Попаданки. Розарий для феодалок. (Людмила Вовченко) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 13.

Ночь снова не спешила отпускать тепло, хотя воздух уже тянул прохладой. Дом дышал — медленно, глубоко, как живое существо, которое привыкло к своим людям и теперь подстраивалось под их ритм. Наташа сидела у стола, перебирая записи, но строчки расплывались перед глазами. Мысли упрямо возвращались не к делам, не к людям и не к завтрашним решениям.

К нему.

Она услышала шаги ещё до того, как он постучал. Не громко — просто коснулся костяшками дерева, будто спрашивал разрешения войти, а не заявлял о себе. Сердце отозвалось быстрее, чем разум.

— Войди, — сказала она, удивившись, как ровно прозвучал голос.

Гийом вошёл без плаща, в простой рубахе, и в этом было что-то непривычно интимное: он оставил снаружи не только оружие, но и роль. В свете лампы его лицо казалось мягче, тени сглаживали суровость, но в глазах всё равно горел тот самый внутренний огонь — спокойный, опасный, притягательный.

— Я подумал, — сказал он, — что не стоит оставлять некоторые вещи несказанными.

Наташа встала. Между ними оставалось всего несколько шагов — слишком мало, чтобы сохранять прежнюю дистанцию, и слишком много, чтобы не чувствовать напряжения.

— Некоторые вещи лучше прожить, чем проговорить, — ответила она тихо.

Он остановился. Не приблизился сразу. Смотрел на неё так, будто запоминал — не внешность, а состояние. Как она стоит, как держит плечи, как не отводит взгляда.

— Ты понимаешь, — сказал он медленно, — что если я сделаю шаг, это уже не будет просто поддержкой?

— Понимаю, — ответила Наташа. — И если ты не сделаешь — я тоже пойму. Но тогда нам обоим придётся притворяться.

Гийом усмехнулся — коротко, почти хищно.

— Я не люблю притворство.

Он подошёл. Медленно, без резких движений, словно давая ей время отступить. Она не отступила.

Первым было прикосновение — не к губам, не к телу. Он провёл пальцами по её волосам, осторожно, почти благоговейно, будто проверял, настоящая ли она, не исчезнет ли от этого жеста. Наташа затаила дыхание, чувствуя, как от этого простого касания по коже пробегает жар.

— Ты слишком долго была одна, — сказал он тихо. — Это видно.

— А ты слишком долго держал всё под контролем, — ответила она. — Это тоже видно.

Его пальцы скользнули ниже, к линии шеи, задержались там, где пульс бился особенно сильно. Наташа закрыла глаза — всего на секунду — и в этот миг он наклонился.

Поцелуй был жёстким и точным, без прелюдий и сомнений. Не робкий — и не грубый. Такой, каким целует мужчина, который знает, чего хочет, и не боится взять ответственность за это желание. Его губы требовали ответа — и она ответила, обхватив его плечи, чувствуя под ладонями напряжённые мышцы, тепло живого тела.

Мир сузился до этого мгновения: до дыхания, до вкуса, до ощущения, что она больше не держит всё одна.

Он отстранился первым — буквально на сантиметр, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Если сейчас скажешь «стоп», я остановлюсь, — сказал он хрипло.

Наташа усмехнулась, всё ещё чувствуя его дыхание на губах.

— Поздно, Гийом. Я уже сказала «да». Просто не вслух.

Он снова поцеловал её — глубже, медленнее, позволяя чувству развернуться, не ломая его напором. Его ладони легли на её талию, притянули ближе, и Наташа впервые за долгое время позволила себе не думать о последствиях.

Только о том, что рядом с ней мужчина, который не требует, не торопит и не отступает.

Когда они всё-таки разомкнули объятия, за окном уже сгущалась настоящая ночь. Дом был тих. Где-то в глубине Наташа услышала шаги Шуры — та прошла и, конечно же, всё поняла. Но не вмешалась. За это Наташа была ей благодарна.

— Это ничего не изменит в наших делах, — сказала Наташа, опираясь лбом о его плечо.

— Изменит, — ответил он честно. — Ты перестанешь нести всё одна.

Она усмехнулась.

— Смелое заявление.

— Я вообще смелый человек, — сказал он и снова коснулся её губ — на этот раз мягко, обещающе.

И впервые за всё это время Наташа подумала не о том, как выжить, а о том, как жить дальше.

После поцелуя тишина не рассыпалась — она уплотнилась.

Наташа стояла совсем близко, ощущая тепло Гийома так ясно, будто это было не тело, а решение, принятое наконец вслух. Его ладонь всё ещё лежала на её талии — не сжимала, не удерживала силой, просто была там, как факт. И именно это странным образом волновало сильнее, чем любой напор.

— Ты дрожишь, — сказал он негромко.

— Я живу, — ответила она. — Это иногда выглядит одинаково.

Он тихо усмехнулся, и этот звук — короткий, низкий — прошёлся по ней почти физически. Его большой палец чуть сдвинулся, провёл по ткани её платья, едва касаясь кожи, и Наташа поймала себя на том, что дыхание снова сбивается.

— Ты всё время держишься, — продолжил он. — Даже сейчас.

— А ты всё время сдерживаешься, — парировала она. — Даже когда можно не надо.

Он посмотрел на неё внимательно, почти изучающе.

— Если я перестану, — сказал он, — это будет всерьёз.

— А я, по-твоему, шучу? — тихо спросила Наташа.

Она сама сделала шаг ближе. Не резко, не вызывающе — просто сократила расстояние до нуля. Их лбы почти соприкоснулись. Она чувствовала его дыхание, чувствовала, как он напрягается всем телом, будто внутри него шла борьба между привычкой контролировать и желанием отпустить.

— Я не девочка, — сказала она очень спокойно. — И я не ищу приключение. Я выбираю.

Это слово — выбираю — словно что-то сдвинуло в нём.

Гийом наклонился и поцеловал её снова, иначе. Уже не проверяя и не утверждая — забирая. Его губы были горячими, уверенными, и в этом поцелуе не было спешки. Он будто давал ей почувствовать: времени достаточно, он никуда не исчезнет, он здесь.

Его рука поднялась выше, коснулась её шеи, скользнула под волосы. Большой палец легко провёл по линии челюсти, заставляя её поднять подбородок. Наташа тихо выдохнула ему в губы — не звук, а признание.

— Вот так, — прошептал он, едва касаясь её губами. — Смотри на меня.

Она посмотрела. В его глазах не было торжества или самодовольства. Там было сосредоточенное, почти жадное внимание — как к чему-то редкому, ценному, что нельзя упустить.

— Ты красивая, — сказал он просто. — Не потому что женщина. Потому что сильная.

Она усмехнулась — чуть криво.

— Обычно после таких слов ждут подвох.

— Подвох будет, — ответил он. — Я не отпущу просто так.

— И не надо, — сказала Наташа. — Я не люблю «просто так».

Он снова притянул её к себе, уже крепче. Его ладонь легла ей на спину, прижала, и теперь между ними не осталось даже намёка на расстояние. Она почувствовала, как его тело реагирует — честно, без игры. Это было неожиданно успокаивающе: он не пытался казаться кем-то другим.

Где-то в глубине дома скрипнула доска. Наташа чуть вздрогнула — реальность напомнила о себе.

— Не сейчас, — сказала она, отстраняясь буквально на шаг. — Я не хочу, чтобы это было украдено у ночи и страха.

Гийом не стал спорить. Он задержал её руку в своей — на секунду дольше, чем нужно.

— Тогда завтра, — сказал он. — Или послезавтра. Но не «никогда».

— Договорились, — кивнула она.

Они вышли вместе. Во дворе было темно, только редкие угли в очаге светились красным. Шура сидела на скамье, кутаясь в плащ, и, конечно, всё поняла по их лицам.

— Ну, — протянула она, — я так понимаю, у нас тут не только хозяйственные союзы намечаются.

— Шура, — вздохнула Наташа.

— Молчу-молчу, — подняла та руки. — Просто скажу одно: давно пора. А то я уже устала смотреть, как ты строишь всё вокруг, кроме себя.

Гийом коротко кивнул ей — уважительно, по-мужски.

— Я присмотрю, — сказал он.

Шура прищурилась.

— Я за тобой тоже присмотрю, солдатик. Если что — лопат у нас много.

Он усмехнулся.

Когда Гийом ушёл к своим, Наташа ещё долго стояла во дворе, глядя на тёмное небо. В груди было тепло и тревожно одновременно — как перед большим шагом, от которого нельзя отвернуться.

Она знала: теперь всё усложнится.

И знала — иначе она бы уже не смогла.

Это была не слабость.

Это было разрешение себе быть живой.

Ночь всё-таки забрала своё.

Когда Гийом ушёл к часовым, Наташа не сразу вернулась в дом. Она осталась во дворе, прислонившись к холодному камню стены, и позволила себе редкую роскошь — не действовать. Просто чувствовать. Холод под ладонями. Медленный стук сердца. Тепло, которое не рассеялось вместе с его шагами, а, наоборот, стало глубже, осмысленнее.

Она поймала себя на странной мысли: страх не исчез. Он просто сменил форму. Раньше это был страх потерять контроль, ошибиться, недосмотреть. Теперь — страх привязаться. Потому что привязанность всегда даёт рычаг.

Поздно, — призналась она себе честно.

Рычаг уже есть.

В доме Шура не спала. Она сидела за столом, штопала что-то при слабом свете лампы и даже не подняла головы, когда Наташа вошла.

— Я так понимаю, — сказала она спокойно, — ты решила перестать изображать из себя крепость.

Наташа сняла плащ, аккуратно повесила его.

— Я решила, что крепости тоже нужны ворота.

Шура хмыкнула.

— Смотри, чтобы не парадные. Через них обычно приходят с фанфарами и проблемами.

Наташа села напротив, положила руки на стол.

— Он не фанфары, — сказала она тихо. — Он… фундамент.

Шура наконец подняла глаза. Посмотрела внимательно, без шуток.

— Тогда ладно, — сказала она. — Фундамент — это надолго. Главное, чтобы без трещин.

Они помолчали. Это было хорошее молчание — не пустое, а насыщенное пониманием, которое между ними не требовало слов.

— Ты понимаешь, — продолжила Шура, — что теперь тебя будут воспринимать иначе?

— Уже воспринимают, — ответила Наташа. — Просто теперь это станет заметнее.

— И он это понимает?

Наташа кивнула.

— Именно поэтому он и опасен. И надёжен одновременно.

Шура вздохнула.

— Ну что ж. Тогда завтра я начну готовить людей к мысли, что у нас тут не просто «две странные женщины», а дом. С будущим.

Наташа улыбнулась.

— Ты как всегда думаешь на шаг вперёд.

— Я просто старая, — фыркнула Шура. — Опыт — это когда знаешь, где рванёт.

Утро принесло подтверждение того, что ночь не прошла незамеченной.

Наташа почувствовала это сразу, ещё не выйдя во двор: тишина была другой. Не настороженной — внимательной. Люди говорили вполголоса, бросали взгляды, отводили их, когда она смотрела в ответ. И среди этого — уважение, смешанное с любопытством.

Гийом стоял у калитки. Не слишком близко. Не слишком далеко. И теперь это расстояние было выверенным — демонстративно корректным. Для всех.

Он посмотрел на неё — коротко, сдержанно. Но в этом взгляде было достаточно, чтобы Наташа поняла: то, что произошло ночью, не растворилось с рассветом.

— Всё спокойно, — сказал он деловым тоном. — Пока.

— «Пока» — моё любимое слово, — ответила она.

Он позволил себе едва заметную улыбку.

— У меня есть предложение, — продолжил он. — Не личное. Стратегическое.

— Слушаю.

— Тебе нужно официальное лицо рядом. Не муж. Не хозяин. Партнёр по безопасности. Чтобы слухи работали на тебя, а не против.

Наташа посмотрела на него внимательно.

— Ты предлагаешь себя.

— Я предлагаю порядок, — спокойно ответил он. — Через меня.

Она задумалась. Это был ход сильный. И опасный. Но и отказаться — значит оставить пустоту, которую обязательно кто-то попытается занять.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Но на моих условиях.

— Иначе и быть не может, — ответил он.

Позже, когда день уже вошёл в ритм, Наташа поймала себя на неожиданном ощущении: ей стало легче дышать. Не потому что исчезли проблемы. А потому что они перестали быть исключительно её ношей.

Она работала, распределяла, объясняла, спорила. Люди слушали. Кто-то проверял границы, кто-то пытался схитрить — но система уже начала работать. И в этой системе теперь было ещё одно измерение: личное.

Когда под вечер Гийом подошёл ближе, будто случайно, и тихо сказал:

— Сегодня без разговоров. Просто знай — я здесь.

Она кивнула.

— Я знаю.

И этого было достаточно.

Наташа понимала: дальше будет сложнее. Придётся совмещать власть и чувства, расчёт и близость, стратегию и желание. Но впервые за долгое время она не чувствовала себя загнанной.

Она выбрала.

И этот выбор был не слабостью, а осознанным шагом вперёд.

А значит — история только начиналась.