По прозвищу Святой. Книга первая

Глава вторая

Четыре самолёта сцепились в воздушной схватке не на жизнь, а на смерть. Сквозь завывание моторов прорвались звуки первых очередей.

Мимо. Мимо. Мимо.

Вот «мессер» заходит в хвост «ишачку». Кажется, это конец. Но советский пилот резко сбрасывает скорость, немец проскакивает над ним, и вот уже он сам не охотник, а жертва — четыре очереди из авиационных пулемётов ШКАС калибром 7,62 мм впиваются в корпус «худого» [1]

— Что ж ты делаешь, родной, — шепчет Максим, глядя в небо из-под руки. — Время, время, уходи!

Поздно.

Да, первый «мессер» отваливает в сторону со снижением. Видно, как пламя лижет мотор. Потом самолёт словно спотыкается в воздухе, клюёт носом, падает и пропадает за кромкой леса.

Через пару секунд до Максима доносится звук отдалённого взрыва.

Но два других зажимают «ишачок» в клещи — не вырваться. Всё правильно, у них было достаточно времени, пока наш ловил противника в прицел.

Пилот, однако, делает попытку, стараясь уйти «мёртвой петлёй».

Ещё не догадываясь, что там, в высшей точке петли его поджидает третий.

А может быть, и догадываясь….

Третий «мессер» не промахивается.

И-16 сваливается в штопор.

— Прыгай!

Куда там… В последний момент самолёт выходит из штопора, но это всё, что удаётся пилоту. Оставляя за собой шлейф чёрного дыма, «ишачок» летит в сторону Максима и валится в лес. Где-то неподалёку, он слышит треск ломаемых деревьев.

Взрыва, однако, нет.

Три «мессера» разворачиваются и уходят.

Звук их моторов постепенно стихает вдали.

Снова вокруг прекрасный летний день. Как не было ничего.

Пилот, подумал Максим. Пилот «ишачка». Взрыва не было, и с парашютом он тоже не выпрыгнул.

А вдруг ещё жив? Сколько у меня времени?

Он посмотрел на часы. Оказалось, прошло всего две минуты. Значит, осталось двадцать шесть. Успею.

Вытащенная из ранца НАЗ лодка, плюхнулась в воду, надулась, на глазах приобретая законченную форму. Максим нацепил на пояс нож, опустил ранец, чтобы не мешал, в открытый люк; ловко перебрался в лодку, запустил маленький, но мощный и почти бесшумный электромотор, направил лодку к берегу.

Немецкие пилоты могли тебя заметить, пока ты торчал посреди болота, словно телепень на юру, как прабабушка говаривала, мелькнула мысль.

Нет, вряд ли. Не до этого им было. Да и высоко, метрах на девятистах — тысяче бой шёл, к тому же — чуть в стороне. Не увидеть человека с такой высоты и ракурса. А если и увидеть, то не разглядеть как следует. Мало ли кто там. Не зенитное же орудие посреди болота.

Но место падения советского истребителя засекли наверняка. Для подтверждения победы и вообще для порядка. Немцы порядок любят. Сам такой.

Лодка зашуршала носом по осоке, остановилась.

Двадцать восемь секунд.

Максим выскочил на берег, подтянул лодку выше, прикинул направление.

Туда.

Побежал, на ходу уклоняясь от ветвей и перепрыгивая через валежник и стараясь поменьше шуметь. Это не трудно, когда умеешь. Максим умел. Сказывались годы тренировок. Сначала в ШВСЧ [2], потом в институте, потом на войне и, наконец, в отряде космонавтов.

Полторы минуты.

Вот он, самолёт.

И-16 рухнул в лес, сломав несколько осин и парочку берёз. Винт и капот покорёжены. Правое крыло задрано под неестественным углом (да, Максим знал, что у самолёта, если только он не биплан, одно крыло, но так было проще) и всё в рваных дырах от пуль и снарядов. Левое тоже пробито в нескольких местах. Передний фонарь расколот. Под кабиной, на корпусе, алой краской по трафарету набиты две пятиконечные звёздочки.

Ага, значит, не первый бой у парня, двоих уже завалил. Это был третий враг.

В открытой кабине — запрокинутое бледное лицо в кожаном шлеме и древних лётных очках. Глаза закрыты.

Максим вскочил на крыло, пощупал пульс на шее.

Есть, живой!

Ощупал руки-ноги.

Вот оно, пулевое ранение в ногу. Правая голень перебита выше сапога, штанина лётного хлопчатобумажного комбинезона залита кровью, и она продолжает сочиться.

Максим вытащил нож, перерезал ремни, освободил лётчика от парашюта. Под комбинезоном виднелась гимнастёрка с алым «кубарём» в голубой петлице. Младший лейтенант.

Он потянул на себя лётчика.

Правая ладонь ощутила мокрое и липкое.

Кровь.

Значит, ещё одно ранение. В спину.

На то, чтобы донести на руках потерявшего сознание младшего лейтенанта до лодки и доплыть до корабля ушло шесть минут.

Опустить в шлюз, достать и свернуть лодку (она сама всё сделала, только кнопку нажать), закрыть люк, уложить раненого на постель в жилом отсеке — четыре минуты.

До полного погружения корабля в болото оставалось четырнадцать минут.

Максим снял с головы лётчика шлем с очками, вгляделся в лицо.

Чёрные брови вразлёт.

Тонко очерченный нос, волевой, гладковыбритый подбородок.

Высокий лоб, на который падает чуб густых почти чёрных волос.

Максим бросил взгляд в зеркало. Оттуда на него глянуло смутно знакомое лицо. Чёрные брови вразлёт, тонко очерченный нос, волевой подбородок. Внимательные карие глаза.

Где-то он это лицо уже видел…

Где-где, в зеркале, ежедневно!

Похож? Похож, чёрт возьми.

Разве что губы у Максима чуть тоньше, не такие чувственные и по-юношески припухлые, как у этого незнакомого парня. Лоб, пожалуй, чуть выше. Но в остальном — похож.

Даже телосложение и рост примерно одинаковые. Если ещё и глаза окажутся того же цвета, то и вовсе братья. Близнецы — не близнецы, но рядом.

Ну надо же, сказал он себе. Пролететь миллиарды километров, попасть в прошлое и тут же встретить человека, почти неотличимого внешне от тебя самого? Что, так бывает, серьёзно?

Значит, бывает. Всякое бывает в жизни, тебе ли не знать. Помнишь, как однажды в Таганроге ты встретил свою одноклассницу Лильку Гришину? Которая оказалась вовсе не Лилькой, а просто похожей на неё один в один. Буквально, как две капли воды. И вообще, этот парень ранен, шевелись, потом будешь удивляться совпадению.

Сначала нога.

Разрезал комбинезон и синие галифе под ним, прижал рядом с раной капсулу с обезболивающим, дождался, когда лекарство всосётся под кожу.

Остановил кровь. Промыл рану. Наложил универсальный заживляющий пластырь.

Вот что значит война — хорошо учили первую помощь раненым оказывать, руки сами всё помнят.

А ведь хотели установить полноценный медотсек на корабле. Хотели. Передумали. Посчитали нерациональным. Как бы сейчас пригодился! Но чего нет — того нет.

Теперь медсканер.

Так, что тут у нас. Ага. Пуля перебила большую берцовую кость, разорвала икроножную мышцу.

Совместил место перелома, глядя на чёткую картинку, которую показывал медсканер и зная, что лётчику не больно, — обезболивающее уже сделало своё дело и будет действовать ещё долго. Наложил на голую ногу в месте перелома самофиксирующийся биоортез.

Есть, пополз, обнял ногу, зафиксировал.

Затем он стянул с незнакомца сапоги. Размотал и снял портянки. Расстегнул ремень с кобурой (пистолет, кажется ТТ, на месте), стянул с рук краги, разрезал и снял комбинезон, галифе и гимнастёрку с нижней рубахой. Перевернул лётчика на живот.

Вот она, рана. Бронебойная пуля, выпущенная из немецкого авиационного пулемёта (калибр 7,92 мм, услужливо подсказала память) прошила корпус истребителя (берёзовый шпон и ткань — не препятствие), бронеспинку кресла и вошла в тело на уровне сердца.

Собственно, бронеспинка и спасла, иначе лётчик был бы уже мёртв.

А так — дышит, и даже рана кровит не слишком сильно. Но всё же кровит.

Быстро промыл и обработал рану, наложил всё тот же пластырь, подумал о второй капсуле обезболивающего, но решил, что не стоит. Одной пока достаточно.

Снова медсканер.

Ну-ка, что там у нас… Ого. Однако.

Медсканер показал, что пуля застряла…в сердце. В правом предсердии. При этом раненый до сих пор дышал.

Невероятно? Ну, в какой-то мере. Помнится, читал он о похожих случаях. Люди, бывало, десятилетиями пули в сердце носили. Потом, правда, их всё-таки доставали операционным путём.

Почему он об этом подумал? Потому что сейчас ему эту пулю не достать. Никак. Он не хирург. Он даже не врач.

Да, что-то он умеет помимо оказания первой медицинской помощи.

Затянуть порез или неглубокую рану.

Уменьшить или даже вовсе убрать нестерпимую головную, зубную или любую другую боль. Помочь высвободить скрытыесилы организма, дать им возможность бороться с недугом или травмой самостоятельно.

Вот и всё.

Достать пулю, засевшую в сердце, — это не к нему. Даже, если бы были соответствующие инструменты. Гарантия только одна — пациент умрёт на месте.

Или посоветоваться?

— КИР, — позвал он.

— Самокопирование не закончено, — недовольно сообщил Корабельный искусственный разум.

— Прервись на минуту, нужен твой совет.

— Хотите спросить, можно ли достать пулю? — догадался КИР.

— Да.

— Попробовать можно.

— Без нужных инструментов?

— Использовать подручные. Технология подобной операции мне известна.

— И что, есть шанс?

— Примерно один на сто пятьдесят тысяч.

— Чёрт. Другими словами, шансов нет.

— Правду?

— Разумеется.

— Единственный относительно приемлемый вариант — ввести в вену наномедботов. Они дойдут до сердца, остановят внутреннее кровотечение и с большой вероятностью сумеют закапсулировать посторонний предмет. В данном случае — пулю. Даже повреждённую мышечную ткань восстановят. Если повезёт.

— Что значит, если повезёт?

— То и значит. Шансы — пятьдесят на пятьдесят. Пуля в любой момент может самопроизвольно сдвинуться и закончить своё чёрное дело.

— Это плохо.

— Да уж, хорошего мало. К тому же, если даже повезёт, — это временное решение. Потом всё равно нужно доставать пулю хирургическим путём.

— То есть, необходим квалифицированный хирург, — утвердительно сказал Макс. Больше для себя, чем для КИРа.

— Бригада хирургов. И хорошо оборудованная операционная.

— Понял, спасибо. Продолжай самокопирование.

— Слушаюсь и повинуюсь.

— Смешно. И ещё. Можешь обращаться ко мне на «ты». Чувствую, нам теперь долго общаться.

— Хорошо, Максим.

Не раздумывая больше ни минуты, он прижал к сгибу локтя раненого капсулу со специализированными наномедботами. Запрограммированный на восстановление повреждённых тканей, рой невидимых медботов быстро распространился вместе с кровью по всему телу и приступил к работе.

Заодно и регенерацию сломанной кости ускорят, подумал Максим. Посмотрел на лицо парня. Ему кажется или оно действительно чуть порозовело?

Сон. Парню нужен глубокий сон. Не обморок, вызванный болевым шоком и потерей крови, а настоящий сон. Потому что сон — это здоровье. Любой врач скажет. И не только врач.

Снотворное? Не стоит. Да, безвредно. Как и практически все современные лекарственные препараты. Но всё равно не стоит, — лишняя нагрузка на печень ему сейчас ни к чему. Попробую сам.

Он взял младшего лейтенанта за руку, закрыл глаза и сосредоточился, стараясь попасть в чужой ритм дыхания и биенияраненного сердца.

Раз… два… три-четыре. Раз… два… три-четыре. Тук-тукткук-тук… туктуктук… тук-тук….

Есть, получилось.

Теперь послать волну тепла и покоя. Тепла и покоя. Всё хорошо. Спи. Ты устал, надо поспать. Здесь безопасно и тебе помогут, вылечат. Всё хорошо. Спи… спи… спи…

Максим тряхнул головой, открыл глаза. Надо же, чуть сам не уснул. Не время спать, дружище, дел ещё полно. Что там у нас за бортом?

КИР ошибся.

Корабль погрузился, но не на два метра, а только на восемьдесят сантиметров — так, что между люком и воздухом оставалось чуть больше сорока сантиметров воды.

Весьма удобно. Гораздо лучше, чем расчётные первоначальные метр шестьдесят. И с берега всё равно не разглядеть — чай не Байкал. А воду из шлюза насосы откачают, отфильтруют и пустят в дело. Ибо вода — это энергия.

Выбираться из корабля всё равно придётся, но не прямо сейчас. У него раненый гость, и что с ним дальше делать пока не очень понятно. Точнее — совсем не понятно.

— Закончил самокопирование, — сообщил КИР.

— Отлично. Копию пока не активируй. Запусти микродрон-разведчик. Нам нужно знать, что делается снаружи.

— Уже.

— А чего молчишь? Давай картинку на обзорный экран. И следи за раненым.

— Конечно.

Максим прошёл в рубку, уселся в кресло.

Засветился обзорный экран, показывая местность вокруг затонувшего корабля.

Уже знакомое болото и лес по берегу. Где-то там, в глубине, лежит сбитый советский истребитель, но отсюда не видно.

Хорошо бы оглядеться получше. Хотя бы примерно размеры леса определить, где тут ближайшие дороги, какие населённые пункты и вообще.

— КИР! — позвал он. — Ты в курсе, что мы попали в одна тысяча девятьсот сорок первый год?

— Вы… прости, ты в этом уверен?

Максим встал, прошёл в жилой отсек, взял гимнастёрку незнакомца, ощупал нагрудные карманы.

Ага, что-то есть.

Расстегнул зелёную металлическую пуговицу с пятиконечной звездой и знаком серпа и молота посередине, достал плотную тонкую книжицу красноватого цвета, уже слегка потёртую по краям.

Сверху черными буквами надпись: НКО СССР. Между НКО и СССР — пятиконечная звезда всё с тем же серпом и молотом.

Ниже крупными чёрными буквами: УДОСТОВЕРЕНИЕ ЛИЧНОСТИ.

Раскрыл.

Слева чёрно-белая фотография незнакомца. Цвет глаз не разобрать, но в остальном — как будто его, Максима, снимали в форме лётчика РККА. Очень похож. Даже слегка не по себе.

Так. Предъявитель сего: Свят Николай Иванович. Состоит на действительной военной службе. 254-й истребительный полк в составе 36-й ИАД ПВО [3]

Что тут ещё слева возле фото? Ага, должность, звание и подпись командира (начальника) части. Командир полка: майор Петров Пётр Михайлович. Синяя печать с наименованием части по окружности и гербом первого Советского Союза.

Дальше — графы о наградах. Отметок пока нет. А вот и год: 1941.

Конечно, всё можно подделать. Раз плюнуть. Вообще не проблема. Но только не в совокупности имеющихся обстоятельств.

— Да, уверен, — сказал он. — Не знаю, каким образом, но нас с тобой, друг КИР, занесло в август сорок первого года. В самое, можно сказать, пекло. Будут какие-то соображения по этому поводу?

— Уточни вопрос.

— Что нам делать?

— Мало информации. Давай сначала посмотрим, что дрон передаст.

На обзорном экране картинка изменилась.

Микродрон-разведчик поднялся над лесом на высоту двести пятьдесят метров и теперь передавал изображение на корабль. Размером и видом дрон напоминал какого-нибудь жука, так что беспокоиться о специальной маскировке не стоило.

Лес. Лес. Лес. Сплошным зелёным ковром. Дорог не видать.

— Ну-ка, подними ещё на сто метров.

— Слушаюсь.

Лес ушёл вниз. На юге блеснул речной изгиб. Дрон направился к нему.

Неширокая речка с пологими берегами. С левого берега лес подступает к воде вплотную. На правом берегу — группа выветренных гранитных скал и валунов, торчащих среди травы. Самая высокая, похожая на источенный тысячелетиями гигантский клык, — метра три с половиной.

Дальше — поле. За полем, на юге, виднеются чёрные крыши изб. Там живут люди — из двух труб поднимается дымок.

На юго-западе, чуть ближе к реке, — двухэтажный дом грязно-жёлтого цвета. Центральный вход, обрамлённый колоннами. Два крыла. Черепичная крыша. Похоже на ещё дореволюционный помещичий особняк. Вокруг какие-то деревянные строения — то ли бараки, то ли сараи. Высокие старые ели. Две крупные рощи. Ручей с тремя прудами, вытянутыми друг за другом.

А вот и дорога, мощёная камнем. И по ней что-то едет…

— КИР, видишь движение?

— Вижу.

— Пусть дрон подлетит ближе и даст увеличение.

— Есть.

На экране промелькнуло поле, какие-то сараи, еловая аллея, ручей. Вот оно. Покрытый камуфляжными разводами немецкий бронетранспортёр с отделением солдат в открытом кузове и мотоцикл с коляской впереди. На мотоцикле двое: один за рулём, второй в коляске. Все в узнаваемой немецкой летней полевой форме времён Второй мировой войны и с оружием. У водителя за спиной винтовка, у того, что в коляске, на груди хорошо знакомый MP 40. Пистолет-пулемёт.

— Можешь опознать? — спросил Максим.

— Судя по всему, пехотное отделение вермахта, — сообщил КИР. — Бронетранспортёр Sd.Kfz. 251 он же «Ганомаг». Полугусеничный. Запас хода — до трёхсот километров. Скорость по шоссе — до пятидесяти километров в час. Вооружение…

— Стоп, не надо подробностей. Пока. В мотоцикле кто, командир?

— Видимо, да. Унтер-офицер.

Мотоциклист свернул с основной дороги на прилегающую грунтовку. Бронетраспортёр — за ним.

Немцы явно направлялись к помещичьей усадьбе, и что-то подсказывало Максиму, что они там не остановятся.

Сбитый и упавший в лес советский истребитель вместе с лётчиком — вот, что им нужно. Скорее всего. Но, может быть, и нет. Посмотрим.

— Ты уже определился с точным местом, где мы находимся? — спросил он.

— Да, — ответил КИР. — Это Украина, Житомирская область, Коростенский район. Речка — Жерев. Вон те избы — это село Лугинки. Немцы, полагаю, едут, из более крупного села, оно в трёх километрах от Лугинок. Называется Лугины. Если сейчас, действительно, тринадцатое августа тысяча девятьсот сорок первого года, а по всем данным очень похоже, что так и есть, то этот район уже занят немцами. Что мы и наблюдаем. Коростень сдали седьмого августа сорок первого года. Тысяча девятьсот.

КИР умолк. Молчал и Максим, обдумывая услышанное. На экране было видно, как по дороге, приближаясь к помещичьей усадьбе, пылят немецкий мотоцикл и бронетранспортёр.

— Всё правильно, — раздался слабый, но хорошо различимый голос из жилого отсека. — Сегодня тринадцатое августа сорок первого года. Одного не могу понять. Где я, и с кем ты разговариваешь, друг?

[1] Ещё одно прозвище Me-109

[2] Школа воспитания советского человека

[3] Истребительная авиационная дивизия