Попаданки. Розарий для феодалок. (Людмила Вовченко) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 15.

С утра пахло бедой — не той, что приходит с криком, а той, что подкрадывается вежливо.

Наташа поняла это, когда увидела, как люди у ворот не заходят во двор сразу, как привыкли, а кучкуются сбоку, переглядываются, будто ждут, кто первый возьмёт на себя смелость произнести неприятное. Даже собака — старая, упрямая дворняга, прибившаяся к усадьбе недавно, — не лаяла, а стояла, насторожив уши, и тихо рычала в сторону дороги.

Шура вышла на крыльцо, щурясь от серого света, и сразу уловила то же.

— О, — протянула она, — у нас сегодня праздник: «пришли с лицами».

— С лицами обычно приходят не на праздник, — спокойно ответила Наташа.

Гийом появился мгновенно, будто вырос из воздуха. Без суеты, без лишних слов — просто занял позицию рядом, чуть позади, чтобы все понимали: Наташа говорит сама, но рядом стоит тот, кто не даст превратить разговор в расправу.

— Кто там? — спросил он негромко.

— Наши «интересующиеся», — отозвалась Шура. — И, кажется, кто-то новый.

Новый и правда был.

Человек в плаще, аккуратном, не крестьянском. Лошадь его держал паренёк, который явно привык подчиняться. Сам мужчина выглядел не богато, но так, как выглядят люди, у которых есть власть без золота: уверенно, чисто, с выверенной осанкой. Он остановился у ворот и не стал заходить — ждал приглашения, как вежливый нож ждёт, когда им начнут резать.

Наташа спустилась с крыльца и подошла к нему сама.

— Доброе утро, — сказала она. — Если вы пришли работать — проходите. Если говорить — говорите здесь.

Мужчина чуть наклонил голову.

— Мадам… — начал он и запнулся, словно не знал, как её правильно назвать.

— Хозяйка, — подсказала Шура с крыльца. — Или «та, что вас сейчас удивит». Как вам удобнее.

Мужчина кашлянул, делая вид, что не услышал сарказм.

— Я прибыл от имени сеньора, которому принадлежат земли вокруг, — сказал он ровно. — И мне поручено разобраться, что происходит в вашей усадьбе. Слишком много разговоров. Слишком много людей. Слишком быстрые перемены.

Слова были вежливые. Смысл — жёсткий.

Наташа кивнула.

— Разговаривать люди любят, — сказала она. — Особенно когда сами ничего не делают. Что именно вас интересует?

— Законность, — ответил он. — И порядок.

— Порядок у нас есть, — спокойно сказала Наташа. — А законность… зависит от того, что вы называете законом. Вчера закон — не мыть руки. Сегодня закон — мыть. Завтра, может, закон — не болеть.

Шура фыркнула так громко, что паренёк у лошади вздрогнул.

— Вы остроумны, — сухо сказал посланник.

— Я практична, — поправила Наташа. — И вы пришли не за моим остроумием.

Мужчина сделал шаг ближе и чуть понизил голос:

— Сеньор считает, что в вашей усадьбе слишком много чужих. И что вы собираете вокруг себя людей. Это похоже на… самостоятельность.

Наташа посмотрела на него внимательно.

— Мы собираем работников, — сказала она. — Мы кормим тех, кто трудится. Мы учим тому, что помогает жить. Если это называется самостоятельностью — значит, да, мы самостоятельны.

Посланник перевёл взгляд на Гийома.

— А этот человек?

Гийом не двинулся. Даже не моргнул.

Наташа ответила сама:

— Это тот, кто не даёт чужим людям забыть, что у ворот есть границы.

Посланник чуть улыбнулся — тонко, неприятно.

— Границы… в чужих землях.

Шура спустилась с крыльца, медленно подошла ближе и остановилась рядом с Наташей, будто ставя плечом подпорку.

— Земля наша, — сказала она. — Дом наш. Люди приходят по нашему слову. А вы, милостивый, если хотите поговорить о границах — поговорите с лопатой. Она у нас главный документ.

Посланник поднял брови.

— Вы позволяете себе лишнее.

— Я позволяю себе правду, — отрезала Шура. — Лишнее тут вы.

Наташа подняла руку, мягко останавливая её.

— Мы не ищем конфликта, — сказала Наташа ровно. — Но мы и не позволим, чтобы нас запугивали. Если сеньор считает, что у нас беспорядок — пусть пришлёт человека смотреть, как мы работаем. Мы ничего не прячем.

Посланник внимательно посмотрел на неё.

— Вы согласны на проверку?

— Мы согласны на наблюдение, — уточнила Наташа. — Проверка — это когда ищут виноватого. А наблюдение — когда хотят понять.

Он молчал пару секунд, словно оценивал её не как женщину, а как явление.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я останусь на день. Посмотрю.

Шура тихо шепнула Наташе:

— Он будет искать слабое место.

Наташа так же тихо ответила:

— Пусть ищет. У нас теперь слабые места охраняются.

И она бросила взгляд на Гийома. Он уловил. Кивнул почти незаметно.

День превратился в демонстрацию того, что они построили.

Наташа не устраивала спектакль, не пыталась «показать лучшее». Она просто дала посланнику ходить следом и видеть, как жизнь здесь работает: кто отвечает за воду, кто за животных, кто за кухню, кто за чистоту. Как люди моют руки мылом перед едой — сначала бурчат, потом уже делают автоматически. Как Шура распоряжается продуктами так, что никто не голоден и никто не наглеет.

Посланник молчал, записывал в уме, задавал вопросы.

— Зачем вам столько трав? — спросил он, увидев, как Наташа сортирует связки сушёного.

— Потому что больной человек не работает, — спокойно ответила Наташа. — А лечение — дешевле, чем похороны.

— Вы говорите, как купец.

— Я говорю, как хозяйка, — ответила она. — Купцы хотя бы честно признаются, что им нужны деньги.

Ближе к вечеру посланник задержался у роз.

Кусты уже не выглядели «рассадой из будущего». Они приживались. И в этом было что-то неотвратимое: красота, которая становится ресурсом.

— Вы действительно собираетесь делать из этого прибыль? — спросил он.

— Да, — сказала Наташа. — Масла. Настойки. Помады. Не только для дам, поверьте. Мужчинам тоже нравится пахнуть не лошадью.

Она не удержалась — и увидела, как уголок рта посланника дрогнул. Почти улыбка. Почти человеческое.

— Вы смелая, — сказал он тихо.

— Я устала быть осторожной, — ответила Наташа. — Осторожность меня не спасла. Работа спасла.

Он посмотрел на неё иначе — уже без холодной оценки.

Поздно вечером, когда посланника отвели в комнату, Наташа наконец позволила себе выдохнуть. Она стояла на кухне, мыла руки, и мыло пахло травами и жиром — запахом, который теперь означал дом.

Гийом вошёл без шума и остановился в дверях.

— Он не нашёл, к чему прицепиться, — сказал он.

— Он нашёл, — спокойно ответила Наташа. — Просто пока выбирает, как это подать.

Гийом подошёл ближе. Его ладони легли ей на плечи — уверенно, тёпло. Не как объятие ради нежности. Как жест: я здесь, и ты не одна.

Наташа повернулась к нему лицом и вдруг почувствовала, как усталость превращается в желание — не резкое, а глубокое. Желание спрятаться в близости, как в укрытии.

— Я сегодня держалась, — сказала она тихо.

— Я видел, — ответил он.

— И?

— И я горжусь тобой, — сказал Гийом просто.

Эти слова ударили сильнее, чем угрозы посланника. Наташа на секунду замерла — и в следующую секунду сама потянулась к нему.

Поцелуй получился не «как вчера». Он был другим: более взрослым, более спокойным и оттого более горячим. В нём не было проверки — только признание: мы уже вместе, и это правда.

Гийом прижал её к себе крепче, пальцы прошли по её волосам, задержались на затылке, будто он боялся отпустить и потерять её на следующем вдохе.

Наташа отстранилась на мгновение, смотря ему в глаза.

— Не обещай мне, что будет легко, — сказала она.

— Я не лгу, — ответил он. — Легко не будет.

— Тогда просто будь.

Он снова поцеловал её — коротко, почти жёстко, как печать.

— Я здесь, — сказал он. — И завтра тоже.

А завтра уже стояло у порога — с чужими глазами, чужой властью и вопросом: выдержит ли их дом первое настоящее давление.

Ночь после ухода посланника была тревожной не из-за страха — из-за ожидания. Наташа чувствовала его физически: в том, как дольше обычного не гасли огни в домах работников, как сторожевые собаки то и дело поднимали головы, прислушиваясь к дороге, как даже ветер будто бы стал осторожнее, обходя усадьбу стороной.

Она вышла во двор ближе к полуночи. Небо было чистым, звёзды — острыми, будто кто-то рассыпал над головой горсть стеклянных осколков. В такие ночи будущее всегда казалось ближе, чем обычно.

Гийом сидел на ступенях, проверяя ремни на снаряжении. Делал это не потому, что было нужно, а потому, что руки должны быть заняты, когда голова работает слишком быстро.

— Он не уедет завтра, — сказала Наташа, не спрашивая.

— Нет, — согласился он. — Он останется. И пришлёт весть.

— Значит, нас будут взвешивать, — спокойно сказала она. — Не сегодня. Но скоро.

Гийом посмотрел на неё снизу вверх.

— Ты не отступишь.

— Нет.

— Тогда они либо согласятся, либо попробуют сломать.

Наташа усмехнулась — коротко, без веселья.

— Пусть попробуют. Мне шестьдесят лет опыта за плечами. И вторая молодость в теле. Я не для того сюда попала, чтобы уступать первому вежливому шакалу в плаще.

Он встал и оказался совсем близко. Так близко, что разговор сам собой перешёл в тишину.

— Ты понимаешь, — сказал он тихо, — что если дело дойдёт до открытого давления, тебе придётся выбрать: быть мягкой или быть жёсткой.

— Я умею быть разумной, — ответила она. — А разум иногда жёстче кулака.

Он смотрел на неё долго. Потом вдруг провёл большим пальцем по её скуле — жест почти интимный, почти неуместный в этой ночи, но оттого особенно сильный.

— Ты страшная женщина, Наташа.

— Я знаю, — спокойно сказала она. — И мне это нравится.

Он усмехнулся — впервые за день по-настоящему.

Утро подтвердило их ожидания.

Посланник не уехал. Более того — к полудню в усадьбе появились двое новых людей. Не слуги, не стража. Люди «смотреть и запоминать». Они не мешали, не задавали прямых вопросов, но Наташа видела, как их взгляды цеплялись за всё: за счёт зерна, за порядок во дворе, за то, как работники слушают её, а не старших по возрасту мужчин.

— Нас считают, — сказала Шура вечером, отодвигая миску. — Не людей. Возможности.

— Пусть считают, — ответила Наташа. — Мы уже больше, чем они думают.

— И это их пугает, — добавила Шура. — Особенно то, что мы не прячемся.

Наташа кивнула. Это была правда. Они не строили подполье. Не скрывали доходы. Не унижались. Они жили так, будто имеют право.

А право — самая раздражающая вещь для тех, кто привык раздавать его по капле.

К концу дня посланник подошёл сам. Без свиты. Без плаща.

— Вы понимаете, — сказал он, — что вас могут попытаться подчинить. Через налоги. Через обязательства. Через «покровительство».

— Я понимаю, — спокойно ответила Наташа. — И понимаю, что покровительство всегда заканчивается тем, что тебя начинают доить.

Он усмехнулся.

— Вы прямолинейны.

— Я экономлю время.

Он посмотрел на неё долгим взглядом.

— Сеньор не любит, когда у него под боком появляется сила, которая не просит разрешения.

— Тогда пусть научится жить с этим, — ответила Наташа. — Или договариваться.

— Вы предлагаете договор? — уточнил он.

— Я предлагаю сотрудничество, — сказала она. — Вы получаете стабильную землю, доход и порядок. Мы — возможность работать без удавки. Все в выигрыше. Кроме тех, кто привык брать ничего не давая.

Посланник молчал. Потом медленно кивнул.

— Я передам.

— Передайте, — сказала Наташа. — И добавьте, что мы не торгуемся под угрозами. Мы торгуемся под здравым смыслом.

Когда он ушёл, Шура выдохнула:

— Ну что, сестра. Похоже, мы выросли.

Наташа посмотрела на дом, на землю, на людей, которые уже не оглядывались, когда она проходила мимо.

— Нет, — сказала она тихо. — Мы просто встали на своё место.

Гийом подошёл сзади и положил ладони ей на талию. Не скрываясь. Не таясь. Уже не нужно было.

— И теперь, — сказал он ей на ухо, — нас будут либо уважать, либо бояться.

Наташа улыбнулась.

— Главное — чтобы не игнорировали. Остальное решаемо.

Она знала: давление только начинается.