По прозвищу Святой. Книга первая

Глава девятнадцатая

В понедельник двадцать пятого августа, в обед, на штаб мельниковцев в Белокоровичах, где ещё оставалось порядка восьми десятков человек, расквартированных в здании бывшей школы, было совершено дерзкое нападение.

Свидетели и немногие выжившие мельниковцы потом рассказывали, что к школе подъехали три грузовика, про которые все знали, что они принадлежат отряду Тараса Гайдука, и оттуда, как горох, посыпались вооружённые люди с красными повязками на рукавах. Руководил ими высокий крепкий молодой человек в немецкой форме. Какая именно форма? Так это… унтершарфюрера СС. Сидела, как влитая. И выправка у этого унтершарфюрера, надо сказать, отменная. Сразу видно человека военного. К тому же по-немецки говорит как настоящий немец. Это и смутило. Пока часовые раздумывали, кричать «хайль Гитлер» или стрелять, этот унтершарфюрер открыл огонь первым. Из люгера, да. Стреляет он, надо сказать, так, что такого и в кино не увидишь: пистолет держит у бедра и не целится. Бах! Бах! Бах! Каждый выстрел — труп. А его люди, ну, которые с красными повязками, ворвались в школу. Как раз обед, все в столовой были… Там всех и кончили. Сначала гранатами закидали, а после из автоматов и пулемётов… Троим-четверым удалось в окна выскочить и дать дёру, не больше. Потому что окна тоже на прицеле были, — многие выскакивали да не многие убежали. Этот немец, ну, который унтершарфюрер, говорят, потом самолично всех раненых добил. Кто говорит? Люди говорят. Люди, они всё знают.

Разумеется, всё оружие и боеприпасы, которые имелись в школе, погрузили на грузовики и отбыли в неизвестном направлении.

А утром двадцать шестого августа, во вторник, жители Коростыня, Лугин, Белокоровичей и других сёл района обнаружили на площадях и перекрёстках листовки следующего содержания:

'ВНИМАНИЕ! УВАГА! ACHTUNG!

24 и 25 августа 1941 года была ликвидирована банда ОУНовца Тараса Гайдука во главе с ним самим. Так будет с каждым предателем Родины и убийцей. Смерть мельниковцам, бандеровцам и немецким оккупантам! Да здравствует советская власть! От имени и по поручению руководства отряда «Червоный партизан» младший лейтенант Рабоче-крестьянской Красной Армии Николай Свят по прозвищу Святой. p.s. За срыв листовки — смерть'.

Эти же слова были повторены на украинском и немецком. Обращение сверху — крупно. Потом чёткое чёрно-белое фото мёртвого Тараса Гайдука, затем фото, заваленной трупами школьной столовой в Белокоровичах и уже под ними — основной текст.

Два полицая в Лугинах, из новых, которые были наняты уже после катастрофического фиаско с ликвидацией двенадцати евреев, были найдены зарезанными на северо-западной окраине села тем же утром во вторник. К груди одного из них была пришпилена ножом упомянутая листовка. К груди второго — лист бумаги, на котором кровью убитых было начертано: «Я предупреждал. Святой».

Надо ли говорить, что оба полицая лишились оружия?

Слухи распространились по окрестностям со скоростью кругов по воде от брошенного камня. Только круги исчезают, а слухи только ширились, росли и приобретали совершенно фантастические очертания.

— Как хотите, господин штурмбанфюрер, а не могут так люди, — рассказывал на допросе Георгу Йегеру один из выживших мельниковцев. — Его же пули не берут!

— Хочешь сказать, что в него трудно попасть? — через переводчика спросил Йегер. — Это я уже знаю.

Говорили по-русски.

— Нет, — покачал головой мельниковец. По-русски он говорил вполне нормально, хоть и вставлял иногда украинские слова. — Хочу сказать то, что говорю. Пули не берут. Он быстро двигается, це правда, но попасть в него можно. Я попал. Да тiльки толку ниякого — не берут его пули.

— Расскажи.

— Ну, стрелять я умею, не хуже чем он, — хвастливо заявил мельниковец, — отец ещё вчив, из обреза, не целясь… Тут, головне шо? Целиться не треба. Направление поймал — жми на спуск. Сердцем нужно стрелять, — он похлопал себя ладонью по левой стороне груди. — Обрез всегда со мной. Отец ещё учил, что зброя завжди…э-э… всегда должна быть под рукой…

— Короче, — поторопил Йегер.

— Короче, я притворился мёртвым. Там, в столовой. Лежал, обрез подо мной. А когда он подошёл ближе, выстрелил почти в упор. Выстрелил и попал. Точно в грудь.

Мельниковец умолк, вспоминая.

— И что?

— И ничего. Выстрел его отбросил на шаг, он споткнулся о ноги трупа, повалился на спину. Я вскочил и — в окно рыбкой, головой вперёд. Тiльки, коли на ногах вже був, — мельниковец от волнения перешёл на украинский. — Бачiв, як вiн встае. Живий та здоровий [1].

— Пуля из обреза?

— Так.

— Обрез из какой винтовки?

— Мосина, трёхлинейка. Я, господин штурмбанфюрер, из этого обреза кабана валил с одного выстрела, — мельниковец снова вспомнил русский язык. — Отец ещё делал в Гражданскую, сносу этому обрезу не было… Нет, как хотите, а не человек это. Срiбними [2] пулями треба в него стрелять. Срiбними!

За последние двое суток штурмбанфюрер почти не спал. Бесследное исчезновение в лугинских лесах отряда Тараса Гайдука, а затем дерзкое нападение на школу в Белокоровичах и окончательный разгром мельниковцев подстегнули его нервную систему не хуже таблетки первитина[3], запитой ста граммами коньяка. Собственно на первитине он всё это время и держался. Сказывалось ещё и ранение в голову, нужно было как-то снимать боль, а лучше первитина немецкая фармацевтическая промышленность ничего не могла ему предложить. Разве что морфий, но эйфория от него была слишком сильной, мешала думать, поэтому морфий штурмбанфюрер не любил.

Телефонный разговор с начальством — шефом армейской полиции шестой армии штандартенфюрером Паулем Кифером добавил головной боли. В прямом и переносном смысле.

На этот раз начальство изволило не орать, говорило спокойно и даже участливо, и это напрягало Йегера ещё больше.

— У вас там целая пехотная рота расквартирована, в Лугинах этих, — проявило осведомлённость начальство. — Двести человек! Вам этого мало, чтобы уничтожить каких-то партизан?

— Жизни немецких солдат бесценны, господин штандартенфюрер, — отвечал Йегер. — Рота капитана Оскара Хубера — это на крайний случай. Я исходил из того, что справлюсь сам.

— И как, справились? — насмешливо осведомился Кифер?

— Задача оказалась сложнее, чем можно было изначально предположить. Этот человек… Николай Свят, как он представляется. Младший лейтенант Красной армии. Как хотите, господин штандартенфюрер, но не верю я в то, что это обычный русский младший лейтенант. Он прошёл серьёзную диверсионную подготовку. Очень серьёзную. Судя по тому, как он действует… Обычный армейский офицер так не умеет. Я ведь его, считай, взял. Он не должен был уйти ни при каких обстоятельствах.

— Но ушёл.

— Да.

— И при этом оставил вас в живых. Как думаете, почему?

— Он со мной играет, господин штандартенфюрер. Показывает, что сильнее меня во всём. Давит на психику. Но он ошибается. Я его поймаю и убью.

— Вы это уже обещали… Думаете, он заслан к нам в тыл?

— Уверен в этом.

— Значит так, Йегер. По имеющимся данным, ваша шестьдесят вторая дивизия скоро выдвигается на фронт. Поэтому разберитесь уже с этими партизанами и этим вашим Святом, пока я сам с ними не разобрался. Оставлять за собой хвосты мы не имеем права. И вообще. Что получается, вы видите? Сегодня партизаны грабят состав с продовольствием для нашей армии, спасают евреев, уничтожают подчистую целый отряд местных националистов, этих, как их, мельниковцев, а завтра? Они же наглеют на глазах. А почему? Потому что безнаказанность порождает наглость, неужели я должен вам объяснять столь азбучные истины? В общем, действуйте. Партизаны должны быть уничтожены. А этот ваш русский младший лейтенант… диверсант этот, или кто он там… Не можете взять живым — убейте, так и быть. Но повторю — взять живым предпочтительней. Если он и впрямь прошёл такую подготовку, неплохо бы знать, где именно. Всё, действуйте. Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — ответил Йегер и повесил трубку. После чего подумал, выкурил сигарету и снова снял трубку. Назвал кодовое слово, и телефонистка соединила его со штабом роты капитана Оскара Хубера.

— Капитан Хубер слушает, — раздалось на другом конце провода.

— Хайль Гитлер, Оскар, это Георг.

— Хайль Гитлер, Георг. Слышал, партизаны активизировались? Мой патруль принёс мне листовку сегодня. Впечатляет. А двоих полицаев нашли мёртвыми здесь, в Лугинах. Закололи, как свиней. Как хочешь, Георг, а мне и моим людям всё это не нравится. Как-то неуютно мы начинаем себя чувствовать, если понимаешь, о чём я.

— Понимаю, Оскар. Не отлучайся никуда, минут через сорок подъеду.

— Жду.

Скоро я буду знать эту грёбаную местность наизусть, думал Йегер, глядя в окно «опеля» на убегающие назад поля, тополя вдоль дороги, и сплошные леса, встающие сразу за полями.

Хотя нет, это невозможно. Можно выучить дороги между всеми этими житомирами, коростенями, лугинами, овручами и прочими белокоровичами. Но сразу за дорогами (плохими, узкими и разбитыми) и не столь уж обширными колхозными полями начинаются знаменитые русские леса.

Леса, мать их!

Таких лесов нет больше нигде. Говорят, когда объединённые германские племена наголову разбили три римских легиона, Тевтобурский лес, где произошла битва, напоминал эти. Но с тех пор прошло без малого две тысячи лет, и, если Тевтобурский лес жив до сих пор, хоть и изрядно поредел и уменьшился в размерах, то от остальных обширных европейских лесов осталось одно воспоминание.

А здесь, в России, они практически такие же, как были во все времена — бесконечные, дремучие и непроходимые. Немудрено, что партизанам есть где укрыться и откуда нападать. К тому же все они, по сути, варвары, для которых лесная жизнь привычна. Грубые, неприхотливые, а самое главное, знающие эти леса, как свои пять пальцев. Ещё бы! Они здесь родились и ходят по ним с самого детства. Вот и попробуй их поймай…

Он сам не заметил, как задремал и открыл глаза только тогда, когда «опель» остановился возле уже знакомого двухэтажного штаба роты Оскара Хубера.

— Так что, — осведомился капитан. — Ты понял, наконец, что военное дело должны делать профессионалы?

— Я это знал с самого начала, — буркнул Йегер. — Просто берёг жизни твоих солдат.

— И что в результате? Хорошо, сам жив остался.

— Да, — согласился Йегер. — Вот что, Оскар. У меня прямой приказ от начальства разобраться с партизанами в ближайшие дни. Скажу по секрету, скоро наша шестьдесят вторая дивизия опять отправляется на фронт, и мы должны зачистить все хвосты. Так сказано. Здесь, в нашем тылу партизан быть не должно. Справишься силами своей роты или нужна помощь?

— Сколько у партизан действующих бойцов, есть сведения?

— Человек пятьдесят. Много — шестьдесят.

— Ну, так это ерунда. У меня в роте двести прекрасно обученных солдат, офицеров и унтер-офицеров. Из них больше половины — ветераны. Мы уничтожим этот партизанский сброд. Главное, знать, где они находятся.

— Примерно я догадываюсь, но можно узнать и поточнее.

— Как? Есть проводник?

— Кажется, да.

— Кажется?

— Ну, если допросить как следует… Вот что, можешь выделить прямо сейчас взвод? Надо провести небольшой разведывательный рейд. Только пусть это будет взвод, отделение которого обнаружило сбитый русский истребитель. Заедем по дороге, хочу на него посмотреть.

— Нет проблем. Я даже с тобой отправлюсь, засиделся что-то.

— Тогда пошли.

Через десять минут грузовой Opel Blitz с солдатами в сопровождении бронетранспортёра «Ганомаг» выехал по направлению к Лугинкам.

Как всегда, никто не замечал маленького чёрного жука, неотступно следующего за ними на высоте в сотню метров.

Миновали желтоватый помещичий особняк по левую руку и за двойным рядом елей свернули направо, к речке Жерев. Преодолели брод, остановились.

— Дальше пешком, — сообщил капитан. — Машины по лесу не пройдут.

Они выпрыгнули из кузова бронетранспортёра на землю, поросшую густой короткой травой. Рядом тихо журчала речка. Вода в ней была коричневатого цвета.

Лёсс, подумал Йегер. Хорошо бы искупаться, пока лето не кончилось. Ладно, может быть, позже.

— Ты здесь был? — спросил он у Хубера.

— Один раз, когда мы только прибыли. Рекогносцировку проводил. Фельдфебель Грабовски! — крикнул он.

— Здесь! — подбежал мордатый фельдфебель, придерживая автомат на груди.

— Бери своё отделение и показывай, где вы нашли русский истребитель. Далеко отсюда?

— Никак нет, господин капитан. Километра два, два с половиной.

— Отлично, веди. Остальным выставить охранение и отдыхать, — приказал он.

— Разрешите искупаться, господин капитан? — спросил юный белобрысый лейтенант, командир взвода.

— Разрешаю, — кивнул Хубер. — Но особо не расслабляйтесь, мы не на пикнике.

— Слушаюсь, господин капитан! — рот лейтенанта расплылся в улыбке.

Они углубились в лес. Шли колонной, по едва заметной тропинке, ведомые тем самым солдатом, который нашёл самолёт, а потом вывел отделение к болоту, в котором, предположительно, утонул русский лётчик.

Дошли.

— Вот он, — сообщил солдат, останавливаясь.

Йегер подошёл к истребителю, вскочил на крыло, осмотрел кабину. Сразу обратил внимание на то, что сиденье пробито насквозь. Ржавые потёки крови на полу кабины, ещё не смытые окончательно дождями, указывали на то, что лётчик был ранен.

Йегер обернулся, ткнул пальцем в солдата, который привёл их сюда:

— Ты, как тебя?

— Стрелок Берти Хётгерс, господин штурмбанфюрер, — вытянулся тот.

— Разбираешься в следах?

— Немного, господин штурмбанфюрер. Отец охотник, я ему помогал.

— Отлично. Загляни сюда и скажи, изменилось ли что-нибудь с тех пор, когда ты был здесь в последний раз.

Он уступил место солдату.

Юркий быстрый стрелок вскочил на крыло, осмотрел кабину.

— Так точно, изменилось, — доложил он. — Пропал парашют, мы его не забирали в прошлый раз. И ещё чехол на сиденье из овчины.

— Всё?

— Вроде, всё.

— Как думаешь, — обратился Йегер к капитану. — Кому мог понадобиться парашют и чехол? Кому-нибудь из местных?

— Скорее всего, — пожал плечами капитан. — Парашют — это шёлк, ценность для местных. Они же нищие все. Чехол из овчины тоже может пригодиться. Я ещё удивляюсь, как они весь самолёт по винтику до сих пор не растащили.

Подошли к болоту.

— Вот здесь, — показал стрелок. — Здесь были следы. Странно… — он присел, вгляделся, потрогал рукой примятую траву.

— Что? — спросил Йегер.

— Я, конечно, могу ошибаться, но такое впечатление, что здесь кто-то проходил буквально вчера-позавчера.

— Проходил в болото?

— Ну да. Или выходил из него. В смысле переплыл на лодке, например, и потом ушёл. На резиновой лодке.

— Почему на резиновой?

— Потому что деревянную с собой не утащить. И следы бы она оставила на берегу. А резиновую — запросто. Воздух выпустил, свернул, забрал и пошёл.

Йегер оглядел болото. Тишина, густая ряска, осока. Стрекозы. Какой-то жук промелькнул над головой, скрылся в листве ближайших деревьев.

Очень странно. Кому, даже из местных, может потребоваться переплывать это болото? Да ещё на резиновой лодке? Хотя это, конечно, одно предположение. Кто-нибудь из местных, хотя бы тот, кто забрал парашют и чехол, мог здесь проходить. Подошёл к берегу и… Дальше что? Любовался видом? Поссал в воду и ушёл? Что?

— Интересно, рыба в таком болоте может водиться? — спросил он вслух.

— Может, — ответил стрелок Берти Хётгерс. — Вода здесь относительно чистая. — Окунь может запросто водиться. Или карась. Думаете, рыбак?

— Очень может быть, — сказал Йегер. — Ладно, пошли отсюда. Хотя болото неплохо бы обыскать.

— В смысле? — спросил капитан.

— В смысле пошарить баграми по дну. Вдруг труп русского лётчика обнаружится? Мне тогда легче станет. А так я всё время думаю, что он мог и выжить…

— Хм, — сказал капитан. — В принципе, я могу достать резиновую лодку, попрошу у сапёров.

— Займись, — кивнул Йегер. — Но не прямо сейчас. Сейчас мы отправимся в Липники.

— Что нам там делать?

— Надо навестить одного старого пасечника. Задать ему парочку вопросов…

Чёрный жук снялся с ветки, поднялся над деревьями и всё такой же невидимый и неслышимый, последовал за солдатами.

[1] Только, когда на ногах уже был, видел, как он встаёт. Живой и здоровый (укр.)

[2] Серебряными (укр.)

[3] Немецкий «боевой» наркотик, широко использовался в вермахте, люфтваффе и гестапо.