Попаданки. Розарий для феодалок.

Глава 2.

Глава 2

Ночь в новом доме была странной.

Не страшной — именно странной. Наташа проснулась ещё до рассвета и какое-то время лежала неподвижно, вслушиваясь в тишину. Дом скрипел. Не так, как дачный — привычно, лениво, — а иначе: глубже, с протяжным эхом в камне, будто внутри него жили воспоминания. Где-то под крышей шуршало, в подвале капала вода, за стеной сопел старый слуга — глухо, тяжело, с присвистом.

И тело…

Она осторожно потянулась — и замерла. Ничего не хрустнуло. Не стрельнуло. Не свело судорогой. Пальцы легко сжались в кулак, спина послушно прогнулась, дыхание было ровным и глубоким.

Наташа села на узкой кровати и опустила ноги на холодный пол.

— М-да… — прошептала она. — Роскошь.

На соседней лежанке Шура уже не спала. Она сидела, опершись локтями о колени, и внимательно разглядывала свои руки в сером предрассветном свете.

— Проверяешь, не отросли ли когти? — тихо спросила Наташа.

Шура фыркнула.

— Проверяю, могу ли я ещё дать в морду и не помереть после этого от давления.

Она резко поднялась, сделала несколько приседаний — быстро, чётко, без охов.

— Могу, — удовлетворённо констатировала она. — Отлично могу. Слушай, если это сон, я против, чтобы меня будили.

Наташа встала рядом. Они стояли друг напротив друга — две молодые женщины с одинаковыми лицами, слишком похожие, чтобы быть просто знакомыми. Сёстры. Сироты. Так сказал вчерашний день.

— Шур… — Наташа понизила голос. — Мы где?

Шура посмотрела на неё долго и внимательно.

— Мы в жопе истории, — честно сказала она. — Но… — она усмехнулась, — не в самой худшей её части.

Наташа кивнула. Это совпадало с её ощущениями.

Они вышли в основную комнату. Там было холоднее. Очаг давно не топили, зола лежала серым пластом. Управляющая ещё не проснулась — это Наташа поняла по отсутствию привычного ворчания, — и дом был на удивление тих.

Зато сумки стояли там, где они их оставили.

Наташа подошла первой. Присела на корточки, приоткрыла крышку коробки с рассадой. Листья чуть поникли, но были живыми. Земля влажная. Корни целы.

— Слава всем богам, — выдохнула она. — Живые.

— А это? — Шура уже рылась в другой сумке.

Она вытащила мешочек с клубнями, покрутила в руках, прищурилась.

— Наташ… — медленно сказала она. — Скажи мне, что я не ошибаюсь.

Наташа заглянула.

— Не ошибаешься, — так же медленно ответила она. — Картофель. Старые сорта, судя по виду. Но живые.

Шура рассмеялась — тихо, хрипло, с каким-то детским восторгом.

— Они нас вчера за это хламом называли…

— Пусть продолжают, — спокойно сказала Наташа. — Главное, чтобы не выбросили.

— А коза? — Шура приподняла бровь. — Ты слышала?

— Слышала, — кивнула Наташа. — Если это та, о которой я думаю… Шур, это может быть вообще джекпот.

— Беременная? — уточнила Шура.

Наташа усмехнулась.

— Судя по цене, за которую её взяли, и по тому, как её обругали, — да. И порода… не местная.

Шура потёрла руки.

— Люблю сюрпризы.

В этот момент за дверью раздался шум. Кто-то кашлянул, загремело ведро.

— Вставайте, — раздался голос управляющей. — День сам себя не проживёт.

Шура мгновенно поменялась в лице. Схватила платок, накинула его на плечи, опустила глаза. Наташа отметила это автоматически: маскировка. Шура умела.

Они вышли во двор.

Утро было серым, влажным. Над землёй стелился туман. Куры копались у курятника — действительно старые, облезлые, но среди них Наташа заметила пару помоложе. Коза стояла у забора, привязанная, жевала что-то с философским спокойствием и смотрела на мир так, будто знала о нём больше остальных.

— Вот же… — пробормотала Наташа себе под нос.

— Что? — тут же спросила управляющая подозрительно.

— Ничего, матушка, — мягко ответила Наташа. — Думаем, с чего начать.

Управляющая фыркнула.

— С уборки. С чего ж ещё.

И они начали.

Слуга кряхтел, но таскал дрова. Шура молча подхватила ведро, второе, третье — и пошла к колодцу так уверенно, что старик даже остановился, проводив её взглядом.

— Гляди-ка… — пробормотал он.

Наташа тем временем принялась за очаг. Разгребла золу, почистила, уложила дрова так, как привыкла дома. Руки работали сами. Через полчаса в доме уже было тепло.

— Ты глянь… — удивлённо сказала управляющая. — Вы что, раньше не только по ярмаркам шастали?

Шура, возвращаясь с водой, хмыкнула.

— А вы думали, мы только красиво стоять умеем?

Управляющая поджала губы, но промолчала.

К обеду Наташа умудрилась сварить простую похлёбку — из того, что было: крупа, кусок солонины, лук. Ничего изысканного, но горячего и сытного. Она подала миски молча.

Управляющая попробовала — и замерла.

— Вкусно, — сказала она неохотно. — Не пережарено.

Шура ухмыльнулась.

— Мы вообще талантливые, — заметила она. — Просто раньше нам это не разрешали.

Во второй половине дня Наташа настояла, чтобы рассаду убрали в подвал.

— Там прохладно, — объяснила она. — И тень. Для начала — самое то.

— Да что вы к этим травам прицепились! — всплеснула руками управляющая. — Вырастет — хорошо, не вырастет — и не жалко.

Наташа посмотрела на неё спокойно. Очень спокойно.

— Жалко, — сказала она. — Это наше.

И управляющая вдруг отвела взгляд.

Вечером, когда день наконец выдохся и дом наполнился полумраком, Наташа и Шура остались на кухне одни. Сидели на лавке, плечом к плечу.

— Ну, — тихо сказала Шура. — Где мы?

Наташа посмотрела на огонь.

— Франция, — ответила она после паузы. — Судя по языку и одежде — где-то между двенадцатым и тринадцатым веком. Феодалы. Земля. Монастыри. Ярмарки.

— Отлично, — вздохнула Шура. — Всегда хотела пожить без электричества и антибиотиков.

Наташа повернулась к ней.

— Мы справимся.

Шура усмехнулась.

— Я знаю. Я просто… — она замолчала, потом добавила: — Ты заметила? Мы всё ещё говорим по-русски.

Наташа кивнула.

— Значит, это нам оставили, — сказала она. — Чтобы не забыли, кто мы.

Шура посмотрела на неё серьёзно.

— Тогда, Наташ… — сказала она. — Будем жить. Но по-нашему.

Наташа улыбнулась.

За стеной пробекала коза.

Куры зашуршали. Дом, будто прислушиваясь, снова скрипнул.

А в подвале, в темноте и прохладе, начиналось то, что очень скоро перестанут называть «хламом».

Наташа проснулась от того, что в нос ударило что-то тёплое, хлебное и удивительно живое. Она сначала даже не поняла, где находится: потолок низкий, балки грубые, окно — узкое, как бойница. А потом вспомнила всё разом — дорогу, дом, сумки, рассаду, козу.

— Чёрт… — прошептала она и резко села.

В теле по-прежнему не было ни намёка на вчерашнюю усталость. Мышцы отзывались легко, голова была ясной, а внутри жила странная бодрость — не юношеская даже, а какая-то первобытно-здоровая, будто организм только и ждал, когда его перестанут мучить таблетками и диванами.

Из кухни доносились звуки. Шура уже была там — это Наташа знала без всяких доказательств. Шура всегда вставала раньше, если чувствовала, что день будет важным.

Наташа спустилась.

Шура стояла у стола, закатав рукава, и месила тесто в большой деревянной миске. Движения — уверенные, сильные, без суеты. На столе уже лежали нарезанные травы, лук, куски вчерашней солонины. Огонь в очаге горел ровно, хорошо.

Слуга сидел у стены и молча точил нож. Управляющая стояла рядом, скрестив руки на груди, и смотрела на происходящее так, словно мир сошёл с ума, а она единственная это заметила.

— Доброе утро, — спокойно сказала Наташа.

Управляющая вздрогнула.

— Это… вы что делаете? — недоверчиво спросила она.

Шура не подняла головы.

— Завтрак, — коротко ответила она. — Людям с утра надо есть, а не охать.

— Но… — управляющая замялась. — Хлеб… мука… вы же вчера…

Наташа подошла к столу, окинула взглядом продукты и поняла, что Шура опять сделала то, что умела лучше всего: из ничего — что-то.

— Мы ничего не испортили, — мягко сказала она. — Всё будет на месте. А если не будет — сделаем ещё.

Управляющая открыла рот, закрыла, потом резко отвернулась.

— Делайте что хотите, — буркнула она. — Только потом не говорите, что я не предупреждала.

Она вышла во двор, громко хлопнув дверью.

Слуга проводил её взглядом, потом медленно поднялся.

— Если разрешите… — неуверенно сказал он. — Я… помогу.

Шура наконец посмотрела на него.

— Разрешаю, — сказала она. — Только не мешай.

Слуга неожиданно улыбнулся — широко, по-мальчишески — и взялся за дело.

Через полчаса в доме ели все. Даже управляющая, вернувшись, сначала долго принюхивалась, а потом, буркнув «ладно уж», села за стол.

Она ела молча. Потом доела. Потом вздохнула.

— Вы… — начала она и запнулась. — Вы не такие, как были.

Шура подняла бровь.

— А вы нас хорошо знали?

Управляющая поджала губы, но спорить не стала.

После завтрака Наташа настояла на осмотре земли.

Они вышли за дом. Участок был большой, но запущенный: сорняки по пояс, камни, старая изгородь, за которой начинался лес. Почва — тяжёлая, но живая. Наташа присела, взяла горсть земли, растёрла между пальцами.

— Тут можно работать, — сказала она тихо.

— Ты уверена? — спросила Шура, оглядывая заросли.

— Абсолютно.

Управляющая фыркнула.

— Тут годами никто толком не сеял, — сказала она. — Земля устала.

Наташа поднялась и посмотрела ей прямо в глаза.

— Земля не устаёт, — спокойно ответила она. — Устают люди.

Управляющая отвела взгляд.

Во второй половине дня Наташа спустилась в подвал. Там было сыро, прохладно, пахло камнем и плесенью. Идеально — для начала. Она расставила ящики, аккуратно проверила каждый саженец, каждый корень. Погладила листья хурмы, проверила банан — живой. Очень даже.

— Ну здравствуй, — прошептала она. — Добро пожаловать в Средневековье.

Шура заглянула следом.

— Если это не вырастет, — сказала она философски, — мы скажем, что так и было задумано.

— Вырастет, — ответила Наташа. — Вопрос только — насколько быстро.

Вечером они снова остались вдвоём. Сидели у очага, слушали, как за стенами скребётся ночь.

— Шур… — тихо сказала Наташа. — Ты понимаешь, что если мы здесь — то не просто так?

Шура кивнула.

— Понимаю. И ещё понимаю, что лучше молчать.

— Именно.

— Слуги смотрят, — продолжила Шура. — Управляющая считает нас глупыми. Пусть так и думают.

Наташа улыбнулась.

— А потом удивятся.

Шура усмехнулась в ответ.

— Люблю, когда удивляются.

Они замолчали.

Дом больше не казался враждебным. Он был старым, тяжёлым, но… послушным. Как будто ждал хозяев, которые наконец знают, что делают.

И где-то глубоко под землёй, среди клубней, корней и неприметных побегов, уже начиналась совсем другая история — та, которую никто из них пока не спешил произносить вслух.