держатся за это место.

— Недостаточно, — покачала она головой. — Они должны понимать, почему держатся. Не за нас — за порядок. За выгоду. За то, что здесь лучше, чем везде.

Гийом смотрел на неё долго, а потом вдруг улыбнулся — не широко, но с тем редким теплом, которое появлялось у него только в моменты, когда он видел чужой ум в действии.

— Ты снова строишь крепость, — сказал он.

— Нет, — возразила Наташа. — Я строю рынок. Крепости рушатся. А рынок… его защищают все, кто на нём зарабатывает.

Он хмыкнул.

— Напомни мне никогда не играть с тобой против тебя.

— Ты и не играешь, — спокойно ответила она.

Утром она начала действовать сразу, без пафоса и объявлений.

Не собрала всех во дворе. Не произнесла речь. Она просто поменяла мелочи, которые на самом деле были не мелочами.

Рабочие получили чёткие доли от продаж — не обещания, а реальные цифры. Женщины, которые помогали с маслами и настоями, узнали, сколько именно стоит их труд, и что часть денег пойдёт не «куда-то», а обратно — на дом, инструменты, детей. Молодым парням дали возможность учиться ремеслу, а не просто таскать мешки.

Шура, наблюдая это, вечером сказала:

— Ты сейчас сделала опасную вещь.

— Какую? — спросила Наташа, не отрываясь от записей.

— Ты показала людям, что они не пешки.

Наташа подняла глаза.

— Именно. Пешки легко сбросить со стола. А партнёров — нет.

Бертран вернулся через три дня.

Без свиты. Без пафоса. С лицом человека, который понял, что переговоры пошли не по его сценарию.

— Сеньор готов принять вашу сумму, — сказал он, не тратя время на приветствия. — Но с условием.

Наташа даже не предложила ему сесть.

— Слушаю.

— Вы обязуетесь поставлять часть продукции на ярмарки, которые укажет сеньор.

Шура фыркнула, но Наташа подняла ладонь.

— На каких условиях? — спросила она.

— Фиксированная цена.

Наташа улыбнулась. Медленно. Очень вежливо.

— Нет.

Бертран нахмурился.

— Это не просьба.

— Тогда это плохое предложение, — ответила она. — Фиксированная цена — это способ разорить производителя. Мы продаём там, где выгодно. Или не продаём вовсе.

— Сеньор не любит, когда ему отказывают.

— Сеньор любит доход, — спокойно сказала Наташа. — А доход — это гибкость. Если он этого не понимает, пусть наймёт другого управляющего.

Молодой с манжетами резко втянул воздух. Бертран смотрел на неё долго, потом медленно кивнул.

— Вы не боитесь.

— Я боюсь, — сказала Наташа. — Но я умею считать риски.

Пауза.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я передам и это.

Когда он ушёл, Шура расхохоталась — резко, по-молодому.

— Ты только что предложила заменить управляющего. Прямо в лицо.

— Я предложила сеньору выгоду, — спокойно ответила Наташа. — А Бертрану — подумать, на чьей стороне он хочет оказаться.

Гийом подошёл ближе, обнял её за талию — не демонстративно, а по-хозяйски, уверенно.

— Ты понимаешь, — сказал он тихо, — что если Бертран умён, он станет нашим союзником. А если нет — нашим врагом.

— Умные люди редко выбирают сторону, где их используют, — ответила Наташа. — Особенно когда рядом появляется альтернатива.

Он посмотрел на неё с лёгким удивлением.

— Ты сейчас не просто защищаешь дом.

— Я строю сеть, — сказала она. — Дом — это начало. Но если мы хотим выжить, нам нужны связи, рынки, люди за пределами этих стен.

Она повернулась к нему, положила ладонь ему на грудь.

— И здесь мне нужен ты. Не как меч. А как лицо.

Он чуть приподнял брови.

— Ты предлагаешь мне роль?

— Я предлагаю партнёрство, — ответила она. — Настоящее.

Он не ответил сразу. Только наклонился и поцеловал её — глубоко, уверенно, без сомнений. Так целуют, когда уже сделали выбор.

— Тогда я с тобой, — сказал он. — Не до первой угрозы. До результата.

Наташа выдохнула и впервые за несколько дней почувствовала не напряжение, а азарт.

Потому что теперь это была не оборона.

Это было наступление.

Загрузка...