Попаданки. Розарий для феодалок. (Людмила Вовченко) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 10.

Утро началось с воды.

Не с дождя — дождь здесь был привычен, как чужие взгляды, — а с вопроса, который Наташа задала себе, едва открыла глаза: сколько ещё мы сможем таскать её ведрами, прежде чем это станет глупостью?

В прошлой жизни она бы открыла кран. Здесь же вода была отдельной дисциплиной: донеси, не расплескай, прикрой, чтобы не засорили, отлей для готовки, оставь для стирки, спрячь на ночь. И чем больше вокруг них собиралось людей, тем яснее становилось: если они хотят строить не выживание, а систему — воду нужно приручить.

Она вышла во двор, вдохнула холодный воздух и посмотрела на бочки у стены. Уже две были почти пустые — за вчерашний день ушло много. Люди помогали, да, но привычка «взять, потому что стоит» в этом времени была сильнее любой морали.

Шура появилась, кутаясь в шерсть, и по выражению её лица Наташа поняла: ночь была короткая.

— Я всю ночь слышала, как кто-то шёл, — сказала Шура хрипло. — Или мне уже мерещится?

— Не мерещится, — ответила Наташа. — У нас теперь модно ходить вокруг. Проверяют.

— Отлично. Значит, пора делать так, чтобы ходить было неудобно.

Шура оглядела двор и ткнула пальцем в сторону старого рва, который когда-то, видимо, служил для стока воды с участка, но теперь зарос и превратился в грязную канаву.

— Вот это, — сказала она, — надо чистить. И углублять. И выводить подальше. Потому что если у нас будет дождь посерьёзнее, наш двор превратится в болото, а болото — это болезни, комары и скучные похороны.

Наташа кивнула. Это было не «женское хозяйство». Это была инженерия на выживание.

— Сегодня начнём, — сказала она.

К полудню во двор пришли люди — не просители, не любопытные. Рабочие. Те, кто уже понял, что тут можно не только получить миску похлёбки, но и научиться чему-то, что потом кормит.

И вместе с ними пришёл Гийом.

Он был в простом, но чистом, без лишних деталей, и на плече у него висел плащ — мокрый от тумана. Он осмотрел двор быстро, как человек, который прикидывает не красоту, а уязвимости.

— У вас нет сторожевой линии, — сказал он сразу.

Шура, стоявшая рядом с лопатой, усмехнулась.

— У нас есть я.

Гийом посмотрел на неё.

— Это хорошо. Но одного человека всегда можно усыпить. Или отвлечь.

— Меня? — Шура приподняла бровь. — Усыпить можно только, если ударить по голове мешком золота.

Наташа тихо кашлянула, скрывая улыбку.

— Он прав, — сказала она. — Нам нужны правила и порядок.

Гийом кивнул и подошёл ближе.

— Я поставлю двух людей на ночь, — сказал он. — Они будут ходить кругами. Не сидеть. Ходить. Пусть те, кто проверяет, не знают, где вы.

Шура кивнула.

— Ходить — это правильно. Сидячих тут любят подкрадываться.

Наташа посмотрела на Гийома.

— А вы… почему реально помогаете? — спросила она, как бы между делом.

Он задержал взгляд на ней, и в этом взгляде было что-то очень простое и очень честное.

— Потому что вы делаете дело, — сказал он. — А я устал от пустых людей.

Шура чуть отвернулась, будто ей внезапно стало интересно небо.

Наташа почувствовала, как внутри откликнулось. Не романтикой, нет. Тем самым редким чувством, когда рядом появляется мужчина, который не пытается взять сразу, а просто стоит рядом и держит линию.

В это время со стороны сада появился Этьен.

Он пришёл тихо, как всегда. На нём была аккуратная одежда, и даже грязь под ногами будто не липла к нему. Он оглядел двор, заметил лопаты, канаву, людей.

— Вы строите… дренаж? — спросил он, будто это удивило его больше, чем розы.

— Мы строим жизнь, — спокойно ответила Наташа. — Вода должна уходить туда, куда мы скажем. А не туда, куда ей хочется.

Этьен улыбнулся.

— Я видел подобное… в монастырских хозяйствах. Там умели считать воду. Но редко кто умеет считать воду и деньги одновременно.

Шура фыркнула.

— А вы умеете считать всё, что движется, да?

Этьен посмотрел на неё почти с восхищением.

— Вы беспощадны, мадам.

— Я просто старая, — отрезала Шура. — И терпение у меня кончилось лет десять назад.

Наташа тем временем уже распределяла людей: кто чистит канаву, кто таскает камни, кто укрепляет края, кто делает простейшие желоба из досок и коры. Это было грубо, неидеально, но работало.

И с каждой минутой она всё яснее понимала: сейчас они делают не «удобство». Они делают то, что отличает устойчивое хозяйство от случайной жизни — инфраструктуру.

Когда солнце начало клониться, канаву очистили наполовину. Вода, собравшаяся от ночной росы и вчерашнего дождя, потекла тонкой струйкой туда, куда Наташа указала.

Она смотрела на это и улыбалась.

— Видишь? — тихо сказала она Шуре. — Уже лучше.

Шура присела на край бревна, вытирая лоб рукавом.

— Да. Теперь осталось приручить людей. С водой мы хоть договоримся.

Гийом подошёл ближе, посмотрел на поток.

— Вы быстрые, — сказал он. — И упрямые.

Наташа подняла на него глаза.

— Это комплимент?

— Это факт, — ответил он.

И вдруг, очень коротко, он коснулся её руки — не хватая, не задерживая, просто как человек, который проверяет: ты здесь, ты живая, ты рядом.

Это было настолько неожиданно, что Наташа на секунду застыла.

Шура сделала вид, что занята сапогом.

Этьен стоял чуть дальше и смотрел — и Наташа почувствовала, что этот взгляд другой: не тёплый, не прямой. Оценивающий. Как будто он отмечает, как меняется расклад.

Так в их мире началась новая игра:

не только за землю и розы,

но и за то, кто станет частью их жизни по-настоящему.

Вечером запах земли стал тяжелее — не от дождя, а от работы. Влажная глина, разрытая лопатами, пахла так, будто у неё есть собственная память, и каждое движение человека вытаскивает её наружу. Наташа стояла у края канавы и смотрела, как вода — тонкая струйка — наконец уходит туда, куда её направили. Не идеальный поток, не чудо. Но подчинение стихии пусть в мелочи — уже победа.

— На это можно медаль выдавать, — пробормотала Шура, протирая руки соломой. — «За укрощение грязи первой степени».

— С серебряной лопатой, — отозвалась Наташа.

Шура прыснула.

— Слушай, я реально не понимаю, как мы раньше жили без этого чувства… когда ты что-то сделал — и оно осталось.

Наташа кивнула. В этом времени, где всё ломалось быстрее, чем строилось, даже маленький результат был как глоток воздуха.

Люди расходились не сразу. Кто-то ещё укреплял края канавы камнями, кто-то таскал доски. Наташа заметила, что двое мужчин — те, что пришли «поучиться» — задержались и украдкой поглядывали на бочки с водой.

— Шур, — тихо сказала она. — Видишь?

— Угу, — так же тихо ответила Шура. — Сейчас будет «мы просто хотели взять немного».

— Значит, сейчас будут правила.

Наташа подошла к бочкам и громко, так, чтобы слышали все, сказала:

— Вода из этих бочек — для дома и для тех, кто работает. Берёте без спроса — уходите. Сразу.

Тишина получилась плотная, как комок теста. Люди переглянулись. В этом мире власть часто держалась на крике или страхе, а Наташа говорила спокойно — и от этого её слова звучали ещё жёстче.

Один из мужчин кашлянул.

— Мы… не брали, хозяйка.

— Отлично, — кивнула Наташа. — Тогда мы друг друга поняли.

Шура, стоявшая рядом, добавила с притворной лаской:

— А кто не понял — тому объясню я. Очень наглядно. И с примерами.

Слуга хмыкнул так, будто это было самое справедливое решение на свете.

Когда двор наконец опустел, остались только они, да патруль, который Гийом поставил «рядом, но не внутри». Двое мужчин ходили кругами по краю участка, не задерживаясь на одном месте. Тени двигались плавно, как маятник.

Наташа вышла к калитке и остановилась рядом с Гийомом. Он стоял там, у самой границы света, будто хотел быть рядом и не мешать.

— Спасибо, — сказала она.

Он повернул голову.

— За что?

— За то, что вы сделали это правильно, — ответила Наташа. — Не пришли командовать. Не залезли в дом. Просто закрыли внешнюю линию.

Гийом смотрел на неё внимательно.

— Я знаю, как выглядит дом, который держится на женщинах, — сказал он неожиданно. — Моя мать держала. И сестра. А я… я часто приходил слишком поздно.

Слова были простые, но в них звучало то, чего Наташа почти не слышала от мужчин раньше: признание.

— Вы пришли вовремя, — сказала она тихо.

Он кивнул, будто принял это как приказ.

И снова — тот короткий жест. Его пальцы коснулись её руки. На этот раз чуть дольше. Не хватка, не попытка перетянуть на себя. Скорее проверка: не исчезнет ли она, если он позволить себе лишнее.

Наташа не отдёрнула руку. Не потому что «ах, романтика», а потому что устала всю жизнь держать дистанцию. Здесь, в этом холодном времени, где каждый день мог быть последним, она вдруг почувствовала: ей хочется хоть иногда стоять рядом с человеком, который не врёт.

Со стороны сада послышались шаги — и в полумрак вошёл Этьен.

Он шёл так, будто специально выбрал момент, когда они вдвоём. Наташа уловила это сразу и внутренне напряглась. Этьен умел делать вид, что случайность — это судьба.

— Простите, что прерываю, — сказал он мягко. — Я хотел лишь уточнить: завтра я пришлю человека со стеклом. И… с мастером. Он умеет делать простые пробки и крышки.

— Хорошо, — ответила Наташа спокойно.

Этьен перевёл взгляд на Гийома и улыбнулся очень вежливо.

— Месье де Риваль. Не знал, что вы… так вовлечены.

Гийом не улыбнулся.

— Я отвечаю за безопасность, — сказал он ровно.

— Разумеется, — кивнул Этьен. — Просто интересно наблюдать, как безопасность превращается в… привязанность.

Шура, появившаяся на крыльце, громко сказала:

— Вы там аккуратнее, а то ещё начнёте меряться статусами. У нас тут не турнир, а хозяйство.

Этьен рассмеялся.

— Мадам, вы бесподобны.

— Знаю, — отрезала Шура. — И именно поэтому я пока жива.

Наташа почувствовала, как в воздухе сгущается напряжение. Не агрессия. Соперничество. Ещё без откровенных шагов, но уже с ноткой «моё».

— Господа, — сказала она ровно, — если вы хотите быть полезными — будьте. Но не устраивайте мне театр. Я устала от театра ещё в прошлой жизни.

Этьен чуть наклонил голову, будто признал удар.

Гийом коротко кивнул.

— Мы поняли, — сказал он.

Шура, уходя в дом, буркнула себе под нос:

— Ох, Наташ… мы тут ещё не только канализацию построим. Мы тут дипломатию поднимем.

Поздно ночью Наташа спустилась в подвал проверить рассаду.

Это было её маленьким ритуалом: убедиться, что «будущее» под рукой. Там, в прохладе, стояли ящики с саженцами, узелки с семенами, клубни, аккуратно накрытые тканью. Здесь же лежали мотки ниток и её блокнот — не потому что она боялась забыть, а потому что ей нужно было фиксировать мысли, чтобы не утонуть в них.

Она зажгла свечу и сделала несколько коротких записей.

Вода — под контроль.

Люди — под правила.

Розы — под масло.

Гийом — надёжный.

Этьен — опасный.

Шура — моя броня.

Она улыбнулась этой последней строке.

И вдруг услышала шаги наверху — лёгкие. Женские. Это была Шура.

— Ты не спишь? — спросила она тихо.

— Не получается, — ответила Наташа.

Шура спустилась, присела рядом на ступеньки, обняла колени.

— Знаешь, что самое смешное? — сказала она. — Я думала, мы сюда попали, чтобы «пожить». А мы опять строим империю.

Наташа усмехнулась.

— Не империю. Пока — хозяйство.

— Всё начинается с хозяйства, — философски сказала Шура. — Потом тебе приносит стекло красивый аристократ, потом тебя защищает военный, потом ты внезапно понимаешь, что вокруг тебя уже люди… и вот ты — феодалка.

Наташа тихо рассмеялась.

— Розарий для феодалок, — сказала она. — Сама придумала — сама теперь отрабатывай.

Шура подняла на неё взгляд и вдруг стала серьёзной.

— Наташ. Ты же понимаешь… если они начнут давить, нам надо будет выбирать союзника?

Наташа посмотрела на ящики с рассадой. На свои руки. На будущие розы.

— Я понимаю, — сказала она. — Но я не собираюсь выбирать между мужчинами, как между мешками зерна.

Шура усмехнулась.

— А жаль. Я бы выбрала по весу и по надёжности.

Наташа ткнула её пальцем в плечо.

— Спи давай, служба безопасности.

— А ты? — спросила Шура.

Наташа посмотрела на свечу, на тонкий дымок, на свои записи.

— А я ещё немного посижу, — сказала она. — Мне нужно подумать, как сделать так, чтобы этот дом стал не местом, куда приходят просить… а местом, где учатся жить.

И в этой мысли было уже всё — и путь вперёд, и будущие конфликты, и любовь, которая подкрадывается не нежностью, а потребностью иметь рядом того, кто выдержит твою силу.