По прозвищу Святой. Книга первая

Глава двадцать третья

Совещание у генерал-лейтенанта Вальтера Кайнера, командира шестьдесят второй пехотной дивизии вермахта, было коротким.

По сути это было не совещанием, а доведением до командиров полков и подразделений, начальников штабов и других старших офицеров дивизии, приказа командира шестой армии генерала-фельдмаршала Вальтера фон Рейхенау о выдвижении дивизии на фронт.

— Прямо сейчас, — вещал командир дивизии, водя указкой по большой карте Украины, которая висела на стене, — вторая армия генерала-фельдмаршала фон Вейхса наступает на Чернигов, тесня пятую армию противника. В это же время вторая танковая группа Гудериана обошла с востока двадцать первую армию русских и рвётся к Конотопу. Задача нашей дивизии в составе шестой армии завершить окружение и полный разгром частей Юго-Западного фронта противника. Финалом станет падение Киева — древней столицы русских, после чего у нас открывается прямая дорога на Москву [1]. Сроки — одиннадцатое сентября. К этому времени всё должно быть готово. Вопросы?

Офицеры молчали, тихо перешёптываясь.

— Нет вопросов, — констатировал Кейнер. — Тогда все свободны. Командира сто восемьдесят третьего полка оберста Генриха Кляйна и штурмбанфюрера Георга Йегера прошу задержаться.

Когда помещение штаба дивизии опустело, Кейнер, Кляйн и Йегер перебрались за стол. Ординарец принёс кофе. Закурили.

— Докладывайте, — сказал командир дивизии.

— План такой, — начал Йегер. — Вместо того, чтобы гоняться за партизанами по лесам, где у них явное преимущество, нужно выманить их на открытое пространство. Но не просто выманить, а заставить поверить, что они сильнее и вообще уже чуть ли не хозяева во всей округе. Для этого выдвижение дивизии на фронт подходит как нельзя лучше…

В корчме «Бочка козака» было шумно и дымно.

После того, как почти месяц назад, седьмого августа, немцы взяли Коростень, жизнь в городе, притихшая было в первые несколько дней оккупации, вновь оживилась. Заработали рестораны и питейные заведения. Открылся кинотеатр, и даже публичный дом. Последний обслуживал, в основном, офицеров и солдат немецкой армии, но в последние дни августа у него появился небольшой филиал для удовлетворения нужд ОУНовцев. Украинские националисты, представленные на востоке Украины мельниковцами, за последнее время понесли существенные потери. Мало того, что был фактически уничтожен отряд Тараса Гайдука, в который входило до двухсот вооружённых боевиков — членов Буковинского куреня [2], так ещё в предпоследний день лета в Житомире убили влиятельных мельниковцев Емельяна Сенника и Николая Сциборского.

Все члены мельниковской ОУН были абсолютно уверены в том, кто это сделал. Бандеровцы. Чёртовы бандеровцы. Больше некому. Напряжение росло, рядовые бойцы были готовы рвать всех подряд, начиная с коммунистов и партизан и заканчивая бандеровцами и евреями.

— Чому мы тут сидимо, не розумiю? [3], — громогласно вещал чубатый, пьяный расхристанный мельниковец в порванной на груди и заляпанной жирными и винными пятнами вышиванке. — Хлопцiв Тараса Гайдука вбили партизани — комунякi та клятi москалi. Це всiм вiдомо. Сеннiка та Сциборского — бандеровци. Це також всi знають. А мы тут сидимо, горiлку пьемо та баб деремо. Ганьба! [4]

Он схватил стоящую перед ним кружку с пивом и буквально всосал её в себя. Вытер усы, грохнул кулаком по столу и заорал:

— Ганьба! Смерть москалям, жидам та бандеровцам! Але спочатку — жидам! Нiчого, нiчого, десятого вересня буде дiло. Недовго чекати залишилось [5].

— Так, — обернулся, сидящий за соседним столом неприметный человек в костюме поверх вышиванки. — Андрiю вже досить. Хлопцi, хтось, вiдведить його до хати [6].

Хлопцы вокруг сделали вид, что не слышат. Видать, Андрея хорошо знали, и связываться с пьяным дураком никому не хотелось.

Максим, который уже некоторое время за кружкой пива присматривался и приглядывался к происходящему, встал, подошёл.

— Я можу його вiдвести, пан атаман. Тiльки скажить куда.

— Я не атаман, — сказал приметный человек, разглядывая Максима.

Он видел перед собой высокого широкоплечего светловолосого хлопца с пронзительными синими глазами (набор цветных контактных линз и краску для волос Максим заранее создал на молекулярном синтезаторе, предвидя, что они пригодятся).

Одет парень был неброско, но чисто — штаны, заправленные в сапоги, рубаха (обычная, не вышиванка), овчинная безрукавка поверх рубахи. На голове — потёртая кепка-восьмиклинка.

— Пробачте, — улыбнулся парень. — Буду знати [7].

— Ты хто, хлопче? Шось я тебе тут не бачiв ранiше. [8]

— Олекса, — представился Максим. — Олекса Дорошкевич.

— Звiдки ты, Олекса?

— С Каменец-Подольского. Хочу до вас, але не знаю, як це зробити.[9]

— До нас — це до кого? [10]

— До ОУН пана Мельника.

— Хм. Ну добре. Вiдведешь Андрiя до хати i вертайся. Поговоримо. Вулиця Германа Герiнга, дом пьять. Знаешь, де це?[11]

— Знаю.

Хлопец Андрей к этому времени потребовал ещё стопку горилки, запил её пивом и рухнул чубатой головой на стол в лучших традициях славного запорожского казачества.

Максим подошёл к телу, наклонился, перекинул правую руку пьяного себе через плечо, поднял его со стула, повёл к выходу, поддерживая.

— К-куда? — очнулся хлопец. — Не хочу! Вертаемось! Ще пива! [12]

— Iдем, iдем, — шепнул ему на ухо Максим. — Дiвчата чекают. [13]

— Дiвчата?

— Дiвчата, дiвчата. Казали без тебе не приходить. В мене и горiлка е.

— Горiлка? Це добре. Тодi пiшли.

Поддерживать и направлять Андрея всё ещё приходилось, но походка его стала твёрже. Мысль и горилке и девчатах явно придала ему сил.

На улице уже стемнело. Максим повёл Андрея через старый парк на берегу речки Уж. Нашёл местечко поукромнее, усадил на лавочку, почти скрытую ветвями плакучей ивы.

— А де дiвчата i горiлка? — осведомился Андрей.

— Горiка в мене, а дiвчата зараз будут. Слухай, що ти говорив про десятое вересня? Шось я забув. Шо тодi буде? [14]

— Горiлку давай.

— Спочатку скажи, потiм горiлка.

— Да то всi знают! — захохотал Андрей. — Знайшов велику таемницю! Жидiв будемо вбивати. [15]

— Богато жидiв? [16]

— Богато. Тысячу, не менше.

— А де?

— А тебе навiщо? [17]

— Також хочу.

— Це добре. Карьер знаешь де?

— Де гранiт добували? За рiчкой?

— Вiн. Горiлку давай.

— Зараз. [18]

Максим достал из внутреннего кармана бутылку, которую приобрёл в корчме, из бокового — стакан. Снял ножом сургуч, налил полстакана:

— Тримай. [19]

— Ну, будьмо! — трезвым голосом сказал Андрей и одним махом отправил содержимое стакана в рот. Втянул носом воздух. Покачнулся. Повалился на лавку и захрапел.

Максим подумал, забросил его ноги на лавочку, оставил рядом на земле початую бутылку и стакан и ушёл. Проспится — ничего не вспомнит. А уж когда обнаружит спасительную опохмелку — тем более. Если, конечно, до этого его самого не обнаружит патруль.

И снова штабная землянка отряда, и снова накурено так, что хоть топор вешай. Максим подумал, что начинает привыкать к табачному дыму.

Впрочем, не только к нему. К самому времени начинает привыкать. Грубому, опасному, военному. Кровавому. Совсем не похожему на его светлое будущее. Но какому-то… настоящему, что ли. Люди здесь точно знали, чего хотели. Жили ярко, умирали быстро, любили и ненавидели на полную катушку. Преувеличение, конечно. Большинство просто хотело выжить, приспособиться. Но с большинством он дела не имел. Он имел дело со своими, советскими людьми, и с врагами, которых следовало убивать. Для того чтобы они не убили тебя и тех, кто тебе дорог. Абсолютно ясное и понятное дело. Не без нюансов, но это уж как водится.

— Тысяча евреев, — повторил Нечипоренко. — Это много.

— Да, — согласился Максим.

— Сведения точные?

— Абсолютно. Я проверил.

— Как?

— Деньги, — Максим потёр пальцами в характерном жесте. — Деньги в нашем мире творят чудеса.

— Вот хотелось бы мне знать, товарищ Свят, откуда у простого младшего лейтенанта Красной Армии, находящемуся в немецком тылу, деньги? — осведомился Сердюк. — Да ещё столько, что ими можно подкупить, кого хочешь?

Тон у комиссара был шутливый, но Максим понимал, что тому и впрямь очень хочется знать. Оно и понятно. Сколько уж времени прошло, а партизанам о нём практически ничего не известно.

— Командование снабдило, — ответил Максим. — Такой ответ тебя устроит, Остап Богданович?

— Пока — да, — ответил комиссар. — Но только пока.

— Не спешите, детки, дайте только срок, — ответил Максим. — Будет вам и белка, будет и свисток [20]. Продолжаем. Евреев поведут на правый берег, к карьеру. Пешком поведут. Те, конечно, догадаются, куда и зачем их ведут, но пойдут покорно.

— Как всегда, — сказал Нечипоренко.

— Как всегда, — подтвердил Максим.

— Мельниковцы будут расстреливать?

— Они. Немцы уходят из Коростеня. Нафронт. Девятого числа, накануне. Остаётся вспомогательная рота охраны, но она точно в расстреле участвовать не будет.

— Значит, засада? — спросил Нечипоренко. — Прямо там, на карьере?

— Две засады, — сказал Максим. — Одна на дороге, и одна на карьере. Две, потому что мельниковцы разделятся. Одна часть, меньшая, человек тридцать, поведёт колонну евреев к карьеру. Среди них будут и немцы для контроля. Но совсем мало. Думаю, отделение, не больше. А вот вторая часть, уже отряд в пятьдесят-семьдесят бойцов, будет ждать в карьере. Наша задача — перебить мельниковцев и немцев на дороге. Там, сразу за мостом через Уж есть удобное место. Дорога по балке проходит, а сверху густые деревья, кусты, скалы и валуны — есть, где спрятаться.

— Легко сказать — перебить, — почесал в затылке Нечипоренко. — Это ж как точно стрелять надо, чтобы евреев не задеть?

— Кто-то из гражданских, вероятно, пострадает, — сказал Максим. — И даже, возможно, будет убит. Но тут ничего не поделаешь. Наша задача, повторяю, — перебить охрану, и пусть евреи разбегаются, кто куда. Мы не можем всех их привести в лагерь. Кроме тех, кто добровольно и быстро решит вступить в отряд. Молодых и сильных. Но это ещё не всё. Вторая часть мельниковцев будет ждать в карьере. С ними поступим следующим образом…

Максим лежал с винтовкой Мосина за густыми кустами бузины и с помощью двух дронов-разведчиков и КИРа сделил за окружающей местностью. На эту операцию отправился чуть ли не весь партизанский отряд во главе с командиром Нечипоренко и комиссаром Сердюком. Они, с основными силами, взяли на себя ту часть мельниковцев, которая должна была прибыть непосредственно в карьер для выполнения своей жуткой задачи — хладнокровного убийства тысячи евреев Коростыня: мужчин, женщин, стариков и детей.

Ноги решили не бить. По лесу до Жерева, конечно, пришлось идти пешком, а вот дальше рискнули воспользоваться транспортом. Благо немецкая пехотная рота в Лугинах была уничтожена, а полк, расквартированный в Коростыне, по имеющимся разведданным уже покинул его в направлении Житомира, чтобы там, соединившись с шестьдесят второй дивизией, отправиться на фронт.

А больше бояться было некого.

— Пусть нас бояться! — заявил по этому поводу Нечипоренко и для убедительности пристукнул кулаком по столу.

Максим был с ним согласен — момент для нанесения удара выпал очень удобный.

Поэтому все, участвующие в операции партизаны, разместились в пяти советских грузовиках, которые имелись у отряда (три из них ещё не так давно принадлежали отряду Гайдука, а два угнали специально для этого дела) и были до поры до времени спрятаны на опушке леса, и ночью рванули в Коростень.

Объехали город с севера и свернули на грунтовку. Неподалёку от карьера надёжно спрятали машины, оставили охранение и двинулись дальше пешком.

Максим с двадцатью лучшими стрелками залёг по склонам балки рано утром, когда облака в восточной части неба окрасились красным.

— Прольётся кровушка сегодня, — пробормотал дядька Аким, лежащий рядом с Максимом. — Ох, прольётся.

Шестидесятидвухлетний пасечник и травник убедил Максима, что вполне способен участвовать в операции наравне с молодыми.

— Я, может, так быстро бегать уже не могу, — сказал он, — но стреляю, думаю, не хуже тебя, Коля.

— Это вряд ли, — не поверил Максим.

— А ты проверь.

Они устроили испытание на поляне, отведённой под стрельбище, и Аким доказал, что говорит правду: все пять пуль, выпущенных им в положении лёжа из обычной «трёхлинейки», легли точно в десятисантиметровый центр нарисованной на куске картона мишени чуть ли не одна в одну.

— Рядовой двенадцатого Туркестанского стрелкового полка Аким Пухнатый стрельбу закончил, — отрапортовал он, поднимаясь и передавая винтовку Максиму. — Сделай получше, Коля.

— Пожалуй, лучше не сделаю, — ответил Максим, когда быстроногий Яшка притащил мишень. — Патроны поберегу. Так ты воевал, дядя Аким?

— С пятнадцатого по семнадцатый, два года. Двенадцатый Туркестанский стрелковый, говорю же. Снайпером был. Потом дизентерия, госпиталь, революция… Долго рассказывать. Так что, берёшь?

— Беру, как не взять. Такие стрелки мне нужны как воздух.

Сначала мимо них в сторону карьера проехало три грузовика, набитые вооружёнными мельниковцами. Это была основная расстрельная команда, которой должна была заняться другая часть отряда.

Затем, в расчетное время, со стороны реки и города показалась длинная колонна или, вернее сказать, длинная толпа гражданских. Люди тащили с собой чемоданы, узлы и мешки. Маленькие дети на руках. Изо всех сил старающиеся не отстать старики и старухи. Шли молча. Даже дети испуганно молчали — никто не плакал, не кричал, не разговаривал.

Впереди, сзади и по бокам толпу окружали мельниковцы и немцы.

Максим насчитал тридцать два человека. Двадцать семь мельниковцев и пять немцев — половина отделения.

Почти все мельниковцы были облачены в красноармейскую форму, попавшую к ним с захваченных советских складов. Только на воротниках виднелись жёлто-голубые петлицы, а на левых рукавах — такие же «жовто-блакитни» повязки с буквами «У. А.» посередине.

«Украинская Армия», — так расшифровал эту надпись Максим. Армия, мать его. Сборище бандитов, насильников и психопатов.

Он вспомнил относительно недавнюю историю России, русско-украинскую войну двадцатых годов, принесшую столько горя и начавшуюся вот из-за таких же ублюдков-националистов — потомков тех, кто сейчас с советским оружием в руках конвоировал на смерть толпу евреев Коростыня, и скрипнул зубами.

Какие же, всё-таки, подонки. Ведь каждый из них уверен, что идёт на святое дело — избавить «рiдну неньку» [21] от жидов. Которые, как всем известно, распяли Христа и вообще нелюди. Все до одного.

Накануне прошёл дождик. Он прибил дорожную пыль, и теперь воздух был чист и ясен.

Это хорошо, подумал Максим. Стрелять удобнее.

Прикинул длину толпы. Получалось около ста пятидесяти метров.

А длина балки — триста с лишним. Нормально, как и было рассчитано.

Пора? Пора.

Вытащил ракетницу, взвёл курок, выстрелил.

Красная ракета взвилась над балкой.

Максим убрал ракетницу, поймал в прицел голову ближайшего к нему мельниковца, и выстрелил.

Враг упал, даже не вскрикнув.

Максим передёрнул затвор и снова выстрелил.

И ещё раз. И ещё. И ещё.

Пять выстрелов — пять тел на дороге, из которых трое — немцы.

Он вставил новую обойму.

Теперь выстрелы гремели со всех сторон. Все бойцы Максима были вооружены винтовками Мосина и немецкими «маузерами» и теперь били по врагу одиночными — быстро и точно.

А вот со стороны карьера Максим различил автоматные и пулемётные очереди — это вступила в бой вторая часть отряда.

Двадцать семь мельниковцев и пятеро немцев жили несколько минут.

Кто-то из них пытался отстреливаться в белый свет, как в копеечку. Кто-то бросился бежать. Но партизанские пули, в конце концов, нашли всех.

Даже никого из евреев случайно не убили, что было уже совсем великой удачей. Правда, двое — мужчина и женщина — оказались ранены, но легко.

Когда всё было кончено, Максим поднялся и посмотрел в сторону карьера. Автоматная и пулемётная стрельба там тоже стихала.

Значит, Нечипоренко с Сердюком и остальными сумели выполнить задачу.

Зелёная ракета, взлетевшая над карьером через две минуты, подтвердила, что так и есть.

— Товарищи евреи! — зычно крикнул Максим так, что слышно было всем.

Толпа внизу притихла. Где-то плакали испуганные дети, но их быстро успокоили.

— Меня зовут Николай Свят.

«Святой, — пронёсся по толпе шелест голосов. — Это Святой!»

— Вас вели к карьеру, где собирались расстрелять. Теперь вы спасены. Но ещё ничего не кончилось. Сейчас те из вас, кто хочет сражаться в наших рядах, в рядах партизанского отряда «Червонный партизан», забирайте оружие и патроны у убитых ОУНовцев и немцев. После этого все движемся в сторону карьера. Там есть машины. Их мало, все не поместятся, но можно погрузить тех, кто не способен долго идти — пожилых, больных, женщин с маленькими детьми. За руль сядут те, кто умеет водить. Есть такие?

«Есть! Есть!» — послышались выкрики из толпы.

— Отлично. Не знаю, куда вы поедете. Я бы советовал в сторону Овруча и дальше на восток. Там, в чернобыльских лесах, можно укрыться. Пока не пришли холода, ройте землянки, делайте заготовки на зиму… Не знаю. Выживайте. Это ваша задача — спасти себя и ваших детей. Мы постараемся помочь, но на многое не рассчитывайте. Наша задача — уничтожать немецких оккупантов и предателей. Ваша задача, повторю, выжить. Всё, пошли, времени мало.

Сначала один молодой мужчина, затем второй и третий, потом ещё несколько отделились от толпы, подбирая оружие убитых.

Партизаны спустились вниз.

— Пошли, пошли! — раздались команды. — Ходу, товарищи евреи, ходу, времени нет!

Кто-то плакал, кто-то истерично смеялся, кто-то задавал вопросы, на которые не было ответов. Но, в конце концов, толпа двинулась вперёд.

До карьера им оставалось пройти чуть меньше километра, когда Максим услышал в голове голос КИРа.

— Максим, плохие новости.

— Слушаю.

— Южный дрон-разведчик только что передал информацию. Со стороны Житомира сюда движутся немцы. Быстро. Большая колонна. Грузовики, набитые пехотой, бронетранспортёры. Рота танков. Судя по всему, усиленный полк.

— Чёрт, они же ушли!

— Значит, вернулись.

— Йегер, — пробормотал Максим. — Это он. Подловил таки. Эх, надо было его убить. В следующий раз буду умнее.

— Главное, что бы он был — следующий раз, — бесстрастно заметил КИР.

— Да уж постараюсь, чтобы был. Время? Сколько им нужно, чтобы добраться до карьера?

— Самое большее — полчаса…

Это был бой на уничтожение.

Сначала пятеро добровольцев, вооруженные пулемётами, попытались задержать немецкую колонну в карьере, ударив по ней с двух сторон. Эти пятеро знали, что идут на верную смерть, но ни один не струсил и не побежал. Среди них был и Валерий Бойко по кличке Шило. Он отстреливался до последнего патрона в своём «дегтярёве», а когда немцы его окружили и предложили сдаться, крикнул:

— Хрен вам в жопу, суки позорные!

После чего швырнул две гранаты, а третьей, когда враги приблизились вплотную, взорвал под собой.

Пулемётчики дали время погрузиться на машины и рвануть в разные стороны (партизанский отряд — в сторону Лугин), часть евреев, как и было сказано, на Овруч. Остальные, кто не смог, не захотел и не поместился, разбежались и попрятались по окрестностям.

Однако нормально оторваться не удалось.

Немцы, наплевав на машины с евреями, повисли на хвосте отряда и преследовали его до самых Лугин, а потом — до Жерева.

Здесь, за бродом, двадцать стрелков Максима и ещё двое пулемётчиков приняли последний бой, давая время остальному отряду уйти в лесную чащу.

Но что они могли?

Двадцать винтовок и два ручных пулемёта против танковых пушек не пляшут.

Орудия немецких танков ударили по опушке так, что мало не показалось никому. Они ведь даже окопаться не успели…

Единственное, что оставалось, отступать в лес, отстреливаясь и заманивая немцев за собой.

В лесу танкам было не пройти, но немцев было много. Очень-очень много. Они вцепились в остатки отряда Максима (после танковых залпов он потерял сразу половину) мёртвой хваткой, наступали быстро и слаженно, стараясь окружить этих бешеных псов — партизан. И это им почти удалось.

Но только почти.

Огрызаясь, отдавая одну жизнь за другой, партизаны уходили в лес, сдерживая врага.

Вот их осталось пятеро.

Потом четверо.

Трое.

Предпоследним упал молодой Стёпка — молча повалился в траву, продолжая сжимать в руках винтовку.

Последним — дядька Аким.

— Уходи, — коротко бросил он Максиму. — Делай свой дело. Я вижу, ты что-то задумал. Вот и делай. А я прикрою. Ноги всё равно больше не держат. Уходи.

Максим отдал ему две последние гранаты и побежал.

Он к болоту, где ждал своего часа космический корабль «Пионер Валя Котик».

Силы ещё оставались, и бежал он легко, привычно перепрыгивая через поваленные лесины и подныривая под ветки.

Время от времени останавливался, припадал на колено, ловил в прицел фигуру немца в мышином мундире, жал на спусковой крючок. Звучал выстрел, немец падал. В ответ летели автоматные и винтовочные пули, сбивая ветки и листья.

Но враг не отставал.

Собаки. На этот раз немцы озаботились ищейками, и теперь лес наполнялся не только выстрелами, криками и командами, но и собачьим лаем.

Значит, на этот раз не уйти, думал Максим, приближаясь к родному болоту. Собаки пойдут по следу и выведут к партизанскому лагерю в любом случае. А немцы настроены серьёзно. Серьёзней некуда. Это надо же — бросить на партизан целый усиленный полк, который по всем данным должен был сейчас двигаться куда-нибудь в район Киева.

Ну что ж, так тому и быть.

Полтора километра радиус поражения после взрыва кваркового реактора. Максим помнил это очень хорошо.

Он хотел добраться до схрона, спрятаться под землю и только тогда взорвать корабль вместе с идущим по пятам немецким полком, но ему не дали.

— Немцы, — бесстрастно доложил КИР, когда до схрона оставалось около полутора километров. — Немцы впереди. Ждут.

— Много?

— Рота, не меньше.

— Они не могли меня обогнать!

— Значит, это засада. Больше мне нечего сказать.

Максим остановился, обернулся. За деревьями уже мелькали, успевшие стать ненавистными, немецкие мундиры.

Впереди путь пересекал небольшой овражек, по дну которого журчал ручей.

— Расстояние до корабля?

— Тысяча шестьсот двадцать два метра, — доложил КИР.

— Взрывай! — приказал Максим и прыгнул в овражек.

Упал в ручей, закрыв глаза и прикрывая голову руками.

Раз… два…

Ослепительная вспышка света, казалось, пробилась к глазным нервам с другой стороны, через руки и затылок, и заполнила собой всё.

Следом ударили нестерпимый жар и оглушительный грохот. Взрывная волна, ломая толстенные деревья, как спички, подняла Максима в воздух и швырнула вперёд с яростью сошедшего с ума великана. Последнее, что он ощутил — страшный удар обо что-то твёрдое, хруст собственных костей и боль, пронзившую его раскалённым копьём.

А затем сознание погасло, и пришла тишина.

[1] В нашей реальности 6-я армия вермахта действовала несколько иначе.

[2] Полувоенное формирование мельниковской ОУН, образовано в начале августа 1941 года.

[3] Чего мы тут сидим, не понимаю? (укр.)

[4] Хлопцев Тараса Гайдука убили партизаны — комуняки и проклятые москали. Это всем известно. Сенника и Сиборского — бандеровцы. Это тоже все знают. А мы тут сидим, горилку пьём, да баб дерём. Позор! (укр.)

[5] Позор! Смерть москалям, жидам и бандеровцам! Но сначала — жидам! Ничего, ничего, десятого сентября будет дело. Недолго ждать осталось. (укр.)

[6] Андрею уже хватит. Хлопцы, кто-нибудь, отведите его домой. (укр.)

[7] Извините. Буду знать (укр.)

[8] Ты кто, хлопец? Что-то я тебя тут не видел раньше. (укр.)

[9] Из Каменец-Подольска. Хочу к вам, но не знаю, как это сделать. (укр.)

[10] К нам — это к кому? (укр.)

[11] Ну ладно. Отведёшь Андрея домой и возвращайся. Поговорим. Улица Германа Геринга, дом пять. Знаешь, где это? (укр.)

[12] Возвращаемся! Ещё пива! (укр.)

[13] Идём, идём. Девчата ждут (укр.)

[14] Горилка у меня, а девчата сейчас будут. Слушай, что ты говорил про десятое сентября? Что-то я забыл. Что тогда будет? (укр.)

[15] Да это все знают! Нашёл великую тайну! Жидов будем убивать. (укр.)

[16] Много жидов? (укр.)

[17] А тебе зачем? (укр.)

[18] Сейчас (укр.)

[19] Держи (укр.)

[20] Изменённая цитата из стихотворения Алексея Плещеева «Старик», 1877 год.

[21] «Родная мамочка» — одно из неформальных названий Украины (укр.)

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Дорогие друзья!

Вторая книга «По прозвищу Святой» появится в середине июля 2025 года. Если вам интересно, что будет дальше с Максимом Седых (он же Николай Свят), подписывайтесь на автора. Тогда вы будете вовремя получать уведомления о выходе новых книг, и мы не потеряем друг друга. Это просто. Если читаете на компьютере, то откройте страницу автора и нажмите на кнопку «подписаться».

Если на смартфоне — то же самое, но кнопка немного другая.

Удачи всем нам и до скорых встреч!